скачать книгу бесплатно
Особая чувствительность Марины в отношении отца и полное безразличие к тем людям, с которыми ей приходилось учиться плечом к плечу вот уже три года, казалось бы, никак не вяжутся между собой, но, тем не менее, являются реальным фактом. Эта девушка являла собой яркий пример самодостаточности, но и выражала сильное стремление иметь рядом хотя бы одного человека, с которым ее связывало бы именно кровное родство.
Семейные узы ценились Мариной на подсознательном уровне, причем гораздо сильнее, чем узы дружественной привязанности или любовных отношений. У нее должен быть хоть один родственник, и пусть он даже не выказывает особенной к ней любви – тот факт, что он ее родня, полностью удовлетворял девушку, и большего ей не требовалось.
Аудитория наполнилась до отказа задолго до появления преподавателя. Все места заняли. На улице было по-весеннему тепло, но в помещении быстро стало душно. Пришлось открывать окна. Марина не теряла времени даром, морально настраиваясь к предстоящему занятию. А оно обещало быть тяжелым во всех смыслах этого слова. Если бы она сейчас осмотрелась вокруг и пригляделась к лицам других студентов, она бы прочла в их глазах обреченность и глухой страх.
Преподавателя, который должен появиться здесь с минуты на минуту, боялись, уважали, ненавидели, презирали и не переносили абсолютно все, кто причислял себя к роду человеческому. Именно поэтому его лекции посещали даже заядлые прогульщики, например, Матвей Бессонов. Этот человек был грозой не только среди студентов. В институте он слыл самым свирепым преподавателем. О нем ходили неприятные байки, которыми пугали абитуриентов и первокурсников, причем весьма успешно. Казалось, в какой-то степени все они правдивы.
Достоверно известной информации об этом человеке было критически мало. Сколько ему лет, есть ли у него семья (или хотя бы друзья), чем он занимается помимо работы, бывает ли он когда-нибудь в хорошем настроении – никто не ведал: ни студенты, ни преподаватели. Знали, что он жесток; знали, что в первую смену преподает, а во вторую – работает в лаборатории; знали, что пережить его пару и не подвергнуться риску быть униженным – редкость и везение. Этого хватало.
Но наблюдательная Марина знала об этом человеке кое-что еще: он давал такие бесценные знания, которых больше не способен дать ни один преподаватель в этом институте. Поэтому, несмотря на страх и всяческую неприязнь, она шла сюда приобретать высокую квалификацию.
Желание получить качественное образование, которое послужит билетом во многие НИИ страны, перевешивало любые опасения. Марина мечтала пробиться своим умом и заслужить право работать рядом с умнейшими людьми, которые общими силами ведут борьбу за человеческие жизни, за развитие науки, за улучшение этого мира. Ее влекло в стерильные стены лабораторий, пока что не столь явственно, но планы на будущее уже казались ей грандиозными, пусть и немного туманными.
Марина приказала себе отбросить страхи и бесполезные сейчас мысли. Она целиком и полностью готова была отдать себя учебе. В тот миг, когда накал энтузиазма норовил подбросить ее вверх от стремления чем-нибудь занять себя, дверь распахнулась, и аудитория словно бы умерла в гробовом трепете.
Он явился, как гром среди ясного неба. От резкого, стремительного шага полы белоснежного халата развевались подобно парусам на крепкой мачте. В несколько секунд он оказался у кафедры, широкими и нервными шагами преодолев нужное расстояние. Марина почуяла тонкую примесь больничного запаха. Глядя на эту странную походку, она часто думала, что под халатом, скорее всего, скрыто тело, выточенное из чего-то твердого и негнущегося. Она решала для себя, что это камень. Если этот человек из камня, это многое объясняло.
Студентки, сидящие рядом с ней, стали чуть слышно перешептываться. Марина разобрала:
– Как всегда, не в духе.
– На кого он вечно так злится?
– Иногда как взглянет – поджилки трясутся.
– Вот-вот кого-нибудь разорвет.
Но девушки быстро смолкли, не желая привлекать к себе внимание человека, которого по-настоящему боялись. Марина посмотрела на Горбовского и ощутила полную готовность выслушивать оскорбления ближайшие полтора часа. Эту цену за знания она была готова заплатить.
Тем временем преподаватель положил руки на кафедру, нахмурил брови, чуть опустил подбородок и заговорил:
– Довожу до вашего сведения, что руководство института планирует учредить комиссию по набору студентов на летнюю практику в лаборатории нашего НИИ: секции вирусологии, молекулярной биологии и генной инженерии.
Марину словно за горло схватили. Она прокашлялась, осмысливая услышанное и не веря в такое своевременное чудо. Выждав несколько секунд, Горбовский сухо продолжал:
– В комиссии буду принимать участие я. А также ученые, возглавляющие упомянутые мной секции. Мы проверим претендентов на профпригодность, знание правил безопасности и стрессоустойчивость. Если кто-то пройдет отсев, в чем я глубоко сомневаюсь, мы разберем этих студентов каждый в свою секцию по личному предпочтению.
Женский голос откуда-то сзади рискнул спросить:
– Почему Вы сомневаетесь, что кто-то может пройти проверку?
Горбовский отыскал глазами говорящего, прежде чем ответить. Скорее всего, девушка уже пожалела, что открыла рот.
– Потому что среди таких одноклеточных, как вы, вряд ли найдется хоть одна инфузория, способная эволюционировать. К тому же председателем комиссии буду я, и мое слово будет иметь решающее значение.
Больше никто вопросов не задавал.
– Так что если кто надумает пройти летнюю практику и получить бесценный опыт, то дайте мне знать, я внесу вас в список и буду иметь в виду, – закончил Горбовский для формальности, прекрасно понимая, что после такого заявления никто не станет записываться: ни сейчас, ни после занятия.
Никто не шелохнулся, боясь даже малейшим движением вызвать подозрение в умысле попасть на практику. Марина задумалась. В ее голове одна идея противоречила другой, а желания боролись со здравым смыслом. Ей, конечно, очень хотелось бы, однако Горбовский в комиссии – это слишком жестко.
«Но ведь попытка не пытка, верно? Попробовать стоит. Но какой смысл, если председатель – Горбовский? Кому охота опозориться, да еще, возможно, заработать себе опасного врага? Но почему сразу врага?.. Но, но, но! Миллион всяческих «но»! Как будто он только и делает, что запоминает студентов. Мы для него как муравьи для человека – крошечные, незначительные, мелочные существа, все друг на друга похожие и одинаково бессмысленно живущие. Упустить такой шанс из-за страха показаться недостаточно умной – неоправданная глупость. Надо попробовать. Больше уверенности в себе, Марина. Неужели ты и правда считаешь себя недостойной? Судьба дает тебе такую возможность, а ты прячешься в угол, потому что тебе страшно? Тебя не убьют, в конце концов. Максимум – морально уничтожат. Это ничего особенного, к этому мы привыкли. Не в первый раз, не в последний».
Так, мысль за мыслью, Марина уговорила себя попробовать, но сообщать об этом Горбовскому пока что не решилась. Девушка не поднимала глаз, опасаясь, что преподаватель может заподозрить ее намерение. Она бы ничуть не удивилась, если бы узнала, что этот человек умеет читать мысли. Было много случаев убедиться, что студент для него – открытая книга. Горбовский словно все обо всех знал. Его проницательный взгляд был колким и метким, он прошивал насквозь, как швейная игла.
– Желающих нет? Я так и думал. Тогда не будем терять времени и перейдем к повторению прошлой лекции. Если вы помните, а я на это очень надеюсь, в прошлый раз мы говорили о том, что история вирусологии довольно специфична. Самая первая вакцина для предупреждения вирусной инфекции была разработана Дженнером в 1796 году, а это, смею напомнить, примерно за сто лет до открытия самих вирусов как вида. Следом – провалы. За семь лет до открытия вирусов свою вакцину, вторую за всю историю, предлагает основатель вирусологии – Пастер. И вот, наконец, мир дождался рождения нашего соотечественника, чтобы он, так сказать, внес свою лепту, изучая мозаичную болезнь табака… Кто-нибудь порадует меня тем, что помнит его фамилию?
Марина усердно записывала лекцию, не поднимая головы, но все же примерно в середине занятия их взгляды пересеклись. Меньше секунды. Этого хватило, чтобы девушка снова начала терзаться сомнениями в успехе своей затеи. Как она может убедить этого человека, мимолетный взгляд которого приводит ее в оцепенение, в том, что она достаточно мозговитая инфузория, чтобы эволюционировать в практикантку? Задавая себе подобные вопросы, Марина понимала, что ее стремление абсурдно. Но второй голос подстрекал ослушаться разума.
Пара промелькнула. Студенты быстро собирались и покидали аудиторию, минуя кафедру на максимально возможном расстоянии. Самые смелые коротко прощались с Горбовским, но он не отвечал на их робкое «до свидания» даже кивком головы, даже взглядом исподлобья. Он просто всех игнорировал, сосредоточенно заполняя журнал, спеша освободиться.
Девушка с рыжими волосами приблизилась к кафедре, как будто это была корзина с коброй. Горбовский медленно поднял голову и слегка нахмурился. Марина замедлилась. Кто-то по собственной воле пошел на контакт с Горбовским! Нонсенс! Она обязана увидеть, что будет дальше. Неужели эта девушка хочет записаться на практику? – ревниво вспыхнуло у Марины в голове. Последние студенты, не успевшие сбежать, замедлились тоже. Развязка будоражила воображение.
– Лев Семенович, – произнесла рыжая, – я хотела бы предупредить о пропусках нескольких Ваших занятий…
– В каком смысле – предупредить?
– Чтобы Вы…
– Говорите.
– …не думали, будто я прогуливаю.
– Причина? – сухо осведомился преподаватель.
– С-семейные обстоятельства, – ответила девушка и поджала губы, ожидая вердикта.
– Отсутствие на занятии есть прогул. В любом случае.
– Но, Лев Семенович, прошу. Мне нужно ухаживать за…
– Хватит, – скривился Горбовский, взмахнув рукой. – Мне плевать, что у Вас там случилось, вплоть до смерти кого-то из близких. Только Ваша личная смерть может освободить от занятий. Я сказал: нет. Не явитесь – долг. Чем вы лучше всех остальных? Ничем. Такой же микроб.
Внезапно рыжая закрыла рот рукой и спешно выбежала из аудитории. Горбовский бровью не повел. Видимо, посчитал это удачной актерской игрой.
– А что с ней? – тихонько спросил кто-то.
– У нее мать умерла…
Марину пробрала крупная дрожь. Теперь она ускорила шаг, глядя на дверь, как на спасательный круг. Горбовский, сам того не ведая, попал прямо в точку, играючи причинив человеку страшную боль.
«Ужасный человек, отвратительный. Сухой аморальный циник. Бесчувственный урод». Марина твердила проклятия до тех пор, пока они не начали материализовываться в шепот. Тогда она вздохнула, понимая, что сегодня еще больше возненавидела этого нелюдя.
Глава 4. Японская вишня
«Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо».
Бр. Стругацкие, «Хищные вещи века»
Чувство озлобленности и отвращения не покидало Марину с того самого момента, как она стала свидетелем бесчувственности Горбовского.
На остальных занятиях в тот день она ощущала себя так, словно ее обмакнули во что-то гадостное, липкое, вонючее, и теперь она вынуждена находиться в этом мерзком состоянии, а что самое ужасное – искать в себе силы смириться с ним.
Мысли об утренней ссоре с отцом время от времени всплывали в памяти. Но отныне выглядели такими несерьезными, что об этом даже не хотелось думать. Ее отец хотя бы жив – этого достаточно. Все остальное приложится, наладится, устаканится. Все можно исправить, пока человек дышит. И эти мелкие дрязги, ссоры и перепалки не имеют никакого веса, пока живы мы и наши близкие.
Думать о практике Марине теперь и вовсе не хотелось. Любое воспоминание о Горбовском вызывало в ней дрожь негодования и омерзения, которая не позволяла ни на чем сосредоточиться. Она решила отложить вопрос на потом. Времени было предостаточно – хоть пятьдесят раз меняй решение.
Занятия кончились. Марина пообедала в столовой, затем несколько часов провела в библиотеке, листая толстые тома справочников по микробиологии и иммунологии от Левинсона, Зверева и Воробьева. Специально оттягивала момент возвращений домой, откуда ее в очередной раз выгнали. Нужно дать отцу время, чтобы он одумался, успокоился, осознал, что погорячился. Раз уж он выгнал ее, то она не зайдет даже в подъезд, пока он сам этого не захочет.
Марина уже придумала план, который обязан сработать.
Дорога домой была достаточно долгой, чтобы успеть поговорить по телефону. Марина позвонила тете – своей бессменной утешительнице, слушательнице и советчице на все случаи жизни. Двоюродная сестра ее отца жила в другом городе, но была в курсе всей жизни Марины, заменяя ей близкую подругу и мать, когда к тому была потребность. Марина могла звонить ей раз в месяц, а могла и каждый день – четкого графика не имелось.
– Приве-ет, – послышался веселый женский голос, – как жизнь молодая?
– Ты старше меня всего на десять лет, неужели считаешь себя старухой?
В трубке рассмеялись, но смех этот сразу прервался.
– Что-то мне голос твой не нравится. Случилось что?
– Так… знаешь, вообще-то много чего, но…
– Много чего, говоришь? Давай-ка в таком случае по порядку.
– Тебе удобно разговаривать?
– Со своей племянницей? Всегда удобно!
Пожалуй, тетя была единственным человеком, при общении с которым Марине приходилось разговаривать целыми абзацами, а не короткими фразами, да и вообще – подчистую высказываться, вываливая все, что накопилось.
– Все началось еще с утра. Отец чего-то был не в духе, ну и, слово за слово, в общем, обычная история. Ты мне не дочь, пошла вон.
– Ох, Леня… Ну, ты же знаешь его. Перебесится.
– Мне идти некуда, – напомнила Марина.
– Переночуй у друзей – пусть поволнуется. Сам потом прибежит с распростертыми. Всю свою военную часть на ноги поставит и отправит тебя искать.
– Было бы у кого. Ладно, на этот счет у меня уже есть план. Неважно. Сколько раз уже такое было.
– А что еще случилось?
– Матвей.
– До сих пор?
– Ага.
– Просто стоит и курит?
– Провожает глазами. Потом идет за мной. На пары стал ходить чаще после разрыва. Думаю, из-за меня.
– Из-за кого же еще?
– Садится в самом конце аудитории. Не видно его, не слышно. Не балагурит, как прежде.
– И ничего тебе не говорит?
– Словами – ничего. Но взгляд красноречив.
– Пройдет. Он парень. Месяц-другой – встретит новую девушку. Своего уровня. Не переживай. Мужчины причиняют нам столько боли, обманывают и предают, а мы волнуемся из-за таких мелочей… Не бери в голову.
Марина кивала, но вслух не говорила ни слова, уверенная в том, что тетя умеет без звука и визуального контакта ощутить ее согласие и понимание. И это действительно было так. На том конце провода, в другом городе, далеко отсюда, ее тетя представляла себе, как племянница слушает и утвердительно качает головой, по привычке кусая губы.
– Появилась возможность пройти этим летом практику в лаборатории при институте, – заявила Марина, угнетенная тем, что пришлось вернуться к этой теме.
– Отлично! Попробуешь?
– Не знаю… правда, не знаю…
– Что это с тобой? Я тебя не узнаю. Мне казалось, ты мечтала об этом?
– Мечтала и мечтаю, но я, пойми, в каком-то замешательстве. Я боюсь, – призналась Марина и тут же постыдилась своего признания.
– Чего? Или, может, кого?
– Кого, – подтвердила девушка. – Нужно будет пройти комиссию на профпригодность и стрессоустойчивость. В общем, туда кого попало не возьмут. Но меня пугает не это – это мелочи. Меня пугает то, что членом комиссии будет Горбовский.
– Тот самый! – воскликнула тетя, наслышанная о преподавателе во всех отталкивающих подробностях.
– Тот самый. Теперь понимаешь?
– Нашли, кого поставить…
– Он сам объявил нам, и, как я поняла, настроен очень враждебно к этой затее, так что не намерен кого-либо пропускать, будь то даже сам Луи Пастер. Мне кажется, он изначально был против, но его заставили в этом участвовать. Так что теперь он из чистого желания отомстить сделает все, чтобы проект провалился.
– Есть ли в таком случае смысл действовать, если эта попытка заведомо обречена на провал?
– Вот и я задаю себе тот же вопрос! – оживилась Марина. – И никак не могу понять, чего во мне больше – сомнений или желания идти напролом.
– Если хочешь знать мое мнение, я бы не пошла. Зачем? Мне хватает с лихвой твоих рассказов, чтобы понять: Горбовской не из тех людей, которым свойственны снисходительность, понимание, доброжелательность и все в этом роде. Чудес не бывает. Он не изменится в лучшую сторону именно в этот день и в этот час.
– Сегодня он назвал нас инфузориями.
– Вот и я о том же. Вы для него не люди, а очередные микроорганизмы под микроскопом, в который он смотрит всю свою жизнь. Он никому из вас не пойдет навстречу. Так что… не вижу смысла. Риск нажить себе врага не оправдан.
– Согласна. Да, я все это понимаю. Но… есть во мне и второй голос, который тоже находит доводы в свою пользу.
