Проснуться

– А пошли к моим друзьям! Я уверена, тебе у них понравится, – предложила она. Я посмотрел в её глаза. В них сияли звёзды. Я захотел сказать ей, что люблю её:

– Нет, мне домой пора. Давай… Пока.

Я отпустил её, сделал пару шагов и неловко помахал ей. Кажется, я уже говорил, что её люблю.

– Пока, – она улыбнулась мне.

Я развернулся и быстро пошёл прочь. Я ещё не перешёл дорогу, но мне захотелось вернуться и обнять её. Я хотел объясниться пред ней. Сказать хоть что-то. Я развернулся, чтобы ещё раз взглянуть на неё, но её уже не было. Возможно, её никогда и не было. Я захотел побежать за ней, хотя я и не знал куда. Нет, это было бы глупо, я проиграл. Мне осталось только принять очередное поражение. Не помню, сколько я там стоял. Снег медленно падал на грязную землю. Интересно, стоит ли та картина, которую снежинки созерцают, падая с небес, того, чтобы лежать до весны, пока по тебе топчется кто ни попадя, а затем просто растаять и смешаться с грязью? Я слишком много думаю, причём не самые умные мысли.

Почему-то мне было спокойно. Я вернулся домой. Мне очень хотелось спать, но я пошёл в ванну, чтобы умыться. Там было зеркало. Из зеркала на меня смотрел самовлюблённый слизняк.

– Мой маленький шедевр, – сказал я. Проблема в том, что мне не нужен «мой маленький шедеврик». Мне нужно огромное шедеврище для всех. Мне нужно, чтобы каждая псина с разорванной пастью кричала, что я гений. Быть Царём Царей – так глупо и пошло, что даже звучит противно.

Я взял нож, подошёл ближе к зеркалу и попытался снять кожу со своего лица. Ну почему я оказался здесь? Я – шар света, летающий среди лучезарных замков посреди бесконечности. Я капитан Белого Корабля, который променял счастливые берега Сона-Нила, на призрачную надежду доплыть до Катурии. Я потомок сэра Джеффри Хайда, которого Боги лишили права упокоиться вместе с предками. Ну почему, почему я здесь?! Разве нет наказания больше, чем быть собой! И нет спасения. Это реальность засасывает тебя, как трясина, и никак не проснуться от этого грёбаного сна.

Мне так и не удалось снять эту рожу со своего черепа. Я просто разрезал себе щёку, и кровь залила мне шею. Было больно. Почему мне должно быть больно? Я перехватил нож и выбежал на улицу. Там ходили люди. Я стал орать на них:

– Эй, вы! Планета, алло! Тут один вопросик возник у человечка, он спрашивает: Какого хрена вы меня бросили?! Вы меня оставили одного! Это вы виноваты! А кто ещё? Чья это работа – социализировать человека, а? Как-то плоховато работают институты вашего общества!

Народ безмолвствовал.

– Ну, чего же вы тут ходите! Зачем вам язык, если вы молчите?! Ну скажите хоть слово!

Толпа не обращала на меня никакого внимания.

– Ну посмотрите! Эй, вы! Вы все уроды! Вы жалкие слабые придурки! Я ненавижу вас всех! Я вас презираю! Вы просто тупорылые куски мяса! Вы слабые, жалкие животные, не способные ни на что! Мне плевать на все ваши правила! Вся ваша мораль, придумана только для того, чтобы вы могли оправдывать своё жалкое существование! Ваши Боги – это плод общей шизофрении, это результат коллективного безумия жалких ничтожеств, которым нужен волшебный папочка, на которого можно переложить всю ответственность, просто оставаясь его подстилкой! Ваша культура – это бесконечное пережёвывания одних и тех же идей и образов, которые вы приправляете злободневным говном, в надежде, что вам отвалят либо денег, либо славы, а лучше и того и другого!

Никто даже не бросил на меня взгляд, всем было всё равно. Я схватил камень и с яростью бросил его в витрину. Стёкла блестящим дождём посыпались на снег. Я заорал, что есть мочи:

– ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ!!! Посмотрите на этого урода, который орёт посреди улицы и нарушает общее спокойствие. Вам что, даже это мало? Я оскорбил всё, что у вас есть! Чёрт возьми, я даже разбил сраную витрину! Ну что ещё мне сделать, что бы вы меня заметили? Что?!

Один из людей остановился и посмотрел на меня. Нам нём была модная красная толстовка из волчих шкур. Лицо у него было такое же, как и у меня, только нос сломан. Я посмотрел на него и зарыдал:

– Почему вы меня оставили? Пожалуйста, я хочу быть с вами. Я готов на всё! Я бы сунул ноги под идущий поезд, лишь бы лежать в одной канаве с другими калеками. Пожалуйста. Я сделаю, всё что угодно. Если хотите, я буду полным идиотом перед вами, чтобы вы могли смеяться надо мной. Если хотите, я могу быть вашим слугой, преданным как псина. Каждое ваше слово я превращу в Бога, и буду молиться ему. Я убью кого угодно, только не оставляйте меня, пожалуйста! Я на всё готов!

Незнакомец сказал мне:

– Ты жалок. Если ты так хочешь быть с калеками, так почему ты кричишь посреди улицы, а не бежишь к рельсам? Скажи мне, что ты сделал, чтобы быть с людьми? Что ты сделал, чтобы тебя любили? Ты ведь ничего не делаешь. Ты плачешься, кричишь, но сделать ты ничего не можешь. Чем ты пожертвовал ради любви? Ты хотя бы раз сделал кому-то добро?

– Да, я делал и не раз! Но, как видишь, особо мне это не помогло, – огрызнулся я.

– Потому что это надо делать постоянно. Думаешь, стоит сделать один маленький подвичек, чтобы прослыть героем? Запомни, твоё одиночество – это не наказание, это – грех.

В ярости я сжал зубы так сильно, что у меня из дёсен пошла кровь. Как он посмел мне это сказать? Это ублюдок ничего не понимает. Он ведь не я. Если так подумать, то что мне все эти люди? Разве у них есть такие мысли, как у меня? Я знаю, что я живой, я знаю, что я реальный. С чего вдруг я решил, что они такие же, как я? По сути, они не особо отличаются от деревьев, собак или машин. Люди – это физические тела в пространстве вокруг меня, не больше.

Я поднял осколок стекла. Он больно впился мне в руку. Я покрепче сжал нож и осколок, и с криком, со всей силой, забил их прямо себе в глаза. Затем я воткнул их себе в уши. Затем я вспорол себе живот, и наружу вывалился мой «богатый внутренний мир». Я поскользнулся и упал в лужу собственной крови. Барахтаясь в красном снегу, я прокричал:

– Ну, кто из нас самый умный, а? Я сбежал от вас, я освободился от этого грёбанного мироздания, а вам ещё придётся убрать мой труп!

Но никто мне не ответил. Я ничего не видел, ничего не слышал. Все ощущения меня покинули, осталось лишь чувство боли. Не помню, в какой момент боль исчезла, и ничего не осталось. Кажется, я не существовал целую вечность. Но вдруг, посреди пустоты раздалось:

– Эй, ты что, уснул?

Бессмысленные танцы

Из бессмысленности, абсурдности бытия ещё не следует бессмысленность человеческого существования

Альбер Камю

Мерсо сидел на перевёрнутой телеге и наблюдал за людьми. Толпа собралась на площади города, кто-то танцевал, кто-то пел, кто-то устал или уже не мог двигаться, и сидел за столами. Каждый из пришедших принёс всё съестное, что у него осталось, поэтому еды и вина было вдоволь.

«Чему они так радуются?» – думал Мерсо, смотря на музыкантов, которым было сложно играть, потому что их руки были в язвах; смотря на певцов, которые задыхались своим пением из-за бубонов на их шеях; смотря на танцоров, которые от усталости падали на землю, прямо на копошившихся у них под ногами крыс; на людей, которые смеялись за столами, время от времени захлёбываясь своей кровью.

«Как же это отвратительно, – думал Мерсо, – они едят за одним столом с умершими! Они танцуют с крысами! Зачем это! К чему пир во время чумы!»

Мерсо встал на телеге и в ярости закричал:

– Что вы делаете! У вас у всех умерли родные! Вы сами стоите перед лицом смерти, а продолжаете пьянствовать, танцевать и петь!

Толпа на секунду остановилась. Кому-то, наверное, даже стало не по себе от слов Мерсо. Кто-то за столом подавился своей кровью и кусочком курицы от этих слов и сполз под лавку, трапезничать с крысами.

– Но Мерсо, – сказал один из танцоров, – что ещё нам остаётся делать?

– Ну не танцевать же! – возопил Мерсо, – о Боги, Вальсингам, как ты можешь сейчас плясать с Лизой, когда ещё вчера ты рыдал у гроба своей матери!

Вальсингам улыбнулся:

– Ты, конечно, можешь упрекать меня, но знаешь, когда мама умирала, она сказала мне: «Будь счастлив, Вальсингам, даже когда всё плохо, будь счастлив. Если не ради себя, то ради своей старой матери». И если выполнять просьбу родной матери – это грех, ну что ж, тогда я сам пойду в преисподнюю.

– Но… Но, – не унимался Мерсо, – как можно просто сидеть и спокойно пить свою кровь пополам с вином?

– А что ты сделаешь? – сказал кто-то из толпы, – мы всё равно умрём. Лекарства нет.

– Тогда я найду его, – ответил Мерсо. Он спрыгнул с телеги и побежал по мёртвому городу. Парень пробегал мимо пустых домов, мимо толп крыс, которые доедали трупы, лежащие по сторонам улицы. Он добрался до дома алхимика. Это был, наверное, самый умный человек, которого знал Мерсо, только он мог помочь ему найти лекарство. Он забарабанил в дверь, крича:

– Риэ! Риэ!

Дверь открыл алхимик. Его старый кожаный фартук был в некоторых местах разъеден кислотой. От него воняло какими-то едкими снадобьями. На белом как молоко лице вырос огромный красный нарост, который неприятно пульсировал.

– Мерсо, я занят! Если хочешь поговорить с кем-то перед смертью, то иди на главную площадь. Там и Мари сидит, – раздражённо сказал алхимик.

– Послушай, я уверен, что ты пытаешься сделать лекарство, я хочу помочь тебе, Риэ. Я конечно не понимаю в алхимии, но думаю, помощник тебе не помешает. В любом случае, одна голова хорошо, а две лучше. Если хочешь, можешь даже проверять его на мне. Я готов на всё, лишь бы лекарство было готово, – серьёзно заявил Мерсо.

Риэ осмотрел парня с ног до головы, вздохнул и сказал:

– Заходи и не забудь дверь за собой закрыть, ещё не хватало, чтобы крысы сюда забежали.

Квартира алхимика была вся заставлена какими-то банками, стеллажами с книгами и реагентами, кусками каких-то животных и растений.

– Одевай повязку, – сказал Риэ, протягивая Мерсо проспиртованный кусок ткани, – будешь помогать мне при вскрытии, надеюсь, крови ты не боишься.

Мерсо кивнул, надел повязку, фартук и перчатки, и они направились в импровизированную операционную. На большом кухонном столе лежало тело женщины. На табуретке алхимик разложил все необходимые приборы.

– Ну, что ж, приступим, – сказал Риэ, встав над телом, и протянул руку, – скальпель.

Мерсо в ужасе перевёл взгляд с тела женщины на алхимика.

– Риэ, но… это же твоя жена, – пробормотал парень.

Риэ вздохнул и, сглотнув подходящий к горлу комок, сказал:

– Нет, Жаннетт умерла. Это – ещё свежее тело, которое мы можем вскрыть, и, возможно, это поможет нам сделать лекарство и спасти многих людей. Поэтому, пожалуйста, подай скальпель.

Мерсо кивнул и дал ему нужный инструмент. Через час вся «операционная» была забрызгана вонючей кровью. Риэ сложил в миски пульсирующие краснеющие куски плоти.

– Ладно, – тяжело дыша, сказал алхимик, – тащи это всё в лабораторию.

Мерсо унёс миски, Риэ ещё несколько секунд постоял над телом жены и, еле передвигая ногами, поплёлся в лабораторию. Алхимик рухнул в кресло перед столом, который был завален пробирками, реагентами, книгами и самыми разнообразными устройствами. Риэ достал какую-то заляпанную книжку и стал в ней что-то записывать. Затем он попытался встать, но ноги у него подкосились, и он упал обратно в кресло.

– Чёрт! Ладно, Мерсо, похоже, сегодня ты станешь алхимиком, – через боль улыбнулся Риэ, – слушай меня внимательно и выполняй всё в точности, как я скажу.

Парень кивнул. Риэ вздохнул и стал объяснять Мерсо, что делать:

– Положи кусок плоти вон туда. Залей его жидкостью из той банки. Да не этой! Вон той, в которой глаза плавают. Глаза на плоть попали? Ну достань их щипцами. Аккуратнее! Оно же лопнуть может! Фу, ну теперь вытирай это. Ладно, проехали. Достань ту коробку с верхней полки. Да, на которой написано «адский камень». Отлично, теперь достань оттуда один камушек, но только щипцами! Он тебе руку прожжёт, а что ещё хуже, прожжёт мне ковёр. Ну, взял? Хорошо, а теперь медленно опусти его вон в ту пробирку с зелёной жидкостью. Медленно, я сказал! Тебе, что жить надоело! Потерпи, нам и так недолго осталось…

Они провозились так до самого вечера. Мерсо выжег себе всю слизистую носа. Какой-то реагент попал ему на руку и прожёг её до кости, но он продолжал работать. Риэ всё время делал пометки о ходе экспериментов, пока у него не осталось сил даже на то, чтобы писать.

– Мерсо, – сказал он, – возьми этот дневник и спрячь в мой сундучок.

Мерсо тут же выполнил приказ. За всё время он даже и не взглянул на алхимика. Парень посмотрел на него и ужаснулся.

– Чего ты на меня так уставился? – спросил Риэ. Мерсо молча поднёс зеркало к лицу алхимика. Нарост на лице Риэ стал почти что такого же размера, как его голова. Он пульсировал, издавая омерзительный звук, и из него медленно вытекал гной.

– Чёрт! Ну, как ты говорил, Мерсо? Одна голова хорошо, а две лучше!– болезненно улыбнулся Риэ.

Мерсо немного приободрил настрой алхимика.

– Будь другом, перетащи меня на кровать, – попросил Риэ. Мерсо еле как уложил умирающего и сказал:

– Ну, что Риэ, мы сделали? Лекарство готово?

Алхимик тяжело вздохнул:

– Нет, чтобы завершить лекарство, нам нужен философский камень. Без него всё бесполезно.

– Так давай сделаем его! – взволновано сказал Мерсо.

– Для этого нужно оборудование явно получше моего, да и времени у нас уже нет, – ответил алхимик, сквозь кровавый кашель.

– Но не может же быть, что ни у кого в городе нету философского камня! Наверняка, он есть в сокровищнице графа! – Мерсо, обрадованный своей идей, уже хотел бежать в замок, но Риэ его остановил:

– Перед смертью граф раздал все свои сокровища. Если бы у него был алхимический камень, то я бы его точно забрал.

Мерсо схватил Риэ за грудки и заорал:

– Тогда зачем это всё было!? Зачем!?

– Я сделал немало записей о болезни. Возможно, это поможет другим врачам и алхимикам побороть её, – спокойно ответил Риэ.

– Но тебе то, что с этого? Ты всё равно умрёшь, Риэ! – нижняя губа Мерсо задрожала, а на глазах выступили слёзы.

– Я бы в любом случае умер, – ответил Риэ, – а так я могу утешить себя тем, что мои исследования кому-то помогут.

Мерсо упал на пол и заплакал. Риэ грустно улыбнулся:

– Я с самого начала знал, что у нас ничего не выйдет. Прости Мерсо, наверное, я просто не хотел умирать в одиночестве.

Парень утёр слёзы, встал и сурово спросил:

– У тебя есть лопата?

– Да, но зачем она тебе? – слабо пробормотал умирающий Риэ.

– Я тебя живём закопаю! – угрожающе заявил парень.

– Дурак, что ли? – непонимающе ответил Риэ.

Они секунду промолчали, а потом оба разразились смехом.

– Если серьёзно, я хочу похоронить тебя и Жанетт, – сказал Мерсо.

– Но зачем? Мне это не нужно, я умру, – недоумевал Риэ.

– Просто, я так хочу, – пожал плечами парень.

– Она за тем стеллажом, – сказал Риэ, слабым голосом.

– За тем, где стоит банка со стрёмной жабой? – уточнил Мерсо.

– Вообще-то, это замаринованная голова моей материи! – возмутился алхимик.

– Что! – парень выпучил от удивления глаза.

– Ладно, шучу, это правда дохлая жаба, – ухмыльнулся Риэ.

Мерсо достал лопату и вернулся алхимику. Риэ водил по комнате невидящим взглядом.

– Знаешь, – пробормотал он в предсмертном бреду, – Жанетт как-то раз сказала мне, что она хотела бы, чтобы мы умерли в один день. Я сказал ей, что это как-то очень сентиментально. Да уж, я всё-таки я был прав, дорогая. Хреновая это была идея.

Риэ улыбнулся, закрыл глаза и умер. Мерсо похоронил его и Жанетт на заднем дворе. Еле перебирая ногами, он добрёл до городской площади. Она была завалена трупами. Теперь здесь пировали только крысы. Их писк перебивала печальный звук флейты. В центре площади, на тонком инструменте играла девушка. Мерсо бросало то в жар, то в холод. Он почти не чувствовал пальцев. Парень отхаркнул большой сгусток крови и подошёл к девушке. На её бледном лице синели вздувшиеся вены, половина волос выпала, а на руках были язвы. Она улыбнулась Мерсо.

– Мари, я давно хотел тебе это подарить. Наверное, это пустяк, но всё же… – парень робко достал брошку с красивой серебряной розой.

– Какая прелесть! Спасибо, – Мари прицепила брошку к своему грязному платью.

– Может, потанцуем, – предложил парень и протянул ей руку. Мари поднялась и обхватила его за плечи. Мерсо взял её за талию.

– Я думала, ты не решишься, – сказала Мари.

– Могла бы сама меня позвать, – ответил Мерсо.

Она поцеловала его. Они закружились в танце, а крысы, как зачарованные, наблюдали за ними.

Прекрасно ли?

– Ну, что ты молчишь?

Я развалился на кровати, уставившись в пустоту. Передо мной стоял огр со сломанным носом в модной красной толстовке из волчих шкур.

– Слышь, я с тобой говорю, мудак, – в очередной раз раздался зычный голос огра.

Голова сама собой клонилась вниз. Меня вырубало. Я только что проснулся. Спал я не очень, хотя лёг сразу, как только пришёл домой, даже умываться не стал. Он разбудил меня своими криками буквально пару минут назад. Он со мной хотел о чём-то поговорить, но я прослушал. Чёрт, как же спать хочется! Я зевнул. Было приятно.

– Ты охренел! Ты с Ней в клуб ходил! Я всё знаю, мне рассказали! Тебе не жить, ублюдок1 Я тебя закопаю! – огр разозлился, его лицо приблизилось слишком близко к моему. Голова побаливала.

– Зачем? Не обижайте меня, – промямлил я.

– Обижать! – его глаза налились кровью, – я тебя убью! Сука, я тебя зарежу!

Он выхватил нож и набросился на меня. Я пнул его в грудь, он упал и ударился головой об край стола. Я встал и поднял нож. Он, держась рукой за голову, из которой капала кровь, испуганно смотрел на меня.

– Эй, чувак, ты чего.

Я попытался воткнуть нож ему в шею, но он прикрылся рукой и лезвие вошло в его плоть до кости. Кровь прыснула ему на лицо, смешиваясь со слезами и соплями.

– Ты чего? Не надо! Прости, прости меня! Пожалуйста, не надо! Не надо! – он рыдал, пытаясь отползти. Я вытащил из его руки нож и набросился на него. Я прижал его лицо к полу коленом и прорычал ему в лицо, добавляя вес словам ударами ножа:

– На кого ты посмел поднять руку, а? Ты всего лишь второстепенный персонаж! Я здесь главный герой! Я пишу эту книгу! Я наблюдаю бытие, а не ты. Существует лишь то, во что ты веришь. А здесь могу верить только я! Ты всего лишь картонный персонаж, на которого всем плевать!

Когда он прекратил всхлипывать, я оставил его. Кровавая лужа расплывалась по полу. Я перетащил его в ванную. Я включил тёплую воду, чтобы кровь не забила водосток. Потом я убрал лужу от него. Затем я достал нож поострее. Я начал надрезать кожу над грудиной, а затем расширял разрез вниз, стараясь не пробить вместе с кожей кишечник. После того как я разрезал живот, я нашёл у него внутри пищевод и перетянул его ниткой, чтобы содержимое кишок не вывалилось на меня. После вытягивания кишок из тела, я понял, что я забыл принести посуду, чтобы сложить органы. Я положи кишки в тазик и принёс кастрюли с кухни. Затем я продлил разрез до шеи. К сожалению, у меня не оказалось ножовки, поэтому пришлось рассекать межреберные мышцы и ломать ребра по отдельности. Я разрезал шею и вытянул трахею в грудную полость, а потом с лёгкостью вытащил лёгкие и сердце…

Я оглядел ванную. Органы были аккуратно разложены по контейнерам. Парень лежал в ванне, почему-то сейчас его бледное лицо казалось мне красивее, чем раньше. Остекленевшие глаза смотрели на меня, вот их смерть сделал только хуже. К сожалению, я плохо обескровил тело, поэтому стены ванны были заляпаны красными пятнами, хотя мне даже нравилось, выглядело довольно эстетично. Я немного устал. Голова кружилась, и хотелось спать.

Я вышел на балкон, подышать свежим воздухом. Холодный ветер бил мне в лицо. Я облегчённо выдохнул. Я с удовольствием посмотрел, как на фоне чёрного неба растворяются клубы пара от моего дыхания. Кровь медленно капала с моих рук на пол. Я взял нож в обе руки и подставил к своей шее. Я хотел со всей силой бросить на перила, чтобы помочь себе зарезаться. Но меня охватил животный страх, руки неприятно задрожали, и я опустил нож. На угольном небосводе сияла одна звезда. Мне казалось, что она смотрит на меня.

– Чего тебе надо? – спросил я

Звезда молчала. Ну что ей от меня нужно? Не просто так она вышла на небо? Она светила мне прямо в морду. Я заметил что-то осуждающее в её взгляде.

– Ну чего ты? Ты думаешь, я сам этого хотел?! Не тебе меня судить! Где ты была до этого? Вам всем на меня насрать, но стоит мне хоть где-то обосраться, так вы полезете ко мне из каждой щели, чтобы поглумиться. Когда я шёл по холодным улицам и в надежде смотрел в дёготь неба, где ты была, а? Где?! – крикнул я звезде.

Я в ярости бросил нож в звезду, но он бы ни за что не долетел. Все мои потуги как-то навредить ей были бессмысленны, поэтому я стал просто орать от бессилия.

Я смотрел на прекрасную звезду, а она смотрела на меня. Считала ли она меня прекрасным? Навряд ли. Но не потому, что я омерзителен, а потому, что у звезды нету своего мнения. Всё же человек есть мера всех вещей. Наверное, я бы кричал на неё вечно, если бы меня не отвлёк чей-то голос:

– Ну, что ты молчишь?

Легенда со дна

Ик стоял перед каменной стеной. Он вытащил наконечники копий и забил их в те же самые расщелины между камнями, что и всегда. Юноша поставил ноги на уступы, которые выделялись на фоне камней, потому что на них отпечатались следы ног сотен людей, которые начинали здесь свой подъём. Ик полез наверх, снова, как он начинал лезть бесчисленное множество раз, как бесчисленное множество его собратьев до него начинали здесь свой подъём. Все мысли ушли на задний план. Он сосредоточился на дыхании. Вдох, выдох. Надо беречь силы, впереди невероятно долгий подъём. В начале пути он мог позволить себе немного невнимательности, он так хорошо помнил эту часть подъёма, что, если бы его пробудили от глубокого сна, он смог бы по памяти перечислить каждый уступчик, каждую трещинку тут. Ик поднял взгляд и где-то там далеко-далеко, наверху, он увидел свою цель, мечту, которая манила его с тех самых пор, как он себя помнил. Свет, выход из Ямы, который обещал ему новый удивительный мир.

Вдруг он заметил что-то периферическим зрением. Он оглянулся и увидел пролетающую мимо фигуру. Он мотал головой во все стороны, чтобы разглядеть её. Это было девушка с белоснежными крыльями. Она парила над ним, довольно далеко, чтобы он смог её лучше осмотреть. Ик уже не раз видел её. Она часто следила за его подъёмами. «Что ей от меня нужно?» – в очередной раз он задал себе этот вопрос, и в очередной раз не нашёл на него ответа. Ик был слишком занят мыслями о незнакомке, поэтому не заметил, как забил свой наконечник копья слишком близко к норе, неприметно расположившейся между камней. Из неё вылезла огромная сколопендра и укусила Ика. Он издал крик и, не удержавшись, полетел вниз, а ему вслед смотрела девушка с белоснежными крыльями.

Падение смягчил мох. Он потёр ушибы, бросил разочарованный взгляд на далёкий свет наверху, и тяжело поднялся. Дно Ямы было покрыто сероватым мхом. Тут царила тьма, которую разбавляли светящиеся грибы и редкие лучи света, которые всё же достигали дна. Ик вздохнул и поплёлся к своей «Колыбели».

– Убьёшься так, – раздался за его спиной знакомый голос. Ик оглянулся и увидел сидящего на камне старика Ёза. Из всех обитателей дна, он был тут дольше всех. Он был тут так давно, что мох уже стал обильно расти на его коже, поэтому он сливался с общим пейзажем.

– Да это всё эти проклятые сколопендры, – пожаловался Ик, – клянусь, однажды я разрушу все гнёзда этих уродливых тварей! Почему они вообще меня кусают?

– Потому что они считают тебя уродливой тварью, которая хочет сломать их гнёзда, – ответил Ёз, пожёвывая недавно пойманную ящерицу, – оставил бы ты это занятие. Клянусь, однажды ты так окажешься в Дыре.

– Ни за что! Если бы не эта паршивая сколопендра, я бы выбрался из Ямы. Я уверен, в следующий раз я точно смогу выбраться отсюда! – гордо заявил Ик.

– Ты мне это уже в тысячный раз говоришь, малец. Годы идут, а ты всё ещё здесь, на дне, со стариком Ёзом, – заметил собеседник, и откусил ящерке хвостик.

– Вот увидишь! Я выберусь из Ямы, встану на краю, и буду кричать с вершины, что я был прав! Вот увидишь! – крикнул Ик и раздражённо пошёл к «Колыбели».

– Да постой ты! Я тебе ящерицу хотел дать! – попытался его окликнуть старик, но Ик его уже не слушал.

Парень прошёл между парочкой холмов, которые выбивались из ландшафта дна.

«Чёрт, как же быстро мох растёт» – подумал Ик. Он содрал мох с холмов, и те показали свою истинную сущность. Это были «Колыбели» – большие сферы из блестящего золотистого металла, украшенные какими-то рунами и знаками солнца. Они были тёплые на ощупь и издавали тихий мерный гул. Ик проверил камни, которые он подложил под огромные капсулы, чтобы они не укатились вниз, по наклонённому наподобие воронки дну, похлопал по ним и тихо сказал: