Эпоха мёртвых. Начало

Я повернулся к милиционерам:

– Смотри на него, сержант, сейчас сам все поймешь. В городе эпидемия вот этого самого, завтра уже во всем мире начнется.

– Что за эпидемия?

Сержант явно не владел ситуацией. Неужели его начальство настолько до сих пор было не в курсе или просто не считало необходимым информировать подчиненных? Его московские коллеги уже явно поняли, с чем имеют дело, так что недостаточную информированность прибывших к ним на подкрепление можно отнести лишь на просчеты высокого начальства.

– Сейчас сам все увидишь, минут пять осталось, не больше. И вас касается! – Я обернулся к друзьям. – Я хочу, чтобы вы увидели все сами, своими глазами, что нас ждет.

– Серег, мы же видели сегодня, – сказал Леха.

Ага, видел он, как же. Видел труп на тротуаре, а вот то, что это на самом деле…

– А теперь и поучаствуй, – тихо сказал я ему, так, чтобы раненый не услышал.

Мужик достал из нагрудного кармана спецовки пачку «Золотой Явы», вытащил сигарету, но никак не мог прикурить трясущимися руками. После того как он впустую крутанул колесико несколько раз, я подошел к нему, взял у него из рук маленькую прозрачную зажигалку, щелкнул, поднес огонек к сигарете. Тот затянулся, кивнул, сказал: «Спасибо». Я вернул ему зажигалку, подумав при этом отрешенно, что и зажигалок нам тоже не мешало бы запасти, и отошел к выстроившимся почти что в шеренгу людям. Все молчали, молчал и сидящий на скамейке мужик, глядящий куда-то в небо. Он даже не докурил сигарету, не успел. Минуты через три она выпала у него из пальцев, а сам он завалился на скамейке вбок, протяжно вздохнул и скончался.

– Он умер, – сказал я, обращаясь ко всем. – Теперь смотрите на него.

– И что? – спросил сержант с оттенком недоумения.

– Просто смотри. Сейчас все поймешь.

Тот пожал плечами, повернулся к сидящему на скамейке. Так в молчании мы провели минуты две. Затем мертвец на скамейке вдруг открыл глаза и уставился на стоящих перед ним людей.

– Твою мать! – охнул сержант и даже попятился назад, вскидывая автомат, после того как встретился с ним взглядом.

Да и все остальные не промолчали. Никто из них до этого не смотрел в глаза воплощенной смерти. Мертвец начал было приподниматься на скамейке, но координация его движений была пока нарушена, и он просто свалился с нее. Встал на четвереньки. Оперся рукой на сиденье и поднялся на ноги, затем обернулся к людям, как-то тихо заныл и переваливающейся походкой пошел к ним.

– Ну что, сержант, стреляй ему в грудь. Он сейчас кусаться начнет, – сказал я милиционеру, попутно приподняв ствол ружья, чтобы в случае чего самому поставить в этом спектакле точку. – Только в грудь давай, для начала.

Сержант вскинул автомат и нажал на спуск. Грохнула короткая очередь, легкие и быстрые автоматные пули ударили зомби в середину груди, пробив его насквозь и выбив из его спины кровавые фонтаны, но тот даже не покачнулся. Сержант выстрелил в него еще раз, к нему присоединился рядовой, но попадания в грудь даже не задержали приближающегося мертвяка.

– Татьяна, теперь ты, в голову! – скомандовал я.

Татьяна прицелилась, хладнокровно выждала момент и, когда их отделяло друг от друга не более трех метров, выстрелила. Хлопок «Грача» был тише, чем автоматные выстрелы, но мертвяк, обзаведясь отверстием в лобной кости, рухнул навзничь. Все опустили оружие.

– Видели все? Видели всё? Есть еще вопросы и сомнения? – громко спросил я у всех присутствующих, цицероновским жестом указывая на лежащего на асфальте зомби. – Это и есть то, что нас ждет, будущее нашего мира. Не хотите стать такими же? Значит, защищайтесь. У кого какие вопросы?

– Что это вообще? – спросил сержант. – Этот мужик умер?

– Да, умер. И мертвый встал.

– Вампир, что ли?

– Зомби, если угодно. Знаешь, что это?

– Кино смотрю, – кивнул сержант.

– Вот как в кино и есть. Как убивать их, понял? – поинтересовался я.

– Понял, – подтвердил он. – В башку. Как в кино.

– Правильно, – похвалил я его за понятливость и сообразительность. – Чем больше убьешь, тем больше у других людей шансов уцелеть. И последнее объявление, до того как поедем. Прошу всех внимательно выслушать. Животные тоже бывают такими, мертвыми и агрессивными. Отличить от нормальных их сложнее, но можно. Я видел пока лишь собак, обезьян и крыс, все они странно двигаются и надолго впадают в полную неподвижность. Неподвижность – это, пожалуй, их главная отличительная черта. А вообще держитесь пока от всех подальше. Поехали. Покеда, товарищи милиционеры.

Я махнул своим рукой, призывая грузиться в машины.

– И тебе покеда, боец, – ответил младший сержант, впавший в глубокую задумчивость.

Ох, не знаю, до чего такой персонаж додуматься может. Почему-то не верится, что до хорошего. Ну да ладно, Бог ему судья.

Мы с Татьяной уселись в «Форанер», Вика с Лехой вернулись в свой «крузак», и маленькая колонна из двух машин направилась к выезду. Милиционеры остались возле спорткомплекса.

Мария Журавлева

20 марта, вторник, днем

Маше позвонила подруга, Елена Вартанян, работавшая в том же отделе в «МосФинансе», сказала, что не смогла попасть на работу – что-то случилось в их подъезде, отчего милиция три часа не выпускала людей из квартир. Вроде бы кто-то из соседей сошел с ума и перебил всю свою семью, или вся семья сошла с ума и перебила друг друга. Маша тоже рассказала, что сегодня видела. Елена вообще была женщиной многословной, и ей всегда было что сказать по любому поводу, поэтому Маша, хоть и не была расположена к долгой беседе, простояла с телефонной трубкой в руках минут двадцать. Милиционер на кухне ничем себя не проявлял, и она решила, что раз уж ему выпала возможность отдохнуть, то пусть отдыхает. Вид у него был действительно переутомленный, если не сказать, что больной. Минут через двадцать ей удалось отделаться от Елены, она повесила трубку и заглянула в гостиную. Дети ни о чем не задумывались и наслаждались неожиданно выдавшимся выходным. Сашка вместо мультиков теперь играл в видеоигры, а Лика продолжала возводить из кубиков что-то грандиозное.

Маша пошла на кухню, стараясь ступать потише. Судя по тишине, майор мог и задремать. Тихо приоткрыла дверь, заглянула. Так и есть, милиционер лежал головой на столе, уронив ее на скрещенные руки. Одна из них лежала на автомате, и Маша поразилась синеватой бледности кожи. Когда она милиционера видела, он не был таким бледным. У Маши была великолепная, даже уникальная зрительная память. Она не запоминала телефоны и имена, но любую картинку помнила долго и в деталях, поэтому такое побледнение кожи ей бросилось в глаза. Маша остановилась, глядя на эту бледную руку, не зная, что ей дальше делать. Проверить, не потерял ли майор сознание, если он такой бледный, или, наоборот, оставить человека в покое?

В этот момент майор поднял голову, и Маша, собиравшаяся все же что-то сказать, буквально подавилась своей фразой. То, что смотрело на нее, уже не было тем немолодым, доброжелательным милиционером, которого она угощала кофе. Иссиня-бледное лицо, какое-то обвисшее, и ужасные глаза, поблекшие, как будто покрывшиеся пленкой и в то же время бегающие и смотрящие так, как на нее еще никогда и никто не смотрел. Казалось, ледяной душ обрушился на нее, даже дыхание от страха перехватило. Маша попятилась назад, в коридор. Тварь, сидящая за столом, просто смотрела на нее, но ничего не предпринимала.

Так и пятясь задом, Маша вышла за дверь и прикрыла ее за собой. Дверь была с матовым стеклом, никакой преграды она собой не представляла и к тому же не запиралась, но Маша хотела хоть как-то отделить себя от смотрящей на нее смерти, смотрящей глазами того, кто совсем недавно был человеком. Из гостиной доносились звуки видеоигры, Лика о чем-то болтала сама с собой, как всегда, когда возилась с игрушками. Если тварь с кухни вырвется… Маша не заблуждалась, что случится: того, что она уже сегодня видела, ей было достаточно.

Задавив в груди судорожное паническое дыхание, она несколько раз глубоко вздохнула, понимая, что запаникуй она – и дети погибнут. Нет у нее права на панику. Сработало. Стараясь ступать бесшумно, она заглянула в гостиную – дети пока ничего не заметили. На кухне послышался какой-то шум, и она оглянулась. Тварь на кухне встала из-за стола и стояла у двери. На матовом стекле четко виден был ее силуэт. Однако, вместо того чтобы открыть дверь, это создание зачем-то трогало стеклянную преграду, было слышно, как ногти скребли по ребристому стеклу.

– Сашка, у нас беда. Бери сестру, и идите… – Маша осеклась.

Она хотела вывести детей из квартиры, затем выйти следом, спуститься вниз, к Сергею Сергеевичу, и попросить о помощи его или вызвать помощь откуда-то еще. Но вдруг все происшедшее за сегодня связалось в ее сознании в единую картину, мгновенно, как вспышка. Все непонятное стало понятным теперь. Толстая женщина на улице, искусанная «пьяным». Она потом встала и укусила милиционера. Милиционер был явно болен после этого, и ему становилось хуже. Мужчина, которого Маша перевязывала внизу, который пожаловался на плохое самочувствие. Он тоже укушен. Бинты из аптечки Сергея Сергеевича, израсходованные на искусанного соседа с двенадцатого этажа, который пошел домой. Не нужно быть гением, чтобы понять, что именно укусы превращают людей в этих вурдалаков. И если они выйдут на лестницу или спустятся вниз, не ожидают ли их там обратившиеся охранник и жена искусанного мужчины? Не гуляет ли по лестнице сосед с двенадцатого этажа?

– Мама, что? – Сашка выглядел испуганным. Его напугало выражение лица матери.

– Пойдем со мной!

Надо найти укрытие для детей где-нибудь за пределами квартиры, потом думать, как действовать дальше. Она схватила Сашку за руку, и вдруг из коридора послышался звон лопнувшего и обрушившегося на пол стекла, что-то тяжело упало на пол. Поздно! Вурдалак выбрался из кухни, и теперь ей самой надо думать, как защитить детей. Она посмотрела сыну в глаза, взяла его за плечи и тихо прошептала:

– Сашка, бери сестру, и запритесь с ней в ванной, слышишь? И не открывайте никому, кроме меня, сидите там тихо, как мышки! Бегом!

Она ожидала, что сын испугается, начнет спрашивать, что случилось, но он не сказал ничего. Вот Лика выглядела испуганной и явно намеревалась заплакать, но Сашка схватил ее за руку, сказал удивительно спокойным голосом: «Слышишь, что сказала мама? Пошли!» – и повел ее из комнаты.

Маша вскочила на ноги, прислушалась. Из коридора доносилась какая-то возня, как будто кто-то пытался подмести выбитое стекло. Она выглянула из гостиной. Милиционер выбил стекло и попытался выйти в холл через образовавшееся окно, но зацепился ногами за низ двери и просто выпал наружу. Сейчас он пытался подняться, но для этого ему надо было подтянуть ноги. Носки его ботинок цеплялись за раму, и встать не получалось. Руки милиционера были изрезаны о стекло, он шарил ими по паркету, оставляя кровавые разводы. Он увидел Машу, задергался сильнее, но по-прежнему безуспешно. «Тварь безмозглая!» – даже подумала Маша, к собственному удивлению почти не ощущая себя испуганной. Дети. Материнский инстинкт полностью задавил страх. В другой момент вид валяющейся на полу и намеревающейся броситься на нее твари привел бы ее в ужас, но сейчас, когда она осознавала, что этого упыря и ее детей отделяют лишь тонкая дверь ванной комнаты и она сама, то страх ушел.

Она попыталась сообразить, что можно использовать как оружие, но ничего не приходило в голову. У нее не было ничего подходящего в квартире, ничего, чем можно было бы размахнуться и ударить, и даже кухонные ножи находились там, где им положено находиться, в кухне, за спиной у противника. Оружие. Она увидела оружие. Короткий автомат милиционера так и лежал на кухонном столе. Какие еще, к черту, ножи? И более того, автомат выглядел почти так же, как те, которые ей довелось разбирать в школе, на уроке военной подготовки, разве что этот был короче.

Решение пришло в голову само собой, и Маша не успела поразиться его наглости, как ее тело само пришло в движение. Увернувшись от вытянувшейся в ее сторону окровавленной ладони с застрявшим в ней большим осколком стекла, она встала на спину упыря, придавив его к полу. Оперлась руками на стены, чтобы не свалиться, сделала еще шаг, затем еще один и вошла в кухню прямо через выбитое окно, просто пройдя по лежащему телу, как по лестнице, и лишь пригнувшись, чтобы не задеть раму головой. Упырь остался за спиной, разве что задергался сильнее. Он обернулся на нее, положение его тела изменилось, и ноги освободились. Маша подбежала к столу, схватила неожиданно увесистый автомат. Большим пальцем осторожно нажала на сдвигающуюся планку справа, и та со щелчком перескочила в среднее положение, к буквам «AB». Обернулась к уже освободившемуся, но еще не вставшему на ноги упырю, зацепила сгибом указательного пальца изогнутый, торчащий вбок рычаг, с силой рванула на себя. Она точно помнила со школы, что нужно обязательно было дернуть с силой, а потом отпустить.

Рычаг упруго подался назад и, отпущенный, с громким лязгом вернулся на место. Из длинного отверстия справа вылетел конический патрон с тонкой острой пулей, покатился по полу. Что она сделала? Еще есть патроны? Разумеется, есть, их в автомате много. Она не помнила сколько, но помнила, как их учили набивать патронами автоматные рожки, засекая при этом время. Много, у нее пальцы болели после того, как она запихивала все патроны в рожок. Пружина становилась все туже, и каждый следующий патрон влезал все с большим усилием. Еще у автомата в школе был приклад, а у этого нет. Маша схватила маленький автомат за рукоятку и за изогнутый магазин, подняв его перед собой и подумав, как же неудобно его держать, наверняка она делает что-то неправильно.

«Упырь», как его мысленно уже прозвала Маша, все же встал на ноги, шагнул в ее сторону, но наткнулся ногами и плечом на раму двери, заставив дверь задребезжать. Маша вскинула автомат, пытаясь вспомнить, как надо целиться, но все расплывалось перед глазами, а руки дрожали. «Упырь» тихо зарычал или застонал и начал поворачивать назад. Маше представилось, как он сейчас пойдет в комнату и будет биться в запертую дверь ванной, где спрятались ее дети, и тогда она закричала: «Куда пошел, сволочь?», подскочила ближе к двери и, почти уперев ствол автомата ему в голову, нажала на спуск.

Грохот очереди, казалось, расколол воздух, автомат задергался у Маши в руках и вскинулся чуть не в потолок, зазвенели стекла от акустического удара, струя гильз хлестнула по мойке из нержавеющей стали. С перепугу Маша отпустила спусковой крючок, чуть не уронив при этом тяжелую железяку. Пули прошили голову бывшего милиционера насквозь, прострочив ее от шеи до затылка, тело тяжело рухнуло на паркет, зазвенев битым стеклом, рассыпанным по полу.

– Ты не пойдешь к моим детям, скотина, – сказала она, опустив ствол автомата в пол.

«Почему так неудобно было стрелять?» – совершенно неожиданно и некстати возникла мысль. Она вновь посмотрела на оружие и обнаружила откидной приклад, прижатый к корпусу автомата слева. Судя по всему, приклад должен был откидываться, и найти, как он фиксируется, труда не составило. Она откинула его, уперла в плечо. Все равно левой рукой неудобно держаться за изогнутый рожок. Она попробовала взяться за горизонтальную деревяшку перед коротким стволом с маленьким раструбом на конце. Вот теперь удобно, и оружие даже не кажется очень тяжелым.

Тут ее мысли вновь вернулись к тому, что на самом деле произошло здесь. До этого оно пряталось за мыслями о прикладе и прочем. Затряслись руки, перехватило дыхание. В глазах потемнело, и Маша вынуждена была привалиться к стене, чтобы не упасть.

Дети. Дети сидят в ванной, дети слышали выстрелы. Надо их успокоить, но пусть пока не выходят. Пол, залитый кровью, и труп человека в квартире не самое лучшее зрелище для них. Взяв себя в руки и уняв дрожь, Маша открыла дверь из кухни и остановилась на пороге. Он точно мертв? Не схватит он ее рукой за ногу, когда она будет проходить мимо? Крови под головой трупа натекло совсем немного. Маша подняла глаза и увидела, что вся стена слева вверху и частично потолок в красных брызгах. Нет, не может он быть живым, четыре маленькие дырки в голове видны ей прямо отсюда, даже волосы еще дымятся, обожженные струей огня из надульника. Никто не выживет после такого. Она быстро обежала лежащее тело, пронеслась через гостиную, постучала в дверь ванной между двумя детскими.

– Саша, это мама, открой, – сказала негромко.

Запор двери щелкнул, дверь открылась. Сын стоял за дверью, спокойный и серьезный. Лика сидела на маленькой табуретке возле ванны.

– Саша, все хорошо, нам ничего не грозит, – успокаивающе затараторила она. – Но вы пока не выходите из ванной еще пять минут, хорошо?

– Почему? – спросил сын.

– Мне надо… – она чуть растерялась, не зная что сказать, – … кое-что сделать еще, я вас позову.

– Ты убила этого дядьку?

Маша не нашлась что ответить, но Саша спросил снова:

– Что он хотел с нами сделать?

– Съесть? – подала голос Лика.

Вопрос детский, но полностью отражает действительное положение вещей. Что ответить? Можно наврать, но… как знать, что дети увидят в ближайшем будущем и что придется объяснять им еще. И, может быть, правда сделает их чуть более осторожными.

– Да, милая, съесть, – подтвердила Маша. – Но у него уже не получится, он…

– Ты победила его? – спросила дочка.

– Да, победила, ничего не бойтесь теперь.

Дочка кивнула с видом все понимающего человека, а Сашка спросил:

– Мам, а можно, мы поиграем пока у меня в комнате и не будем выходить? Там лучше, чем в ванной.

Действительно, подумалось Маше, почему бы и нет? Они все равно по пути в детскую не увидят труп на полу в холле.

– Хорошо, но до того, как я вас не позову, вы даже дверь не открывайте, хорошо? – выставила условие она.

– Хорошо, – серьезно согласился Сашка. – Лика писать хочет. Я хотел помочь, но она сказала, что будет писать только с тобой.

– Как всегда, – вздохнула Маша. – Ладно, давай в свою комнату, а я ее приведу.

– Это его автомат? Он настоящий? Это из него так стреляли сейчас? – спросил Сашка.

– Да, давай в комнату, я все тебе потом расскажу.

– Хорошо.

Сашка ушел в свою комнату и честно захлопнул дверь за собой, а Маша уложила на унитаз детское сиденье и усадила на него дочку. После того как все дела были сделаны и исполнение всех желаний было подтверждено с самым серьезным видом, она отвела дочку к брату. Тот даже запер дверь изнутри на защелку. Маша считала, что в восемь лет дети имеют право на личное пространство и наличие защелки не оспаривала.

Оставив детей, Маша побежала обратно. В холл она вышла, подняв автомат, но труп был неподвижен, в воздухе стоял резкий запах сгоревшего пороха, крови и паленой шерсти. Маша хотела вытащить труп из квартиры, но в последний момент спохватилась – на милиционере висело множество всего, что еще пригодилось бы. Преодолевая брезгливость, она с трудом перевернула тяжелое обмякшее тело на спину и вскрикнула в ужасе. Маленькие дырочки от пуль, которые были с той стороны, с этой превратились в жуткие рваные раны, откуда торчали кости, куски плоти и что-то еще. А кровь почти не текла. Маша не знала, что кровь течет сильно лишь тогда, когда сердце ее гонит по сосудам, она же застрелила ходячий труп.

Взявшись за пряжку ремня, она расстегнула его, увидела, что он соединен с ремнем наплечным, расстегнула и тот. С усилием вытащила ремень из-под тела, при этом с него слезла и осталась лежать на полу брезентовая сумка с тремя длинными карманами. Маша подобрала ее, откинула клапан, заглянула внутрь. В сумку стоймя, каждый в свое отделение, были вставлены три автоматных рожка, в каждом матово блестели плотно уложенные патроны.

Еще на ремне была кобура, Маша открыла ее и вытащила небольшой увесистый вороненый пистолет с черной пластиковой ручкой. Еще в кобуре, в специальном кармашке, был запасной магазин, и она его тоже вытащила, покрутила в руках. Куда он вставляется? Она заметила, что рукоятка пистолета снизу заканчивается точно такой же «пяткой», как и магазин. Возле нее было нечто вроде ребристой пружинной защелки, и Маша попыталась ее отогнуть. Точно, магазин после этого легко вышел наружу. Автомат надо было взводить для первого выстрела, оттянув ручку назад, а как взводить пистолет?

Звонок в дверь заставил Машу подпрыгнуть на месте. Она схватила с пола автомат, с которым уже знала, как управляться, и прислушалась. Снова звонок, затем стук ладонью по двери и голос:

– Мария Николаевна, это Сергей из охраны, у вас все в порядке?

Маша с облегчением вздохнула. Сергей Сергеевич, единственный человек, которому точно не нужно было объяснять, что случилось, он должен все понять.

– Иду! – крикнула Маша, подбежала к двери и отперла замок.

– Ничего себе… – присвистнул Сергей Сергеевич, заходя в квартиру и глядя на труп милиционера. – Чем это вы его?

– Из его же автомата.

Маша подняла оружие перед собой, показывая.

– Вы молодец, Мария Николаевна, – с уважением сказал Сергей Сергеевич. – Как детишки? Он никого не укусил?

– Нет, не успел. Сергей Сергеевич, а мужчина… которого я перевязывала? – Маша вопросительно посмотрела на охранника.

– Он тоже, – кивнул тот. – Успел убить свою жену, я в туалете был. И она тоже встала, пришлось… обезвредить обоих, в общем. А как вы догадались в голову стрелять?

– Он сам научил, – сказала она, показав на мертвого милиционера.

– Ну вот, что-то полезное успел сделать, – покачал головой Сергей Сергеевич. – Впредь стреляйте только в голову, если, не дай бог, такое снова случится. Больше их ничем не убьешь, они уже мертвые. И еще… вы бы поделились со мной трофеями, а то у меня всего один магазин к пистолету остался, а дела наши чем дальше, тем хуже.

– Конечно, конечно! – Маша протянула Сергею Сергеевичу автомат, но он отрицательно покачал головой:

– Нет, это вы себе оставьте, раз уж вы им сумели воспользоваться. Я пистолет тогда заберу с магазином, все же еще шестнадцать выстрелов… хотя…

Сергей Сергеевич взглянул внимательно на магазин милицейского пистолета:

– У них новые пистолеты, как я вижу, ПММ-12. Значит, у меня будет двадцать четыре запасных и в моем еще десяток остался. Неплохо. Рация милицейская вам не слишком нужна, как я думаю?

– Нет, – отказалась Маша.

– А мне пригодится, может быть, удастся подмогу вызвать, или хотя бы знать будем, что делается вокруг. – Он показал на распростертое на полу тело. – Давайте вытащим наружу, чего ему здесь лежать? На пожарной лестнице пока положим.

Он схватил труп майора за шиворот и быстро потащил его волоком на лестницу, затем вернулся в квартиру.

– Сергей Сергеевич, а если узнают, что я его…

– Мария Николаевна, мне кажется, что всем уже все равно, – усмехнулся Сергей Сергеевич. – В крайнем случае, скажем, что он уже такой пришел. И главное – без оружия, запомнили? Как говорится, война все спишет.

– Да…

– Вот и хорошо. – Он слегка тронул ее за локоть. – Вы приберитесь пока, чтобы дети не видели этого всего, а я двенадцатый этаж проверю, что-то жилец не отзывается на телефонные звонки, постучу ему.

– Сергей Сергеевич, а он ведь уже тоже должен был быть… как этот. Вы говорили, что он уже покусанным пришел?

– Верно.

– Милиционеру сорока минут хватило, чтобы превратиться, и мужчине внизу не больше, – закончила Маша свою мысль.

– Тоже верно. Я уже думал об этом. Надо посмотреть пойти.

Александр Бурко

20 марта, вторник, днем

К середине дня Салеев ему сообщил, что вдоль Рублево-Успенского шоссе занимает позиции Софринская бригада ВВ.[7] Бурко спросил своего военспеца, что это изменит, на что получил ответ от Домбровского, слушавшего весь разговор: «Ничего». Это подтверждало мысли самого Бурко, и он лишь кивнул.

Кое-что успело произойти и в этих сверхохраняемых местах. Прямо перед воротами его усадьбы его же охрана застрелила первого зомби. Салеев даже распорядился показать труп всем, находящимся в доме, чтобы они точно знали, с кем имеют дело. Но труп, выглядевший самым обычным, никого не впечатлил.

Пасечник выходил на связь, но ничем не порадовал. Адрес дачи Крамцова пока не выяснили, зато здание НИИ было подготовлено к такому взрыву, что даже пыли от него не должно было остаться. Там, кстати, события развивались поэнергичней, и охрана застрелила уже троих мертвецов, забредших на территорию.

Бурко дозвонилась жена. Она спокойно, хоть и без восторга, восприняла неожиданный отъезд, но детям это даже понравилось. У них появилась компания и отличная игровая площадка. Вместе с ними прибыли в Центр семьи Домбровского и Пасечника, семья Салеева уже была там. Остальные же эвакуировались с автобусами.

Больше ничего интересного не происходило. Салеев с двумя помощниками сидел в штабе, Домбровский углубился в компьютеры, говорить было не о чем, все проговорено заранее. Бурко несколько раз пытался смотреть телевизор, но каждый раз выключал его, потому что там не было ни слова о том, что происходит вокруг. Ему как «автору» апокалипсиса было даже немного обидно за то, что ТВ помалкивает о грядущем конце света.