скачать книгу бесплатно
– Не так хорошо, как мама, – отозвался юноша и, как я понял, застеснялся по-настоящему. Во всяком случае, я точно услышал мысленное захлопывание окон.
Нет, дорогой, я такой шанс не упущу, я хочу услышать игру идеального сына.
– Мне Лилия очень хвалила тебя, – сказал я, едва скрывая ехидные нотки. Надо осторожнее, а то обижу юношу, и какие будут последствия, кто знает.
– Мама слишком добра ко мне, уверен, что она меня перехвалила, – ого, кажется, уже захлопнулись и ставни.
– Не думаю, что Лилия была необъективна. Пока все совпадает – ты красив, хорошо рисуешь, окончил школу с золотой медалью, – я подбадривающе улыбнулся. Даже сказал, что красив.
Лили захлопотала и защебетала, принявшись уговаривать сына что-нибудь сыграть.
– Да не волнуйся, молодой человек, в музыке я, к сожалению, не силен, за всю жизнь научился играть только «Мурку». С другой стороны, мой Яшка и ее не научился, хотя столько времени прозанимался с твоей замечательной мамой, – я постарался произнести все это с юмором, а не сарказмом.
– Ошибаешься, Всеволод, как раз «Мурку» твой сын играть научился, это была единственная песня, к которой он проявил интерес, – улыбнулась Лилия.
Не, ну не шельмец ли. А причитал, что не хочет, ничего не получается, а оно вот как выходит. Не додавил.
– Ох, и проэкзаменую же я его, – пообещал я.
Тем временем Лилия намертво вцепилась в Мефодия с уговорами сыграть. Ей явно хотелось похвастаться сыном.
Тот, после тщетных попыток уйти от этого испытания, сдался. Сел за клавиши, подумал, собрался с духом и сыграл… Что-то смутно знакомое. Жаль, что я не силен в классической музыке. Кажется, Шопен. Что-то закрутилось в моей голове – воспоминания, ассоциации. Кто-то играет в гостиной, развлекая гостей, этакая милая игрушка-похвастушка перед всеми друзьями и знакомыми. «Крепостная», «Вольная», «Бедная забыл-кто, какая-то Настя, что ли Лиза» – одно время я смотрел обойму историй о талантливых крепостных и рабах, совершавших путь от очаровательного украшения дома до чего додумывал автор. Мне, например, везло на хэппи-энды, как в истории с рабыней Изаурой, в итоге вышедшей замуж за богатого, но очень доброго, гуманно относящегося к рабам юношу из хорошей семьи, наплевавшего на предрассудки в обществе настолько, что согласился с возможным темнокожим потомством у себя. И нет, я не расист, а реалист, ибо такая толерантность – очень круто для того времени, а изгнание из общества за игнорирование его правил – тяжелое наказание, и не факт, что такое испытание выдержат влюбленные сердца.
«Прощальный луч заходящего солнца мягким розоватым отсветом ложился на спокойный и ровный, словно полированный мрамор лоб, который, как таинственная алебастровая лампа, хранил в своем прозрачном лоне небесный огонь вдохновения».
– У вас феноменальная память? – спросил Мет.
Я произнес это вслух? Ой. И ладно. Да, юноша, а у вас умное лицо, обезображенное интеллектом и сосредоточенностью.
– Почти, – улыбнулся я. – Вы прекрасно играете, молодой человек, как видите, вдохновили меня на некие воспоминания и ассоциации.
Лицо Мета просветлело от моих слов, очевидно, он боялся ударить лицом в грязь передо мной. Все мы немного хвастунишки, правда, Люц? Даже если при этом идеальны.
– Благодарю вас. Но почему вы вспомнили именно эти строки из старой классики?
– Видимо, музыка навеяла, – улыбнулся я.
– Я прочитал некоторые записи из вашего блога, вы жесткий критик, любите иронию и сарказм. Наверное, вы кидали словесные дротики в историю о бедной талантливой рабыне, – предположил Мет.
– К Изауре у меня было претензий мало, это типичная положительная романтическая героиня, от меня досталось в основном истории о добром парне Алваро, умудрившемся остаться богатым, будучи добрым к рабам, которые с радостью за деньги перевыполняли пятилетки сбора урожая тростника под палящим солнцем на абсолютно добровольной основе. Я отношусь к числу людей, которые не очень верят в гуманизм человека. Я совершенно ответственно заявляю вам, что рабство отменили не из-за поднявшегося шума в прессе и литературе о неприемлемости владения одним человеком другим, а из-за того, что рабский труд стал банально экономически невыгоден.
– Всеволод! – искренне удивилась моя идеалистка Лилия.
– Вы полагаете, что общественное мнение никак не повлияло на отмену рабства? – спросил Мет.
– Когда сильные мира сего имеют огромные прибыли, они очень плевали на общественное мнение, к каким бы порывам души и справедливости они не взывали, – усмехнулся я.
– Возможно, вы и правы, – задумчиво произнес Мет. – Собственно, и сейчас рабство осталось там, где это выгодно. И дело не только в том, что до сих пор существует незаконный рабский труд.
– Законный рабский труд вполне себе существует, хоть прямо так и не называется, – улыбнулся я.
– Видимо, ты, Всеволод, намекаешь на маленькие зарплаты, но согласись, что когда человек работает за деньги, это уже не рабство.
– Я намекаю и на наш уклад жизни в целом. Что скажешь, Мефодий? – я посмотрел на внимающего юношу.
– К счастью, времена, когда рабство было законодательно утверждено и распространено – действительно в прошлом, – ответил Мефодий. – К несчастью, до сих пор есть немало людей, которые охотно бы владели другими людьми. Просто так. Потому что обладают властью и деньгами.
– Вы на самом деле так думаете? – я приподнял брови не то, чтобы в удивлении – юноша в общем-то прав, но мне было бы интересно, куда он клонит и на что намекает. В свои двадцать лет я о таком не задумывался.
– Да. Есть немало людей, которым рабство не только не претит, но и сладостно необходимо. Причем некоторые это даже называют любовью.
Пердю монокль, Люциус! Я так не думал, когда был таким же юным сопляком! Причем злым сопляком, отметь!
– Мет! – изумилась Лилия.
– Интересно, – я потер подбородок, чтобы спрятать свое удивление за умничаньем. – Вы полагаете, что любовь – это одна из форм рабства?
– Не совсем, – юнец слегка смутился, не ожидая, что я заинтересуюсь его умозаключениями. – Я думаю, что не все люди способны испытывать любовь, некоторые хотят овладеть человеком, присвоить его и таким образом явить его миру своим возлюбленным, возможно, даже искренне полагая, что это и есть любовь.
Люциус громко плюхнулся на пол.
– Хм, очень интересно, – покивал я, едва пряча усмешку. – Надеюсь, вы дадите мне шанс доказать, что я все-таки люблю вашу маму, прекрасную и возвышенную Лилию. Сергеевну.
Мет ничего не ответил. Он задумчиво посмотрел перед собой. Некоторое время помолчав, он спохватился:
– Вы достойный человек, надеюсь, мама в вас не ошиблась.
Угу, искренности в этой фразе Мефодия было примерно столько же, сколько в той, в которой я назвал его красивым. Ну и на том, как говорится, спасибо. Если на то пошло, то коль мальчишке сделать прическу, сменить цвет волос на более яркий и отвести к хорошему стилисту, он и впрямь будет красивым. Так что, вполне возможно, юноша поверит когда-нибудь, что я влюбился. Пока что нет. И кто знает, может, он и прав. Люблю ли я его маму или просто хочу регулярный секс и душевные разговоры с умной женщиной? Но что тогда любовь? А вдруг это и есть любовь?
– Яш, а что такое любовь, по-твоему? – написал я сыну.
– Ну это типа такое высокое чувство, когда тебе хорошо с человеком, ты его ждешь, хочешь с ним поболтать. И поштопаться тоже, а что такое, папуль? Чё там у тебя? Нам в школе как-то сочинение давали писать на тему, что за любовь и часть какой она силы. Дать почитать?
– Давай. Если только там правда написана, а не включен бредогенаратор о прекрасном чувстве.
– А не, тогда не дам, я нагенерил там для ушей Феликсовны всякую красивую чушь.
– Так ты веришь в любовь или все сводится к банальному штопанью друг дружку?
– Не чё, верю. Я вот Павлину люблю, я ж с ней не только чпокаюсь! Мы вместе слушаем музло.
– Как говорил Великий Комбинатор, вопросов больше не имею, – хмыкнул я, зачитав его ответ Люциусу.
– Сев, а в чем он не прав? – поднял глаза на меня мой пес.
Я вздохнул, подумав о своих чувствах. Чем, интересно, спаривание с младыми девицами моего сыночка отличается от моих занятий любовью с прекрасной женщиной? И его музло от классической музыки в исполнении Лилии – дамы моего сердца? Надо будет подумать об этом поподробнее. Отличие есть, но надо это обмозговать.
Любовь – это присвоить себе объект и явить его миру своим возлюбленным. Хм, что в голове у этого юноши! Я думал о словах Мета весь вечер, что меня удивляло и даже злило. Обычно я заставлял своих многочисленных читателей думать над моими мыслеизвержениями.
Я занял диван в проходной комнате, разложил рядом с ним бокс своего Люца – да, есть какой-то шарм в том, что из роскошной квартиры в эковысотке я переселился в махонькую хрущевочку, где через меня будут преступать мама и сынишка, много понимающий в любви.
–Зато тебе не скучно, – выразительно посмотрел на меня Люциус и лег на свое покрывало.
Лилия ушла в свою комнату, чтобы расстелить нашу новую постель, на которой я буду присваивать и порабощать прекрасную женщину своих грез. Мет заканчивал укладывать посуду в посудомойку, древнюю, как сокровища инков, но, по всей видимости, до сих пор каким-то чудом работающую. Поскольку кто-то из живущих прежде в квартире придумал убрать стену между залом и кухней (очевидно, предвидя, что здесь буду жить я), я без труда мог разговаривать с хлопочущим на кухне юнцом.
– Мефодий, ты впечатлил меня своими взглядами на любовь, – произнес я. – Позволь спросить, а сам-то ты влюблялся?
– Да, пару лет назад меня очень волновала девочка из соседнего класса, потом прошло, – спокойно ответил он.
– Почему? – а ты не сочиняешь, юноша? Как подсказывает мое чутье, у таких, как ты, вечно все не слава Богу в личной жизни. Так что если и влюблялся ты, то точно не в девочку из соседнего класса. Есть что-то в тебе, что меня настораживает. Да, наконец-то я озвучил для себя часть своих мыслей. Что-то меня настораживает в этом положительном юноше.
– Потому что по-другому и быть не могло, – пожал плечами Мет, закрывая посудомойку.
– А ты не думал, не надеялся, что эта девочка из соседнего класса – та самая первая и единственная любовь, которая продлится всю жизнь, одна на миллион, – только бы не услышал сарказм.
– Я не столь везуч, – усмехнулся юноша. И, хм, это был сарказм.
– А я, вообрази себе, очень мечтал в твоем возрасте о такой любви, – ответил я.
– Вы шутите? – Мефодий внимательно посмотрел на меня, в самом деле пытаясь понять, не издеваюсь ли я, это ирония или пафос.
– Да, – все-таки легкая ирония, мой юный друг, – вообрази себе, Мефодий, такой вот я романтик был и в глубине души остался, возможно, поэтому я мечтаю о счастье с твоей мамой.
Несколько мгновений Мефодий, опустив глаза, осмысливал сказанное мною. Интересно, что он уловил в моем тоне?
– Моя мама – прекрасный, ранимый, очень духовно богатый человек, вполне возможно, что вы не ошиблись в своей попытке обрести счастье, – наконец проговорил он.
Разрази меня гром, Люц, вот как он не запинается, когда генерирует свои фразы! Одно дело, когда нечто в таком духе вещаю я, но этому щенку всего 20 лет, у современной молодежи в этот период словарный запас, как у Элочки-людоедки, помноженный на эмокартинки из всемирной сети!
– Твой тонкий ум и острая проницательность вызывают у меня уважение, – я тоже не пальцем сделан, дорогой мой почти-пасынок, постараюсь отвечать вам, юноша, в вашем же духе. – Но не скрою, и любопытство тоже. Твои резкие слова о любви заставили меня подумать о том, что твоя первая любовь принесла тебе страдания.
Главное, Люц, сказать банальную вещь с умным видом. Но мне на самом деле интересно, что в голове у этого очень странного ботаника.
– Я влюбился, ощутил много волнений по этому поводу, начал наделять обже несуществующими чертами, потом понял, что по сути хочу удовлетворить свой базовый инстинкт, подогреваемый бушующими гормонами. И мечты об этом очень мешают мне жить, учиться, достигать своих целей, поэтому я был рад, когда влюбленность прошла.
Мне послышалась некая дерзость в его тоне во время этого рассказа?
– Любовь мешала тебе? – я сделал вид, что удивился.
– Да, – кивнул Мефодий.
– Значит, сейчас твое сердце свободно?
– Свободно, что меня очень радует. Сейчас все мои мысли о поступлении в университет и будущей карьере. Самое главное для меня – поступить на стипендиальное место и всеми силами отдаться учебе.
– Ты так любишь учиться? – я снова сделал вид, что удивляюсь. А что еще может любить юноша, любящий так умничать, прошу прощения за тавтологию.
– Очень, – ответил Мефодий.
И я мысленно спросил себя, это сказано искренне или он иронизирует, передразнивая меня? Пожалуй, искренне. Учиться – это самое приятное, верно ведь? Цитата откуда-то, как обычно, в моей голове.
– Мефодий очень умный, – влетела в нашу беседу Лилия. – Знаю, что хвастаться некрасиво, но гордость меня переполняет. Смотри сюда, Сев, – Лилия пригласила меня подойти к дальнему углу зала, где висели, как мне показалось, картины, но это, как выяснилось, были грамоты и похвальные листы Мефодия.
О майн гад, Люц, ты это видел! Награждается, награждается, благодарность за участие в олимпиадах, конкурсах, лучшему художнику, благодарность за воспитание юного таланта.
*
Когда Лилия уснула в моих объятиях, я осторожно вылез из теплой постели. Смена места жительства, знакомство с Мефодием, совместный ужин с мамой и сыном взволновали меня несколько больше, чем я рассчитывал.
Я вышел в зал, сел на свой облюбованный диван, включил утел, расширил экран, посмотрел, где Яшка. Он по-прежнему готовился к экзамену со своей Зизи-Павлиной, или как там бишь ее, в дежурной квартире. Или читал «Отче наш», следуя предположениям Фролло о Гренгуаре и Эсмеральде.
Новых писем от Неклевской не было, может, она нашла уже себе нескучного любовника и успокоилась. Но тогда она наверняка бы мне похвасталась.
Мысль, посетившая меня в следующую минуту, показалась мне симпатичной своей простотой. Я нашел профиль Мефодия, с помощью нескольких хитростей вошел в него. О, чего тут только не было. Папки-папки-папки. Школьные сочинения за все годы учебы, домашние задания по различным учебным дисциплинам, ого, фотографии и папка со странным названием «Даниша».
– Упс, Люциус, я чувствую какую-то тайну, я ощущаю себя Буратино, который проткнул носом холст в коморке папы Карло, – усмехнулся я.
– А прикольно будет, если окажется, что это не девочка из соседнего класса, а мальчик, просто юноша стесняется об этом сказать своей мамочке, – хмыкнул Люц, удобнее устраиваясь возле меня.
– Лили огорчится, думаю, – ответил я, открывая папку. – Она явная традиционалка.
В папке было несколько фотографий – свежая весенняя листва, миленько, создает настроение. Яркое голубое небо, каким оно редко бывает в Питере, высокие белые облака. Сочная летняя листва, река с играющим рябью солнцем. Хм, недурственно.
Файл с текстом. Прости, дорогой Мефодий, я привык читать то, что меня интересует.
Ее звали Пелагея. Длинная коса ниже пояса, свежее румяное лицо, нежная, как персик, кожа, шелковые брови, карие глаза. Он знал, что никогда он не сможет соединить свою судьбу с ее узами брака. Осенью она выйдет замуж за какого-то Ваньку-грудьколесом с выгоревшими на солнце патлами и косой саженью в плечах. Таких, как он, много на селе, а она – единственная, самая красивая, нежная, изящная. Она особенная, неповторимая, прекрасная. Иногда ему хотелось кинуться в ноги матери, все рассказать и потребовать, чтобы не разрешила она выходить Пелагее замуж, пусть она не достанется никому. Пока никому. Нужно время, и он придумает, как воссоединиться с ней, как сказать о любви, признаться. Она ведь не может не ответить, ее сердце дрогнет, едва она узнает, как любит ее молодой барин. Ведь он куда интереснее того туповатого роботяги. Иногда он представлял себе разговор с матерью так ясно, словно он и в самом деле сознался, да, мол, люблю крепостную нашу девицу, не погубите, маменька, дайте свое благословение. Но что-то останавливало его.
– Ты грустишь, Даниша, – отец Антип ласково положил руку на юношеское плечо.
Раз ноги его сами принесли к храму в этот ветреный летний день, раз в смятении нашел его добрый отец Антип, он решился. Рассказал все, как есть – как увидел, как влюбился, как мечтал. И что все бы отдал, только бы обнять девичий тонкий стан, зарыться с тяжелые пряди, распуская косу, прижать к себе ее стройное тело, которое он видел тогда, на реке, из-за шуршащих листьев и солнечных бликов.
– Молодость и страсть в тебе говорит, Даниша, влюбился ты, хочешь во что бы то ни стало обладать девицей. Ну, допустим, матушка твоя согласилась и вы обвенчались. И ты утолил свою жажду. А дальше что будешь делать с ней?
– Как что? Жить с ней, любить ее, хранить верность ей до конца дней.
– Молод ты еще слишком, вот и говоришь так. Годков тебе сколько?
– 19.
Отец прикрыл глаза и беззвучно рассмеялся.
– Да ты сам еще дитя, куда ж тебе женится-то! С девицей той, что в сердце твоем, хоть разговаривал когда?
– Нет.
– Ты даже не знаешь, умна ли она, ты-то умен, к наукам склонность имеешь, ум у тебя острый, знаний жаждешь. Разве не ты говорил мне, что мечтаешь искусству художества обучаться. А она, небось, ни одного великого художника не знает, твоя Пелагея. Все картины, что она видела, это наши иконы, – отец Антип махнул рукой в сторону храма. – А уж философов и поэтов, коих ты почитаешь, она и знать не знает, кто такие и польза от них какова.
– Но вдруг ей это интересно! От того она не знает ничего, что из семьи простой, когда ей книги читать, она и читать не умеет.
