скачать книгу бесплатно
Священник мельком глянул на Джима.
– Особенных людей? Что вы хотите этим сказать?
– Не знаю.
– Если расскажете мне о себе, я не передам ваши слова ни одной живой душе. Кем бы ни был этот враг, он не узнает о вас только потому, что вы мне исповедовались.
– Я ничего о нем не знаю.
– Не знаете?
– Именно так.
Священник тяжело вздохнул.
– Святой отец, я не играю с вами и не пытаюсь вас запутать.
Джим заерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее, и поправил ремень безопасности, хотя ощущение дискомфорта на самом деле исходило изнутри, а не извне.
– Вам знаком термин «автоматическое письмо»? – спросил он.
– Да, телепаты и медиумы любят о таком болтать. Дешевые фокусы для суеверных. Дух якобы водит рукой медиума, пока тот в трансе, и пишет сообщения из потустороннего мира. – Отец Гиэри презрительно фыркнул. – Те, кто поднимает на смех саму мысль о том, что Господь может говорить с нами, те, кто саму идею существования бога на смех поднимает, готовы броситься в объятия любому мошеннику, который заявляет, будто может организовать сеанс связи с душами умерших.
– И тем не менее то, что порой происходит со мной, очень похоже на «автоматическое письмо», только в устной форме. Будто кто-то говорит через меня. В такие моменты я сам не знаю, что скажу, пока не услышу собственный голос.
– Но при этом вы не впадаете в транс.
– Нет.
– Хотите сказать, что вы медиум?
– Нет. Я определенно не медиум.
– Думаете, посредством вас говорят умершие?
– Нет. Это не они.
– Тогда кто?
– Я не знаю.
– Господь?
– Возможно.
– Но вы не знаете, – в отчаянии сказал отец Гиэри.
– Не знаю.
– Нет, вы не просто самый странный человек в моей жизни. Вы загоняете меня в тупик.
В международный аэропорт Маккаран они приехали около десяти вечера. На подъезде к терминалу им попалось всего пара такси. Дождь перестал. Пальмы слегка покачивались на ветру, и всё вокруг будто отмыли до блеска.
Джим открыл дверь «тойоты» ровно в ту секунду, когда отец Гиэри нажал на тормоза, вышел из машины и обернулся сказать на прощание пару слов:
– Спасибо вам, святой отец. Возможно, вы спасли мне жизнь.
– Не стоит драматизировать.
– Как вы заметили, у меня с собой три тысячи долларов, и я с удовольствием отдал бы их вашей церкви, вот только боюсь, они могут мне понадобиться. Ведь я не знаю, что готовит мне Бостон.
– Я не жду от вас пожертвований, – покачал головой священник.
– По возвращении домой я пришлю вам некую сумму. Наличными и в конверте без обратного адреса. Уверяю вас, эти деньги чистые, можете принять их со спокойной душой.
– Не стоит, Джим. Мне достаточно того, что нас свела судьба… Наверное, не лишним будет признаться, что знакомство с вами привнесло в жизнь скромного священника ощущение божественной тайны… Этот священник уже начал терять веру в свое призвание, но теперь она его никогда не покинет.
В этот момент они почувствовали такое тепло по отношению друг к другу, что обоим стало неловко. Джим наклонился и протянул руку в окно. Они обменялись рукопожатием.
Рука священника была сухой и крепкой.
– Да поможет вам Бог, – сказал он.
– Надеюсь, поможет, – ответил Джим.
24–26 августа
1
Стрелки часов только-только перевалили за полночь. Наступила пятница. Холли сидела за своим столом в отделе новостей «Портленд пресс» и тупо смотрела на темный экран компьютера. Она настолько вымоталась, что хотела лишь одного: вернуться домой, забраться в постель, укрыться с головой одеялом и проспать несколько дней кряду. Холли всегда презирала нытиков и пыталась мысленно пристыдить себя за такой настрой, но вместо этого стала еще больше себя жалеть. Да, забавный поворот, однако Холли даже улыбку не могла из себя выдавить: такой глупой и нелепой она себе казалась.
К счастью, утренний выпуск уже сдали в печать, и в новостном отделе не осталось никого, кто мог бы увидеть ее в столь плачевном состоянии, не считая долговязого уборщика Томми Викса и еще журналиста Джорджа Финтела, который отвечал за связь с городским правительством. Томми вытряхивал корзины с мусором и тер шваброй пол, а Джордж в дальнем конце комнаты спал за своим столом, положив голову на руки. Временами он громко всхрапывал. Когда ближайшие бары закрывались, Джордж порой возвращался не в свою квартиру, а в редакцию, словно старая лошадь, которая, если отпустить поводья, потащит телегу по знакомому маршруту туда, где, по ее разумению, находится дом. Джордж мог проснуться среди ночи и, поняв, где он, потащиться досыпать домой.
«Политики, – часто повторял Джордж, – низшая форма жизни, они деградировали с тех пор, как первая склизкая тварь выползла на сушу».
К пятидесяти семи годам Джордж выгорел, начинать все сначала не видел смысла, поэтому продолжал писать о госслужащих, которых поносил за глаза. Он возненавидел себя и находил утешение в водке с мартини, причем употреблял самыми что ни на есть лошадиными дозами.
Будь у Холли тяга к спиртному, она, может, и побоялась бы скатится на уровень Джорджа, но после первого бокала она чувствовала легкий кайф, после второго хмелела, а после третьего укладывалась спать.
«Ненавижу свою жизнь», – подумала Холли, а вслух произнесла:
– Ты жалкая тварь.
«Ну и что, плевать, жизнь дерьмо».
– Меня тошнит от твоего нытья, – тихо, но с чувством сказала Холли.
– Вы со мной говорите? – спросил уборщик, подметая пол в проходе возле ее стола.
– Нет, Томми, это я сама с собой.
– Да? И что же вас так расстроило?
– Моя жизнь.
Томми остановился, облокотился на швабру и выставил вперед ногу. У него было широкое конопатое лицо, оттопыренные уши и копна рыжих волос. В общем, он казался милым, наивным и добрым.
– Все пошло наперекосяк?
Холли взяла полупустой пакетик «Эм-эн-эмс», вытряхнула несколько драже в рот и откинулась на спинку стула.
– После защиты диплома журналиста в университете Миссури у меня были грандиозные планы. Я верила, что смогу встряхнуть этот мир, буду писать судьбоносные статьи и подпирать Пулицеровскими премиями двери, чтобы не хлопали. А теперь посмотри на меня. Знаешь, чем я занималась сегодня вечером?
– Чем бы вы ни занимались, вам это не слишком понравилось.
– Я ошивалась в «Хилтоне» на ежегодном банкете Ассоциации лесопромышленников Портленда. Брала интервью у производителей модульных домов, торговцев шпоном и дистрибьюторов декора из красного дерева. Вручали «Бревно», как они называют главный приз лучшему торговцу года. У него я тоже интервью взяла. Примчалась сюда вся в мыле, чтобы вовремя написать материал для утреннего выпуска. Еще бы, новость-то горячая, того и гляди ловкачи из «Нью-Йорк таймс» перехватят.
– А я думал, вы пишете об искусстве и досуге.
– Надоело до тошноты и то и другое. Открою тебе секрет, Томми: один бездарный поэт способен отвратить тебя от искусства лет на десять минимум.
Холли закинула в рот еще парочку шоколадных драже. Вообще, она не ела сладости, потому что не хотела таких же проблем с лишним весом, какие были у ее матери, но сейчас глотала конфеты, просто чтобы убедиться в собственном ничтожестве. Жизнь шла под откос.
– В кино и на телевидении журналистику преподносят как нечто гламурное и захватывающее. Ничего подобного, это все вранье.
– Да уж, я в жизни тоже свернул не туда, – признался Томми. – Думаете, я мечтал о славе уборщика «Портленд пресс»?
– Это вряд ли, – сказала Холли.
Она вдруг почувствовала себя конченой эгоисткой из-за того, что жаловалась на жизнь парню, который на деле мог ей позавидовать.
– Черта с два! Мальцом я был уверен, что, когда вырасту, буду водить один из этих огромных мусоровозов. Хотел сидеть в высокой кабине и жать на кнопки, управляя гидравлическим компактором. – Томми с тоской посмотрел в потолок. – Хотел глядеть на мир сверху вниз и рулить всемогущей техникой. Такая была у меня мечта. И я стремился к ней, но не прошел медосмотр. Сказали, у меня с почками непорядок. Ничего серьезного, но городские страховщики меня забраковали.
Томми облокотился на швабру и посмотрел в несуществующую даль. Он улыбался, наверное представляя, как сидит на водительском месте мусоровоза, словно на троне.
Глядя на парня во все глаза, Холли решила, что его широкое лицо не такое уж милое и доброе. Она неверно считала картинку – у него просто глупое лицо.
Ей захотелось сказать: «Ты идиот! Я мечтала получить Пулицеровскую премию, а стала наемной писакой, которая строчит репортажи о вручении долбаного «Бревна»! Вот это настоящая трагедия! А ты метешь пол, вместо того чтобы водить мусоровоз, и думаешь, что мы похожи?»
Но она промолчала, потому что поняла: да, они похожи. Несбывшаяся мечта, возвышенная или скромная, всегда несчастье для потерявшего надежду мечтателя. И Пулицеровская премия, которую ты так и не получил, и мусоровоз, в кабину которого ты так и не сел, в равной степени способны лишить тебя сна и погрузить в отчаяние. Более депрессивная мысль в жизни не приходила ей в голову.
Взгляд Томми снова сфокусировался.
– Не стоит вам нырять во все это с головой, мисс Торн. Жизнь… она как маффин с черникой, который тебе приносят в кофейне вместо заказанного маффина с абрикосом и орехами. В ней нет ни абрикосов, ни орехов. Вы можете психовать из-за того, чего вам не досталось. Но умнее будет просто понять, что маффин с черникой тоже очень даже вкусный.
В другом конце комнаты пернул Джордж Финтел. Причем так громко, что, как говорится, аж стекла зазвенели. Если бы «Портленд пресс» была крупной газетой и в редакции толкались только что вернувшиеся из Бейрута репортеры, они бы под столы попрятались.
«Господи, – подумала Холли, – моя жизнь в точности какой-нибудь рассказ Деймона Раньона. Убогая новостная редакция после полуночи. Недоделанный философ-уборщик. Репортер-пропойца храпит за столом. Только в этот рассказ внесли свои поправки писатель-абсурдист в соавторстве с унылым экзистенциалистом».
– Спасибо, Томми, мне правда полегчало после нашего разговора, – соврала Холли.
– Всегда к вашим услугам, мисс Торн.
Томми стал дальше мести проход между столами, а Холли закинула в рот еще парочку драже и прикинула, получится ли у нее пройти медкомиссию на водителя мусоровоза. У этой работы было одно неоспоримое преимущество – собирать мусор лучше, чем его производить. И потом, всегда приятно сознавать, что хотя бы один человек в Портленде уж точно тебе завидует.
Холли посмотрела на настенные часы: час тридцать, а сна ни в одном глазу. Прийти домой, завалиться в кровать, уставиться в потолок и копаться в себе несчастной совсем не хотелось. Впрочем… На самом деле именно этого Холли и хотелось, потому что она увязла в депрессии. Она понимала, что это нездорово. Выбора особого не было – в будни в Портленде ночная жизнь походила на круглосуточную пышечную.
До отпуска оставался всего день, но Холли казалось, что он никогда не наступит. Она ничего не планировала, просто хотела отдохнуть, потусить и забыть о существовании газет. В кино, может, сходить. Прочитать пару-тройку книг. Или съездить в реабилитационный центр Бетти Форд и пройти курс, очищающий от жалости к себе.
Холли достигла опасной стадии, когда начинаешь размышлять о собственном имени. Холли Торн – колючка остролиста. Красота! Просто красота! Господи, что подвигло родителей так ее наградить? Станет Пулицеровский комитет присуждать премию женщине с таким мультяшным имечком? Нет, конечно! Иногда (естественно, среди ночи) ей хотелось позвонить родителям и спросить: у вас совсем нет вкуса или вы просто неудачно пошутили? Или это была осознанная жестокость по отношению к собственному ребенку?
Но ее родители были, что называется, солью земли, они вкалывали и отказывали себе во всем, лишь бы дать дочери достойное образование. Они хотели для нее только лучшего. Узнай они, что дочь ненавидит собственное имя, которое они считали не просто удачным, но даже не лишенным изящества, это было бы для них настоящим ударом. Холли безумно любила своих стариков и только в состоянии глубочайшей депрессии могла обвинить их в собственных неудачах.
Испугавшись, что все-таки не сдержится и позвонит родителям, Холли быстро повернулась к компьютеру и открыла файл с последним номером. Информационно-поисковая система «Портленд пресс» позволяла штатным репортерам прослеживать все статьи от редактирования и верстки до выпуска. Утренний номер уже сверстали и отослали в печать, так что Холли могла просмотреть каждую страницу на своем компьютере. Читабельны были только заголовки, но любой абзац или картинка увеличивались до размеров экрана. Холли порой баловала себя самыми важными новостями еще до того, как газета попадала к читателю. В такие моменты она чувствовала себя посвященной, именно это зачастую и привлекает молодых людей в журналистику.
Холли просматривала заголовки первых страниц в поисках интересного материала и все больше хмурилась. Серьезный пожар в Сент-Луисе, девять погибших. Предчувствие войны на Ближнем Востоке. Нефтяное пятно у берегов Японии. Ураган и наводнение в Индии, десять тысяч человек остались без крова. Правительство снова повышает налоги.
Она всегда понимала, что новостная индустрия жиреет на негативе, катастрофах, скандалах, бессмысленном насилии и вражде, но сейчас этот бизнес вдруг показался ей омерзительным. Она осознала, что больше не хочет быть посвященной, не хочет первой узнавать о людских несчастьях.
Холли уже собралась закрыть файл и выключить компьютер, и тут ее внимание привлек очередной заголовок: «Таинственный незнакомец спасает мальчика». Эти четыре слова мгновенно напомнили Холли о случае у школы Маколбери, произошедшем около двух недель назад, и разожгли ее любопытство. Холли увеличила сектор с началом статьи.
Судя по ссылке, все произошло в Бостоне. Материал сопровождался размытой фотографией. Снимок был темным, но, увеличив масштаб, можно было разобрать текст. Холли еще больше приблизила нужный сектор и выделила первый столбец статьи.
Вводный абзац заставил Холли напрячься и расправить плечи.
«Отважный прохожий (сообщивший только, что его зовут Джимом) спас Николаса О’Коннера шести лет, который едва не погиб при взрыве подземной трансформаторной будки Энергетической компании Новой Англии. Взрыв произошел под тротуаром в жилом районе Бостона в среду вечером».
– Какого черта? – прошептала Холли и вывела на экран фотографию.
Она увеличивала снимок, пока лицо героя не заняло весь экран.
Джим Айронхарт.
Не веря собственным глазам, Холли застыла перед компьютером. У нее вдруг возникло желание узнать об этом человеке как можно больше. Причем этот позыв было не сравнить с простым любопытством, она ощутила его на физическом уровне, как внезапный приступ голода.
Холли вернулась к тексту, быстро дочитала его, а потом перечитала снова.
Николас О’Коннер сидел на тротуаре перед своим домом, прямо на бетонном люке два на три фута, который закрывал спуск в трансформаторную будку энергетической компании, где легко могли развернуться четверо рабочих. Мальчик играл в машинки. Родители наблюдали за ним с крыльца дома.
– Я видел, как он подскочил и схватил Ники, – рассказывал отец мальчика. – Понимаете, он шел прямиком к Ники, поэтому я подумал, что это какой-то шизанутый педофил решил украсть моего сына.
Незнакомец сгреб мальчика, перепрыгнул через штакетник на лужайку О’Коннеров, и в следующую секунду у него за спиной в подземной трансформаторной будке взорвалась линия напряжением в семнадцать тысяч вольт. Ударная волна подбросила бетонный люк в воздух, как пенни, а следом с ревом взлетел огненный шар. Незнакомец был крайне смущен обрушившимися на него потоками благодарности от родителей мальчика и подоспевших соседей, свидетелей его героического поступка. Он объяснил, что, проходя мимо люка, почувствовал запах расплавленной изоляции и, услышав характерное шипение, сразу понял, в чем дело, потому что «когда-то работал в энергетической компании». Когда кто-то из очевидцев снял незнакомца на телефон, тот, явно раздосадованный, тут же покинул место происшествия. Он не захотел общаться с журналистами, объяснив это тем, что ценит свое право на частную жизнь и не желает привлекать лишнее внимание.
Чудесное спасение Николаса О’Коннера имело место в четверг, в семь сорок вечера в Бостоне. В Портленде в это время было без двадцати пять. Холли посмотрела на настенные часы. Утро пятницы, две минуты третьего. Ники О’Коннер был спасен от неминуемой смерти примерно девять с половиной часов назад.
След еще свежий.
Холли хотела задать пару вопросов репортеру из «Глоб», который написал эту статью, но в Бостоне часовая стрелка только-только перевалила за пять утра, так что застать его на работе было нереально.
