banner banner banner
Малюта. Часть 1
Малюта. Часть 1
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Малюта. Часть 1

скачать книгу бесплатно


– Многая лета, – повторил Собакин и опустошил чарку, а после, зажмурившись, изобразил на лице гримасу, – совсем не в то горло полилось, а всё из-за того, что за дурака и кровопивца пью. Вот ты, Григорий, заплечных дел мастер, скажи – ну разве хорош наш государь?

Собакин посмотрел на Григория пьяным взором и, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть со своего места, стукнул кулаком по столу.

– Гниль, а не царь! Гниль!

Григорий немного нахмурился, а потом схватил за грудки родственника и притянул к себе.

– А ну рот свой поганый закрой, а не то я тебе язык вырву, поджарю и заставлю съесть. Молю тя, закрой свой рот. Здесь Москва, а не Коломна. У нас за такие речи не просто наказывают – всех жизни лишают.

– Да я ведь на торгу такое слышал! И похлеще сказывали…

– То изменника Курбского люди.

– А ещё говорят, что царь из Москвы уехал и всё… Пропал.

– Уехал – значит, надо было, не твоё и не моё дело.

– Да всё, говорят, навсегда уехал. Новый теперь царь на Руси будет. Владимир Старицкий царём станет, – проговорил довольный собой Василий, а после, рыгнув и чуть не скатившись под стол, добавил, – не царём, а князем великим, как и должно быть. Конец царствию неправдивому!

– Дурак ты, Собакин, – после некоторого молчания проговорил Григорий, – сам в Москву приехал, хочешь племяннику место при государе найти, а царя бесчестишь. Хороший пёс руку, которая его кормит, укусить не смеет.

– А коли он возьмёт племянника моего к себе на службу, так зачем мне его бесчестить? Стану восхвалять! Да только моему племяннику служба нужна настоящая, а не такая, как у тебя. Калистушке языки вырывать да прочими бесчестиями заниматься не с руки. Он не ты!

Василий налил себе ещё одну чарку и одним махом опустошил её. Затем он попробовал дотянуться до кусочка сала, тонко порезанного и выставленного на столе рядом с солёными огурцами, но не смог и повалился на стол, уткнувшись рожей в свою миску.

– Свинья, – сказал Григорий, ставя чарку на стол, – смотри, Мария, язык твоего братца двоюродного как бы нас до беды не довёл.

– Да завтра он уже уедет. Он здесь с благодетелем своим, князем Горбатым-Шуйским, переговорит и домой воротится. Не брани ты его. Бес пьянства обуревает его, и он во хмелю всякие гадости говорит, чтобы остроту ума показать. Потом сам жалеть станет. А что, правду он сказал, что царь Иван Васильевич оставил Москву?

– Благодетель твоего брата – государев враг.

– Не его в том вина. Сам понимаешь – все мы люди подневольные. Отцу Василия за службу государь землицу пожаловал. С ней самому бы прокормиться, а надо ещё справу покупать. Так где, думаешь, государь?

– На богомолье царь поехал. Нечего бояться. Воротится, а что говорят, то пустое.

– А я вот тоже слышала, когда на торг ходила, что царь навсегда Москву оставил. Надломился, говорят, хребет его. Кто, думаешь, теперь царём-то будет? Брат его двоюродный Владимир, али кто иной?

– И ты туда же, – тяжело вздохнул Григорий, – молю тя, не говори никому такого. Один на Руси царь, и имя ему Иван Васильевич. Он наш государь, и иного у нас не будет.

– Да что я такого сказала, – обиделась Мария и принялась убирать со стола. – Куда Василия Степановича спать положим?

– Я бы его на холод вынес да там и оставил бы. Пусть за свои речи помёрзнет.

– Сердце твоё закостенело, Григорий. Он мне родня, кровушка у нас с ним одна.

***

Вместе со своими ближниками, царицей и сыновьями Иван Васильевич, побывав перед этим в нескольких монастырях, приехал в Александровскую слободу, которая раньше принадлежала его матери.

Здесь, в тереме своего отца, покойного великого князя Василия III, и остановился царь. Терем долгое время находился в запустении, и посему в нём было очень неуютно.

– Всё, Афоня, – тяжело вздыхая, проговорил Иван, обращаясь к князю Вяземскому, – здесь я и буду править. Не нужна мне больше Москва. Пусть злыдни-бояре всё растащат и вместе с моим добром к Жигимонту на поклон бегут. Все вокруг одни изменники, понимаешь меня, Афоня? Вот кто сейчас здесь со мной, те и есть самые верные мои друзья. С вами тут и останусь.

Царь постоянно твердил одно и то же. Видно, поэтому князь Вяземский ничего отвечать не стал, а только поклонился царю и вышел. Иван Васильевич тотчас изменился в лице. На людях царь говорил голосом страдальца, часто вытирал слёзы с глаз, а оставаясь один, он вовсе не казался слабым и убитым горем. Иван Васильевич подошёл к столу и принялся быстро писать грамоту, в которой рассказывал о том, как в дни его малолетства окаянные бояре грабили Русь. Иван подробно описал и то, как неумело воевали с литовцами и с крымскими татарами его ближники.

Царь обращался к митрополиту, коря того за то, что старец всегда вступался за бояр, которые есть враги Отечеству.

– Афоня, – крикнул царь, отложив грамоту, – позови ко мне Лешку Басманова, пусть придёт! Поговорить с ним хочу. А пока его нет, ко мне никого не пускай – ни царицу, ни сыновей. Я хочу помолиться.

Алексей Басманов был уже не молод и прославился своими ратными подвигами. Он смело сражался с ливонцами, брал штурмом Нарву, а когда крымский хан двинулся на Москву, то вместе с сыном Фёдором заперся в Рязани, храбро отбиваясь от татар. Среди ближников царя он был одним из самых старших.

– Ну, Алексей Данилович, – усмехнулся царь, – что думаешь – скоро на Москве нового царя выберут?

– Да нет, царь-батюшка, – зевая, проговорил Басманов, который до этого со всех ног бежал по холоду, чтобы поскорее предстать перед государем, – бояре, может, и выбрали бы, да не дураки они. Народа побаиваются. Уж больно хорошо при тебе простым людишкам живётся. Люди тебя любят, а бояре ненавидят.

– Значит, думаешь, придут звать обратно на правление? Ты сам как думаешь – вернуться мне или нет? Может, остаться жить тут? Тяжко мне от бремени государя!

– Ты, царь-батюшка, меня, человека в летах, не проведёшь. Это вон всякие молодые видят, что ты слезами обливаешься да дух твой сломался, а я-то вижу, что ты измыслил. Хочешь, чтобы бояре либо власть захватили и за то простым людом наказаны были, либо смиренно к тебе на коленях приползли.

Иван Васильевич подошёл к столу и взял грамоту. Государь быстро пробежался по ней глазами и протянул Басманову.

– Вот, здесь я всё изложил. Пошлёшь в Москву верных людей – пусть боярам прочтут и простому люду. Не могу я править, если врагов своих и государевых не могу наказывать. И это, когда в Москве мои люди будут, то человека одного сыскать нужно.

– Кого? – прищурившись, спросил Алексей Басманов.

– Гришку Скуратова. Может, помнишь такого? Медведя, который мне полюбился, пристрелил из пистоля.

– Думаешь, всё же наказать?

– Да нет, хочу, чтобы он сюда ко мне пожаловал. Мне заплечных дел мастер нужен, а когда я с ним говорил, то какую-то собачью его преданность почувствовал. Он вроде и не глупый, а дурак, вроде и не знатен, а словно камень. Странный он человек – хочу к нему присмотреться.

– Приведу к тебе сюда его, – кивнул Алексей и, зевнув, добавил, – что, государь, будем сегодня потешаться?

– Не до потех сейчас, Алексей. Ты хоть и умный муж, но про тебя такое говорят, что даже мне совестно становится.

– А я сильно и не скрываю, что грешен. Пью вино как воду, красоту люблю, а оттого до девок охоч. Настанет время – перед тобой ответ дам, а коли ты не спросишь – перед Господам. А кому-нибудь другому отвечать не стану и не боюсь их молвы. Завидуют они мне.

– Дай грамоту сюда, – сказал Иван, забирая свиток из рук Алексея, – мысль мне в голову одна пришла, хочу дописать.

Иван подошёл к столу и принялся писать дальше. Закончив и как бы любуясь своей работой, он прочитал:

– Вследствие чего мы оставили государство и поехали, куда нам Бог укажет. Ты смотри, Алексей Данилович, коли будут вопрошать, где царь-батюшка, пусть твои люди как бы проговорятся и скажут, что я в Александровской слободе поселиться решил. За сто вёрст от заговоров их сбежал. К весне обживаться начну, буду всё в камне возводить. Здесь теперь будет центр Руси.

***

Григорий Скуратов вместе с дочерьми подошёл к добротному дому, в котором жил протопоп Василий. Отец Василий прославился тем, что не просто был грамотен, но и легко учил детей этой хитрой науке, обучая читать на русском языке, и на греческом.

– Батюшка, да к чему мне грамоту учить, – ворчала Ксеня, старшая дочь Григория Лукьяновича, – ну правда – для чего это нужно? А ведь поп за это немало денег берёт. Лучше бы одёжу купили.

– Пустое ты, дочка, говоришь. Одёжу купим. Слышала ведь, как меня царь-батюшка облагодетельствовал? А нынче, коли невеста неграмотная, то кто же к ней свататься будет? Я вот всю жизнь хотел писать научиться, – приврал Григорий, который сам вместе с дочерями принялся изучать письмо. Да только трудно ему давалась грамота. Едва он начинал выцарапывать на бумаге, казалось бы, знакомые слова, как протопоп сразу начинал браниться и всё чиркать.


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 1 форматов)