Петрович. Повесть-сказка

скачать книгу бесплатно

– Здравствуй, Петрович, я рад, что ты пришёл. Меня зовут Аи р, я – Учёный.

Гордость и, по-видимому, даже тон превосходства, звучавшие в голосе похожего на чукчу Учёного Аира, отнюдь не способствовали тому, чтобы Петрович мог сохранить серьёзность, и мальчик всё-таки не выдержал, фыркнул.

– Это хорошо, что ты смеёшься, потому что в этот момент ты точно не плачешь. Я рад. И всё же, что послужило причиной веселья?

– Простите, Аир, – Петрович решил быть максимально честным, – Вы знаете что-нибудь о чукчах?

– К сожалению, немногое. Охотники рассказывают о них небольшие истории, демонстрирующие глупость людей с произнесённым тобою названием. Более ничего мне не известно. Чем вызван твой вопрос?

– Понимаете, чукчи – это такой небольшой народ на севере моего мира. Нормальный, наверное, народ, но в анекдотах, то есть маленьких историях, они очень глупые. Вы должны знать, Аир, – Петрович говорил, тщательно подбирая слова, – Вы немного на них похожи. Конечно, внешне. Извините.

– Не извиняйся, спасибо, что рассказал. Для нас, Учёных, любое новое знание – огромное богатство. А из твоего небольшого рассказа я почерпнул многое. Это необходимо записать, а потом мы ещё поговорим.

И Учёный отвернулся с явным намерением уйти.

– Постойте, не оставляете меня. Может быть, пока вас не будет, я почитаю какой-нибудь учебник, чтобы научиться понимать знаки в ваших книгах?

– А, ерунда, – отмахнулся Аир. – Если бы всё было так просто.

Уходя в темноту, он начал монотонно бормотать что-то, похожее на заклинание, на непонятном языке. Разобрать что-нибудь было невозможно, и Петрович вздохнул. Быть рядом с книгами и не уметь прочесть было не просто печально, это походило на чьё-то изощрённое издевательство. Машинальным жестом Петрович взял с полки одну из книг и открыл её…

Он понимал всё!

«Заклинание, это действительно было заклинание!» – промелькнула радостная мысль ровно за секунду до того, как мир книги поглотил Петровича в прямом и переносном смысле. Он был в книге! Видел то, что описывалось (том оказался рассказом о древней истории Великой Страны Чудес), путешествовал не со страницы на страницу, а из одного описываемого события в другое. Захватило дух, кружилась голова, Петрович был испуган и счастлив одновременно.

Когда вернувшийся Аир «вытащил» мальчика из уже наполовину «прочитанной» книги, у Петровича дрожали ноги, а всё вокруг кружилось, как после карусели для взрослых.

– Так много нельзя сразу, – Учёный помог ему сесть на скамью, стоящую у стены. – Отдохни. Я знаю, что в вашем мире книги читаются по-другому, мне рассказала об этом одна из Добрых Людей.

Глаза Аира смотрели на Петровича спокойно и ясно, это были очень умные глаза, и уже совсем незаметно стало сходство Учёного с персонажем анекдота. Когда ошеломлённый Петрович пришёл в себя, Аир снова заговорил:

– Я очень рад тому, что ты любишь чтение. Думаю, остальные не будут возражать против того, чтобы дать тебе в путешествие Энциклопедию. Пойдём, мальчик. Твой спутник прибыл, и вам обоим предстоит встретиться с Учёными. Я ведь не один, нас двадцать три.

Через несколько минут пути между чистыми полками, сверху донизу заполненными чудесными книгами, Петрович оказался в небольшом пространстве, свободном от полок, хотя и окружённом ими со всех сторон. Освещение здесь было немного получше, и мальчик легко рассмотрел собратьев Аира, сидящих на скамьях. Похоже, это было особое племя, потому что все Учёные были удивительно похожи на Аира с его широкими скулами и узенькими щелками глаз.

Учёные были немногословны, напутствовали Добрых Людей, действительно преподнесли Петровичу Энциклопедию размером с какую-то детскую книжку-малышку, только потолще. Не это поразило Петровича. Он с интересом смотрел на второго Доброго Человека, приведённого наконец из Первого Входа. Увиденное было несколько неожиданным.

***

Это была женщина неопределённого возраста (где-то между двадцатью пятью и сорока, определил Петрович), щуплая, маленькая и, по-видимому, беременная. Изуродованное ренолалией лицо смотрело вокруг недоверчиво и непонимающе. Это заболевание, носящее в народе название «заячья губа» или «волчья пасть», было хорошо знакомо Петровичу. На улице, в компаниях беспризорных, воришек и нищих, встречалось много людей со следами неумелой операции на лице. Петрович знал почему: детей, родившихся с расщелинами, умно называемыми в медицинской энциклопедии ренолалией, чаще других оставляли в роддоме родители. Жизнь была зла к ним с самого рождения, и многие из страдальцев мстили жизни, горе-родителям, а заодно и обществу, становясь врагами этого общества.

Увидев Петровича, женщина явно обрадовалась и прямо-таки бросилась к нему:

– Ты тот, второй, да? Ты из нашего мира? Скажи, это сон? Что всё это значит, где мы, мальчик?

В голосе её звучала настоящая паника. Так боятся чего-то непонятного, какого-нибудь огромного зверя в полной темноте. Она была неприятна в этом своём страхе, некрасива с искажённым лицом, растрёпанными бесцветными волосами и ярко выделявшимися на бледной коже красными линиями шрамов. Кроме того, женщина не выговаривала несколько звуков, и понять её речь можно было только напрягаясь и мучительно вслушиваясь. Петрович подавил поднявшееся в душе отвращение к ней и постарался сказать как можно спокойнее и рассудительнее:

– Здравствуйте, меня зовут Петрович. Извините, но всё, о чём вам говорили эти… люди и все остальные, правда. Прошу вас успокоиться. Простите, как ваше имя?

Вежливая речь Петровича имела некоторый результат: в безумных глазах собеседницы появился проблеск понимания. Она не отрывала взгляда от Петровича, и это очень напоминало, как смотрит испуганный ребёнок на того единственного взрослого, который способен взять его за руку и вывести из страшного, явно не по возрасту выбранного для воскресной забавы лабиринта. Она вздохнула и, словно с трудом вспомнив своё имя, проговорила несколько бессвязно:

– Люся, меня зовут Люся. Это правда, всё это правда… Но как такое может быть?

– Представьте, что вы в сказке, Люся. Просто поверьте и принимайте всё, как сказочные чудеса.

Петрович взял Люсю за руку и пожал её. Отвращение и жалость к этой испуганной мышке боролись в нём, и он не знал, что победит. Ища поддержки, мальчик оглянулся на окруживших их и молча наблюдавших за этой сценой Учёных. И ему не понравилось то, что он увидел.

Недоверие. В их взглядах отчётливо читалось недоверие. Петрович нашёл глазами знакомое лицо Аира и произнёс извиняющимся тоном:

– Ей просто нужно время, понимаете. Не так-то просто принять сразу вашу реальность. Необходимо осмыслить всё, привыкнуть.

– У вас нет времени. Необратимые изменения происходят в Стране, и вы должны начать уже сегодня. Она Добрый Человек, но она беспомощна, испуганна и слаба. Мальчик и слабая женщина – это немного не те, кого мы ожидали.

Сомнение и жёсткость в голосе Аира вывели Петровича из себя:

– А кого вы хотели увидеть? Добрых, вы хотите самых добрых, чтобы никогда даже мысли недоброй не было?! Вы не знаете нашего мира! Сильные не могут там быть добрыми! Не нравимся? Пожалуйста, отправляйте нас назад! Сделаем вид, что ничего не было, что это просто сон такой явственный.

Петрович был поражён нахлынувшими на него чувствами: отвращение к доверчиво смотревшей на него Люсе исчезло, осталась только жалость и обида, но обида не на неё, а за неё. На них. Притащили в новый мир, рушащий все представления о жизни, и хотят, чтобы она проявила чудеса героизма, смело посмотрела в глаза опасности и, не дрогнув, отправилась спасать неизвестно кого, неизвестно от кого и неизвестно как!

Поддержка пришла не от Учёных. Голос Грана прозвучал отчётливо в наступившей тишине:

– Мальчик прав. Они те, кого предрекли вечные Книги, и не нам с вами судить, справятся они или нет. Наш долг – помочь им. Я забираю Добрых Людей. Если, Учёные, вы хотите ещё что-то сказать людям на прощание, говорите.

Молчание ответило Грану.

– Идём, – спокойно проговорил Гран Петровичу и доверчиво державшей его за руку Люсе.

Они вновь двинулись между уходящими в мрачноватую высь стеллажами с книгами, а затем цепочкой через раздвинувшуюся перед ними стену. На этот раз путь вывел их наружу, в промокший мир чудес.

***

Было, по-видимому, раннее утро. В его тусклом свете вышедшие видели мокрую скалу за спиной, бесчисленные капли везде: на листьях деревьев, на траве и цветах. Дождь был гораздо слабее, чем после вызванной Петровичем грозы, но он никуда не делся, всё так же шёл, закрывая своей пеленой всё, кроме стоявших ближе других деревьев.

Гран первым нарушил молчание:

– Не сердитесь на них. Учёные очень умные, самые умные в нашем мире, но им свойственно всего бояться и никому не доверять. Они странные: никому не дают читать свои Книги, никого не пускают в Хранилище. Мы, возможно, раньше вызвали бы вас, если бы они нам сразу сказали о древнем пророчестве. Вы ведь не уйдёте обратно, попробуете нас спасти?

Петровича поразили робость и надежда, звучавшие в голосе этого гордого и высокомерного человека.

– Конечно, попробуем, – ответил мальчик. – Только простите, Гран, а вы, вы сами не пробовали остановить Охотников? Ну там, повоевать с ними, что ли?

– Повоевать? – переспросил Гран. – Как это? Это, наверное, что-то, о чём мы не знаем… Мы пробовали поговорить с ними, всё объяснить, убедить уйти. Никакого результата. Все, кого мы посылали к Охотникам, исчезли, по-видимому, погибли. Наш мир очень разумный, но мы никогда не воевали, прости, Петрович.

Они ещё немного помолчали, любуясь просыпающимся лесом, слушая тихий разговор деревьев. Это было красиво. Несмотря на витавшую в воздухе опасность, умиротворение разливалось в душе Петровича. Но ещё одно чувство, пришедшее недавно, не уходило.

Обида. Ему было обидно, что он, мальчик, должен был всё взять на себя, быть самым сильным и предусмотрительным, быть взрослым. Какая-то несправедливость была в этом. И хотя в своём мире он тоже не был защищён и опекаем, там, по крайней мере, все понимали, что он ребёнок и нуждается в совете и помощи.

– Когда мы пойдём? И ещё: хотя бы приблизительно – куда идти, что делать? План какой-нибудь есть? – спросил он Грана.

– Пойдёте сейчас. Я познакомлю вас с Проводником и Стражем, и пойдёте. А план… План – это ваше дело. Откуда у нас план? – искреннее недоумение в голосе Грана мешали даже обижаться на него, и Петрович просто ещё раз вздохнул: ну что с ним сделаешь?

– Вот ваш проводник, – Гран указал на куст возле ног Люси, и та испуганно отступила подальше от куста: под свисающими до земли мокрыми ветками сидела довольно большая, размером с двухмесячного котёнка, жаба.

– Позвольте представиться, я – Га, ваш Проводник, – голос жабы был, как и полагается, квакающим, но при этом полным достоинства.

Петрович и Люся представились, удивлённо глядя на жабу.

– А Страж кто? – спросил Петрович у Грана. Тот огляделся вокруг и указал на одно из деревьев:

– Это ваш Страж.

На ветке сидела крупная, сантиметров семьдесят в высоту, птица, смотревшая на них умным взглядом чёрных глаз.

– Его зовут Кри, – пояснил Гран. – Он молчалив и необщителен, он не будет вам мешать. Страж никогда не спит, и поэтому вы сможете отдыхать спокойно: в случае опасности Кри предупредит вас, разбудит, если спать будете. Вот вроде и всё. А это для Проводника, – Гран протянул Петровичу небольшой рюкзак. – Поса дите его туда и понесёте. А вот сумочка побольше, ну, там для еды и всего такого.

Петрович взял рюкзак и пустую сумку, больше похожую на мешок, перетянутый сверху прочной тесёмкой. Повисло тягостное молчание, и Петрович понял, что именно он должен его прервать:

– Спасибо вам, Гран, за напутствие, мы пойдём, пожалуй. До свидания.

Мальчик взял в руки тяжёлую жабу, неловко засунул её в рюкзачок, надел его на спину и протянул руку ещё не пришедшей в себя Люсе:

– Пойдём, – он шагнул в сторону леса.

Их действительно вырвали из привычной обстановки и хладнокровно вытолкнули в незнакомый мир, требуя совершить невозможное, или это просто казалось Петровичу?

***

Лес быстро закончился. Они двигались по заросшему высокой травой болоту. Ноги давно промокли, солнце пряталось где-то за густыми клубящимися облаками, было сыро и грустно. Все молчали. Воодушевление, которое всё-таки появилось у Петровича в первые минуты пути, быстро прошло. Они шли неизвестно куда, просто шагали по размокшей земле, хлюпали башмаками и носами. Молчали. Люся тихо плакала.

Петрович не мог прийти в себя. Да что там, он был просто ошарашен! Сколько можно, в самом деле, строить из себя героя, разыгрывать невозмутимое спокойствие. То, что хорошо в книгах, не годится для жизни!

«Я должен признаться самому себе, – подумал он, – что не знаю, что делать, что я испуган и озадачен, что мне не нравится эта страна, как, впрочем, и компания, в которой я оказался».

Внезапно мальчик остановился: он ощутил, что от этой грустной мысли стало легче. Как только он признал, что всё плохо, по-настоящему плохо, это «всё» стало немного лучше. Мальчик повеселел. Ну что ж, если он даже и не абсолютно добрый, то, по крайней мере, честный, хотя бы сам с собой.

– Можно спросить тебя, Проводник? – поинтересовался он у груза за спиной, становившегося всё более тяжёлым с каждым шагом пути.

– О да, Добрый Человек, спрашивай. Обязанность Проводника – отвечать на все вопросы, – с готовностью проквакал «груз».

– А если не спрошу, будешь молчать?

– Совершенно верно, обязанность Проводника – не досаждать разговорами.

– Понятно. Значит, ты молчишь не из-за плохого характера или нежелания помогать нам, а по обязанности. Это успокаивает. Скажи, почему мы не получили в дорогу никаких припасов, еды там или тёплой одежды, плащей непромокаемых, например? Нам ничего не дали, кроме тебя, радость моя…

– Вам дали ещё мешок… – многозначительно произнёс Га.

– Эту пустую сумку? – Петрович удивился.

Проводник ответил молчанием.

– А, ну понятно, я должен спрашивать. Зачем нам дали пустую сумку? – мальчик старался быть терпеливым, но квакающий Проводник уже начал выводить его из себя.

– О, это не простая сумка! Ты достанешь из неё всё, что хочешь, если назовёшь это вслух. При условии, конечно, что это тебе действительно нужно.

Ответ был таким простым и бесхитростным и одновременно таким неожиданным, что Петрович едва не упал, споткнувшись об узел из травы. Волшебство, опять волшебство! До мальчика наконец начало доходить, в какой сумасшедший мир он попал, причём без права возвращения.

– Стоп, – сказал он. – Я больше не могу. Надо разобраться, поговорить, обсудить всё. Сколько можно вот так идти? Всё, привал!

Это правда, первые шаги были безобразны, вспоминать долгий тоскливый путь по болоту под низкими тёмными облаками потом будет стыдно, но ещё не поздно начать всё сначала!

***

Костёр горел ярко, потрескивая веточками и попыхивая смолой. Первые минуты привала Петрович от души забавлялся тем, что просил у волшебной сумки всякую всячину: сухие ветки, спички, тёплые одеяла, высокие непромокаемые сапоги… Он выяснил, что сумка давала не всё. Она не отреагировала на просьбу о куске копчёного мяса и сухом доме с прочной крышей. Как пояснил Га, мяса в этой стране вообще не ели (ведь нечестно убивать тех, кто всё понимает и разговаривает, а все животные здесь были разумны), доставлять же что-то из мира Петровича сумка была неспособна. Кроме того, она могла дать только те предметы, которые помещались в ней, так что какой уж тут дом…

Забава быстро надоела. Путники перекусили, высохли и согрелись, и жизнь стала казаться Петровичу уже не такой беспросветной. Мальчик внимательно наблюдал за Люсей. Она успокоилась, перестала плакать, только смотрела по-прежнему тоскливо. Петрович вспомнил тот яркий приступ жалости к ней, желания защитить, оправдать, который испытал при встрече с Учёными. А сейчас жалость к маленькой беременной женщине боролась в нём с обидой. Нет, не на неё! От мысли, что это возможно, сразу становилось стыдно. Она-то при чём? Обидно было, что его спутником оказалась именно Люся. Ведь мог бы быть кто-то сильный и умный, кому было бы под силу и Охотников победить, и Петровича защитить. Мог бы…

Нет, не мог! В его ненормальном мире, все пороки которого он знал намного лучше своих более благополучных ровесников, не мог быть абсолютно добрым сильный и смелый человек! Не мог быть добрый человек нормальным! Лишь больной оказывался способен сохранить добро в своей душе! Больной душой. Такой, как Люся… То, что она не совсем нормальна, было очевидно, стоило только заглянуть в глаза женщины. Вот только он сам не соответствовал этой истине. И снова ощущение ошибки, совершённой Гонцом Тиром, закралось в мысли Петровича.