скачать книгу бесплатно
Мои два года
Алексей Владимирович Куйкин
Воспоминания о моей службе в РМТО Главного военного клинического госпиталя имения академика Николая Ниловича Бурденко и о сопутствовавших этому происшествиях.
Алексей Куйкин
Мои два года
С чего всё начиналось
С чего всё началось? Да как у всех с приписной комиссии в военкомате. Учебный год в Смоленском техникуме электронных приборов имени Ленинского Комсомола для нас, электриков, что на первом что на втором курсе начинался с колхоза. Наша 911-Э группа два года убирала льносолому и льнотресту на полях совхоза Зверовичи Краснинского района. А в 92 мы так вообще там зависли почти на два с половиной месяца. Ну и заработали неплохо. Те, кто ездил постоянно, это ещё учесть, что наш физрук заставил нас расписаться в пустой ведомости и умотал на неделю в Зверовичи.
Военрук до нас добрался только во второй половине ноября, и заявил, что завтра вместо НВП вся группа идёт в Ленинский военкомат на приписную комиссию. Большая часть пацанов была из области, они и начали возмущаться. Старый подполковник ответил, что все уйдёте в армию из СТЭПа, а посему не фиг голосить. Мы малолетние идиоты пропустили это заявление мимо ушей, а зря.
На следующее утро люди в погонах под белыми халатами измерили меня, взвесили, поназадавали кучу вопросов о здоровье, заглянули вовсе отверстия организма, да и отправили к военному комиссару Ленинского района Смоленска полковнику Горяеву с приговором «годен без ограничений». Мама дорогая, вот это дядька! Товарищ полковник ростом был хорошо пониже моих метра семидесяти девяти, сантиметров на 12-15, да только вот в плечах он те же метр восемьдесят. А физиономию ему точно топором тесали. А руки, ё-моё, его ладонь как три моих. Вот теперь я понял, что такое тролль в произведениях Толкиена. Сидящие по бокам от него два майора на фоне комиссара просто потерялись. Голос у полковника глухой, глубокий и какой-то гулкий, что ли.
–Где вы, молодой человек, хотели бы служить?
А надо сказать, что у молодого человека в голове была каша из разного фильмов типа «В зоне особого внимания», «Ответный ход» или «Команда 33», множества прочитанных военно-патриотических книжек, ну и конечно мнение о себе, как о не самом плохом рукопашнике. Во дебил-то я был малолетний. Так что на вопрос я и брякнул:
–В морской пехоте, – вся комиссия посмотрела на меня уже заинтересованно. Горяев даже попытался на лице что-то вроде улыбки изобразить. Лучше б он этого не делал, увидишь такую улыбку в тёмной подворотне, от инфаркта ничто не спасёт.
–Что ж, если будет формироваться такая команда, мы учтём ваши пожелания, – голос комиссара зазвучал даже как-то благожелательно, – только наши призывники в основном на Северный флот уходят.
Я молчу, свои желания уже высказал. Горяев что-то черкнул в приписном свидетельстве, да и отпустил меня восвояси. Как же я был возмущён, когда прочитал в приписном «войска связи». Вот ведь гад какой! Оказалось, что у всей группы одно и то же – войска связи.
Первого паренька из нашей группы, Вовку Шевелёва из Брянска, забрали в армию осенью девяносто третьего, с самого начала третьего курса. Вот тут до нас начало доходить, что такое может случиться с каждым. И как потом, через полтора года доучиваться? Вовик своим корешам писал письма, а они уже доводили всем нам. Служил он где-то под Хабаровском, на аэродроме. В электронике он очень здорово шарил, поэтому ему выделили отдельную каморку, да и озадачили ремонтом всей и всяческой военной аппаратуры. Лишними нарядами командиры его и не напрягали, пущай паяет.
Мне повестка пришла через неделю после восемнадцатилетия. К тому времени я уже пятый месяц проходил производственную практику в электроцеху мебельного комбината «Днепр». Мне даже молоко за вредность выдавали. Да нет, не за мою вредность. Я такую могу включить, что и цистерны не хватит. А получал я свои три литра молока в месяц за вредные условия труда. Считалось, что электрики по всему комбинату работают, включая и цеха, где мебель красят и всякими лаками пропитывают. От последствий этих самых вредных условий труда электрики спасались одним способом, ближе к обеду из персонала электроцеха трезвыми оставались только мы, практиканты в количестве двух голов, да начальник цеха Сан Саныч. Даже обмотчики, которые из своей каморки в цеху никуда не выходили, умудрялись принять на грудь. Иногда мы им помогали по мелочи, и тогда получали от них порцию всяких-разных армейских баек и воспоминаний. Один из парней служил срочку в Витебской воздушно-десантной дивизии в то время, когда её перевели в состав пограничных войск и всему личному составу вместо голубых выдали зелёные береты.
Саныч, увидев повестку, развёл руками, надо значит надо. Служи мол, документы я твои в техникум отправлю. Собрав кружку, ложку да мыльно-рыльные принадлежности, я оказался на сборном пункте. Опять медосмотр, беседа с каким-то майором да просмотр патриотических фильмов. Собралось нас человек сорок, отправляли вроде куда-то под Москву, в связь. Однако после построения на обед, из строя вызвали 5 человек, включая меня, и отпустили по домам. Крайне озадаченный я уехал к себе на Николаева. Оказалось, батя в последние два дня развил бурную деятельность, и через своего одноклассника в областном военкомате дал мне таки доучиться. За что ему спасибо огроменное. А то, чует моё сердце, через полтора года я бы не то, что диплом не написал, я бы и дорогу в технарь не нашёл.
Всё лето стэповское начальство воевало с военкоматом. И в сентябре нас ошарашили – дипломы защищаем не в марте 95, а вовсе даже в конце декабря 94. Армии, понимаешь, солдаты нужны. В ритме вальса сдали отчёты по практике, написали курсовые по электрооборудованию, и уже в октябре взялись за дипломные проекты. И вот тут началось. Каждый вторник к нам в дверь звонил посыльный из военкомата и с улыбкой всучивал мне очередную повестку. Радуйся мол, вместе служить будем. И куды меня только курировавший в Ленинском военкомате нас майор Белоус не собирался отправить. И в дивизию Дзержинского, и на Северный флот, и в Коми во внутренние войска. Я со вздохом брал повестку и на следующий день в среду топал сдавать проценты по диплому своему руководителю проекта Ирине Ивановне. А затем с тем же ворохом бумаг и чертежей маршировал в военкомат, благо он от СТЭПа в трёх минутах по-пластунски, на Тухачевского. Там уже вздыхал обожаемый мною, да и всем нашим электротехническим отделением, майор Белоус.
– Товарищ майор, ну поставьте вы какую-нибудь отметку на моём деле. После защиты диплома забирайте куда хотите, – Белоус задумчиво кивал, откладывал моё дело из общей стопки в сторону и… в следующий вторник ко мне в квартиру ломился новый сайгак с повесткой. Отстали от меня только в конце ноября.
Защитился я в первый день, четвёртым из всей группы. Получил свои законные четыре балла, да и на следующий день погулял с другими, уже дипломированными техниками-электриками, ха-ха, в баре «У Кристины». Попили мы пивка за окончание нашей учёбы, и всё бы ничего, да уже на выходе столкнулся я со своей одноклассницей Юлькой. И вот с ёе-то мужем, хиповатым таким мужичком лет двадцати пяти, нарезались мы за встречу да за знакомство так, что я не помню, как домой пришёл. По свидетельствам домочадцев буянил в «плепорцию», и всё пытался выяснить у бати, почему это он трезв, когда его старший сын диплом защитил. Как в той песне, пьяный я дурак. А утром, да на больную мою бедную голову, отец мне и заявляет. Топай в военкомат, я договорился, бери документы и дуй на Краснинское шоссе в конвойный полк, там, мол, служить будешь. Там уже полгода, как и Ромка, брат мой двоюродный служит. И тут меня заклинило. Вроде как и неплохо, дома служить. Но как мог разъяснил я бате, что хочу всё как у людей, а не галопом по Европам. Хочу диплом получить вместе со всей группой, попрощаться со всеми как положено, а уж потом куда пошлют, туда пошлют. Батя только рукой на меня махнул. Ну, дурной я был в восемнадцать-то лет, дурной.
А военкомат про меня и забыл вроде как. После Нового Года начал я работу искать, решив, что раньше апреля меня не заберут. Но оказалось, что никому я такой красивый да с новеньким дипломом и вовсе не нужон. Нет, электрики как раз много где требовались, служба занятости меня даже во вневедомственную охрану пыталась отправить, но я честно объяснил, что о сигнализации ничего не знаю. Вторым вопросом от работодателя после «Что заканчивал?», был естественно «А ты в армии служил?». Ну и когда узнавали, что мне сия забава только предстоит, разводили руками, нет дорогой, давай уже после службы. К концу января я даже как-то приуныл. И тут в дверь позвонил, нет, не Дед Мороз, а всё тот же майор Белоус, собственной персоной. Спецнабор, говорит, 9 февраля будь добёр явиться на Тухачевского, я вас на сборный пункт сопровожу.
Утром девятого возле крыльца Ленинского военкомата меня встретил худощавый парнишка повышенной лопоухости, Эдик Иванов. Ивановых у нас в роте оказалось аж четыре человека, поэтому на поверках к фамилии добавлялась первая буква имени, этот соответственно был Иванов Э.. Вскоре появился Белоус, и мы втроем отправились в Заднепровье. Снова медосмотр и кино в актовом зале. Потихоньку подтягивался народ из области. Оказалось, от каждого района Смоленска и районов области в нашу команду набиралось по два человека. Вскоре все двадцать два скучали за просмотром очередного военного фильма, потихоньку знакомясь друг с другом. Я как-то очень быстро и легко сошёлся с высоким смуглым парнем, спортивного телосложения. Это был Димка Шалиев, азербайджанец из маленького горного аула в Грузии, перебравшийся в перестройку вместе со старшим братом в Смоленск. Димкой это мы его называли, на самом деле он Джамил. Даже не так, правильно Джамил Гасан-оглы Шализаде. Он кстати очень обижался на Промышленного военкома, который его в военном билете Джамилом Гасановичем Шалиевым обозвал. Через год, заполняя штатку, я его прописал как он и просил, на азербайджанский манер. Ротный, когда углядел такое издевательство над документацией, поинтересовался моим психическим здоровьем. Я и объяснил, мол, хочет военнослужащий сохранить национальную, так сказать, самоидентификацию. Да и вообще, у нас в 26 средней школе города Смоленска, как сейчас помню, на втором этаже висели стенды с Героями Советского Союза. Так вот там был такой, Гусейн-заде Мехти Ганифа-оглы. Если официальная пропаганда разрешала такое, то почему бы и мне не пойти навстречу воину. Замполит, сидевший напротив, ржал в голос, а ротный махнул рукой, ну раз официальная пропаганда не запрещает, нехай будет Гасан-оглы как его там дальше.
Ближе к обеду появился и «покупатель», приведя своим внешним видом стоящих у ворот сборного пункта родителей в полный ступор. Высокий спортивный старший лейтенант в бушлате нараспашку, открывавшем тельняшку на груди. Озабоченные наши родственники взяли его в плен, и не отпускали, пока военный не развеял все их мрачные предчувствия. Ни о каком десанте или спецназе речь не шла, хотя Алексей Николаевич и начинал службу в ВДВ. В настоящее же время, после излечения от ранения, он занимал должность заместителя командира по борьбе с личным составом, тьфу ты, по работе с личным составом роты материально-технического обеспечения Главного военного клинического госпиталя имени академика Н.Н. Бурденко. Туда, на берег речки Яузы, он нас и отвезёт ночным смоленским поездом. Так что скучать нам аж до позднего вечера на сборном.
Потом было прощание на вокзале, плацкартный вагон, и обычный белый ПАЗик, правда с водилой в военной форме, который повёз нас по сверкающей рекламными огнями утренней февральской Москве в Лефортово. Туда, где в 1707 году саженного роста здоровый аки сохатый император Пётр, хлопнул по лечу своего лейб-медика голландского доктора Николая Бидлоо, просящего об отставке за выдающимся царским здоровьем, озадачил оного постройкой «Гошпитали…за Яузой рекою против Немецкой слободы, в пристойном месте, для лечения болящих людей. А у того лечения быть доктору Николаю Бидлоо, да двум лекарям, Андрею Репкину, а другому – кто прислан будет; да из иноземцев и из русских, изо всяких чинов людей, – набрать для аптекарской науки 50 человек; а на строение и на покупку лекарств и на всякие к тому дела принадлежащие вещи, и доктору, и лекарям, и ученикам на жалованье деньги держать в расход из сборов Монастырского приказа». Вот в этом самом древнем военно-медицинском учреждении мы и должны были провести ближайшие полтора года. Это мы так тогда думали. Наивные.
Ближе к нашему дембелю ротный заявил, что никогда больше в Смоленск за молодым пополнением не обратится. Самое смешное, что, когда роту расформировали в двухтысячных годах, служивший ещё с нами старший прапорщик Димка Забродин, привёз дослуживать бойцов как раз в Смоленск, в нашу Академию ПВО.
Присяга, парадка и всякие разности
Месяц и неделя карантина пролетели как один вздох. Долго тянулся только самый первый день, когда в начале восьмого утра мы оказались в старом двухэтажном здании со сводчатыми потолками. Домик был построен аж в 1825 году, и теперь верхний обрез окон первого этажа был на уровне тротуаров Госпитальной площади. Наши документы у замполита забрал невысокого роста белобрысый сержант, одетый почему-то в советскую парадку. Он постоянно забегал в ленинскую комнату, где нас разместили, и задавал какие-то вопросы, что-то уточнял и записывал. Вася Пищиков – писарь роты. Он и Лёха Костерин, так он просил себя называть, хотя он вовсе даже и Леонид, будут вести у нас карантин. На Костерине тоже парадная форма Советской Армии с алыми погонами и петлицами, литеры СА на погонах и общевойсковая нашивка на левом рукаве. В голове у меня дурной вопрос, а чего, собственно, не медицинская змеюка с чашей, мы ж ведь в госпитале. Уже где-то через год ротный, гоняя нас за разнобой в петличных знаках, которые мы носили на камуфляжах, пространно объяснял, что медицинские эмблемы могут носить только военнослужащие, окончившие какие-либо военно-медицинские учебные заведения или хотя бы медицинскую учебку. А вы, мол, есть и будете обыкновенными общевойсковыми распиздяями. Но всё равно медицинский взвод и эвакоотделение таскали в петлицах «тёщу поедающую мороженое», «мазута» – автомобильный взвод цеплял на воротники эмблемы военных автомобилистов. Не заморачивались лишь взвод охраны да инженерный взвод. Но это всё потом, очень потом.
А пока первое построение на плацу, ещё в гражданке, и мы строем идём в столовую на первый свой армейский завтрак. За столами, помимо людей в камуфляже, сидят четверо низкорослых воинов, как будто сошедших с экрана фильма о танковой битве на Курской дуге. Гимнастёрки со стоячим воротником, галифе и чёрные погоны на плечах. Оказалось, так обмундировали выпускников танковой учебки в Коврове, когда к нам отправляли. Они ещё с неделю так ходили, пока старшина не получил на них новое обмундирование. Еда оказалась совсем не плохой, все свои домашние запасы мы раздали сослуживцам. А дальше время понеслось, как будто сорванное с цепи. Помывка, бритьё голов под станок. На хрена, спрашивается. Все последующие призывы просто стригли «под машинку». По легенде бытовала в РМО традиция на «стодневку» брить голову под станок, но на моей памяти её никто не соблюдал. Цирюльники из нас ещё те оказались, попорезались все. Получение обмундирования и первые попытки повязать зимние фланелевые портянки. Костерин показывает, рассказывает и ржёт над нами. Для нас нет ещё бушлатов, нет ремней и армейских варежек. После обеда клеймим всё свое имущество, учимся «очень нужным и полезным» навыкам, как из подушки сделать с помощью двух дощечек подобие параллелепипеда и «отбить кантик» на одеяле. После вечерней поверки Лёха взялся нас дрессировать отбиваться за сорок пять секунд, и с удивлением обнаружил, что укладываемся мы секунд за тридцать пять. Да и махнул на нас рукой, спите мол «запахи».
День за днём, день за днём одно и то же. Подъём, проверка, зарядка, ежели есть настроение у товарищей офицеров так ещё и бежим вокруг госпиталя. Топоча как стадо боевых слонов, выбегаем из главных ворот на Госпитальную площадь, со стороны Солдатской улицы на площадь выбегает колонна короткостриженых пацанов в понтовом «тигровом» камуфляже. Это спецназовцы, охраняющие штаб внутренних войск. Вместе бежим по Госпитальной улице к набережной Яузы, там разбегаемся по сторонам. Мы вправо, вокруг госпиталя, спецназеры налево, вокруг парка МВО. Когда мы выбегаем на Госпитальный вал, звучит команда «Рывком» и последние метров триста рота несётся кто во что горазд. Уборка территории, завтрак, строевая, ФИЗО, обед, зубрёжка устава. Изо дня в день ничего не меняется. С физухой, похоже, даже самому Костерину не понятно, чего от нас требовать. Кто смог подтянулся, все отжались, ну и ладушки. К строевой отношение построже, каждый должон освоить. У кого получается, у кого не очень. Марширует, маршируем и маршируем по плацу. У меня со строевой никаких проблем. В седьмом классе зимой попал от школы на пост номер один у Вечного Огня в Сквере Памяти Героев. Так нас перед отправкой туда военрук почти месяц дрессировал, сейчас вот всё и вспомнилось, какая куда рука-нога. Сапоги, правда, болтаются на ногах. Это мне старшина удружил, ещё в первый день. Развёл руками, кончился, мол, сорок третий размер, бери вон какой есть, сорок пятый. Самое интересное, что ноги я никогда и не натирал, сколько бы строевой не занимался.
Вот уже и первое разделение, так сказать, по табачному признаку. Большая часть народа дымит на плацу вместе с сержантами, мы же, пять человек некурящих, сидим в кубрике и разговоры разговариваем. В основном на околокулинарные темы. Кто что на гражданке жрал, кто что бы сейчас бы съел и как это всё готовится. Джамил наш Гасанович даже некоторые рецепты себе в блокнот записывает. Кулинар, пля. Потихоньку привыкаем к тому что по территории госпиталя только строем, куда бы то ни было только с разрешения сержанта, зубрим не только устав, но и нужные по службе в госпитале вещи. Расположение отделений по корпусам, основные номера внутренних телефонов, расположение КПП и складов.
За дедовщину. Была. Никого до суицида или там побега не довели. Встать ночью помыть пол в казарме, потому как дедушке-дневальному по сроку службы не положено, не так уж и трудно. Всё зависит от командира подразделения. Если он опирается на старослужащих, требуя от них в первую очередь наведения порядка и обучения молодых, то вот вам и дедовщина. Командир-то и по всем залётам в первую очередь прессует старшие призывы, они типа всё умеют и знают, так почему же не довели до молодых. А «дедушки» уж учат, как умеют. В основном матом и кулаком. Все ж как один Макаренки. А если ещё и человек сам по себе гнилой, то любая данная ему толика власти, выплеснет всё его внутреннее дерьмо наружу. А что касается разговоров о том, что собрались бы вместе смоленские, да и дали бы отпор дедам. Не собрались. Почему? А хрен его знает. Каждый переживал изменение своей среды обитания по-своему, внутри себя. И не спешил ни с кем делиться. Да и не было вожака. Короче, человеки все разные, а дедовщина была. На том и остановимся.
Всякие маленькие случайности и происшествия растворялись в одинаковости армейских будней. Но, почему же их не вспомнить, они же были, эти самые случаи и происшествия. Дней через десять карантина посетил нас заместитель начальника Главного Военно-Медицинского Управления по работе с личным составом. Решил проинспектировать молодое пополнение самой близкой к нему и второй по численности части ГВМУ. Больше нашей роты только батальон обеспечения Военно-медицинской академии в Питере. Как объяснил нам балагур-полковник, именно из-за этой близости к начальству нас будут проверять и «любить» намного чаще, чем кого бы то ни было. Сначала гонял нас по статьям устава внутренней службы, а затем, углядев у Костерина табличку с обозначением воинских званий, стал задавать вопросы по ней. А там и вовсе вогнал всех в ступор вопросом, какое звание на картинке отсутствует. И ротный, и наш сержант разглядывают карточку, а чего не так-то? Все звания от лейтенанта до генерала армии присутствуют. Чего ещё товарищу полковнику надо? А тот хмурится. Подрываюсь с табуретки:
– Разрешите, товарищ полковник?
– Ну, давай. Какого звания нет?
–Младшего лейтенанта нет, товарищ полковник. Его снова ввели в войсках, в прошлом году, вроде.
– В увольнение его отпустишь, – полковник тыкает в меня пальцем, и уходит с ротным из нашего расположения.
– Ну чего, выебнулся? – реакция у Костерина странная.
– Ничего и не выёбывался, – отвечаю, – просто знаю, интересовался раньше. Полкан-то уже закипать начинал, нафига лишние крики и проблемы?
– Ладно, учите дальше, – машет рукой Лёха.
А на следующий день, аккурат в то же время опять гости к нам. Ну не дают устав выучить. В дверях кубрика появляется высокий широкоплечий коротко стриженый мужик в длинной кожаной куртке на меху. Стоит, нас разглядывает. Мы поглядываем на него, Костерин сидит на кровати, тоже смотрит, что за кадр и чего от него ожидать. Тут гость незваный как заорёт:
– Встать, когда в расположение прапорщик ВДВ входит!!!
Ну, нет уж дядя прапорщик, мы хоть и «запахи», но уже «прошаренные», застраивай кого другого. Тоже ему и Костерин вещует. На вас, мол, дорогой мой человек, и вовсе даже гражданская одежда. Откуда ж мы знаем, что вы прапорщик, у вас на лбу звёздочек не нарисовано. Прапор голосит, бардак у вас, сержант, в подразделении, солдаты старших по званию не приветствуют. Тут на вопли прибегает с первого этажа замполит. Алексей Николаевич на армейском диалекте великого и могучего русского языка объясняет буяну-прапору, что ежели сейчас прапорщик ВДВ, так его и растак через коромысло, не слиняет вниз в ротную канцелярию, оформлять документы на то стадо, которое он приволок, то старший лейтенант ВДВ просто выкинет его в окно со второго этажа. Прапорщик проникся и слинял.
Буйный прапор вместе с широким, как трёхстворчатый шкаф, сержантом-контрактником привёз в роту пополнение. Переночевали они у нас в казарме, а сержант вогнал всех в ступор утром, заявившись в умывальник с голым торсом. Росту он был небольшого, но вот в дверной проём проходил с трудом. И ведь ни капельки лишнего жира, сухие мощные мышцы. Эдакий Франко Коломбо, только с простой рязанской рожей. Пополнение, как выяснилось, было ещё то. Из пяти офицеров, ну ладно приравняем прапорщиков к офицерам, пусть им будет приятно. Так вот из пяти офицеров роты двое бывшие десантники, а заместитель начальника госпиталя по МТО полковник Зайцев раньше служил в ДШБ. Вот и порешили они укрепить РМО воинами-десантниками. Написали рапорт начальнику госпиталя, тот направил бумаги в ГВМУ, а оттуда уже запросили командование ВДВ. Помогите, мол, чем сможете. Там и расстарались. Какой нормальный командир отпустит из своего подразделения толкового воина? Вот и собрали со всех частей ВДВ Москвы и Московской области всяческих залётчиков, алкашей и немощных, да и отправили в ГВКГ.
Какие же тут имелись кадры. Перемазанные в мазуте механики, которые весь год своей службы пролежали под авто и БМД, не видя ни автоматов, ни парашютов. Охламоны, которые начали бухать ещё на учёбе в провинциальных ПТУ, и так и не могущие остановиться и в армии. Вот только сюда, в госпиталь, где на аптечном складе стоит цистерна чистейшего медицинского спирта в 20 тонн, где в любом отделении любая девчонка-медсестра имеет запас того самого спирта, так на всякий случай, их и надо было переводить. Два пацана нашего призыва из разведвзвода. Перед самой отправкой в Чечню взвод забухал в полном составе. Закончилась вечеринка катанием на броне по военному городку. Может быть и это сошло бы им с рук, на войну всё ж таки отправляются, но пьяные в лоскуты «коммандосы», загоняя технику в стойло, перепутали ангары. Раздавив в лепёшку новенькую бэху заместителя командира полка. Не знаю, что сделали с другими разведчиками, но этих двух отправили к нам. Ну и апофигеем всей этой феерии был Артур Брунович Бауэр. Чистокровный поволжский немец, призывавшийся, правда, откуда- то из-под Челябинска. Белобрысый, бледный, как смерть, и такой же тощий. При росте в 165 сантиметров весил он хорошо, если килограмм пятьдесят. Но уже прошёл учебку ВДВ, в военном билете имел благодарность за первый прыжок. Ну а в полку от него решили поскорей избавиться. Ох, и наплачется наш ротный с этим, мать его, пополнением. А командир автомобильного взвода, старший прапорщик Линьков, Аркаша наш мазутный, ещё долго будет обзывать десантов «крылатой кавалерией».
Такая моя судьба, что в карантине я познакомился и с военной медициной. В начале марта, на очередном медосмотре, дежурный врач, покопавшись в брошюрке с расписанием болезней, отправил меня в кожно-молодёжное отделение. Фурункулы положено лечить в стационаре. Я-то думал, что Смоленская область – это большое болото, а оказалось Москва ещё болотистее. Гнили мы, смоленские, здесь в столице на раз-два. Чуть порежешься и всё. Начальник отделения каким-то хитрым медицинским агрегатом, больше похожим на обычный выжигатель, вскрыл мне фурункул на щеке, почистил, заклеил, да и отправил в палату. Спи, мол, пока есть возможность. Тут меня просить не надо, ещё и стакан кефира на полдник обрадовал. Балдел я всего четыре дня. Всё-таки скоро присяга, надо готовиться. Пришёл Костерин, забрал меня в роту.
На строевой подготовке мы начали учить передачу оружия следующему за тобой в строю. Выяснилось, что на присяге на два десятка наших рыл, будет всего четыре автомата. Да и те учебные, с просверленным казёнником. Спасибо скажите, говорит наш сержант, что на счёт этого договорились с академией Малиновского. Вон молодёжь, что осенью присягу принимала, вообще с пустыми руками чуть не оказалась. Ладно, Аркаша на Госпитальной площади сговорил экипаж ППС, и те выделили два своих АКСУ для присяги. Уставных парадов Лёха Костерин не знал и призвал на помощь нашего замполита. Под его чутким руководством мы передавали друг другу деревянные макеты на ремне. Через пару часов Алексей Николаевич удовлетворился, могёте говорит.
За два дня до присяги каптёр выдал нам парадную форму. Примериться там, погладиться. Больше всего это было похоже на школьные пиджаки с накладными карманами, только тёмно-зелёные. Костерин с Пищиковым смотрелись гораздо зачётнее в старой советской парадке. А с белыми парадными ремнями так вообще. А ещё нам к парадной форме не завезли погоны, от слова совсем. То ли старшина решил, что ему нужнее, то ли и впрямь на вещевом складе не оказалось. Принимали мы присягу 18 марта в воскресенье в парадной форме без погон и с холощёными автоматами в руках. Секс в презервативе, да ещё и с резиновой женщиной. Нет, всё конечно было красиво и торжественно. Свет от больших хрустальных люстр в холле на втором этаже управления ГВКГ отражался от лакированного паркета, ярким золотом играл на начищенных бронзовых ручках высоких дубовых дверей. Высоченные потолки задания, построенного ещё в 1835 году, с шикарной вычурной лепниной, обшитые деревянными панелями стена, тяжёлые бархатные темно-бордовые гардины на окнах, кадки с пальмами. У противоположной от нашего строя стены начальник госпиталя генерал-майор медицинской службы Клюжев со всеми своими замами-полковниками. Рядом с начальником МТО полковником Зайцевым его зам майор Мелимук Виталий Игоревич, наше непосредственное начальство. А отец его, «страшный» прапорщик Игорь Иванович Мелимук за одним из двух столов для принятия присяги. Среди зелени мундиров его темно-синяя парадная форма прапорщика ВДВ СССР с голубыми петлицами, погонами и околышем фуражки притягивает глаз. Медалями и разными знаками увешан, что твоя новогодняя ёлка. Ротный, старший лейтенант Сергей Николаевич Рассказов, хоть и при параде, но со своими двумя юбилейками и знаком об окончании военного училища на фоне командира взвода охраны и коменданта ГВКГ Мелимука теряется совсем. Костерин с Васей выносят простой шёлковый триколор. Странно, могли бы и старое тёмно-красное знамя вынести, оно намного импозантнее. Вот и я уже, повернувшись к строю, произношу заученные накануне слова присяги. «…Алексей Владимирович, вступая в ряды Вооружённых Сил…» На фига мы их зубрили, текст вот он в папке вклеен, это что нам отказывают в умении читать, что ли?
Родственники приехали почти ко всем, и ушли смоляне в своё первое увольнение в град Москву. Нас оставшихся шестерых оставили на плацу, ждём чего-то. Тут к нашей компании присоединился крепкий младший сержант в шинели с голубыми погонами, Пашка Мягков. Во всём этом сногсшибательном десантном пополнении были и два нормальных человека, младшие сержанты из самоходного гаубичного полка Леха да Пашка. Полк уходил в Чечню, а их, живших до армии в неполных семьях, отправили к нам. У Лёхи так ещё и три младших сестры были. Оказалось, ротный решил и нас выгулять, под чутким руководством москвича Мягкова. Однако ж, младший сержант ВДВ в компании нас, краснопогонных, смотрелся, мягко говоря, странно. Рассказов, инструктировавший нас на плацу, приказал каптёру переодеть Пашку, чтоб был как все. Тот с постной рожей ушёл в каптёрку. Это, кстати, был первый закидон нашей десантуры. Больше месяца они отказывались спарывать с шинелей голубые погоны и петлицы, переходить в «мабуту». Убазарили их только, вернувшиеся из Чечни, дембеля из МОСНа – медицинского отряда специального назначения. Ор стоял на всю казарму, и решающим аргументом были, как ни странно, записи в военных билетах мосновцев. Ты десант, да? А мы спецназ…Так что не выдрючивайся. Мабута-хуюта, вам здесь дослуживать.
Павло оказался тем ещё экскурсоводом. Выведя нас на воздух из станции метро «Арбатская», махнул рукой направо, там, мол, Кремль и Красная площадь. Но туда мы не пойдём. А пойдём мы выгуливать вас, молодых, по Арбату. И мы окунулись в яркую звонкую разноголосую карусель главной пешеходной улицы Москвы. А в конце Арбата, как привет из дома, Смоленский гастроном. Точно такие же кафетерии, как в нём, облицованные кафелем, с высокими столиками, со стеклянными колбами с разноцветными соками, были практически во всех смоленских продуктовых. Выпили по стакану томатного сока, через Смоленскую площадь дошли до Нового Арбата, и вскоре снова оказались на Воздвиженке у метро Арбатская. Погуляли, мол, и хватит, не фиг привыкать. Наверное, прав был Пашка-десант, привыкать не стоит. Только месяцев через пять-шесть, гуляя по Арбату в гражданке, я мог расслабиться и получить удовольствие от его неповторимой атмосферы. В военной форме это было очень проблемно.
После присяги парадку я и надевал всего-то два раза. Первый раз в начале августа 95, когда мы с моим напарником по КПП №5, Сашкой Гарбузовым из вяземского посёлка Семлёво, решили-таки сходить в увольнение. После присяги с марта месяца мы за пределы ГВКГ и не выходили. Заранее записались на воскресенье у писаря роты Андрюхи Приёмко, нашего смоленского из Шумяч, утром в воскресенье получили парадную форму у каптёра Ромки, тоже смоленского. Стоим на пятаке перед канцелярией роты, в строю таких же как мы параднообмундированных, получаем инструктаж. Ротный не столько инструктирует, сколько с нас знание устава спрашивает.
– Рядовой Гарбузов, что не должен делать военнослужащий в увольнении? – Саня начинает выдавать что-то о запрете на употребление спиртных напитков, об отдаче воинского приветствия офицерам и о запрете на отношения с женщинами лёгкого поведения. Рассказов аж подпрыгнул:
– Гарбузов, а как же с женщинами тяжёлого поведения? Гарбузов, к тебе обращаюсь, – но Саня уже завис. Какие-такие тяжёлые женщины. Всё, думаю, обломает нас сейчас Николаич. Но нет, отпустил-таки.
Выйдя за ворота, на трамвайной остановке мы с Саней поменяли друг другу петличные знаки на воротниках. Вместо общевойсковых прицепили медицинские. Вид мы имели самый, что ни на есть, странный. Два здоровых коротко стриженных пацана в зелёных мундирах без погон, с медицинскими петлицами на воротниках, на головах пилотки с овальной кокардой и российским триколором сбоку. Чё за звери? Из каких войск?
У нас есть целый день, до 18-00. Куда едем? Да на Красную площадь, конечно. И вот мы выходим из-под земли на Воздвиженку. Топаем к Кремлю и упираемся в Александровский сад. И нет бы, спросить у кого дорогу к нужной нам площади. Про меж собой порешили, налево не пойдём, пойдём направо. И прогулялись так, нефигово. Когда уже вышли на набережную, решили не возвращаться. Идём, идем, а кремлёвская стена всё не кончается. Да где ж она, площадь эта Красная? О, вот пришли, вроде, ура. На Васильевском спуске нам навстречу высокий усатый подполковник ведёт полтора десятка низкорослых узкоглазых солдат с чёрными погонами на плечах. На погонах литеры ГО. Мы спокойно проходим мимо. Вся эта группа остолбенела, глаза у бойцов ГО аж округлились от нашей наглости. Тут надо немного объясниться. Мы не пофигисты-нарушители требований устава, и не забили мы болт на встречного старшего офицера. Как-то на рефлексе всё получилось. В ГВКГ этих самых старших офицеров, от майора до полковника, вагон и маленькая тележка. И если уж соблюдать устав, то солдат, выйдя из расположения роты, должен пришить правую ладонь к козырьку и ходить по территории госпиталя строевым шагом, потому как все эти люди со звёздами на погонах при двух просветах на каждом шагу. Десантники первую неделю службы в ГВКГ распугали массу офицеров медицинской службы, как положено переходя на строевой шаг перед ними. Не привыкшие к такому вниманию военные медики, шугались от них как от прокажённых. Позже десантам объяснили, что существует негласное правило, отдавать воинское приветствие только офицерам роты, начальнику госпиталя, всем его замам да заместителю начальника МТО майору Мелимуку. Остальных можно игнорировать, да они и не против будут.
Вот мы подпола и проигнорировали. Он уже в грудь воздуха набрал, но всё ж таки озадачился нашим внешним видом. Погон-то нет на мундирах. Что за звери? Откуда? Из каких войск? Да и повёл своих подопечных дальше. А мы с Саней, поглазев на главную площадь страны, на очередь к мавзолею, прошли мимо Исторического музея и поняли, что мы два идиота нарезали пару лишних километров вокруг Кремля. Поржали над собой и отправились на Арбат. На выходе из подземного перехода художники предлагают портреты наши нарисовать. Извиняйте господа, нет золотого запасу. Как-нибудь в другой раз. Сзади раздается: – Эй, санитар! – оборачиваюсь. Рядом с Саней какой-то мужик самого что ни на есть бандитского вида приглашающе машет мне рукой. Подхожу.
– Я прапорщик из московской комендатуры. У вас, молодые люди, нарушения формы одежды. А этот,– кивок на Санька, – и вовсе к женщине приставал.
– Да я просто у художницы спросил, сколько портрет стоит, – пожимает плечами мой напарник.
– Придётся вам проехать со мной в комендатуру. Пройдёмте,– мужик начинает спускаться по ступенькам. Блин, вот ведь попали. Идём за ним, делать нечего.
–Он тебе документы какие-нибудь показывал? – Санёк кивает, – махнул коркой красной какой-то.
Дядька поворачивается к нам:
–Ладно, медицина, некогда мне тут с вами. Скинулись по пятьдесят штук с рыла, и свободны.
–Твою мать. Ещё лучше, он нас что разводит? Дать по морде? А если правда, прапор из комендатуры. Даже если нет, то затеять драку посреди Москвы как-то некомильфо. Да и вон, какие-то четверо парней, рядом с художниками, как-то уж очень пристально на нас смотрят. Бля, чё делать-то? Сходили в увал, – мысли в голове пролетают со скоростью пули.
–Вы чё, оглохли? Или в комендатуру едем. Пять суток строевой позанимаетесь. Ну дак что?
– Ну, поехали, – говорю, – в комендатуру, – опешивший Саня стоит рядом, что твой соляной столп. Физиономия мужика вытягивается, он пинает меня мыском кроссовки в голень.
– Ты че, воин, охренел?
–Слышь, мужик, – опа, а ведь проглотил такое обращение, – у нас зарплата семь тысяч в месяц. Да и та ушла на мыльно-рыльные. Были б у нас бабки, мы, что ходили бы в увольнение в парадке?
Мужик пристально нас оглядел, да и махнул рукой, валите, мол, отсюда. Он начал подниматься по ступенькам, а мы ломанулись к метро. На хер такое увольнение. Примерно через час, сидя у себя на пятом КПП и попивая чай, я поклялся Саньку, что больше ни разу парадку не надену. Напишу письмо домой, пускай гражданку присылают. Тем более есть где хранить. Саня согласно кивает, не стоит дразнить судьбу, не стоит.
В первых числах сентября меня вызывают на центральное КПП. А там батя с младшим брательником Серёгой. От так сюрприз. Дома решили не посылкой гражданку мне прислать, а доставить самолично. Я ещё у ротного под эту марку и внеочередное увольнение выпросил. В Оружейной Палате Кремля, куда мы повели младшенького, на кассе продавались первые два номера военно-исторического альманаха «Орёл». Я их себе и прикупил, надо же что-то почитать на дежурстве. С тех пор любовь к военной истории и униформологии цветёть во мне буйным цветом.
А вот на счет парадной формы я зря зарекался. Пришлось ещё один раз её надеть. В феврале 96 майор Мелимук приволок в роту три приглашения на съёмку передачи «Поле Чудес». В выпуске, посвящённом 23 февраля, одним из игроков была медсестра из нашего госпиталя. В число «посланных в Останкино» попал и я. Ладно хоть парадку нам выдали пацанов следующего за нами призыва, с пришитыми как положено погонами. Теперь, спустя двадцать четыре года, можно на себя девятнадцатилетнего посмотреть. Мы сидели прямо за игроками, и несколько раз в объектив попали.
Настенька
После присяги «мы», смоленские, закончились. Это только до присяги была «шайка бритоголовых», всегда вместе, всегда строем, всегда с Костериным во главе. Теперь мы только ночевали в одном кубрике, а по нарядам и по работам каждый ходил, как ротный решит. Отстоял я и дневальным по роте, отпахал неделю в кухонном наряде, провёл сутки в приёмном отделении, разводя и разнося на носилках по многочисленным отделениям больных и раненых. Совсем не зря мы зубрили расположение отделений по корпусам и этажам, совсем не зря. Побывал и в разных патрулях. Патрулём в ГВКГ называлось не хождение по территории, а вовсе даже ночной пост на каком-либо объекте. Охранял я и старый кардиологический корпус, когда отделения из него уже переехали во вновь построенную модерновую девятиэтажку. Её сам «Паша-мерседес», министр обороны приезжал открывать. Мы ради него «централку» с сапожными щётками три дня драили. Бродил по пустым этажам в наброшенной на плечи полковничьей шинели, найденной в одном из отделений, ночевал с напарником в остановленном между этажами грузовом лифте. Как-то в апреле был поставлен охранять рассаду в оранжерее, воровали её что ли? Короче, где наша не пропадала, наша пропадала везде.
В конце весны фурункулёз снова уложил меня в кожно-венерическое отделение, аж на целый месяц. По выходу оттуда, ротный законопатил меня на тот же месяц на кухню. Видимо решил лечить подобное подобным. Мол, месяц провалялся в отделении, месяц попаши. Был я и котломоем, заныривая в здоровенные электрические котлы, отмывая и отдирая металлическим скребком от стенок пригоревшее. Был и на развозе еды по отделениям, три раза в день загружая в будку ГАЗа бидоны с пищей для больных, и драил потом эти самые бидоны, царапая руки об их проволочные ручки. Кухонный наряд поднимали на час раньше, но и отбивались мы сразу по приходу в роту, без вечерней поверки. Казалось, что этот кухонный месяц никогда не кончится, но вдруг оказалось всё, утром в понедельник в наряд ушла новая смена. А через пару дней меня и Сашку Гарбузова, паренька из вяземского посёлка Семлёво назначили на КПП № 5.
Ворота нашей кэпэшки выходили на улицу Новая дорога, недалеко от набережной Яузы. Практически весь транспортный поток ГВКГ проходил через пятёрку, только успевай ворота открывать-закрывать. Да проверяй пропуска у водителей. Хорошо хоть лишний раз выбегать с поста не надо, привод у ворот электрический. Нашим назначение на КПП очень уж завозмущались парочка десногорских, Костик с Русланом. Костян, ростом за метр девяносто и весом килограмм за сто двадцать, с самого начала карантина заполучил от «дедов» кликуху Малыш. И вот этот Малыш весь вечер, после объявления на плацу о нашем назначении на КП, буруздел на весь кубрик. Рус ему поддакивал. И то им не так, и обиженные они, и вообще они бы на КПП уж развернулись, а не всякие там. Ну, задолбали, бля.
– Малой, ну дойди до ротного, вырази ему своё недовольство. Разъясни старлею, что он не прав, представь ему на рассмотрение свою кандидатуру, – подшиваясь, говорю в их сторону. Эти черти спят рядом с Костериным, у окна. Как-то скорешились десногорские с нашим сержантом, тот их обоих в командиры отделений, а после и вовсе в замки пророчит. Договорившись с Рассказовым, эта троица умудрилась как-то на выходных даже в Десногорск съездить, на какой-то рок-концерт. Со Щёлковского автовокзала в Деснарь прямой автобус ходит.
– Ты чего быкуешь? – слышу в ответ.
–Я не быкую, а пытаюсь объяснить тебе ситуёвину. Вам, блядь, обоим. Мы чего, с Санькой, за ротным бегали, выпрашивая это назначение? Куда поставили, туда и пойдём. Все мы в одинаковом положении, что прикажут, то и будем делать. И ни хрена с этим не поделаешь. Так что не возмущайтесь.
–Ну, ты, бля, философ.
– Да уж, какой ни есть, весь я, – вроде тема исчерпана.
Стажировали нас всего дней десять. Старший призыв объяснил главное, думать головой, не раздражать коменданта госпиталя «страшного» прапорщика Мелимука, ну и не сильно борзеть в попытках заработать на нарушении пропускного режима. Да, там, где есть пропускной режим можно немного заработать на его нарушении. Но аккуратно. И вот мы уже дежурим на КПП сами, меняя друг друга через день. Теперь за нами закреплена территория вокруг нашего КП, которую каждое утро убираем, да и по субботам на ПХД мы здесь же. После завтрака один из нас заступает на пост, другой же в роте на работах, куды зашлють. На обед дежурящего подменяют, а к ужину КПП заканчивает свою работу.
Обживаемся потихоньку, сдружились с завхозом, кабинет которого прямо у нас за спиной. Замечательный старичок. Он выдал нам запасные ключи, мол, если нужно храните что-нибудь в моих шкафах, да и на диване можете отдохнуть. Только чтоб в кабинете не свинячить. В шкафах у завхоза хранилась и наша гражданка, и много чего ещё интересного, включая пару-тройку бутылок коньяка и виски. Дедок периодически добавлял себе в чай немного, но мы были не в претензии. Из пары старых бритвенных лезвий, спичек, куска провода и электрической вилки я собрал кипятильник. Этот жуткий «бурбулятор» пол-литровую банку воды кипятил буквально за полторы минуты, и можно чайком побаловаться. Начали мы с Санькой задумываться о приобретении небольшого магнитофона, чтобы веселей работалось.
Наше постоянное место службы отнюдь не избавляло от нарядов. Только в суточные наряды, такие как дневальство по роте или в приёмное отделение нас назначали теперь пореже и только на выходные. А по патрулям так и бегали в общем порядке. А тут ещё и новый пост появился. Одна генеральша, катаясь на авто с малолетним внуком попала в аварию. И она, и внук очень здорово поломались. Привезли их к нам в травматологию, выделили на двоих отдельную комфортабельную палату. А генеральша в первый же вечер закатила истерики начальнику отделения. Второй стороной в ДТП были какие-то лица кавказской национальности, разбившие свой джип, но практически не пострадавшие. И вот генеральственная бабушка решила, что эта авария была попыткой моджахедов отомстить ей и её мужу за их службу в Афганистане. Вот и выносила мозг полковнику медицинской службы, чтобы он организовал ей и внуку охрану у палаты, а вдруг злобные боевики и в отделение заявятся, закончить начатое. И не слушала никаких увещеваний в полнейшей её безопасности на территории военного госпиталя. Поставьте на ночь солдат, и всё тут. Ну и поставили. Естественно, народ просто дрых на кушетке в коридоре отделения всю ночь, а к шести утра уходил в роту.
Вот и меня как-то в середине июня отправили в травматологию сторожить сон генеральши с внуком. После ужина иду в «новую хирургию», поднимаюсь на лифте на этаж, подхожу на пост дежурной медсестры, и застываю в остолбенении. Вот это да. Короткостриженная блондинка с яркими голубыми глазами на слегка округлом кукольном личике. Небольшой аккуратный слегка вздёрнутый носик, «зубки жемчуг, а губки коралл, хороши также грудь и улыбка». Да уж, короткий накрахмаленный белоснежный халатик обтягивал такую аппетитную фигурку, что я понял, нам явно брома в компот не докладывают. Короче, поражённый в самоё сердце, стою столбом, разглядывая молодую девушку лет двадцати трёх-двадцати пяти. Она повернулась на стуле в мою сторону и вопросительно смотрит на застывший перед ней камуфлированный «статуй».
– Тебе чего, воин? Заблудился что ли? – весёлый звонкий голос вывел меня из ступора.
–Девушка,– говорю, – будьте так добры, дайте водицы испить, а то так есть хочется, что переспать негде.
– И всё ж вам в роте всегда одно и то же, сразу переспать. Вам что брому совсем не дают? – во, блин, она что мысли читает? Начинаю хрипеть голосом старого алкоголика:
–Да мне бы глотку промочить. Грамм пятьдесят спирта прольются бальзамом на мою заржавевшую от службы душу, да и вообще спасуть организьм.
В голубых глазах скачут весёлые искорки-бесенята:
– Тебе, молодой, ещё по сроку службы спирта не положено.
Ничего себе, девушка ещё и в дембельских атрибутах разбирается. Офигеть. Я действительно обмундирован, прям по уставу. Камуфляж по подолу не утянут и не подвёрнут, воротник в высокую «стоечку» не отглажен, подшива тонкая, кепка ни разу не «таблеткой». Кстати, похоже, издевательство над головными уборами культивируется в РМО ГВКГ Бурденко с незапамятных времён. Ушанку летнего образца, как у нас кепку называли, намочив, натягивают наружной стороной на дно трёхлитровой банки, обминают и дают в таком положении высохнуть. Высохшую кепку прошивают по местам сгиба, и получается эдакая низкая тюбетейка с козырьком – «таблетка». Это чудовищное произведение «дембельского искусства» держится на голове вопреки всем законам физики и здравого смысла. Зимней шапке тоже достаётся. Уши сшиваются между собой и пришиваются к околышу. Некоторые любители ещё и изнутри шапку ушивают, чтобы поменьше была. Шапка натягивается на стопку книг, помазком обильно промазывается мыльной пеной и через полотенце проглаживается горячим утюгом. В итоге получаем параллелепипед из искусственного меха, имеющий нежный серо-голубоватый цвет. Спецназеры из восьмого отряда «Русь», охранявшие палату генерала Романова, очень удивлялись таким шапкам. В них же на полевом выходе, мол, совершенно, невозможно. На что им резонно возражали, какой у нас в госпитале может быть полевой выход. Дембельский форс превыше всего.
– Вот тут не надо басен, уже не молодой, – отвечаю, – дедушки уволились, скоро пополнение придёт. Так что вовсе даже и «лимон», если вы, сударыня, разбираетесь что и как в роте. А вообще, я на нынешнюю ночь генеральшу поставлен охранять. Где прикажете разместиться?
– А вон там, на кушетке, напротив четвёртой палаты. Только постучись, ей покажись. А то будет ругаться, звать всех подряд.
Постучался, показался, был удостоен барственного кивка, мол, видела, неси службу. Ну и несу, сидя на кушетке в коридоре отделения. Скучнаааа. Уж скорей бы отбой, что ли. Отделение заснёт, да и я вместе с ним. Пусть на жёсткой кушетке, но посплю. Тут, говорят, спокойно, никто не разбудит, ответственный помощник дежурного врача не проверяет. Всех развлечений за голубоглазой медсестричкой понаблюдать. Она ходит по палатам, разносит какие-то таблетки, уколы делает. Ох, хороша. От нечего делать и на кулаках постоял, и поотжимался. Скукота, когда ж уже свет погасят в коридоре? Ага, вот. Посижу ещё чуток и буду укладываться.
– Тебя как звать-то? – в мягких тапочках блондиночка подошла совсем неслышно, я аж вздрогнул.
–Алексеем родители назвали. Но можно Лёхой, не обижусь, – улыбаюсь в ответ.
–Ой, Лёха, Лёха, мне без тебя так плохо, – смеясь поёт девушка.
– Ну ё-моё, что за стереотипы? Чуть что сразу плохо. Апина, блин, ничего другого спеть не могла, – картинно надуваюсь я, скрестив руки на груди. В голубых глазах снова скачут бесенята: – Да ведь реально плохо, чаю попить не с кем. Пойдём в сестринскую.
–Это другое дело. Пожрать мы завсегда, тут нас долго просить не надо.
А к чаю была и шоколадка с орехами, и какие-то маленькие песочные печеньки, тающие во рту. И была неспешная тихая беседа. Как оказалось, с Настей можно было говорить обо всём на свете. Одна тема цеплялась за другую, мы болтали и болтали, и казалось, что знаем друг друга уже много-много лет. Тихо в сестринской, тепло и душевно. Что-то такое витает в воздухе, наполняя душу спокойствием и теплотой. Мы и не заметили, как проговорили до часу ночи. А потом это что-то, а может быть кто-то, ангел или бес не знаю, подтолкнул меня к Насте, а Настю ко мне. За долгий страстный поцелуй я даже по морде не получил. Ура!!! А потом собеседники решили про меж собой, что потеряли очень много времени, занимаясь в этот вечер совсем не тем чем надо. И занялись как раз тем. И было это упоительно нежно, упоительно долго, и жёсткая медицинская кушетка была нам мягче любой перины. Одна беда, выспаться не удалось, обоим.
Наська сидела у меня на коленях, положив голову на моё плечо. Я самыми кончиками пальцев гладил короткие пшеничные волоски на стриженом затылке.
–Ты не подумай, что я вот так с каждым, ну, с первым встречным,– в голосе Насти какая-то хрипотца появилась, – Я…
–Ничего я не думаю, не думал и не собираюсь. Кто я такой, чтобы судить о тебе? Ты подарила мне эту ночь, спасибо тебе. Если решишь, что всё это должно закончиться, то я постараюсь понять и исчезнуть из твоей жизни. Но мне очень бы хотелось…
