скачать книгу бесплатно
Сердце?.. Надо ему принести воды. Напрягаю ноги, пытаясь заставить их шевелиться, но всё бесполезно. Чёрт, и что теперь?.. Нет, нужно пробовать. Ещё раз… не вышло. Ещё раз, ещё, ещё… я, словно статуя, могу лишь наблюдать, как жизнь, к которой я уже каким-то образом успела привязаться, попадает под угрозу. Ну нет! Ещё раз!
Что это?! Неужели палец ноги слегка вздрогнул?.. Едва веря успеху, я принялась снова изо всех сил напрягаться, пытаясь сдвинуться с места.
Строитель тяжело дышит, мышцы его лица дрожат. Скорее же, скорее! Надо ему помочь…
Да, похоже, мне постепенно удаётся разбить холод в теле… В сердце так и вспыхнула надежда. Может, я ещё смогу!.. Может быть, я успею!
Ещё чуть-чуть, ещё раз, ещё раз, сейчас всё получится… Я даже дыхание задерживала, стараясь, что есть мочи, и, кажется, тело начинало оживать…
Строителя бьёт дрожь. Он схватился за сердце. Кажется, инфаркт… Где тут телефон? Вот только смогу пошевелиться – и найду… давайте же, ноги, двигайтесь!
Вот почему, почему я так привязываюсь к тем, кому пытаюсь помочь? Всегда, только помогу кому-то, и этот человек сразу становится для меня самым чудесным…
Дыхание перехватило. Его глаза закатываются, рот, судорожно ловящий воздух, замирает… Нет, не умирай! Подожди чуть-чуть, я спасу!
И я отчаянно пытаюсь сорваться с места, пытаюсь кричать, а по щекам ручьями бегут слёзы… Вот и не ляжет уже снег на поле…
И вновь я лежу в своей комнате, в темноте, и всё тело скрючивает от диких конвульсий.
Я снова не спасла. А почему! Да потому что это невозможно! Это невозможно, это просто НЕВОЗМОЖНО!!! Зачем им это?! Зачем мне это?! Видеть, как умирает живой человек и знать, что я ничего с этим не могу сделать…
–Хватит! – неожиданно для самой себя прорыдала я в темноту. – Хватит показывать мне это! Я не могу спасти вас! Не могу! Зачем я вам нужна?! Уходите! Оставьте меня в покое! Я больше не хочу!.. Я не могу вас спасти! Вы мертвы! Уходите!!!
Я билась в истерике и не заметила, как в комнате включился свет, как испуганные родители бросились меня успокаивать; не заметила, как в комнате появились врачи, как мои руки оказались чем-то прикованы к телу…
Успокоилась я от укола и только после этого услышала:
–Ира, ты меня слышишь? Врачи поместят тебя в стационар совсем на чуть-чуть, чтобы понаблюдать за твоим состоянием… слышишь, дочур? А потом мы вернёмся, и всё будет хорошо…
Мама говорила что-то ещё, но я уже не слушала её, так как меня охватили паника и ярость. Так вот что! Дорогие папочка и мамочка решили упрятать дочь в психушку!
Призраки вылетели из моей головы, я даже злиться не могу из-за успокоительного… Ну родители! Ну удружили!
Под руки меня вывели из подъезда к машине, папа с мамой ворковали и успокаивали…
–Подставили, – прошипела я маме, с трудом заставляя язык перемещаться по ротовой полости.
–Успокойся, тебя просто понаблюдают и сразу отпустят… А мы будем приходить каждый день…
–О, спасибо! – утробно прорычала я.
–Ириша, всё будет хорошо, слышишь?
Мы оказались в машине. Я растерянно и зло оглядывалась, понимая, что на мне, по всей видимости, надета усмирительная рубашка. Прелесть…
Родители в унисон говорили, что это совсем ненадолго. Да плевать! Вы сдали меня в психушку! А ведь я так сильно боялась этого – боялась, что меня на полном серьёзе примут за сумасшедшую. И теперь вот, я сумасшедшая!
А машина тем временем неторопливо отъехала от дома.
Глава VII
В палате было несколько кроватей, и я оказалась на одной из них. Впрочем, в этой палате я была единственная.
Окна старые, деревянные, стёкла двойные, с ватной прослойкой по краям, зато есть форточки. Неплохо, мне это может пригодиться… Свободные кровати, как и моя, заправлены, значит, в моём распоряжении минимум 5 пододеяльников и 5 простыней. Дверь не запирается. Я на 2 этаже, падать невысоко.
Если буду вести себя смирно (после успокоительного это нетрудно), меня не привяжут к кровати на ночь и не запрут. И даже, пришла в голову саркастическая мысль, не пропишут терапию электрошоком…
У меня есть шанс сбежать. Да, перспективы пока довольно призрачные, однако попытаться стоит.
Мысли о побеге поселились в моей голове из-за озлобления, обиды и мрачных раздумий о несправедливости происходящего. И, конечно, лихорадка самостоятельности.
Привезли меня ночью, а сейчас уже середина дня. Остаток ночи я покорно продрыхла без призраков и снов, а утром после завтрака со мной беседовал врач-психиатр Роман Александрович. У него под расстёгнутым белым халатом была красная футболка, и я, как ни старалась, не могла оторвать от неё глаз, хотя и понимала, что это наведёт на меня лишние подозрения. А врачу от этого явно было не по себе. Мне его страх, однако, доставлял одно удовольствие.
Роман Александрович подсунул мне пару тестов, и я, не моргнув глазом, их выполнила. Потом задал пару вопросов о детстве, на которые я так же спокойно ответила. Ничего примечательного в моём детстве не было. Ничего такого, что бы могло повлечь нарушения в психике. На том разговор завершился, но я знала, что этот первый и такой простой для меня разговор – лишь начало, последуют другие атаки, более серьёзные. Надеюсь, к тому времени меня здесь уже не будет. А пока меня оставили наедине с моими коварными замыслами.
И теперь я сидела и думала, как мне покинуть это вне всяких сомнений гиблое место.
Пока я просто-напросто под наблюдением, и диагноза, к счастью, мне не поставили. За мной почти не следят, да я и веду себя примерно – привыкла быть пай-девочкой.
Итак, если действительно планирую побег, мне нужен чёткий план действий.
Во-первых, вести себя тихо, не привлекать внимания врачей к своей персоне. Усыпить бдительность. Во-вторых, выяснить степень их опасений за меня, другими словами, прощупать почву и узнать, насколько тщательно за мной наблюдают. В-третьих, найти способ связаться с кем-то из друзей. Бежать – значит скрываться. Заявлюсь домой – вернут. Надо найти другое убежище. Не хотелось бы мне, чтобы до этого доходило, но, видимо, придётся к кому-то из друзей… вопрос только, к кому? Неплохо бы к тому, кто знает всю эту историю. Но у Зайцевой меня быстро обнаружат.
Первое требует тонкости, артистизма и знания психологии. Да ещё логику. Трудновато, но осуществимо. Второе уже проще. Последнее – существенная проблема, но, пожалуй, это и необязательно. Знаю, эти ребята меня не бросят, но не хочется мне доставлять им так много хлопот.
Подробностей пока обдумывать не стоит, надо затаиться и выяснить детали. Спешка ни к чему не приведёт, разве что к диагнозу.
Но я выберусь из этого дурдома.
* * *
Прошло три дня. Мне удалось разнюхать, что в одном из тёмных тупичков налево по коридору находится кладовая, где свалены несколько халатов, швабры, вёдра, шприцы, какие-то склянки и так далее. Эта сокровищница запирается санитарами, которые дежурят ночью. Немного ума – и ключ мой.
Ещё мне удалось выяснить, что мои вещи находятся прямо в палате в шкафу. Удачное обстоятельство. А вот мобильник… кажется, придётся потрудиться, чтобы раздобыть его.
Обнаружилась и ещё одна очень благоприятная особенность. Здесь, к моему облегчению и удивлению, призраков почти не было. Только бабушка, появлявшаяся в районе лестницы, маленький мальчик лет 7 в кабинете Романа Александровича, и какая-то женщина, там же.
Сначала я не могла понять, почему они двое являются именно там, но вскоре всё стало ясно: та женщина кое-что показала мне, из чего я сделала вывод, что она – сестра моего врача. А также выяснилось, что она весьма недовольна тем, что её брат – психиатр. Видела я и мальчика, который тоже появлялся в кабинете Романа Александровича. В видениях, которыми поделилась женщина, этот мальчик всё время кричал во сне и говорил всем, что видит своего умершего друга. Так я узнала, что мальчик тот являлся сыном сестры Романа Александровича, а доктору приходился племянником. А ещё этот мальчик, как и я, мог видеть призраков. И тот факт, что умер мальчик, по всей видимости, в этой самой больнице, вовсе меня не радовал и только подталкивал к побегу.
Мать и сын, несколько раз появившиеся в кабинете врача, а затем пришедшие ко мне в палату, больше меня не оставляли, и я всё ждала, что они покажут мне свои смерти, но этого почему-то не происходило. Конечно же, мне не хотелось видеть, как умирает человек, да ещё и ребёнок, да ещё и такой же, как я… но закономерности, которые мне удалось уловить (все призраки показывали мне, как они встретили смерть), позволяли находить хоть какие-то более менее связные объяснения, для чего они мне являются. И, пусть даже все мои попытки понять происходящее терпели крах, они меня немного успокаивали. Но то, что эти призраки вели себя иначе, очень нервировало.
Они связаны с Романом Александровичем, они – его родная кровь. Мало-помалу у меня даже появилось желание узнать их историю и понять, отчего сестра настолько недовольна своим братом. Кроме того, женщина мне явно симпатизировала и помогла найти кладовку. Этой информацией я обязана ей, а не собственной наблюдательности. Похоже, она желает помочь мне в побеге. Неплохо, однако, когда у тебя появляется союзник, даже несмотря на то, что он мёртвый.
Если быть честной, то, что призраков в больнице было немного, не добавляло спокойствия. Каждый раз, когда я на кого-то смотрела, мне казалось, что он прозрачный, и я вижу его одним глазом. Тогда я пугалась и расстраивалась, но, сообразив, что смотрю на живого, начинала ликовать, словно воскресила покойника. Как-то ночью я, бродя без сна по палате и бросая взгляды в окно, вдруг подумала, что ко мне понемногу приходит простая истина: дороже всего в человеке жизнь. Ведь нам неважно, добрый он был или злой, когда его больше нет?
* * *
Я сидела на кровати и прислушивалась. Недавно прошёл обед, и все мои соседи предпочли устроить себе тихий час (насколько я поняла, в этом крыле содержатся те, за кем установлено наблюдение, а также те, кого собираются вскоре выписывать; настоящие пациенты больницы жили в другом крыле и были более изолированы от мира). Они явно не полуночники, раз обед их разморил. После ужина они почувствуют, как слипаются веки, не захотят читать перед сном, потому что глаза устанут, и поскорее лягут спать. Их под покровом ночи опасаться не нужно.
За дверью стояла тишина. Шаги – кто-то неспешно прошёл по коридору мимо моей двери. Скорее всего, кто-то из врачей. Да, действительно, многие уснули, ведь врач явно никуда не торопится.
Ещё шаги, приближаются. Сначала тихо, это значит, идут со стороны лестницы, которая расположена напротив моей палаты, а не по коридору сбоку.
Обед у врачей проходит позже, чем у пациентов, и многие из них едят в столовой для персонала на первом этаже. Если Роман Александрович, а я почти уверена, что шаги принадлежат ему, идёт со стороны лестницы (кабинет у него на этом этаже в конце коридора), следовательно, ест он вместе со всеми, внизу. Равно как и ужинает.
Дверь открылась, предварительно щёлкнув. Видимо, была заперта (нехорошо!). Зашёл Роман Александрович.
Врач приблизился, пододвинул стул к моей кровати и сел.
–Как у нас дела? – миролюбиво поинтересовался он. По спине пробежал холодок: говорит как с сумасшедшей!
–Нормально, – я сделала равнодушное лицо.
–С кем сегодня общалась?
Намекает на призраков?
–Ни с кем. Только с девушкой, которая еду принесла. «Спасибо» ей сказала.
–Молодец! – оценил Роман Александрович. – А утром она же тебе еду принесла?
–Не знаю, я спала.
–Хм…
Мы помолчали.
–Ты вчера отказалась идти на прогулку.
–Сегодня пойду.
–Почему вчера не пошла? – врач смотрел на меня с улыбкой, но несколько внимательнее, чем того требует обычная светская беседа. Мне стало неприятно.
–Не захотела.
Насильно вытягивать из меня о призраках он не станет. Он же психиатр. Им надо, чтобы пациент сам говорил. Но я ничего не скажу.
–Вчера была отличная погода, а сегодня тучи.
–Я люблю тучи.
У Романа Александровича улыбка стала шире.
–Неужели? – он сделал вид, что очень удивился. – За что?
–Не знаю. Просто люблю.
Я почувствовала, что начинаю волноваться. Этот разговор, где в каждой реплике зарыта мина, начал меня напрягать; казалось, что я всеми своими словами подписываю вердикт и, не откровенничая, всё-таки откровенничаю.
–Ты необычная, – между тем, взгляд Романа Александровича стал ещё внимательнее.
Я задёргалась. Как правило, мне редко говорят, что я необычная, так что он, кажется, имеет в виду вовсе не уникальность и глубину мышления. Но, если он пытается этим сказать, что я ненормальная, то уж больно открытым текстом. Наверняка все сумасшедшие, когда слышат такой прозрачный намёк, начинают очень активно отнекиваться и протестовать. Поэтому отрицать ничего не стоит. С другой стороны, если я скажу: «Да, я необычная», он может увидеть в моих словах признание, что я действительно какая-то «не такая» или считаю себя «не такой». В конце концов, когда подросток твердит, что может видеть привидения, он явно считает себя особенным. Нет, всё-таки стоит запротестовать, но нужно сделать вид, что я не увидела в этом никакого подтекста… Только сумасшедший в обычных словах разглядит намёк на свою болезнь, ведь правда?
–Ничего необычного, – сказала немного сварливо. Пусть ему кажется, что я часто слышу это от сверстников. Пусть думает, что мне привычны эти разговоры и уже порядком надоели.
А через сотую долю секунды я запаниковала: зачем нужно было так отвечать?! Если мне все говорят, что я якобы необычная, разве это не значит, что я уже давно говорю о своих способностях?! Чёрт возьми, Роман Александрович именно так и расшифрует мои слова! Да, верно, я ненормальная и так часто об этом слышу, что мне уже надоело отрицать! Вот ведь голова!
Но Роман Александрович медленно перестал улыбаться и, видимо, не выдержав, спросил напрямик:
–Так ты утверждаешь, что видишь умерших?
Сердце на секунду замерло.
–Я ничего не утверждаю, – безапелляционным тоном возразила я. – Я этого никогда не говорила.
–Но твои родители…
–Ах, родители! – перебила я, как бы догадавшись, – Они просто неправильно меня поняли. Видите ли, мы с папой попали в аварию, и вначале, когда действие наркоза ещё не прошло, мне кое-что мерещилось, да я и объяснить толком не могла, – я немного наигранно махнула рукой и вздохнула, – недоразумение… Они ведь не настаивали, что я не в порядке?
–Нет. Просто обратились за помощью, – врач хмурился.
–Ну, вот и всё. Просто испугались. А призраки, ну что вы, их не бывает, – и я, для довершения образа, снова махнула рукой.
Роман Александрович молча смотрел на меня и жевал губами. Затем извлёк из кармана халата какой-то листок, прочитал то, что было на нём написано, потёр переносицу и снова взглянул на меня.
–Хм… вот как.
Почувствовав неожиданно окативший меня с ног до головы холод, я подняла глаза и увидела за спиной врача лица его сестры и мальчика.
–Да, и, – неожиданно вырвалось у меня, – ваша сестра не хотела, чтобы вы становились психиатром.
–Что-о? – глаза Романа Александровича расширились, он мгновенно побелел; листок, зажатый в тонких узловатых пальцах, затрясся.
Проклятье, я это вслух сказала!.. И что делать?!
Тем временем врач, справившись с оцепенением, энергично схватил меня на плечи, приблизил своё лицо к моему и выдохнул:
–Что ты сказала?
Я закусила губу. Делать нечего, теперь придётся заставить его мне верить.
–Ваша сестра вас винит в чём-то, – хмуро и неохотно пробормотала я, ругая себя на чём свет стоит.
–Моя сестра? – просипел он и встряхнул меня. – Что ты знаешь?
Я отстранилась.
–Она думает, вы не тот, кому стоит быть психиатром, и вы…
