Поминки

Бэлла Крымская

Поминки

Комедия в одном действии

Действующие лица

Шмакей1.

Ак Колак2.

Серега.

Гребешков.

Мухомор.

Нина.

Продавщица.

Зинаида.

Крысеныш.

Лето. Солнечно. Деревня. Щебечут птицы. Во дворе старого ветхого дома накрыт скудный поминальный стол, за которым сидят Зинаида и ее соседи Нина, Мухомор, Гребешков, Ак Колак. Ак Колак открывает бутылку водки и разливает.

Гребешков (делает жест рукой). Не-не… Мне не наливай. Я только по праздникам.

Ак Колак (говорит с легким татарским акцентом). Пей, пей. Надо помянуть ведь.

Гребешков. Ни в коем случае! Я жене обещал, что пить не буду.

Зинаида (всхлипывает). Ой, Господи! Да как так? Только недавно пили, сидели, а теперь его нет. Ой, не могу!

Нина. Зинке побольше наливай – горе у ней.

Ак Колак наливает.

Мухомор (облизывает губу). Наливай-наливай. Что тебе? Жалко?.. Доверху доливай.

Зинаида пьет залпом.

Ак Колак. Еще?

Зинаида. Давай.

Ак Колак наливает Зинаиде.

Мухомор (допив). Мне тоже одну рюмочку еще.

Нина. Эй-эй! Тут еще люди есть.

Появляется Шмакей.

Ак Колак. Ты кем будешь? А-а! Это ты! Видал тебя на районе. И даже наслышан. Садись, глотни. (Наливает.)

Шмакей. Хорош! (Убирает рукой.) Что же ты обо мне такое слышал?

Ак Колак. Местный «барыга». Давно отчалил?

Шмакей. На днях… Похороны были уже?

Ак Колак. Да. Только никто на кладбище не был. По-тихому похоронили. Без шума.

Шмакей. Эх, Кала, Кала! Говорил я ему, чтобы завязывал. (Садится.) Мы ж с ним за одной партой «на камчатке»3 сидели. Брат он мне почти был. (С грустью.) Помирают пацаны… как будто Смерть с косой за нами ходит. (Пьет.) Как по кладбищу пройдешься – все лежат восьмидесятых годов рождения. Парни ведь совсем – и полувека не прожили.

Ак Колак. Да, верно.

Шмакей (закусывает). И главное все мрут от передоза или отравления водкой – вот это обидно… А что за куколка там сидит хнычет?

Ак Колак. Это Калы баба.

Шмакей. Сразу видно – влюблена в свое горе. А принарядилась-то как! Хорошенькая, кстати.

Мимо проходят Серега и Крысеныш.

Серега. А что у вас тут за собрание?

Ак Колак. Как? Ты не знаешь? Кала умер.

Серега (хватается за голову). Как? Когда?

Нина. Ты, Серега, жизнь так пропьешь в четырех стенах.

Серега. Что ж это делается-то? На днях Кузя умер, неделю назад – Антоха, а теперь вот – Кала.

Ак Колак. Так тебе не наливать?

Серега (садится). А черт! Наливай! А с завтрашнего дня – точно «в завязку». Мне вот этого шалопая воспитывать. (Крысенышу.) Стащишь хоть что-нибудь со стола – убью.

Гребешков. Что за манера такая воспитывать детей на людях?

Серега. Молчи, профессор.

Крысеныш. Я не стащить, а попросить хочу – ну хоть корочку хлеба.

Серега (дает со стола ломтик хлеба). На, бери. И чтоб духу твоего здесь не было.

Крысеныш убегает. Появляется продавщица.

Продавщица (Сереге). Вот ты где, Корсаков! Прячешься у себя в норе? Не выходишь?

Нина. О, Натаха! Калу пришла помянуть?

Продавщица. Да я не на поминки, а за долгами.

Серега. Ей-богу, все до копейки отдам… Давай иди, ступай отсюда. (Шмакею и Ак Колаку.) Крысеныш сигареты у нее в магазине спер – причем самые дорогие. Вот где мне, безработному сто пятьдесят рублей достать?!

Продавщица. Не ври. Ты с ним в сговоре. Ты его наставляешь.

Серега. Чего?! Не правда!

Продавщица. Ты за что ж так с сиротой? Сделал из мальчугана воришку. Душа не болит за него?

Серега. Болит. Каждый раз как болит, за водкой посылаю.

Продавщица. Стало уж быть, душа у тебя болит, не переставая, коли ты за день его в магазин ко мне раз пять присылаешь.

Серега. Ты, Наташка, садись. Тут водку на халяву разливают. Калу заодно помянем.

Продавщица (садится). Дохните как мухи, а мне долги ходить собирать. (Замахивается кулаком.) Только попробуй коньки откинуть, не рассчитавшись за сигареты!

Ей наливают водки, но она не притрагивается до тоста.

(Увидев Гребешкова.) О! И этот здесь. Вот где должников нужно искать – на поминках!

Мухомор (Шмакею, Ак Колаку и Гребешкову). Эй! Чего сидите как отдельное государство? Водку без нас прикончить решили? Передавайте сюда! Ишь!

Шмакей. Пока водка не закончилась, хочу тост сказать. (Встает.) Тост за упокой души братца моего, одноклассника бывшего…

Продавщица. Знаем мы, чем твои тосты заканчиваются. Опять мордобой устроишь, и всех нас по участкам заберут, как десять лет назад.

Шмакей. Помолчала бы! Все ты знаешь. Я, между прочим, из-за вас, баб-дур, с ментом тем сцепился.

Нина. Ты не дерзи, Шмакей. Думаешь, морда в наколках – так теперь крутой стал?

Мухомор. Хай не лазит, когда мужик говорит. И ты не лазь.

Шмакей. Царствие небесное. (Пьет.)

Все пьют, кроме Гребешкова – тот жует капусту. Шмакей садится.

Ак Колак. Так ты, Шмакей, за что срок мотал?

Шмакей. Заколол мента, который приехал разнимать драку с одним гусем, что бабу мою ущипнул. Живым остался гад, а мне «десяточку» дали.

Зинаида (всхлипывает). Ой, горе!

Шмакей. Налейте водочки вдове.

Нина наливает Зинаиде водки.

Ак Колак. Меня кстати Ак Колак, а вообще Артур. Я тоже срок мотал. Трех гусей украл – мне пятак дали. Представляешь, – пятак! – за трех худых гусей! Фермерские оказались. А фермеры люди нынче не простые. С одним, я помню, когда-то мальчуганами яблоки воровали в соседском саду. А сейчас проезжает мимо на своей крутой тачке, и смотрит на меня, сморщив рожу…

Серега. А я тоже из-за этого гаденыша чуть не погряз. Кукурузу украл Крысеныш. (Пьет.)

Продавщица. Да коль жрать ему нечего, что ж ему делать-то? Что ж брал-то ты его… как это?.. в опекуны?

Серега. А бабки за него дают – вот и взял! И вообще – не подслушивай.

Продавщица. Душа болит за покойного Михайло, что сын голодает.

Серега. Коль душа болит – забирай себе.

Ак Колак. Кстати, о покойном. Я тоже хочу тост. (Встает.)

Нина (Мухомору). Положь на стол! Рюмку положь на стол говорю. Ты харю свою видел? Глаза по разные стороны разошлись, а тебе все мало.

Мухомор. Ты, баба, молчи. Здесь я мужик!

Нина. Я те покажу «мужик». Положь казала рюмку!

Ак Колак. Вы дадите мне слово сказать?! Я покойника хочу помянуть. Соседа нашего – Калу. Хороший был мужик. Давайте поднимем тост4 за упокой души. Не чокаемся.

Все пьют, кроме Гребешкова – тот все еще силится. Молчание. Слышен хруст огурцов, капусты.

Я тут подумал. А что, у Калы кроме Зинки родных и близких нет?

Нина. А мы шо? не родные ему шо ль? Мы соседи его. А Зинку мы в обиду никому не дадим. (Целует Зинаиду в висок.) Пусть спит спокойно.

Ак Колак. Родственники должны ведь быть?

Продавщица. Ой! так говоришь, будто он хоромы царские оставил.

Мухомор. Оно верно. Жил бы в хоромах – родственники как мухи на навозную кучу слетелись бы. А он кто?

Гребешков. Язва общества.

Зинаида. Его самоубийцей нарекли. Сказали, что сам себя угробил водкой.

Нина. В таком случае все мы самоубийцы: пьем каждый день и убиваем себя. Что же теперь? Нас тоже отпевать не будут?

Гребешков. С точки зрения медицины, человеческий организм…

Серега. Молчи, профессор.

Зинаида. У нас другой случай: самогон его же рук.

Шмакей. Так что же? Не отпели?

Зинаида. Нет. Священник так и сказал: «Коль денег нет, так похорони как самоубийцу».

Шмакей. Не хорошо. Не правильно.

Ак Колак. Я соглашусь со Шмакеем. Людей, от чего бы ни умерли, нужно по-человечески хоронить. И не важно, какой они веры.

Продавщица. Как же ты бессовестно поступила, Зинаида. Продала бы свою золотую цепочку – отпели бы его по-человечески.

Зинаида. Ах, оставьте! (Плачет.) Денег не было, говорю же! А цепочку оставь в покое – моя она.

Мухомор. Как денег не было? Я с Калой каждый вечер сидел пил – он меня всегда угощал и ни разу не отказывал. Деньги у него на водку были всегда.

Продавщица. Ха! А ты знаешь, сколько он бутылок водки взял у меня в долг? А я тебе скажу. (Достает бумажку, разворачивает.) На целых полторы тысячи и двадцать восемь рублей.

Мухомор. Да не гони!

Продавщица. Вот смотри сам. Я список должников всегда с собой ношу… Вот ты, Гребешков, мне до сих пор не занес два рубля. Эти… кондомы5 брал, а двух рублей не хватило – до сих пор не занес.

Все, кроме Зины и Гребешкова смеются.

Гребешков (встает и хочет вырвать бумажку из ее рук). Отдай… Отдай говорю!

Продавщица. Не занесешь – жене расскажу, как ты в ее отсутствие Наташу Мельникову в дом к себе приглашаешь.

Нина. Наташа Мельникова? Так она в дочери ему годится. Ой, не бреши!

Продавщица. Не брешу. Я все обо всех знаю. И об ней знаю, что собой торгует, – а иногда подарками берет. Приходят и рассказывают. Я в этой деревне заместо6 священника – так и валят ко мне исповедаться. Вот если купят вино за пятьсот рублей – самое дорогое, что есть в моем магазине, – значит, к этой шалаве идут. Так что, Гребешков, знай, что твоя любовница тебе рога наставляет.

Нина и продавщица смеются. Гребешков не выдерживает, и наливает водки.

Мухомор (пьяный). О! Вот это я понимаю, мужик! Ну их к лешему – этих баб. Не слушай их. Пей.

Гребешков пьет залпом всю рюмку.

Продавщица. А ты, Зинка, деньги заместо покойничка собираешься отдавать?

Зинаида. Ой, откуда? Я все на похороны потратила. Денег нет. Ни гроша. Вот – все на столе.

Нина. Да какие там похороны! Шо ты мелишь? А то я не знаю, как похороны прошли. Да это же я тебе денег дала на огурцы, квашеную капусту и на двухлитровку7. Ни гроша ты не потратила.

Продавщица. Цепочку свою продай.

Серега (с заплетающимся языком). Девочки, не ссорьтесь.

Мухомор. Да какие это девочки?! Хуже мужиков. (Пьет.)

Гребешков (встает). Эх, пойду жене морду набью.

Нина. Как? Уже?

Гребешков. Пора с ней рассчитаться за прошлый месяц. И за позапрошлый месяц тоже.

Продавщица. Сильно достала?

Гребешков. Да я видеть ее не могу! Вот потому я и хожу к Наташе. Хорошо мне с ней. Вы, бабы, оправдываете себя и утешаете тем, что мужики ваши просто гульнуть захотели, потому что кобели. А вот и нет! Достаете вы нас, вот мы и уходим к любовницам. Вот Наташа меня и выслушает, и поддержит, и ласковое слово скажет.

Нина. Опа-на! Ты прям все свои тайны выложил. Как быстро у тебя от рюмочки одной язык развязался!

Гребешков еще наливает и пьет.

Ак Колак. Теперь-то мы его не остановим.

Серега. Э-э… Куда? А мы? Я без водки с вами сидеть не буду. На кой вы мне?

Нина. Бутылка-то не бездонная. Пока не закончилась водочка, помянуть бы покойника.

Гребешков с досадой протерев усы, садится.

Мухомор (донельзя пьяный; встает). Харе поминать! Пошли домой.

Нина. А ну сел!

Мухомор покорно садится.

Серега (встает, трясется). Я хочу сказать тост. Прошу внимания. Желаю Кале – товарищу нашему ни пуха ни пера!

Продавщица (подсказывает). Земля пухом! Дурень. Ты забыл, что он помер?

Серега. Ах, да. Земля ему пухом.

Все поднимают рюмки, но не чокаются; пьют. Каждый говорит о своем.

Ак Колак. Перспективный ты парень, я слышал, Шмакей. Жаль, только сейчас с тобой познакомился. Я живу тут рядом – в двадцати шагах.

Шмакей. Можем дело вместе замутить. Я с участковым соседней деревни тоже побратался. Он свой. Ну… ты понимаешь, о чем я. (Подмигивает; переходит на шепот.) Плантацию маленькую посеем. Мне компаньон нужен. Я тебе точки дам.

Ак Колак. Я готов. А ты это… чего Шмакеем-то прозван?

Шмакей. Да леший знает. Наверное, от слова «мак». Усек? А ты почему Ак Колак?

Ак Колак. Меня на родине в тюрьме так прозвали еще в далекой юности.

Шмакей. Чем прославился-то?

Ак Колак. Украл тостер и вафельницу, и кое-что по мелочи – загремел на год. Это в юности было – по неопытности.

Шмакей. Тьфу! Это даже как-то стыдно за такие вещи на нарах тухнуть. Зеленый ты, видать, еще был. Технику украсть много таланта не нужно.

Мухомор. Теперь я тост произнесу. (Стучит вилкой по рюмке.) За кореша нашего. За собутыльника… За… за… Да как его там?.. За… Ну, жинка. Как его там, подскажи.

Продавщица. Водку каждый вечер с ним жрал, в глаза смотрел, а имени не помнишь! Ха!

Нина. Кала же он.

Мухомор. Точно! Кала!.. Кала наш брат умер. Кала был великим человеком… Мы Калу не забудем.

Гребешков (злой; рот заполнен капустой). Да что ты все время Кала да Кала? Что он? Индусское божество? По имени называй.

Ак Колак (задумчиво). А как его зовут-то?

Нина, Мухомор, продавщица: Кала… Кала его вроде зовут…

А имя у Калы есть?

Серега (вдребезги пьяный). Я водки на халяву пришел пожрать. На кой мне ваш Кала? Кто он вообще такой?! Водку мне налейте.

Шмакей. Черт! Как же я имя забыл его?.. Костя? Кирилл? Нет, не то…

Продавщица. Мухомор, как ты не знаешь? Ты ж его собутыльник.

Мухомор. Ей-богу, не помню. Как-то по пьяни он мне говорил, как его зовут, но это было давно.

Нина. Да как ж не помнишь, дурень? Вспомни.

Серега. Водки! Водки!

Ак Колак. Вот незадача. Собрались на поминки – да не поймем, кого поминаем.

Шмакей. И смех и грех.

Продавщица. Да что вы маетесь! Вон жена его сидит – сопли жует. Зинка! А, Зинка? Как мужа-то твоего звали?

Зинаида. Что Зинка-Зинка? Информационная стойка я вам что ли? У меня горе такое, а вы: Зинка-Зинка.

Мухомор. Ишь! Как заговорила. (Подчеркивая слова.) «Информационная стойка». Мы и слов-то таких не знаем.

Продавщица. Все потому что мы на Юг не летаем и в аэропортах не бываем.

Нина. Ой, все ты знаешь – кто, где бывал. Коль все знаешь, шо же не скажешь нам, как покойника звали?

Продавщица. А я всех вас, деревенских алкашей поименно должна знать?

Нина. Долги ведь записываешь.

Продавщица. А я только цифры записываю: сколько задолжал и номер дома. А имена меня мало интересуют.

Серега (так же: с заплетающимся языком). Девочки, не ссорьтесь.

Ак Колак. А фамилия у него какая?

Мухомор. Чего, Зина, молчишь? Ты его жена или я?

Зинаида. Да откуда я знаю?! Не жена я ему была!

Продавщица. Ух, ты! Как же это я об этом не знала? Все ведь знаю…

Зинаида. Отстань!

Продавщица. А если бы он пропал, как бы ты его искала? Ни фамилии не знаешь, ни имени. Как же ты тогда с ним жила?

Зинаида. Будет тебе новость недели – этакая деревенская сенсация! Всем расскажи, что не жена я ему была. Сожительница!

Шмакей. Забавный вы народ, алкоголики.

Нина. Да, не такие мы блатные, как вы – барыги. Уж какие есть. Любите и жалуйте.

Шмакей. Да помолчи ты… (Зинаиде.) Ты, Зина, не огорчайся, что имени не знала. Всякое бывает. Я вот тоже имя своей бабы, из-за которой загремел, уже не помню.

Серега. Водочки мне кто-нибудь налейте, наконец.

Мухомор. Закончилась водка! (Показывает ему неприличный жест.) Вот тебе, а не водочки!

Гребешков (читает на этикетке пустой бутылки вслух громко). «Ка-лужс-кая».

Серега (приподнимается; делает шаг). Я те ща8, знаешь, что сделаю?!

Спотыкается и падает. Ак Колак его поднимает и усаживает.

Я тебе! Да я тебя!..

Гребешков. Калужская водка… Точно! Вспомнил!

Нина. Чего?

Зинаида. Что?

Гребешков. Фамилию вспомнил! Тьфу ты! Калугин он!.. Калугин. Потому его и Кала называли. Сокращённо от фамилии.

Шмакей. Ах, ну да. Калугин. «Калугин, к доске… Калугин, родителей в школу… Калугин, двойка!..» (Грустно улыбается.)

Забегает Крысеныш.

Крысеныш. Папа, вставай, пошли. (Тащит за локоть.)

Серега (почти засыпает лицом к столу). Пшли прочь, черти… пшли прочь.

Крысеныш. Пап, пошли домой.

Серега. А! это ты, Крысеныш.

Крысеныш кое-как оттаскивает Серегу из-за стола и уводит.

Продавщица (смотрит вслед). Видали? Папой называет. А он его Крысенышем. (Тяжело вздыхает.) А пацану пятнадцать лет… Что воспитание дурное с молодежью нашей делает? Между прочим, парень мог бы вырасти хорошим достойным человеком. Но, видимо, не судьба. Гнить ему здесь, в деревне с дядей-вором, пока не застрелят как собаку при очередной краже. А жаль пацана.

Гребешков. Тебе бы свою семью, своего ребенка. Была бы у тебя своя семья, ты бы в чужие нос не совала. Баба ты одинокая, вот и любопытная.

Продавщица. Да в годах я уже. Какие дети? Свое счастье я давно проворонила.

Гребешков. А записку ту порви. Занесу я тебе эти два рубля.

Продавщица. Что это я вправду из-за этих двух рублей?.. Зачем мне грех этот – чужую семью рушить.

Гребешков (встает). Не грусти.

Мухомор (Гребешкову). Хороший ты мужик, Гриша. Приходи ко мне по вечерам. Вместе будем напиваться и звезды считать. Ты же астроном вроде?..

Гребешков. Да географ я. Изучал болота – застрял в болоте. Никому не нужный географ. Язва общества.

Мухомор. А там, на дне еще есть? Передайте-ка мне бутылку.

Передают.

Зинаида. Быстро вы теперь его забыли все. Не один собутыльник – так другой. Да-а… так и живем.

Нина. Мы будем к тебе в гости как прежде ходить. Будем… Ты насчет должка-то не забудь. Помнишь, да? Триста рублей: за квашеную капусту, соленые огурцы и за водку.

Зинаида. Помню-помню.

Шмакей. Может, вам, сударыня, деньгами помочь?

Зинаида. Ой, с деньгами туго. (Всплакнув). Совсем денег нет.

Нина. Бери-бери. Деньгами, какие бы они не были, в твоем положении не брезгают. (Мухомору.) Эй! Вставай. Домой пора. (Резко приподнимает его.)

Гребешков. Я, пожалуй, тоже пойду, коль встал… Там бутылочка уже совсем пустая?

Нина. Да, пустая. Последние капли мой с горла9 лизнул. (Мухомору.) Пошли, говорю.

Ак Колак. Я, Зинаида, вам премного благодарен за закусочку, водочку. Соболезнования вам свои выражаю. Жаль, что имя Калы мы так и не вспомнили. (Встает.) Пойду я. (Жмет Шмакею руку.) Свидимся на этом районе.

Гребешков. Стойте! Стойте!..

Все смотрят на него.

Крест нательный стащили… Серега! Серега это сделал! Я ему сейчас морду набью! У-у, ворюга. Гад. Сукин сын!

Мухомор. Видали профессора? В тихом омуте…

Нина (Мухомору). Рот закрыл и пошел впередь меня.

Гребешков. …Тащит, все тащит… Ух, я им устрою. И его засажу, и Крысеныша этого. (Уходит, бормоча себе что-то под нос.)

Ак Колак. Всем благ. (Уходит.)

Нина. А я думаю, что вон тот длинный гусь украл, который сейчас ушел, как его там… Ак Колак этот… Крест украли нательный! Он же веры другой, для него это так – металл… Точно он!.. Боже ж ты мой! Ничего святого у людей не осталось. (Мухомору.) Вставай, скотина. Впереди пошел, ну!

Нина, подперев худого Мухомора на свои сильные широкие плечи, уходит.

Шмакей. Хех! Видали казачку? Не баба, а огонь! (Незаметно для продавщицы сует Зинаиде купюры в карман). Это тебе на первое время. Мужик был, мужик умер. Горем себя не губи. Свидимся. (Теребит за щеку.) Пока. (Уходит.)

Зинаида улыбаясь, смотрит вслед.

Продавщица. Кстати о кресте… Слушай, Зинаида. А как там, на кресте было написано-то имя?

Зинаида (с довольной улыбкой). Оно мне надо теперь – его имя?

Продавщица. Ну как не надо? Ты же могилу навещать будешь.

Зинаида (вздыхает, но не печально). Ой, ну какая могила? Какая могила? Я даже не знаю, где его похоронили.

Продавщица. То есть?

Зинаида. А его за опушкой где-то зарыли. Кладбищем для бездомных называется. А там имя не указывается, номер только. Могу тебе назвать. Ты же только цифры записываешь. (Смеется.)

Продавщица. Ну это правильно, наверное. При жизни имени его никто не знал – к чему ему после смерти имя?.. Ты, Зина, должок его мне все-таки отдай. Не смейся надо мной. (Смотрит на бумажку.) Полторы тысячи и двадцать восемь рублей.

Зинаида. Да отдам, отдам.

Продавщица уходит.

Зинаида сидит за опустошенным столом. Она достает деньги из кармана и улыбается.