Небеса подождут

Ольга принялась выставлять на стол пакеты, банки и бутылки. Аня ей помогала. Минут через десять все собравшиеся весело чокались рюмками, закусывали, шумно вспоминали молодость и делились планами на будущее.

– Жаль, что твоей мамы здесь нет, – Аня нежно прижалась к моему плечу.

– Жаль, – согласился я.

И снова чокались, закусывали, беседовали. И никто никуда не спешил. И никому не было дела, что завтра рано вставать и идти на работу. Всем было весело и хорошо. И в этом праздничном гаме все совершенно позабыли про Маруську. А она, свернувшись калачиком в уголке дивана, перепачканная кремом от торта, сладко дремала под звон тарелок и взрослые разговоры.

Я подхватил Маруську на руки и бережно отнёс в спальню. Чтобы не потревожить её сладкий сон аккуратно раздел и уложил в постель. Маруська даже не шелохнулась, что-то еле слышно прошамкала губами и, повернувшись на бок, продолжала спать. Говорят, что бесконечно можно смотреть на горящий огонь и бегущую воду, а я до бесконечности мог смотреть на спящую Маруську. Я улёгся рядом с дочкой, свернулся калачиком и закрыл глаза. Интересно, что ей снится? Я своих снов не помнил. Я их видел, но не помнил. Каждую ночь во сне мелькали какие-то цветные картинки, возникали непонятные и странные образы, а утром я открывал глаза и всё исчезало. Как я ни старался припомнить, что мне снилось, всё было без толку. Аня говорила, что сны не помнят счастливые люди. Возможно, она права. Я не знал, что такое счастье в чистом виде, но то, что я счастливый человек – это я ощущал вполне. Да и как не быть счастливым? У меня есть свой дом, любящая жена и любимая дочь. Я не гонюсь за богатством, славой или признанием. Мне вполне хватает моего маленького, пусть в чём-то неустроенного мира. И я никому и ни за что его не отдам.

Я зевнул и незаметно для себя уснул. Проснулся я прикосновения чьих-то нежных рук. Я открыл глаза. Рядом сидела Аня.

– Я, кажется, немного задремал, – я виновато улыбнулся.

– Немного, – усмехнулась Аня. – Уже половина второго…

– А гости?

– Гости давно ушли. Уехали ночевать к маме.

Я облегчённо вздохнул и, чтобы не беспокоить спящую Маруську, тихо встал с кровати.

– Пойдём спать?

– Давай посидим ещё немножко, – Аня поправила на Маруське сползшее на пол одеяло.

– Давай…

И мы, обнявшись, ещё долго сидели в полумраке и смотрели, как Маруська сладко чмокает во сне губами.

***

Фреда, своего отца, я практически не видел. Я ещё спал, когда тот уходил на работу и уже спал, когда тот возвращался. Растила и воспитывала меня в основном Джилиан. Хотя по существу я рос сам по себе – здесь была скорее заслуга природы. А моё воспитание сводилось к кормёжке, укладыванию спать в строго определённое время каким-то справочником для молодых мам. Иногда Джилиан забывала заглянуть в книгу, и система давала сбой. Я отказывался есть и спать, когда это было ей удобно. Джилиан срывалась, не зная, что предпринять. В её справочнике об этом не было ни слова.

– Закончился важный и ответственный этап младенчества, – одной рукой Джилиан качала кроватку, пытаясь хоть как-то убаюкать меня, а другой перелистывала потрепанные страницы. – Теперь малыш вступил в следующую фазу детства. Расти и развиваться ребёнку теперь будут помогать три навыка – Это умение думать, ходить и говорить… Легко сказать! Думать! Откуда я могу знать, что он думает? Я и сама порой не знаю, что мне самой придёт в голову… Ходить! Наверное, ему уже пора? Но он ещё такой маленький… Я и сама пошла после года? Или раньше? Не помню… Да, какая разница! Когда ему будет нужно, тогда и поддет. Что там дальше? Говорить! В его возрасте? Нет, это тоже полная ерунда!

Джилиан возмущенно отбросила книгу в сторону.

– И кто только пишет эти пособия! От них никакого толку! Только больше путаницы! Ну что? Не хочешь спать? Ну и не надо. Поди, поиграй с игрушками…

Джилиан вынула меня из кроватки и опустила на ковёр, по которому были разбросаны никогда не убираемые игрушки – погремушки, пластиковые лошадки и зайчики, деревянные кубики.

– Поиграй, милый, а мама сейчас пойдёт и сварит себе кофе…

Я бы тоже не отказался сейчас от чашечки кофе. Горячего, крепкого. Не какого-то там растворимого, а настоящего свежемолотого, заваренного так, как его умел заваривать только один человек – моя Анюта. Пойти что ли попросить? Интересно, как на это отреагирует Джилиан?

Я подполз к дивану, опёрся на него и приподнялся на ноги. Забавное состояние. Я никогда не думал, что голова может оказаться тяжелее нижней части тела. Я сделал шаг, шлёпнулся на пол, снова встал, сделал ещё шаг, снова шлёпнулся. Не думал, что начинать ходить так тяжело. Состояние такое, словно ты выпил слишком много шампанского – голова ясная, а ноги не слушаются. Ладно, попробую заново. Шаг, ещё шаг… Отрываюсь от дивана… Стою… Пошатывает, но стою… Шаг, ещё… Ура! Я могу ходить!

Ковыляя и пошатываясь, я дотопал до кухни. Джилиан, закинув нога за ногу, попивала кофе и листала какой-то глянцевый журнал.

– Хелло! – я помахал рукой и вошёл в кухню.

Джилиан поперхнулась. Журнал упал на пол.

***

– Костя! Скорее! Где ты там пропал?

– Что? – я стремительно рванул в соседнюю комнату. – Что случилось? С Марусей? С тобой?

– Со мной всё в порядке, – заверила меня Анюта. – А вот ты всё проворонил…

– Что проворонил? – я судорожно оглядывался по сторонам, не понимая, в чём причина крика.

– Маруся… – Анюта кивнула на сидевшую на полу и улыбающуюся во весь рот дочку.

– Что Маруся? Упала? Ушиблась? – я бросился к дочке, подхватил её на руки и стал внимательно осматривать со всех сторон. – Ну, Марусенька, скажи папе, где у тебя болит?

Маруся только довольно скалила свои четыре зуба.

– Маруся только что сделала первый шаг, – Анюта подошла и нежно склонила голову мне на плечо. – А ты всё пропустил…

– Маруська, ты у меня молодец! – я бережно опустил девочку на пол. – А ну-ка покажи папе, как ты умеешь ходить…

Я отошёл на пару шагов назад.

– Иди ко мне. Иди…

Маруся нахмурилась. Ей не понравилось то, что её сначала взяли на руки, потом опустили на пол, да ещё заставляют делать что-то непонятное.

– Ну, – я схватил с дивана плюшевого зайца и поманил Марусю. – Иди… Иди ко мне. Я тебе зайку дам…

Маруся улыбнулась. Встала на четвереньки. Оторвала руки от пола. Выпрямилась.

– Иди ко мне… – я тряс зайцем в паре шагов от ребёнка.

Маруся шумно вздохнула. Качнулась, оторвала одну ногу от пола, переставила её. Затем оторвала другую ногу от пола, поставила её рядом. Не удержалась, шлёпнулась на пол и захохотала.

Я отбросил зайца в сторону, помог Марусе встать на ноги.

– Давай ещё разок, – подбадривал я дочку, отойдя подальше к дивану. – У тебя обязательно получится…

Кажется, Маруся поняла, что от неё хотят. Она сделала шаг – робкий, неловкий. Затем ещё один, ещё… И вот она переваливаясь словно утка с боку на бок дотопала до дивана и тут же была подхвачена мною на руки и подброшена под самый потолок.

– Осторожно! – всполошилась Анюта. – Ребёнка не убей! Сумасшедший!

– Не сумасшедший, – возразил я, – а счастливый! Правда, Маруся? Мы с тобой самые счастливые люди на этом свете! Мы теперь умеем ходить! И это событие нужно отметить!

Я передал Марусю начавшей волноваться, как бы я на радостях не ушиб ребёнка, матери. Скрылся в соседней комнате и через пару секунд появился с парой бокалов и бутылкой шампанского.

– А это откуда? – удивлённо поинтересовалась Анюта.

– Берег на всякий случай! И вот этот случай представился…

Я торопливо сорвал с горлышка фольгу, открутил проволоку, попытался вытащить пробку. Одной рукой это делать было неудобно. Поставить бокалы на стол я не догадался. Пробка решила помочь сама. Она с громким хлопком вылетела из горлышка и ударилась в потолок, оставляя за собой пенный шлейф шампанского.

– На счастье, – я подмигнул Анюте, надеясь, что она не будет сердиться за пролитое вино. Марусе этот взрыв счастья не понравился. Она сморщила нос, надула губы и заревела.

– Ну вот, – Анюта принялась успокаивать дочь. – Маруську испугал…

– Ничего страшного… Счастье без слёз не бывает…

***

Мои первые шаги остались незамеченными. Также как и первые слова, первые зубы… Появление первого молочного зуба ощутил на себе Фред. Как ни странно, он однажды вспомнил, что я довожусь ему родным сыном и Фред рискнул поиграть в заботливого отца.

– Ну, – Фред склонился над моей кроваткой, – как дела старик?

Старик! Иначе как стариком Фред меня никогда не называл. Я даже иногда подумывал, что он просто не знал, как меня зовут. Ну и пусть. Старик, так старик. Так даже прикольнее.

– Бу-бу-бу… – бубнил Фред, совершенно не понимая, как обращаться с полугодовалым ребёнком. – А смотри, что у меня есть…

Фантазии Фреда хватило только на то, чтобы помахать перед моим носом указательным пальцем. Тонким, длинным, с обгрызенным ногтем.

– Бу-бу-бу… – Фред раскачивал пальцем, словно маятником, влево и вправо, с каждым очередным взмахом приближая его к моему рту.

– Ой! – Фред отскочил от кроватки.

– Что случилось? – в комнату мигом влетела Джилиан.

– Кажется, – Фред пристально рассматривал свой палец, – он меня укусил…

– Как он мог тебя укусить? – недоверчиво спросила Джилиан. – В его возрасте не может быть зубов… Или может?

Горе-родители озабоченно склонились надо мной.

– Ну-ка, Стен! Покажи нам свой ротик! И впрямь у него есть зубы… И не один… А я и не замечала…

Да, моя дорогая Джилиан. Ты очень много не замечала. Ты даже не заметила, как я рос, как становился самостоятельным. Здесь, кстати, есть и твоя заслуга. Фреду до меня не было никакого дела. Я для него был просто случайной вещью в доме, которую, увы, нельзя ни выбросить, ни обменять, ни продать. А ты была занята собой, собой и ещё раз собой. И что мне оставалось делать, на кого опереться, на кого понадеяться? Только на себя. И вот, учитывая весь свой прошлый опыт и нынешнее положение, я вновь проходил этот жизненный цикл. На этот раз самостоятельно. Без чьей-то либо помощи, без чьей-то либо поддержки.

Вскоре Джилиан поняла, что сидеть дома с ребёнком довольно унылое и однообразное занятие. Джилиан стала искать работу. Она не претендовала на высокие должности и баснословные гонорары. Её вполне устраивала работа простой официантки в кафе. И по обязанностям и по заработку.

И в это же в нашем доме появилась Сара. Вместе с нею в доме появился запах дешёвых духов и хоть какие-то моменты просветления в моей безотрадной монотонной жизни.

Сару можно было назвать немного странной. Она в корне отличалась от общепринятых стандартов нянь. Она не усюсюкала со мной, не окружала меня навязчивой заботой. Со стороны даже могло показаться, то она равнодушно и без особого желания выполняет свои обязанности. Но что мне в ней нравилось, что больше всего поразило меня – так это умение Сары предчувствовать мои желания и потребности. Она кормила меня, когда мне хотелось есть. Она укладывала меня, когда мне действительно хотелось спать. Она меняла мне памперсы, когда я сделал своё дело. И ни одного слова, ни одного замечания, ни одного упрёка.

Часами мы могли просто смотреть друг на друга, пытаясь угадать наши мысли. Иногда Сара усаживала меня на ковёр, подсовывала мне игрушки и кубики, а сама ложилась рядом и наблюдала за тем, что я делаю. А я наблюдал за тем, что делает Сара.

Сара строила из кубиков домики, башенки, а я их ломал. Она строила домики заново, а я снова ломал. Сару это забавляло не меньше, чем меня. Взрослые в таких случаях думают, что так они развлекают и развивают ребёнка. Учат его навыкам будущего строителя, архитектора, умению анализировать предложенные объекты, вырабатывают терпение и усердие. На самом же деле ребёнку просто занятно наблюдать за поведением взрослых, которые раз за разом сосредоточенно пытаются построить башенку из кубиков. При этом злятся, когда башенка падает раньше времени. Сердятся, когда башенка получается не такой высокой, как хотелось бы. И при этом радуются и ликуют, когда одним движением руки дитя превращает их труды в развалины. Ну и кто из нас ребенок?

Так продолжалось много дней подряд. Но этой идиллии вскоре пришёл конец. И виной тому стал Фред. Как-то раз он пришёл домой раньше обычного, сбросил куртку, достал из холодильника бутылку пива, прошёл в комнату и бухнулся на диван.

– Играете?

Сара молча кивнула головой.

– А может, – Фред заискивающе улыбнулся, – мы тоже поиграем… Ну, ты понимаешь о чём я… Ты, я… В соседней комнате… Там нам никто не помешает. Правда, Стен? ты же не будешь нам мешать?

Я давно догадывался, что Фред неравнодушно смотрит на Сару. Скрывать своё вожделение он не умел, да и не хотел. Да и Сара, кажется, была не очень то и против. Неизвестно чем бы всё это закончилось, если бы не появилась Джилиан. Не вовремя. Некстати. Оказывается, и у неё были какие-то предчувствия.

Я насторожился в ожидании скандала. Но скандала не было. Была лишь всего пара фраз, дерзко брошенных Саре. Пара слов, язвительно сказанных Фреду. И всё. Никаких слёз, никаких истерик, никакого мордобоя…

После этого Фред стал ещё более замкнутый, молчаливый.

Джилиан стала более раздражительной и мнительной.

А Сара? А Саре пришлось просто уйти.

***

Потом я часто вспоминал Сару. Из всего моего окружения она одна ничего не требовала от меня, ничего не пыталась от меня добиться. Она просто приглядывала за мной, чтобы я был своевременно накормлен, вовремя уложен спать и чтобы ненароком во время забав не повредил себе какие-нибудь части тела.

Сара ушла, оставив после себя аромат дешёвых духов и ненавязчивое воспоминание о беззаботных днях, когда я мог быть просто собой. Наверно, я дожжен быть ей за это благодарен, но прошлое ещё настолько цепко сидело во мне, что ни о какой благодарности я и не думал.

Потом были другие. Молодые и пожилые, строгие и беззаботные, имеющие опыт в воспитании и совершенно ничего в нём не смыслящие.

Одни задерживались надолго, другие не выдерживали и пары дней.

Кто-то остался в памяти, кто-то промелькнул не оставив никаких воспоминаний. Но с Сарой никто не мог сравниться.

Была мисс Милли – смешная старушка, которая как только появилась в нашем доме, начала меня тискать и слюнявить.

– А кто это у нас такой хорошенький? – я безуспешно пытался освободиться от железной хватки мисс Милли. – А кто это у нас такой сладенький? А угадай, что мы сейчас будем делать? А сейчас мы будем кушать кашку…

Мисс Милли волокла меня в кухню и там водрузив, если не сказать приковав, на детский стульчик начинала пичкать кашей. Я отплёвывался, вертел головой, но это не помогало. Мисс Милли удавалось впихивать в меня противную кашу ложку за ложкой, всё время повторяя:

– Вот мы сейчас съедим кашку и вырастем большими-пребольшими. Кашка вкусненькая, кашка сладенькая…

Пытка кашей закончилась тем, что всё, что я успел проглотить, вернулось обратно. Но и это совершенно не испугало старушку.

– Вот мы сейчас всё уберём, – мисс Милли стирала полотенцем с меня остатки каши. – У нас будет чисто, у нас будет порядок… Потом сами вымоемся, будем чистенькими, будем миленькими…

Мисс Милли включала в ванной воду, а сама убирала остатки моей трапезы. Меня тошнило от манеры мисс Милли разговаривать больше чем от ненавистной каши. Но все мои тщетные попытки воспротивиться воспринимались как очередной повод для новых испытаний.

– Ну вот, сладенький, – мисс Милли тащила меня в ванную, на ходу высвобождая из грязной одежды. – Сейчас мы сделаем купи-купи. Вымоем ушки, вымоем ножки, вымоем ручки, вымоем тельце, вымоем головку…

Мисс Милли швыряла в ванну игрушки, плескала в воду чуть ли не полфлакона пены для ванн, и следом шёл я. Я, как мог, сопротивлялся – брыкался, пинался, сопел…

– А кто это у нас не любит купаться? – мисс Милли пыталась окунуть меня в воду. – А кто это у нас не хочет быть чистеньким? А кто это у нас хочет ходить грязнулей?

– Дура старая! – не выдержав, по-русски рявкнул я на старушку. – Сварить меня решила?! Ты что не видишь, что вода сплошной кипяток?!

– Ой! – старушка опешила и чуть не выронила меня из рук. Подхватив меня под руку, свободной рукой она попробовала воду.

– Действительно, – также по-русски проговорила мисс Милли, – кипяток…

– А я о чём говорю! Пробовать сначала нужно, а не сразу в кипяток совать!

– Прости, Стен, – мисс Милли впервые назвала меня по имени.

– Ладно, проехали…

– Прости… – всё также по-русски извинялась мисс Милли.

На этом моё мытье закончилась. Мисс Милли сникла, как-то отрешённо и потерянно посмотрела на меня, затем на своё отражение в зеркале, тяжело вздохнула.

– Я, кажется, немного перетрудилась… – старушка отнесла меня в комнату, одела в чистое и аккуратно опустила в кроватку. Сама приземлилась в стоящее рядом кресло и так до самого вечера, до прихода Джилиан просидела, не шевелясь и не произнося ни одного слова. Возможно, старушку повергло в шок то, что ребёнок, который по её понятию не может разговаривать, заговорил, да ещё на русском языке. Возможно, она была не готова к тому, что ей случайно, против её воли придётся вспомнить язык, который она когда-то знала и на котором давно разучилась говорить.

Когда пришла Джилиан мисс Милли, не объясняя причин, сообщила ей о своем уходе. Джилиан не стала противиться. Такое ей доводилось слушать слишком часто.

– Придётся опять искать новую няню, – без сожаления произнесла Джилиан. Уход одной няни и поиски другой она воспринимала как что-то обыденное. Отдать меня в детский сад ей даже не приходило в голову. Она готова была бросить работу, заниматься ребёнком сама, платить бешеные деньги непонятным особам, но о детском саде вопрос никогда не поднимался.

***

Детский сад, детский сад… Как я ходил в детский сад, не помню. А вот как водил Марусю, помню ясно и отчётливо.

Каждое утро начиналось с того, что меня будила Анюта. Она вставала раньше всех и уходила раньше всех, оставляя Марусю целиком на моё попечение. Сквозь сон я слышал её тихий голос:

– Кофе на плите… Завяжи Маруське банты. Я их положила на тумбочке. И не забудь отдать воспитательнице деньги на ремонт… Они лежат рядом с бантами…

– Угу, – я ощущал на щеке нежное прикосновение Анютиных губ, слышал, как хлопала входная дверь.

– Можно полежать ещё пять минут, – я блаженно переворачивался на другой бок.

– Папа… Папа вставай… В садик опоздаем…

Я нехотя открывал глаза. У моей постели стояла Маруся.

– Сколько времени? – я смотрел на часы, охал, вскакивал, и начиналась ежедневная битва со временем. Я забрасывал Марусю в ванную, а сам, как угорелый, носился по квартире в поисках рубашки или носков, вливая в себя сваренный Анютой кофе.

– Маруся! – я лихорадочно стучал в ванную. – Ты там не уснула? Давай скорее, копуша. Мы опаздываем…

– Сам копуша, – из ванной появлялась вымытая мордашка Маруси, пахнувшая мятной зубной пастой и моим лосьоном после бритья. – Это ты всегда опаздываешь…

– Это потому, – спешил я сделать замечание дочери, – кто-то слишком долго возится…

– Это потому, – возмущалась мне Маруся, – что кто-то любит подольше поваляться в постели…

– Возражать будешь после, а теперь давай, одевайся скорее…

Я бросал взгляд на часы, бежал в прихожую, рассовывал по карманам ключи, деньги, телефон.

– Ну? – Маруся задерживала весь процесс. – Что еще?

– Банты… Мама обещала мне, что я сегодня пойду в сад красивая…

– Некогда… – я небрежно совал банты в карман. – Воспитательницу попросишь, она завяжет…

Маруся удручённо вздыхала. Так было почти каждый раз.

Добегали до сада. У калитки я совал Марусе банты, деньги на ремонт, целовал в щёку.

– Между прочим, – отчитывала меня Маруся, – воспитателям не нравится, что ты меня всё время бросаешь у калитки, а не заводишь в группу, как все родители…

– Между прочим, – в тон дочери отвечал я, – мне тоже много чего не нравится, но я на это не обращаю внимания. Всё! До вечера. Сегодня тебя забирать будет мама…

Я махал Марусе рукой, она махала мне в ответ и не торопясь шла по асфальтированной дорожке к своей группе. Воспитатели следили из окна, о чём-то переговариваясь и указывая на меня пальцами.

И так пять дней в неделю. Я просыпал, я опаздывал, я оставлял Марусю у калитки, полностью доверяя её самостоятельности. Маруся так привыкла к такому темпу жизни, что даже в субботу не оставляла мне и Анюте шанса поспать подольше.

– Папа… Папа вставай…

– Ну что ещё? – я нехотя открывал глаза. У постели стояла одетая Маруська.

– Вставай, в садик опоздаем…

– Какой садик? Сегодня же суббота… – я засовывал голову под подушку. – Дай поспать…

– Мам… – Маруся начинала атаковать другой край постели. – Папа меня в садик не хочет вести…

– Маруся, – сквозь сон бормотала жена, – сегодня суббота. А в субботу садик не работает…

– Вам просто лень меня вести, – обиженно ворчала Маруся, выходя из спальни.

– Костя, – всё ещё сквозь сон просила Анюта, – сходи, посмотри, а то она и впрямь в садик пойдет.

– Она замок не откроет, – противился я.

– Всё равно сходи, – Анюта натягивала одеяло на голову, прячась от утренних лучей солнца, нагло пробиравшихся сквозь неплотно завешенные шторы.

Ничего не оставалось делать, как вставать, идти в детскую и в очередной раз разъяснять Марусе, что по субботам детский сад не работает. Что у воспитателей тоже должен быть выходной. Что все нормальные дети ещё спят и дают поспать своим родителям.

– Ладно, – Маруся нехотя соглашалась с моими доводами, – спите себе дальше. Хоть до завтра. А завтра мы пойдем туда, куда ты обещал…

– А что я тебе обещал? – спросонья я не понимал, на что намекает Маруся.

– Ты уже не помнишь? – возмущённо восклицала Маруся.

– Цирк? Зоопарк? – я пытался припомнить данное обещание. – Кино?

– Нет, нет и нет…

– Сдаюсь! Я забыл… Хотя нет. Я вспомнил. Я обещал тебе, что мы пойдём в парк кататься на аттракционах…

Маруся облегчённо вздохнула.

– А маму мы с собой возьмём, – я вопросительно смотрел на дочь.

– Конечно, возьмем, – давала добро Маруся. – Как же без мамы?

***

Без мамы… Джилиан хоть и являлась мне матерью, но таковой по существу не была. Я рос в окружении постоянно меняющихся нянек. Рос сам по себе. Понемногу, день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Рос и злился. Злился на вездесущую и доставучую Джилиан, молчаливого и безвольного Фреда. Злился на судьбу, беспощадно преподнёсшую мне такой подарок. Зачем? Для чего? Почему именно я? Я постоянно изводил себя этими вопросами.

Где-то я читал, что душа после смерти ещё некоторое время витает на земле, стараясь завершить неоконченные дела. Неужели и у меня остались незавершённые дела, долги перед моими родными, знакомыми, перед самим собой. Но почему тогда я возродился в другом теле? В другой стране? Что за странная прихоть судьбы? Хотя в судьбу я не верил. Как иногда не верил своим воспоминаниям.

Но они не отпускали меня. Всплывали из памяти независимо от моих желаний, всплывали яркими огнями. Я помнил всё, до мельчайших подробностей. Запахи, звуки, ощущения. Если бы это был просто сон или больное воображение, то вряд ли бы они были настолько отчётливыми.

Я задавался вопросами, я искал на них ответы. И не найдя, обращался к Фреду и Джилиан.

Фред непонимающе смотрел на меня, отмалчивался или, в лучшем случае, отмахивался:

– Забей, старик, на эту ерунду!

Джилиан также не понимала, о чём идет речь, ссылаясь на буйную детскую фантазию. Но когда вопросы начали повторяться, насторожилась.

– Стен, ты не заболел? – трогала рукой лоб и, находя температуру нормальной, успокаивалась, а на мои вопросы отвечала сумбурно и непонятно.

– Душа? Может быть и есть? Одни говорят, что есть. Другие утверждают, что нет. Никто не может утверждать наверняка. Может ли душа переселиться в другого человека? Если душа существует, то вполне вероятно… Сны? Не знаю… Мне ничего не снится… Спроси у Фреда. Он тоже не знает. Тогда я ничем не могу тебе помочь. А кто может? Стен! Ты задаёшь слишком много вопросов. Лучше займись чем-нибудь. Поиграй, например. Порисуй. Или просто сходи на улицу. Ты слишком редко бываешь на свежем воздухе. Что тебе там делать? Ну я не знаю… Познакомься с другими детьми… Что? Они глупые? С чего ты взял? К примеру, дочь соседки миссис Арн хорошая девочка. Как её зовут? Не помню… А, вспомнила! Кажется, Милгрет. Что? Дурацкое имя? На тебя не угодишь… Что? Может ли человек прожить две жизни? Откуда ты это взял? По телевизору сказали? Знаешь, Стен, мне кажется, тебе нужно меньше нужно смотреть по телевизору ужастиков, – это был самый дельный совет, исходящий от неё, – и тогда ты не будешь донимать меня глупыми вопросами…