скачать книгу бесплатно
– Ясно то, что твоя мать, по-видимому, тоже считает некоторые траты совершенно напрасными и ненужными. Ну и, вероятно, также не хочет этого ребёнка, – сейчас время обеда, и, сидя за кухонным столом, женщина напротив меня уже закончила со своим творогом, обнаружившимся в моём холодильнике наряду с фруктами и молоком, которыми она и пожелала перекусить, но мне более и кусок в горло не лезет. И таким образом я пристраиваю вилку на край своей тарелки с овощным салатом, не съеденным даже наполовину, а так, лишь измученным нервным перемещением ингредиентов по поверхности столовым прибором. Не стоило и пытаться. Затевать всё это…
Что, по-моему, будет дальше? Мы сядем смотреть какой-нибудь фильм или телевизионное шоу, и такое времяпрепровождение плавно перетечёт в вечер и ужин, как будто мы по-прежнему семья. Влюблённые и женатые люди, возвращающиеся домой после работы или просто проводящие таким образом свои заслуженные выходные, а в процессе мне вдруг удастся получить адекватные ответы и вызвать биологическую мать своего ребёнка на серьёзный разговор? Да ну, чушь несусветная. Некоторые страницы книги под названием «Оливия Браун» так и останутся недоступны для моего понимания, сколько бы раз я не пытался разобраться во всех хитросплетениях сюжета. Нужно ли мне это вообще? Задавать вопросы с целью узнать, будут ли в жизни малыша два комплекта бабушек и дедушек или только один? И что насчёт семейного совета? Смогу ли я удержать Оливию вдали от него? Выходит, этого я хочу? Защитить её и принять весь огонь на себя, чтобы у неё даже не было возможности сказать нечто такое, что способно выставить всё в негативном свете?
– Она и меня не хотела.
– Ты бредишь, – Мэриан, как мне кажется, подлинно и искренне испугалась за свою дочь, когда я приехал к ним, чтобы выяснить, где та находится, и на притворство это совершенно не походило, – готов поспорить, в тот день она подумала, что я могу тебе что-то сделать, – а я мог? Или я тоже был напуган тем, что может сделать новый Дерек, который мне ещё ужасно мало знаком?
– Что-то плохое?
– Да, – отвечаю я ей, но больше столу и тарелке, будто в них содержится всё, что мне так необходимо знать, и если всмотреться, то разум очистится, прояснится и наполнится неведомым до того знанием.
– А ты на это способен?
– Я думал, что да. Так велико было желание, чтобы ты… Чтобы ты пожалела. Но это всё неправда. Даже если тебе не жаль, я не могу, – мой взгляд не отрывается от левой руки, на которой нет никаких украшений, ведь единственное кольцо, когда-то занимавшее на ней полагающееся ему место на безымянном пальце, теперь спрятано где-то в недрах моей тумбочки. С тех самых пор, как Оливия просто оставила его на столе в адвокатской конторе прежде, чем ушла. А мне всё ещё непривычно. Непривычно не видеть блеск, окружающий тонкую фалангу, и созерцать лишь пустоту.
– Это потому, что я… ну… Просто не сейчас, да?
– Нет, не сейчас значит не сейчас. Но я говорю про «никогда». Я никогда не смогу, – пусть она даже не в состоянии назвать вещи своими именами и не желает ничего иного, кроме того, чтобы всё как можно скорее подошло к концу, а это лишь вопрос времени, я и после его наступления никак ей не наврежу. Рука просто не поднимется. Ни сегодня, ни через четыре месяца, ни позже.
– И, тем не менее, это та мысль, на которой я иногда себя ловлю. Ей не было и девятнадцати, когда у неё появилась я, и… Не знаю, порой мне кажется, что она жалеет о лучших годах своей жизни, потраченных непонятно на что.
– Непонятно на что? – как она только может так думать? Откуда и когда это взялось? Таков побочный эффект глобальной и резкой перестройки организма в ходе беременности? Виноваты гормоны и всё такое прочее? Из них и происходят отравляющие разум думы? Ты не хочешь вынашивать ребёнка, жить под их колоссальным прессингом, чувствовать себя словно в неволе, но не можешь совладать с тем, что выше и сильнее тебя, так что оказываешься там, где были до тебя миллионы женщин, и где столько же будут после.
– Быть домохозяйкой это вряд ли предел мечтаний, Картер. Добровольно и сознательно ни одна адекватная женщина в такие рамки себя не загонит.
– И поэтому ты решила, что и в двадцать три становиться матерью непозволительно рано? Потому что ты гарантированно что-то да упустишь и, вдруг никогда не наверстав, будешь несчастна? Пусть Мэриан так и не собралась в университет и не состоялась никак иначе, это не значит, что она недовольна своей жизнью, а ты неизбежно повторишь её судьбу. Всё можно совмещать.
– Тебе так только кажется. Но на деле ты в первую очередь будешь думать уже о том, как каждый следующий твой шаг скажется на том, кто спит в кроватке, и всё. Не будет больше ни веселья всю ночь напролёт, ни спонтанных поездок в другие страны, ни развлечений, которые подходят именно тебе, а не призваны скрасить детский досуг. Вот увидишь, – ладно, я признаю, что при малейшей возможности мы могли сорваться с места, купить билеты и полететь в Европу или ещё куда-нибудь и ввиду моей профессии посещали немало вечеринок, а с ребёнком об этом точно придётся забыть, по крайней мере, до тех пор, пока он не подрастёт, но я не думаю, что всё будет настолько чудовищно.
– Ты, кажется, долго обо всём этом думала. Но вот только твоё мышление ограничено и узко
Если она намекает мне на то, что я и сам пожалею и в скором времени разочаруюсь в отцовстве, в новых обязанностях, что на меня свалятся, и в том, как всё это отразится на моей рутинной и отлаженной жизни, превратив её в сумасшествие и хаос, то данное мнение абсолютно ошибочно. Легко, разумеется, не будет, но вряд ли я останусь полностью один, а с поддержкой мне всё по плечу.
– А что думаешь ты?
– Думаю, что моя мать хочет увидеть тебя. Или, по крайней мере, чтобы мы посвятили её в свои дальнейшие планы.
– Мы? Но я же не…
– Пожалуйста, Оливия. Пожалуйста, не вынуждай меня говорить им правду прямо сейчас, – импульсивно, неожиданно и мгновенно моя правая ладонь в накрывающем движении сжимает тёплую левую руку, и та ощущается как-то неправильно и скверно из-за отсутствия золотого символа любви, верности, счастья, брака и надежд. Но она всё равно знакомая в каждой косточке, вене и кожной складке, и я сам не верю, до чего низко пал с этим своим грустно-умоляющим тоном. И что так легко и беззаботно прикоснулся к ней, но ничего с этим не делаю и лишь думаю, что в случае отказа идти на компромисс непременно умру. Не физически, но ментально… снова. Пожалуйста… пожалуйста, дай мне время. Вот только в нём ли всё дело? Всегда есть что-то большее. Соответствующая нужда засела во мне настолько глубоко, что я уже не представляю, как это, не чувствовать её. Отрицать бесполезно. Эта зависимость… Она, вероятно, сломает меня.
– Это так важно для тебя? – этого не объяснить, но куда-то внутрь меня проникает смягчившийся взгляд, я бы сказал, что он почти ласковый, добрый и неравнодушный, и в сочетании с принятием моего прикосновения всё это напоминает мне о том, как на меня смотрели раньше. Всё было практически как сейчас… Но всё же иначе, и с тем ничто не сравнится. Со счастьем, оставшимся лишь в воспоминаниях, но за которое я по-прежнему держусь и цепляюсь. Тогда на меня из зеркала смотрел совсем другой человек. Его глаза блестели.
– Я пока ещё не готов, – и, возможно, никогда не буду… Не буду готов отпустить её. И мечты, желания и потребности. – И, пожалуйста, давай запишемся на родительские курсы. Тебе это, разумеется, не нужно, но чтобы я имел хотя бы некоторое представление, что делать, мне стоит…
– Мне рекомендовали одни с хорошими отзывами. Где-то дома у меня есть брошюра. Я найду её и обо всём договорюсь.
***
– Где ты был? Я звонила целых восемнадцать раз и в профессиональном смысле готова тебя убить. Ты что, как сквозь землю провалился?
– Нет, всего лишь выключил звук.
– А что с домашним телефоном?
– Его я просто отсоединил.
– Как удобно. Жаль, что я не могу поступить точно также, – я непроизвольно представляю, как Виктория, мой агент, даже сейчас, уже после официального окончания рабочего дня всё перекладывает и перекладывает бумаги или папки на своём столе или определяет ненужное в мусорную корзину, или делает что-нибудь ещё, что нельзя отложить до завтра. Например, задерживается на работе из-за меня, и на мгновение мне даже становится совестно, что она не со своим женихом, но, в конце концов, это было её решением, ведь уделить мне несколько минут она могла бы и дома. Я тут не причём. – Но раз уж ты соизволил перезвонить, то нам надо поговорить. О том, как бы всё это уладить. Ты ведь ненавидишь подобный шум. Может, мы…
– Нет.
– Что нет? Я же ещё ничего не сказала.
– Никаких заявлений для прессы не будет. И никаких комментариев по случаю тоже. Ты ведь это собиралась предложить?
– Дерек.
– В своё время, когда-то мы договаривались, что никто из нас двоих никогда не будет говорить о наших отношениях, отвечать на вопросы про них и распространяться на тему личной жизни, и даже теперь я не вижу ни одной уважительной причины всё это пересматривать, так что всё остаётся в силе. Я по-прежнему хочу хоть что-то контролировать.
– А что в это самое время делать мне?
– Набраться терпения и не реагировать. Рано или поздно ракурс переместится на кого-нибудь другого, и про нас все забудут. Мы станем уже устаревшей темой. Но мне нужен телохранитель.
– Телохранитель? Это что-то новое. Ты что, не уверен в собственной безопасности?
– Это не для меня. Необходимо, чтобы кто-нибудь присматривал за ней, не отставал от неё ни на шаг, когда она не со мной, и был на посту с утра до вечера каждый день. Но желательно так, чтобы она ничего не замечала.
– Ты хоть представляешь, сколько это будет стоить?
– Я заплачу любые деньги. Главное, чтобы в случае чего этот человек успел среагировать и при необходимости защитить её от опасного внимания.
– Не возражаешь, если я поручу это Саре?
– Мне всё равно, кто этим займётся. Это просто должно быть сделано как можно скорее, но качественно. Больше меня ничего не волнует. В конце месяца мы уезжаем на выездные игры, и меня не будет целую неделю. Даже если до той поры всё поутихнет, так мне будет спокойнее.
– Ладно, я всё сделаю, но ты странный, – я и сам начинаю думать подобным образом, ведь все слова об охране и наблюдении пришли мне в голову буквально только что, и ранее ничего из этого я вообще не рассматривал. А теперь уже раздаю срочные распоряжения, будто какой-то сумасшедший параноик, но ещё более непонятным я стану выглядеть, если их отменю, так что пусть уж всё остаётся как есть, – не проще ли попросить о помощи кого-то близкого? Например, её маму, раз с Кимберли всё сложно, или же свою сестру?
– Нет, не проще. Речь не об однократной совместной прогулке, а о…
– Слежке?
– Это звучит ужасно.
– Но по сути это и будет ею являться. Я только хочу понять.
– Что?
– Для кого эти меры в большей степени? Просто во избежание вот такой утечки личной информации я думаю, ты бы поставил меня в известность о том, что происходит, но раз ты этого не сделал, то я делаю вывод, что ты сам узнал лишь сравнительно недавно. Так кто в таком случае для тебя в приоритете? Бывшая женщина или общий ребёнок?
– Просто найми телохранителя, и это всё. А сейчас извини, но я должен ответить на звонок по второй линии, – на звонок Лив, уехавшей лишь полчаса назад, и с которой я взял обещание хотя бы написать мне сообщение сразу по приезду. Может, вообще не стоило отпускать её одну и позволять ей возвращаться домой за рулём собственной машины, пусть она и приехала на ней ко мне, но это железно крайний раз. Немного доверия не смертельно.
– У тебя уже занято, я смотрю, – а может, оно наоборот развращает и портит человека. И это вместо благодарности за то, что мы провели день, как взрослые и цивилизованные люди, даже поужинав вместе доставленной на дом едой, той, которой, между прочим, она хотела, и после выпив чай с печеньем? Злая и одержимая ревность, передающаяся даже на расстоянии и посредством лишь голоса в трубке? Но я воздерживаюсь от ссоры и отказываюсь её провоцировать.
– Нужно было решить парочку вопросов.
– И каких же?
– Да так, ничего особенного.
– Ты звонил ей?
– Опять ты начинаешь. Я же сказал, что у меня с ней ничего не было. Мы с Брук просто друзья. Хотя тебе этого не понять. Ты ведь ни с кем так не близка.
– А что не будет, не сказал.
– Ты этого хочешь? – скажи «да». Пожалуйста, скажи мне «да»…
– Да мне без разницы. Я просто делаю то, что ты велел. Даю тебе знать, что нахожусь дома, – ну да, как же, без разницы ей. То, что мы в чём-то не признаёмся или закрываем глаза на некоторые вещи, вовсе не означает, что мы этого не видим и не чувствуем. Впрочем, что толку спорить? Надеюсь, однажды она просто услышит меня, прочтёт между строк или обратит первостепенное внимание на поступки, и нелепая необходимость оправдываться ни за что исчезнет сама собой. Не хочу, чтобы за каждым шагом вперёд следовали два назад. Но боюсь, что на самом деле так будет всегда.
Глава 10
– Ты сказал тогда всё правильно. Насчёт Дениз и всего остального.
– Да мне без разницы, Митч. Это твоя жизнь, не моя. Делай с ней, что хочешь, – будто не слыша того, что смутно напоминает извинения, я заправляю в чёрные брюки белоснежную рубашку и застёгиваю её на все пуговицы до самого верха, не обращая должного внимания на друга, потому что теперь мне решительно не до него. Волосы всё ещё слегка влажные после тренировки и душа, но наверняка подсохнут, пока я заезжаю за Оливией и добираюсь до ресторана, а в остальном для встречи с родителями я выгляжу вполне презентабельно и внешне хорошо. Так с виду и не скажешь, что при одной только мысли об этом дурацком ужине-допросе душа от беспокойства то и дело проваливается куда-то вниз и уходит прямо в пятки.
Я позволил себе высказаться про измены и супружескую неверность, кажется, вечность назад, хотя на самом деле не прошло и двух недель, но с тех пор утекло столько воды, что я уже фактически забыл о том дне, а его практически сразу же затмили более важные вещи. Беременность бывшей жены, то, что её фото теперь повсюду, все эти слухи, прекратившие циркулировать лишь незначительно, и предложение моего агента выступить с заявлением, которое я решительно отклонил, потому что не собираюсь удовлетворять посторонний праздный интерес и потакать чужому любопытству, тем самым провоцируя его новые витки. И наконец сегодняшний ужин, который я, поверьте, проигнорировал бы, если бы только мог. Но ничего у меня не выйдет. Рано или поздно нам придётся давать ответы, так что лучше сорвать этот пластырь ко всем чертям. Теперь, надеюсь, ясно, почему мне не до примирений, как таковых?
– Но мне не по себе от всей этой ситуации между нами. Прости меня, ладно? Я не должен был говорить то, что тогда сказал. Это было низко, особенно учитывая…
– Забыли, хорошо? Что было, то было. Я вообще об этом не думаю, – пожимаю плечами я, через отражение в зеркале смотря на Митчелла, просовывающего руки в обычную майку с короткими рукавами в дополнение к уже надетым серым шортам, и говоря «пока» Полу и Сэму, как раз закончившими со сборами и покидающими раздевалку, – и ты наверняка наслышан, почему.
– Значит, это правда? Слухи не врут? Ты станешь отцом?
– Да, таков план. Если ничего не произойдёт.
– А что может произойти? – появляясь из зоны душевых, спрашивает Тимоти, присоединяясь к начатому без него разговору, но я лишь удручённо качаю головой, наблюдая за другом, потихоньку возвращающимся в строй и сегодня впервые за продолжительное время принявшим участие в общей тренировке:
– Надеюсь, что ничего, – ни к чему посвящать их в унылую предысторию всех тех событий, которые сейчас разворачиваются почти на их глазах. Это более не имеет смысла. Всё будет лишь пустой тратой времени. Настоящее значительнее прошлого. – Просто всякое бывает.
– Это точно. В наше время медицина шагнула далеко вперёд, но, тем не менее, периодически женщины продолжают умирать при родах. На практике никогда нет никаких гарантий. Дэвиду сейчас два, но у Дениз в случае с ним чуть не прекратились схватки. Он мог задохнуться. Ну а в первый раз, с Джейми мы так и вовсе тряслись буквально из-за всего, несмотря на теоретические знания о грядущем. А сколько всего ещё может произойти.
– Думай, что говоришь, Митчелл, – вмешивается Тимоти, и в его голосе слышна поистине сильная злоба и грубый упрёк, будто я не могу вступиться сам за себя, и мне однозначно нужна дружеская опека. Но я в странном ступоре, так что, возможно, она не повредит.
– А что я такого сказал?
– Просто замолчи. Дерек, постой. Вот видишь, что ты наделал.
– А в чём дело?
– Да в том, что он любит её, идиот ты несчастный. Дерек.
– Мне пора, – схватив пиджак, я оставляю их перепалку и ругательства Тимоти, порицающего и осуждающего Митчелла за его страшно-неуместную сейчас недальновидность, далеко позади, но слова, что мне не повезло успеть услышать, так и крутятся в моей голове. Женщины продолжают умирать… Что будет со мной, если моя вдруг повторит судьбу всех этих несчастных матерей, даже не увидевших своего ребёнка или и вовсе ушедших в вечность вместе с ним?
***
– Ты всё ещё выглядишь как-то странно. Я бы сказала, испуганным и встревоженным. Уверен, что нам этого не избежать?
Я остановил свой внедорожник на парковке у итальянского ресторана, в котором мои родители и забронировали столик на сегодняшний вечер и уже наверняка находятся внутри, и мне понятно, отчего Оливия, сидящая на переднем пассажирском сидении, полагает, что я такой взвинченный из-за них, но на самом деле это далеко не всё. Моё напряжение вызвано ещё и тем, что наговорил Митчелл, и как отреагировал на его высказывания Тимоти, а она… Она такая молодая и обворожительная, и красивая. И вопреки всем словам о деньгах и полностью обусловленных и абсолютно ненужных тратах это платье глубокого синего цвета с рукавами длиной три четверти, обозначенной чёрным поясом завышенной талией, небольшим, но сексуальным декольте и струящейся нижней частью с драпировками явно приобретено специально. Оно точно сугубо для беременных, пусть я и обошёлся без комментирования данного факта, когда Оливия только забралась в машину, и мне даже всё равно на высоченные чёрные каблуки на женских ногах. Я просто… Если вдруг её не станет…
– Ты, однако, наблюдательна. Но нам уже пора. Моя мама…
– …не любит долго ждать.
– Да, точно, – я невольно улыбаюсь, глядя прямо перед собой, нисколько не удивлённый тем, что наши мысли совпадают, и даже вроде как обрадованный, что это по-прежнему так и не претерпело никаких изменений, – но ты не спеши. Я помогу тебе выйти.
Вытащив ключи из замка зажигания, я выбираюсь наружу и, обогнув машину, внимательно наблюдаю за Оливией, ставящей правую ногу на подножку, а левой касающейся асфальта прежде, чем обе туфли оказываются на твёрдой поверхности. Я не должен был, но, желая в случае чего поддержать, где-то посреди всего этого моя правая рука прикоснулась к левому локтю едва уловимым жестом, но вот теперь Оливия почти в моих объятиях. Это больно, практически так же сильно, как не чувствовать её так близко, но я вынуждаю себя отступить, потому что думаю, что она сама в любой момент может потребовать у меня расстояния и дистанции. Пусть пока взаимно и смотрит в мои глаза. А я совсем не хочу этого слышать. И неизбежно расстраиваться тоже.
– Ну, идём? – спрашивает Оливия, вроде бы излучая странную неуверенность и выглядя подобно мне, желающему всё это если и не отменить, то, по крайней мере, надолго отсрочить. Её взгляд скользит по направлению к входным дверям, изучая элитное заведение, в котором нам случалось бывать и прежде и при этом прекрасно проводить в нём время, но сейчас она отчётливо понимает, что сегодня этого не повторится, и это нас объединяет что ли… Опять-таки сближает. Как я не борюсь с этим и собой ради её относительного уюта, всё равно то и дело натыкаюсь на желание быть рядом. Стоит нам только оказаться вдвоём, всё неизбежно повторяется.
– Да, пошли, – глубоко вздохнув, наконец отвечаю я, принимая неизбежное, и едва уловимым жестом касаюсь талии, пропуская Оливию вперёд, но открывая перед ней входную дверь. Я убираю руку лишь около стойки метрдотеля, спустя несколько мгновений провожающего нас к моим родителям.
Как я, пожалуй, не надеялся услышать хоть что-то, Оливия будто и не заметила короткого и непродолжительного, но, однако, имевшего место быть телесного контакта и проявления мною джентльменских качеств. Если бы не вздрагивание, пусть мимолётное и быстро исчезнувшее, но всё-таки, которым тело отреагировало на моё недоступное взору прикосновение, я бы и вовсе решил, что она ничего не почувствовала. Но, видимо, этих ощущений просто недостаточно, чтобы замереть из-за них хотя бы на пару секунд, застыть в непонимании и спросить меня, что я собственно делаю. А мне так хочется найти хоть какую-то уязвимость, слабость, любовь или хотя бы намёк на неё. Соответствующая необходимость просто нестерпима и неистребима.
Но сейчас не время проявлять её, и мы просто усаживаемся за стол, хотя лично я чувствую себя как на иголках или даже электрическом стуле, да и Оливия, насколько я могу судить, не выглядит столь собранной и уравновешенной, какой хочет казаться. На самом деле это всё больше напоминает деловую встречу, чем семейный ужин. Но это и не странно. Мы оба не хотим тут быть, а нас призвали к ответу, будто провинившихся школьников, и это просто нелепо. Не знаю, почему я всё-таки не сказал, что, как взрослый человек, вполне способен разобраться со своей жизнью самостоятельно, и что мне не нужны такие вот якобы поддерживающие консилиумы. Но, стиснув зубы, я едва дожидаюсь, пока родители наконец определяются со своим выбором, и озвучиваю свой заказ сразу после Оливии, в отличие от них вообще не думавшей и быстро попросившей итальянский рис с морепродуктами в помидоре и зеленью.
– А мне, пожалуйста, будьте добры, жареного лосося с ароматическими травами, – что отец, что мать остановились на куриной грудке, разве что приготовленной по-разному и с добавлением отличающихся друг от друга ингредиентов, но я никогда не был сильно большим любителем мяса или птицы. Это с Оливией было у нас общим ещё задолго до брака. Дары моря лучше и зачастую полезнее всего того, что по сравнению с ними готовится значительно дольше, а значит, в процессе теряет больше важных свойств. – Ну что, теперь можно приступить и к делу? – спрашиваю я, как только официант, сказав традиционные слова о прекрасно сделанном выборе, временно оставляет нас в приватной атмосфере. Так же, как ему необязательно думать, что то или иное блюдо действительно замечательное и вкусное, так и мы с Оливией не факт что притронемся к своим заказам, даже если всё пройдёт тихо, спокойно и мирно. Но не уведу ли я вообще её прочь прежде, чем смогу дождаться, когда их принесут? Так зачем в таком случае откладывать назревший разговор? Давайте просто покончим с неприятными вещами, от которых в горле возникает ком. А ведь всё должно быть иначе. Но где это счастливое время, о котором все так говорят и даже снимают фильмы? Оно где-то у других, у тех людей, которые хотят детей. В тех семьях, где их ждут абсолютно все. Мы же не они. У нас есть одно исключение, о котором не выйдет забыть. По крайней мере, мне.
– Дерек, – это сказано с неодобрением, но я знаю, оно всего лишь напускное и искусственное, и что на самом деле отец не пытается поставить меня на место и призвать к уважению. Думаю, будучи одного со мной пола, подсознательно он тоже в курсе. Прямо как Тимоти.
– Всё в порядке, Бенджамин. Если ты так хочешь, милый.
– Да, хочу. Это был долгий день, и я устал. Наверняка и Лив тоже.
– Лив? И с каких это пор ты стал её так называть? – да вот буквально только что. – Куда подевалось вечное «Оливия», которое я слышала почти всё последнее время? – я и сам не в курсе. Но даже не подозревал, что имя, одно лишь имя, а точнее его сокращённая форма, исчезнувшая из моего обихода на несколько долгих месяцев, вернувшись, может послужить спусковым крючком и заставить всю ситуацию двигаться по драматической колее. – Ты мне явно что-то недоговариваешь.
– Мама.
– Что ты от меня скрываешь? – но, словно не слыша моего зовущего предостережения, просто спрашивает она, но я не собираюсь ни в чём признаваться. Даже рискуя спровоцировать скандал и создать благоприятную для его дальнейшего развития атмосферу. Да, мы находимся в отделённом от остального зала пространстве, а женский голос совершенно обычный и нисколько не повышен, но это, бесспорно, назревающая сцена некрасивого и самого уродливого свойства, а я не хочу сцен. Я ненавижу сцены, и в идеале мне нельзя становиться их участником в общественном месте. Это привлечёт ненужное внимание. А с меня его и так уже довольно. Не дай Бог попасть в объектив чьего-нибудь мобильного телефона уже всей нашей компанией. Тогда и мои заявления, на которых время от времени и сейчас настаивает Виктория, будут точно не нужны. Всё автоматически станет ясно. А ещё сцены травмируют и заставляют нервничать, а беременным вот никак нельзя лишний раз переживать. – Вы не разводились? А это всё просто какая-то игра на публику? У тебя что, неприятности?
– Нет у него никаких неприятностей. Кроме меня. Я его единственная проблема, и нет, мы не вместе. Успокойтесь, Кимберли. На этот счёт можете не волноваться. Он просто… – не знаю точно, что она собиралась и могла бы сказать, но я вмешиваюсь, цепляясь за её левую руку, прислонённую к столешнице около стаканов, фужеров и приборов поверх накрахмаленной скатерти. Стискиваю пальцы, возможно, до боли и не даю ей договорить:
– Я просто пытаюсь вести себя цивилизованно, вот и всё. Ради ребёнка. У нас вроде как примирение, но без воссоединения.
– Я думаю, это не так уж и плохо, – прерывает молчание отец, одобрительно смотря на меня, – это ведь по-взрослому. А ты как считаешь, Кимберли? – нежно и сердечно обращается к матери отец, и это напоминает желание максимально сгладить ситуацию и все острые углы. – Давай ты просто глубоко вздохнёшь, и мы не будем привлекать внимание к себе.
– Ладно, хорошо, – мама наконец расслабляется, а вместе с этим разглаживаются и мышцы её лица. Как раз в этот момент появляется официант со всеми блюдами разом, а когда он уходит, мы проводим какое-то время в полной тишине, нарушаемой лишь звуком столовых приборов, иногда скользящих по тарелкам, пока всё равно ощущаемого напряжения не становится явно слишком для неё: – Так как всё это будет?
– Ну я думаю, что прежде всего нам стоит оставить прошлое в прошлом.
