Правила покупки волшебных вещей

Эстер Кун

Правила покупки волшебных вещей

Для Леандра

Esther Kuhn, Kristina Kister (ill.)

Magic Kleinanzeigen – Gebrauchte Zauber sind gefährlich

Copyright © 2021

Magellan GmbH & Co. KG, Bamberg, Germany

Во внутреннем оформлении использованы изображения:

© medejaja, annamyslivets, cherezoff, vectortatu, Veronika Rumko, CitrusStudio, Asakura1102, Isometriq, YelenaS, quinky, cute2u, Regular / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

В коллаже на форзаце и нахзаце использованы фотографии и иллюстрации:

©Monsalvettshop/ Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Гаврюшева А.Е., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Пролог

Начиная с конца

– Мы можем его просто взорвать.

Что?

Что она сказала?

Взорвать меня?!

Я кричу.

Но из горла вырывается только глухое «мпф», кляп плотно заткнул мне рот, я не могу даже нормально глотать.

– Это решать боссу, – как ворон каркает парень, стоящий за мной. У него ломается голос. Звучит смешно. Я бы рассмеялся, если бы только мог. Потом я чувствую пальцы, теребящие повязку на моих глазах. Проверяет, хорошо ли она держится.

– Сойдёт. Он ничего не видит и никуда не денется. Нет повода психовать.

Я мало что могу сделать, чтобы выразить согласие. Поэтому отчаянно киваю, чтобы подтвердить, что я абсолютно безвреден. Если бы я только мог выплюнуть платок изо рта! Я бы всё рассказал. Конечно, соврал бы. Но мне точно пришла бы в голову какая-нибудь хорошая мысль.

– Что, если мы просто бросим его в реку, и все дела? – предлагает Психованная.

Проходит целая секунда, прежде чем я понимаю, о чём она говорит.

Но она же это не всерьёз? Сперва взорвать, а теперь утопить? Мои предплечья начинают зудеть, я хочу почесаться, но это невозможно: обе руки привязаны к хлипкому стулу, на котором я сижу.

– Ты имеешь в виду – убьём его?! – Ворон в таком же ужасе, как и я.

– Нет. Ты прав, – уступает Психованная. – Взорвём ему мозги. Этого будет достаточно.

Она говорит это всерьёз, но Ворон громко смеётся в ответ:

– Ну ты и хвастунья! Ты хоть раз это делала? Так можно и самому мозгов лишиться. Я слышал об одном таком: попробовал – бабах! – и всё.

– Да, тот ещё идиот. Знаю его. Говорят, сам-то он уже ничего вспомнить не может. Сплошная каша в голове. Это была бы катастрофа.

– Так что подождём босса, – повторяет Ворон.

Подождём босса? Хорошая идея. Это даст мне хотя бы немного времени. И я снова киваю.

– Ну ладно, – откликается Психованная. – Принесу-ка я сыворотку правды. Пусть наша птичка сперва споёт, а потом мы отправим её в полёт.

В моей голове, кажется, всё начинает взрываться уже сейчас. Куда же я попал?!

Я невольно вспоминаю, как всё начиналось, и задаюсь вопросом: решился бы я на это снова? Уже зная, что будет в конце?

Потому что ясно одно: когда придёт босс, моё приключение завершится самым ужасным образом из всех, какие только можно представить. Они введут мне сыворотку правды. Я начну трещать как попугай. А дальше – БУММ! И ВСЁ. КРЫШКА.

А началась эта история довольно безобидно. Четыре недели назад. С багажника, полного мягких игрушек.

Глава 1

Одной ногой над пропастью

Я прекрасно помню, с чего началось моё приключение – тот момент, без которого эта история не произошла бы. Это был день, когда я получил самую плохую оценку за контрольную по биологии. Результат: один балл из двадцати. Тема? Что там была за тема? Ах да. Амфибии. То есть лягушки и прочие земноводные. Единственный балл я получил из жалости – за ответ на вопрос о естественных хищниках, угрожающих лягушкам. Я написал «французы».

Как бы то ни было, вся контрольная пестрела замечаниями и исправлениями фиолетовой ручкой. Герр Вебер[1], которого все называют Пауком, считает, что его правки дружелюбной фиолетовой пастой приятнее, чем злобной красной. Наверное, стоило ему сказать, что фиолетовый тоже бьёт по глазам, да и цвет пасты не играет роли, если ты в любом случае чувствуешь себя полным невеждой.

Ясно, вы сейчас думаете: «И что? Ничего страшного. Можно же иногда получить и плохую оценку по биологии».

Так-то так. Но не в том случае, если ходишь в такую школу, как моя. Прежде чем поступить сюда в пятый класс два года назад, я всерьёз считал, что в гимназии имени Карла Коха[2] непременно должна быть вкусная еда в столовой. Я и не подозревал, что он был не поваром, а учёным и занимался медициной и ботаникой. Откуда мне было это знать? Парень умер больше ста лет назад.

Но в школе его всё ещё очень почитали. Повсюду в коридорах висели его старые фотографии, были поощрительные призы его имени, а на рождественском балу он даже появлялся собственной персоной – его играла директриса фрау Айзенбайс. Между нами говоря, ему даже был посвящён обед. Он состоял в основном из растений и довольно ощутимо пах медикаментами.

– Это просто контрольная, – сказал Паук в этот памятный понедельник. – Она должна показать вам, на каком уровне вы находитесь.

Одной ногой над пропастью, раздражённо подумал я.

– Я хочу, чтобы вы вернули мне свою работу с подписью родителей, – продолжил он.

Ни за что. Показать эту контрольную дома просто невозможно. Мои родители вообще-то ужасно гордятся, что я хожу в их школу. В ту самую, в которой они двадцать лет назад сдали биологию и математику на «отлично». Как назло, они думают, что от людей, одарённых в естественных науках, автоматически должен родиться такой же одарённый ребенок. Но я – живое подтверждение тому, что это не так.

– А в следующую среду вам предстоит большой итоговый тест на определение способностей. Результат покажет, кто из вас в седьмом классе будет обучаться по естественно-научному профилю.

Тест на определение способностей?

Боже праведный.

У меня зачесались предплечья – как всегда, когда я нервничал. Но я постарался успокоиться. Он сказал, в следующую среду. Значит, у меня ещё девять дней, включая сегодняшний, чтобы всё выучить. Проще простого! За это время я уж как-нибудь запомню всю эту ерунду про земноводных и саламандр.

Покашляв, Паук попытался пробиться сквозь поднявшийся шум:

– Помните, что я буду вас бессистемно опрашивать по материалу за целый год.

Материал за целый год?! Значит, земноводных ему не хватит… Я был в отчаянии. Может, и все остальные тоже?

Раздался звонок на последнюю короткую перемену. Я огляделся в поисках помощи и обнаружил много довольных лиц. Я даже бросил удручённый взгляд на контрольную Филины, сидящей передо мной. Безукоризненно, вообще без фиолетовой пасты! Но это было ожидаемо. Большинство в моём классе хорошо разбирались в биологии, Филина же и вовсе была наша Мисс Мозг. В остальном в её черепушке были не все дома, за что за спиной её называли Безумной Филиной. С недавних пор она повадилась ходить в пронзительно цветастых и в основном полосатых шерстяных шапках и шарфах. Что, простите? В июне, в двадцатипятиградусную жару!

Но я решил на неё не равняться. Это совсем другой случай! Другая вселенная! Поэтому я пихнул локтем своего лучшего друга и соседа по парте Леона. Благодаря ему я был не единственным, в ком ошиблись родители. Леону подошла бы гимназия имени Пикассо, потому что он действительно здорово рисует. Несмотря на это, он отчаянно пытался догнать Карла Коха, шагающего для него слишком широко.

– Что? – немного нервно спросил Леон.

– Всё фиолетовое. А у тебя?

Он заколебался. Может быть, ему стыдно, так же как и мне.

Он неохотно придвинул мне свою работу.

Сперва я не мог даже слова вымолвить – настолько был шокирован.

Восемнадцать баллов из двадцати?! ЧТО?!

– Ты кто? – с подозрением спросил я. – И что ты сделал с Леоном?

– Не говори ерунды.

Почему он так нервничает – при таком-то результате?

– Докажи, что это действительно ты! – съехидничал я, вызывая его на словесную дуэль. Это была наша любимая игра на перемене: каждый называл первую ассоциацию, приходящую в голову в ответ на слово товарища. Я начал:

– Кровь.

– Мертвец.

– Могила.

– Зомби.

– Топор.

– Ай.

Ну ладно. Это всё-таки он. Однозначно. Эта игра всегда в какой-то момент заканчивалась у Леона этим «Ай».

– ТоХо, дружище! Тебе бы подумать о репетиторе.

ТоХо. Ещё одно доказательство. Потому что так меня называет только Леон. Он наделил меня этим прозвищем в мой первый же день в школе: «То» от «Тобиас» и «Хо» от моей фамилии «Хоппе».

– С каких пор ты ходишь к репетитору? – с удивлением спросил я. Он не говорил об этом ни слова.

– Где-то недели три.

– Почему ты ничего об этом не рассказывал?

– Родители не хотят, чтобы кто-нибудь знал. Им стыдно, что я с трудом справляюсь в естественно-научном классе. Поэтому никому ни слова.

Я тут же подумал о своих родителях. О разочарованном лице профессора Хоппе, преподавательницы биологии в университете, и о грустном лице доктора Хоппе, с недавних пор начальника отдела в банке Линнеберга.

Потом на ум пришло слово «таксолухи». Так называли здесь десять процентов учеников, занимающихся в гуманитарном классе: олухи, которым не удавалось сделать настоящую карьеру и которые после школы становились таксистами. Я с остервенением почесал левое предплечье. Казалось, что в меня впилась тысяча крошечных насекомых.

Леон как будто прочитал мои мысли.

– Или ты хочешь закончить как Жуткая тень? – спросил он.

Майк, или Жуткая тень, как его вполголоса называли многие, был вполне нормальным парнем, пока в прошлом году не провалил экзамены в естественно-научный класс. И за лето он слетел с катушек. Когда он вернулся после каникул, то носил только чёрные шмотки, больше ни с кем не разговаривал и всё время крался через школьный двор как серийный убийца. Но я его понимал. Его мамой была директриса Айзенбайс. Наверняка у него дома творится кромешный ад. Я очень жалел его. Нет. Я не хотел закончить как Майк. Ни в коем случае!

Глава 2

Багажник, полный мягких игрушек

После уроков я бесцельно слонялся по школьному двору вместе с Леоном и вдруг увидел свою маму, стоящую у ворот. Что ей здесь понадобилось? Мне уже не семь лет, я прекрасно могу сам добраться до дома на трамвае.

С тех пор как мы переехали в Восточный квартал, дорога домой была такой лёгкой, что я справился бы с ней даже в детском саду. Маме абсолютно незачем забирать меня из школы. Неловко было ещё и потому, что она припарковалась под знаком «Парковка запрещена».

– Эй, Леон. Здесь моя мама. Не хочешь поехать с нами? – спросил я приятеля, потому что как раз в тот момент увидел Паука, выходящего из соседнего здания, и услышал в голове его голос: «Пожалуйста, верните мне свою работу с подписью родителей». Я должен срочно придумать, как получить подпись мамы, не показывая ей контрольную. Попутчик был хорошей тактикой. По крайней мере, пока Леон в машине, она не станет задавать мучительные вопросы о школе и у меня будет немного времени на размышление.

– Спасибо, но меня подвозит Ханна, – сказал Леон, и я заметил его старшую сестру, которая как раз въехала за ним на школьный двор. В серебряном шлеме, с короткими розовыми волосами и на розовом мотороллере, она выглядела словно праздничная хлопушка.

– Может, рубанём в компьютер? Можешь заглянуть ко мне сегодня вечером? – ещё успел спросить я, пока Леон торопливо садился на мотороллер.

– Привет, мелкий, – равнодушно поздоровалась со мной Ханна, будто совершенно не замечая Паука, с мрачной миной бросившегося к ней. Она была уже в одиннадцатом классе и точно знала, что проезд по школьному двору строго запрещён.

– Ну что? Ты придёшь? – спросил я ещё раз.

– Прости, может, в выходные? Вся неделя загружена. Ну, ты знаешь. Футбол, художка, плавание, ну и репетитор. – Он быстро натянул второй шлем, и мопед с треском укатил со двора.

Увидев это, Паук сменил направление движения и теперь, размахивая руками, шёл к моей маме, его тонкие волосы развевались на ветру. Своими длинными худыми ногами и долговязой фигурой он сейчас действительно напоминал паука. Надеюсь, он собирался указать ей на неправильную парковку, а не поведать о моих школьных успехах.

Нет, ну серьёзно!

Амфибии и саламандры.

Я же пытался запомнить подробности. Вечером перед контрольной я всё хорошенько прочитал. Клянусь. Но за ночь все данные каким-то образом стёрлись с жёсткого диска моего мозга. Понять не могу, как так вышло!

В панике я бросился вперёд, чтобы предотвратить худшее. Но мама и Паук уже разговаривали. Я видел, как шевелятся их губы, и пытался понять по их движениям, о чём идёт речь. Но это было невозможно.

– Как я уже сказал, – услышал я ворчание Паука, подбежав к ним ближе, – это пожарный въезд. Здесь нельзя парковаться.

– Конечно-конечно. Я поняла, – кивнула мама. – Я сейчас же уеду. – И она улыбнулась своей самой прекрасной сияющей улыбкой.

Герр Вебер, пожелав ей хорошего дня, повернулся на каблуках и важно пошёл прочь.

– До скорого! – крикнула мама ему вслед, как если бы они были лучшими друзьями.

Сказал ли он что-нибудь о моих оценках? За секунду до того, как я подошёл? Я присмотрелся к её взгляду, но она не выглядела сердитой. К счастью.

Но тут я заметил другую проблему.

Вся машина была забита коробками и мешками. Свободными оставались только два передних места. Леон бы в любом случае не поместился.

– Удивился, что я приехала? – спросила мама. – Я подумала, что заберу тебя сегодня и мы вместе вывезем все старые вещи.

Неделю назад мы перебрались в Восточный квартал. За два дня до прибытия грузовика, который должен перевезти наши вещи, мы упаковали их в бесчисленные ящики, и в доме царил хаос.

– Я взяла отгул на сегодня и перебрала вещи, – она смущённо улыбнулась. – Ничего не говори. Я знаю, что было бы разумнее сделать это до переезда.

Я почуял неладное:

– А что там такое?

– Моя одежда и твой старый хлам, который действительно пора выбросить.

Это звучало плохо, очень плохо.

– Что за хлам? – спросил я недоверчиво.

– Ну… Я подумала, мы могли бы осчастливить других. Поэтому я хотела привезти вещи в Союз защиты детей, а они потом подарят всё это нуждающимся малышам, которые уж точно порадуются новому мягкому другу.

– Ты о чём, мам?

Поколебавшись, она открыла багажник и пробормотала что-то из разряда «Ты ведь всё равно уже слишком взрослый для всего этого».

И вот что я увидел: две переполненные бельевые корзины со всеми плюшевыми друзьями моего детства. На меня грустно глядели овечка Лулу и кальмар Йотти. Пристально смотрел глаз тигрёнка Тимура. Посреди плюшевой горы я обнаружил ещё панцирь черепахи Йоланды и единственный розовый рог Фрица.

Но моё сердце разбил укоризненный взгляд другой мягкой игрушки.

Ушастик!

Она решила отдать Ушастика. Вот это уж ни за что! Ушастик был не просто каким-то серо-белым зайцем – он был моим лучшим другом, моим защитником, моим товарищем. Мы каждый вечер засыпали вместе: я обнимал его и прижимал к сердцу.

– Ушастик никуда не едет, и все остальные тоже! – крикнул я. Я так разозлился, что только сейчас заметил, что за нами с интересом наблюдают. В двух метрах от нас стояла Филина и как загипнотизированная смотрела на гору мягких игрушек. Сегодня она надела полосатую жёлто-фиолетовую шапку, из-под которой торчали две шерстяные красно-коричневые косички, и подходящий шарф, который был длиннее джинсовой юбки. Его бахрома болталась вокруг голых коленок.

Я тут же отбросил Ушастика, как будто у него была смертельная заячья чума, и закрыл багажник. Мне стало очень неловко.

– Поехали, – прошипел я маме и сел в машину, не глядя на Филину. Только когда мы уже тронулись с места, я рискнул взглянуть в боковое зеркало и увидел, что она всё ещё стоит, будто пригвождённая к месту, и смотрит нам вслед.

Вот тогда всё и началось. Но понял я это гораздо позже.

В тот момент я был просто в ярости. Я не знал, что больше вывело меня из себя: что мама хотела отдать Ушастика и других моих товарищей – или что Филина наблюдала за этой сценой. Если она кому-нибудь расскажет, мне останется просто пропустить итоговый тест, сразу купить себе чёрную одежду и присоединиться к печальным таксолухам. Потому что при любом раскладе я стану посмешищем для всей школы. Навсегда.

– Как дела в школе? Было что-нибудь интересное? – спросила мама, когда мы проезжали мимо сада с цветущими розами. В отчаянии я взмолился о вдохновении и тут заметил среди белых и красных розовых кустов своего отца. Это была странная картина. Он сидел совсем один на парковой скамейке и ел гигантский сэндвич из багета.

– Там папа! – крикнул я.

– Где? – мама быстро посмотрела в ту сторону, но мы уже проехали мимо.

– Вон там. В саду.

– Папа в парке? Посреди дня? У него нет на это времени. Он же теперь начальник, – при этом она слегка хихикнула, из чего я заключил, что ей отец вообще-то совсем не кажется похожим на начальника. По крайней мере, дома. Хотя я был на сто процентов уверен, что это был он, спорить я не хотел.

– Наверное, ты права, – промямлил я и был рад, что на этом школа была забыта. Сейчас я просто хотел домой – но, вместо того чтобы повернуть налево, мама перестроилась и поехала прямо.

– И куда ты едешь?

Она показала большим пальцем на барахло, сложенное сзади.

– Там есть что-нибудь ещё, о чём я должен знать? – Я испугался за свою коллекцию Лего.

– В основном одежда. Я хочу, чтобы её раздали бездомным. Но не переживай. Там почти все вещи мои. Иногда нужно просто избавиться от балласта, чтобы пойти по новому пути.

Я не понял ни слова. Идти по новому пути, сдав одежду? Иногда взрослые такие странные.

– У тебя ещё есть шанс передумать, – сказала мама, когда мы переехали через мост. – Сейчас мы поедем мимо Союза защиты детей. Он как раз по пути. Мы можем ненадолго остановиться. – Она всё ещё хотела сдать мои игрушки и пыталась меня переубедить. – Ты сможешь сделать перестановку в своей комнате. Сделать её молодёжной. С крутыми постерами и прочим.

– Молодёжной? – переспросил я и незаметно почесал правую руку. Она адски чесалась.

– Тебе двенадцать. Поверь мне, очень скоро всё изменится. Когда появятся первые прыщи, это будет значить, что меняется гормональный фон. Тогда всё и начнётся.

О чём это она?

– Начнётся что?

– Ну, половое созревание. По крайней мере, об этом говорит прыщик у тебя на носу.

– Прыщик?!

Я тут же потрогал нос пальцем. Там был холмик. Я нервно опустил козырёк над лобовым стеклом и открыл зеркальце. Действительно. На кончике моего носа красовался жёлтый гнойник. О боже!

– Это нормально для подростка. Сальные железы закупориваются, и при размножении пропионовых бактерий возникают воспалительные папулы и гнойные пустулы.

– Мама. Прекрати. – Я терпеть не могу, когда она включает профессора и жонглирует сложными словами.

– Но это так. Совершенно нормальные биологические процессы. Ты становишься мужчиной.

С ума сойти, как она иногда умеет действовать на нервы! Я бы с удовольствием заткнул уши.

– Итак, позади нас офис Союза защиты детей. Решайся. Что с мягкими игрушками? Ты уже несколько лет не играешь с ними.

Я совсем запутался. Может, она права и я действительно уже слишком взрослый? Неужели стать подростком и обустроить себе молодёжную комнату значит избавиться от любимых игрушек? И что это вообще такое – молодёжная комната? Звучит так, будто мы вернулись в восьмидесятые.

– Я с ними больше не играю, это правда, – сказал я настолько спокойно и хладнокровно, насколько это было возможно. – Но в нашем доме сейчас достаточно места.

Мама тяжело вздохнула:

– Как хочешь. Тогда они отправятся в подвал.

В подвал?!

Я представил грустные глаза Ушастика, сидящего в одиночестве в темноте. Но это всё равно лучше, чем отдать его.

Поэтому я неуверенно согласился:

– Ладно.

Было кое-что, о чём я не сказал, но довольно отчётливо почувствовал: я любил каждую мягкую игрушку всё так же сильно, как и в тот день, когда её получил. И никакому прыщику на носу этого не изменить!

Глава 3

Странные происшествия

Когда мы приехали домой, мама отправила меня прямиком в мою комнату делать уроки. А сама в это время перетаскивала бельевые корзины с мягкими игрушками в подвал. Мне срочно нужен был план. Я её знаю. Она подождёт пару недель, пока история не порастёт травой, и тогда мои мягкие друзья незаметно исчезнут. Таким же таинственным образом испарялись многие мои вещи. Иногда она спрашивала, можно ли подарить экскаватор ребёнку госпожи такой-то или книжку с картинками – ребёнку господина такого-то, но вещей пропало гораздо больше, чем экскаватор и книжка.

К тому моменту как я отправился спать, было ясно как день, что я должен спасти хотя бы своего любимого друга. Без Ушастика будет казаться, что у меня отняли руку или ногу. Я не мог заснуть целую вечность и на следующее утро чувствовал себя так, словно меня переехал автобус.

Усталый и в дурном настроении, я пришёл на кухню, где, похоже, что-то праздновали. По радио женский голос, сопровождаемый громкими басами, пел «It’s my life», а мама, высоко подняв руки, танцевала перед грохочущим миксером, периодически постукивая пальцами по столешнице. Но самым странным в этой картине были не танцы и не смузи, а её костюм. Она была в чёрных сверкающих легинсах и жёлтой майке, а на голове у неё красовалась повязка.

– Доброе утро, солнышко, – сказала она, размахивая головой, и весело включилась в песню: – It’s my life… – Потом она перелила бурую жижу в стакан и протянула его мне: – Хочешь глоточек? Это очень полезно. Со шпинатом и свёклой.

По утрам она всегда была уже одета с иголочки, в основном в блузку и шикарный брючный костюм. И пила кофе.

А это не моя мама!

Поэтому я спросил:

– Ты что, не собираешься на работу? – Я перелез через коробки, оставшиеся после переезда, чтобы добраться до кухонного стола.

– Конечно собираюсь. Но только после пробежки, – она улыбнулась, как будто не сказала ничего странного, и рядом с моими хлопьями, в которых плавали ягоды малины и кусочки банана, поставила какао.

Пробежка?! Она только что сказала «пробежка»?!

Было уже 7.15!

Через пятнадцать минут мы вместе вышли из дома. Закрывая за собой дверь, я услышал звук смыва в туалете наверху. Папа только что встал. Ему нужно быть в офисе только в девять, вот счастливчик.

Снаружи меня бурно встретил Колумб. Он положил передние лапы на ограду соседского участка и глубоким собачьим басом пожелал нам доброго утра. С его морды стекала слюна. Мама с отвращением отвернулась.

– Ненавижу собак, – сказала она сквозь зубы. – Он почти с телёнка. Боже мой. Как собака может быть такой большой?!

– Это леонбергер, – пояснил я. Это я узнал в Интернете. – Одна из крупнейших пород собак.

– Какое счастье, что между нами забор, – сказала мама. Она вспотела ещё до пробежки. Наверное, от страха. Когда она была маленькой, её покусала такса по кличке Эдгар. Будучи биологом, мама может препарировать лягушек, но вот погладить собаку – ни за что. И это немножко странно.

А я, наоборот, люблю собак и уже при переезде обрадовался соседскому животному, владения которого располагались в палисаднике. Там стояла будка в форме корабля, и на голубых досках его хозяин написал белой краской «Колумб». В двух метрах от будки над газоном возвышались якорь и мачта, на которой каждый день развевался новый флаг. Сегодня это был флаг Евросоюза, синий с жёлтыми звёздами.

У ворот мама остановилась и достала из почтового ящика записку. Закатив глаза, она развернула её и прочитала вслух:

– «Небольшое замечание. Жёлтый мешок всегда вывозят по средам в чётные недели, а не по вторникам в нечётные. С уважением, Альфред Боненбергер, капитан в отставке». Ненавижу соседей, – буркнула мама и, пробежав метр до мусорного ведра, выбросила листок. Затем она нагнулась и тщетно попыталась дотянуться пальцами до своих ступней. При этом её живот сложился в несколько жировых складок, образовав подобие горной цепи.