скачать книгу бесплатно
– Мне очень больно, но я не сломлена. Спрашивайте.
– С ним точно никого не было, когда он шел к озеру?
– Никого. Соседка видела его – шагал один и нес что-то. Только она не поняла, что это было ружье.
– А рыбаков, которые дали показания, проверили?
Гвин недоуменно посмотрела на нее:
– Проверили – на что?
– Может быть, ваш муж шел на встречу с кем-то. Может быть, он взял дробовик для защиты.
– И может быть, это было убийство? Невероятно. Поблизости находились четыре лодки. По меньшей мере шесть человек видели это своими глазами.
Джейн не хотела задавать следующий вопрос, – могло показаться, что она сомневается в прочности их брака.
– А ваш муж… Гордон впадал в депрессию?
– Никогда. Некоторые отказываются от надежды. Горди всю жизнь носил надежду с собой – оптимист из оптимистов.
– Очень похоже на Ника, – сказала Джейн. – Каждая проблема становилась вызовом, а он любил вызовы.
– Как это случилось, милая? Как вы его потеряли?
– Я готовила обед. Он пошел в ванную и долго не появлялся. Я нашла его в ванной полностью одетым. Он воспользовался своим боевым ножом: вонзил его в шею так глубоко, что перерезал левую сонную артерию.
7
Зима выдалась влажной из-за прихода Эль-Ниньо, во второй раз за последние пять лет. В остальные три года количество осадков не превышало норму. Из-за климатической аномалии засуха в штате прекратилась. По утрам за окном было темно, как вечером. Озеро внизу – прежде гладкое, как стекло, – под напором ветра покрылось белыми чешуйчатыми бурунами, напоминая огромного змея, задремавшего перед неизбежной грозой.
Гвин вынимала булочки из духовки и ставила противень на сушилку, чтобы они остыли. Тиканье настенных часов, казалось, стало громче. В последние месяцы разнообразные часы время от времени терзали Джейн. Иногда ей казалось, что она слышит слабое тиканье своих наручных часиков. Постепенно звук становился невыносимым, так что Джейн снимала часы и засовывала в бардачок машины, а если это происходило в мотеле, клала их в кресло в другом углу комнаты, накрывала подушкой и доставала только при необходимости. Даже если ее время истекало, она не хотела, чтобы ей постоянно напоминали об этом.
Гвин налила в чашки свежезаваренного кофе, и Джейн спросила:
– А Гордон не оставил записки?
– Ни записки, ни эсэмэски, ни голосовой почты. Не знаю даже, расстраиваться или радоваться.
Она поставила ковшик обратно в кофеварку и снова устроилась на стуле. Джейн старалась не замечать часов; те стали тикать громче, но это явно было игрой ее воображения.
– Я держу блокнот и авторучку на туалетном столике у себя в спальне. Ник взял их, чтобы написать прощальную записку, – можете себе представить?
Ужас, исходящий от этих четырех предложений, леденил сердце Джейн каждый раз, когда она вспоминала их. Она воспроизвела их по памяти:
– «Что-то со мной не так. Мне нужно. Совершенно необходимо. Мне совершенно необходимо умереть».
Гвин поставила чашку, так и не сделав ни глотка.
– Чертовски странно.
– Я подумала так же. И полицейские с судмедэкспертом, кажется, тоже. Первое предложение было написано обычным для него плотным аккуратным курсивом. Но дальше слова становились все менее разборчивыми, словно он с трудом двигал рукой.
Они смотрели в окно, за которым уже смеркалось, и молчали. Наконец Гвин сказала:
– Как это, наверное, было страшно – то, что вы сами нашли его.
Эта реплика не требовала ответа.
Глядя в свою чашку кофе так, словно в свете потолочной лампы можно было прочесть будущее, Джейн сказала:
– Число самоубийств в Штатах в прошлом веке упало приблизительно до десяти с половиной на сто тысяч населения. Но в последние два десятилетия оно вернулось к норме – двенадцать с половиной. А в апреле начало расти. К концу года цифра составляла четырнадцать на сто тысяч населения. При обычном соотношении происходит более тридцати восьми тысяч самоубийств в год. Новое соотношение дает прирост более чем в четыре с половиной тысячи. Насколько мне известно, за первые три месяца нынешнего года цифра достигла пятнадцати с половиной на тысячу, что за год даст почти на восемь тысяч четыреста случаев больше условной нормы.
Знакомя Гвин с этими цифрами, Джейн снова размышляла над ними, но так и не смогла понять, что они означают или почему, как ей кажется, имеют отношение к смерти Ника. Она подняла взгляд и увидела, что Гвин всматривается в нее с бо?льшим вниманием, чем прежде.
– Милая, вы хотите сказать, что проводите расследование? Абсолютно правильно делаете. И вы сказали еще не все.
Джейн действительно сказала далеко не все, но не хотела говорить слишком много, чтобы не подвергать опасности жизнь вдовы Лэмберт. Гвин не отступала:
– Только не говорите, что мы вернулись к холодной войне со всеми ее подлыми штуками. Много ли военных среди этих восьми тысяч четырехсот человек?
– Довольно много, но процент не изменился. Все профессии представлены более или менее равномерно. Врачи, адвокаты, учителя, полицейские, журналисты… Но мы имеем дело с необычными самоубийствами. Успешные и хорошо устроенные люди, не знавшие ни депрессии, ни эмоциональных проблем, ни финансовых затруднений. Никто из них не похож на потенциального самоубийцу.
Порыв ветра налетел на дом, ударил по задней двери, словно кто-то настойчиво пытался проверить, заперта ли она на замок.
От надежды лицо женщины порозовело, глаза загорелись: Джейн еще не видела ее такой.
– Вы хотите сказать, что, может, Горди… Что с ним сделали – опоили? Он ничего не понимал, когда взял ружье и пошел на озеро? Это возможно?..
– Не знаю, Гвин. Я собрала воедино какие-то крохи, но пока не понимаю, что все это значит, если это что-то значит. – Она отхлебнула из чашки, но поняла, что выпила уже достаточно кофе. – В прошлом году были случаи, когда Гордон неважно себя чувствовал?
– Один раз простудился. И еще у него болел зуб, пришлось прочищать канал.
– Головокружения? Умственные расстройства? Головные боли?
– Горди был не из тех людей, которые страдают от головных болей. И вообще, ни одна болезнь не могла его остановить.
– Это запомнилось бы: сильная, глубокая головная боль, характерное мигание перед глазами, мешающее видеть все вокруг.
Эти слова явно затронули какую-то струну внутри вдовы Лэмберт.
– Когда это было, Гвин?
– На КЧЕ – конференции «Что, если» – в прошлом сентябре в Вегасе.
– Что это такое?
– Институт Гернсбека[3 - По имени Хьюго Гернсбека (1884–1967) – изобретателя, бизнесмена, издателя первого в мире журнала, посвященного научной фантастике.] собирает на четыре дня футурологов и писателей-фантастов для нестандартных рассуждений о национальной обороне. Об угрозах, на которые мы не обращаем внимания, а между тем через год, десять, двадцать лет они могут оказаться серьезнее, чем мы думаем.
Она приложила руку ко рту и нахмурилась.
– Что-то не так? – спросила Джейн.
Гвин пожала плечами:
– Нет. На секунду я подумала, надо ли говорить об этом. Но это совсем не тайна. В последние годы об этом много говорилось в прессе. Понимаете, институт приглашает четыреста человек из числа самых продвинутых и дальновидных – военных всех родов войск, ведущих ученых, инженеров основных фирм – подрядчиков Пентагона. Устраиваются разные секции, все эти люди слушают выступающих и задают вопросы. Выходит интересно. Приглашаются и супруги. Женщины ходят на обеды и светские мероприятия, но не на заседания. И кстати, это вовсе не взятка.
– Я и не думала про взятку.
– Институт является неполитической и некоммерческой организацией. Он никак не связан с подрядчиками Пентагона. А те, кто получает приглашения, сами оплачивают дорогу и проживание. Горди три раза брал меня на конференции. Он любил бывать там.
– Но на прошлогодней конференции у него случился приступ головной боли.
– Один-единственный раз. Утром третьего дня он почти шесть часов лежал в постели, головы не мог поднять. Я предлагала ему вызвать врача через портье. Но Горди сказал, что любые болячки, если только это не пулевые ранения, лучше всего не трогать – пройдут сами. Вы же знаете, мужчины вечно что-то доказывают самим себе.
На душе у Джейн потеплело от воспоминаний.
– Однажды Ник занимался резьбой по дереву и порезался, когда соскользнула стамеска. Нужно было наложить четыре или пять швов. Но он сам прочистил ранку, намазал ее неоспорином и крепко затянул клейкой лентой. Я боялась, что он умрет от заражения крови или потеряет руку, а он считал мое беспокойство забавным. Забавным! Ух как мне хотелось его огреть. И я огрела.
Гвин улыбнулась:
– Правильно сделали. Так вот, к ланчу голова прошла, и Горди пропустил всего одну сессию. Когда я поняла, что не смогу убедить его пойти к врачу, то отправилась в спа-салон и потратила кучу денег на массаж. Но откуда вы узнали о головной боли?
– Еще один человек, с которым я разговаривала, вдовец из Чикаго, рассказывал, что у его жены мигрень была только раз в жизни. За два месяца до того, как она повесилась в гараже.
– Она приезжала на конференцию «Что, если»?
– Нет. Хотелось бы мне, чтобы все было так просто. Для многих случаев самоубийства мне не удается обнаружить таких очевидных связей. Только непрочные ниточки, малоубедительные свидетельства. Та женщина была топ-менеджером некоммерческой организации, помогающей людям с ограниченными возможностями. Все говорит о том, что она была счастливой и успешной, все ее любили.
– А у вашего Ника не было такого? У него что, это единственная в жизни мигрень?
– Мне об этом неизвестно. Подозрительные случаи, которые интересуют меня… в последние месяцы перед смертью эти люди жаловались на кратковременное головокружение. Или на странные, яркие сны. Или на заметную дрожь в губах и левой руке, проходившую примерно через неделю. Некоторые жаловались на горечь во рту, которая появлялась и исчезала. Признаки разные и в основном малосущественные. Но у Ника не было никаких необычных симптомов. Ноль, зеро, nada[4 - Ничего (исп.).].
– Вы разговаривали с близкими?
– Да.
– И скольких уже опросили?
– Пока что двадцать два человека, включая вас. – Увидев выражение лица Гвин, Джейн сказала: – Да, я знаю, это навязчивая идея. Может быть, я занята дурацким делом.
– Ничего дурацкого здесь нет, милая. Иногда просто… трудно начать. И куда вы поедете дальше?
– Близ Сан-Диего живет один человек, с которым я хочу поговорить. – Она откинулась на спинку стула. – Но эта конференция в Вегасе меня заинтриговала. У вас ничего не осталось после нее – например, брошюры или, лучше всего, полной программы?
– Может быть, наверху, в кабинете Гордона, что-то есть. Пойду посмотрю. Еще кофе?
– Нет, спасибо. Я выпила много за завтраком. Что мне нужно – так это туалет.
– Дверь в коридоре. Идемте, я вам покажу.
Минуты две спустя, стоя в безупречно чистом – никакой паутины – туалете с раковиной и моя руки, Джейн посмотрела на себя в зеркало. И уже в который раз подумала о том, что, отправившись два месяца назад в этот крестовый поход, она совершила худшую ошибку в своей жизни.
Ей было что терять. И не только жизнь. Жизнь волновала ее меньше всего.
Усиливавшийся ветер урчал, спускаясь с крыши через туалетный вентилятор на второй этаж и затем на первый, словно тролль, переехавший из-под своего моста в дом с шикарным видом из окон.
Когда Джейн вышла из туалета, наверху раздался выстрел.
8
Джейн вытащила свой пистолет, схватила его обеими руками, нацелила в пол справа от себя. Ей не позволили взять в отпуск служебное оружие. Но этот она любила не меньше, а может, и больше: боевой пистолет «хеклер-кох» модели 23 для патронов калибра .45 АСР.
Она явно слышала выстрел. Сомнений не было. Ни до выстрела, ни после – никаких криков, никаких шагов.
Она знала: после Аризоны хвостов за ней не было. Если кто-то поджидал ее здесь, он расправился бы с ней, когда она сидела в кухне за столом – одна вдова напротив другой. Когда она расслабилась.
Может быть, убийца взял Гвин в заложники и выстрелил лишь раз, чтобы заманить Джейн на второй этаж. Это было лишено смысла, но большинство плохих ребят руководствовались эмоциями, логики и разума им не хватало.
Она подумала еще об одной возможности, но пока не хотела идти туда.
Если здесь есть черная лестница, то, скорее всего, на кухне. Правда, она не заметила никакой лестницы. Там были две закрытые двери. Одна, конечно, ведет в кладовку. Вторая, вероятно, – в гараж. Или в помещение для стирки. Значит, только парадная лестница.
Джейн не любила лестниц. Никуда не уклониться, ни вправо, ни влево. Нет возможности для отступления, потому что в этом случае ты подставляешь спину стрелку. Приняв решение, она сможет идти только наверх, и каждый из двух узких лестничных пролетов превратится в тир.
На площадке между пролетами она наклонилась и быстро обогнула стойку перил. Наверху не было никого. Сердце стучало, как барабан на параде. Не поддаваться страху. Она знала, что делать. Она делала это прежде. Один из ее инструкторов говорил, что это балет без трико и балетной пачки: надо только знать движения и понимать, когда именно их совершать, а в конце представления тебе, образно выражаясь, под ноги будут бросать цветы.
Последний пролет. Профессионал попытается снять ее в этом месте. Он будет целиться вниз, опустив ствол чуть ниже уровня глаз, а Джейн – вверх, так что пистолет окажется на ее линии прицеливания: шансов на точный выстрел у него будет больше.
Она уже наверху и все еще жива. Держит пистолет в обеих руках. Руки выставлены вперед. Остановиться и прислушаться. В коридоре наверху нет никого.
Остается только убедиться, есть ли кто в комнатах за дверями; сделать это не менее опасно, чем было на лестнице. Ее могут убить, как только она перешагнет порог, прямо здесь, в конце пути.
Гвин Лэмберт сидела в кресле в главной спальне, голова была откинута влево. Правая рука лежала на коленях, пистолет все еще был зажат в пальцах. Пуля вошла в правый висок, пробила мозг и вышла из левого, закидав ковер обломками костей, клочьями волос и кое-чем похуже.
9
Сцена не показалась Джейн постановочной. Настоящее самоубийство. Ни криков перед выстрелом, ни шагов, ни каких-либо звуков после события. Только движение и действие – и ужас, или облегчение, или сожаление в кратком промежутке между ними. Ящик прикроватной тумбочки открыт, – вероятно, там и лежало оружие для самозащиты.
Джейн знала Гвинет совсем недолго, чтобы проникнуться скорбью. Тем не менее ее охватила тупая, но глубокая печаль и резкая злость – злость оттого, что это не было ни заурядным убийством, ни следствием душевных переживаний или депрессии. Для женщины, овдовевшей всего две недели назад, Гвин хорошо справлялась с горем – испекла булочки, чтобы угостить родню и друзей, которые помогали ей пройти сквозь весь этот мрак. И потом, хотя Джейн почти не знала эту вдову военного, в одном она не сомневалась: Гвин не стала бы усугублять страдания другой скорбящей вдовы, сделав так, чтобы та первой обнаружила очередного самоубийцу.
Неожиданно запищало какое-то устройство. Джейн мгновенно отвернулась от тела и подняла пистолет. Никого. Звук доносился из соседней комнаты. Она осторожно подошла к открытой двери, но тут узнала звук: сигнал «Америкен телефон энд телеграф», предупреждающий клиента, что трубка снята с рычага уже давно. Она вошла в кабинет Гордона Лэмберта. На стенах висели фотографии молодого Гордона: вот он в полевой форме позирует вместе с братьями-морпехами в разных экзотических краях, вот он в парадном мундире, высокий и красивый, стоит рядом с президентом. Висел здесь и флаг в рамке, который поднимали в бою.
Трубка настольного телефона лежала на ковре, провод растянулся. Джейн достала из кармана жакета хлопчатобумажный носовой платок, который использовала только для стирания отпечатков пальцев, и с его помощью взяла трубку, думая о том, с кем могла говорить Гвин, перед тем как принять роковое решение. Она подняла трубку и нажала кнопку «повтор», но безрезультатно.
Гвин поднялась сюда якобы для того, чтобы найти брошюрку или программу с конференции «Что, если». Джейн подошла к столу и открыла ящик.
Зазвонил телефон. Она не удивилась. Определителя номера у аппарата не было. Джейн подняла трубку, но ничего не сказала. На другом конце провода находился такой же осторожный человек, как она. Это не было ложным звонком, связанным со сбоем системы, и, кроме того, звонивший явно не ошибся номером. В трубке слышалась музыка, старая американская песня, записанная еще до ее рождения: «A Horse with No Name»[5 - «Лошадь без имени» (англ.).].
