Печальный Пастатов

Зашел в комнату и там заснул.

Как дяденька проснулся, остолбенел

Пастатов на себя плащ одел.

– Племяш! Ты чего? Племяш!

– Прости дядя. Не мой это пейзаж.

Я люблю, люблю Светлану,

Но мне этого мало…

Просто! Просто любить!

Знал бы, что и я любим. Я смог бы здесь, жить.

Да! Да, да. Лето, я все жил,

Но увидев ее…. Взорвался мой пыл!

Не могу я, рядом быть с ней!

Я уезжаю, уезжаю теперь.

– Племяш, но почему…. Все – таки, так…

– Но я! Так, же и рад!

Что все – таки я, в нее влюблен.

Не хочу врываться в тот сон!

Я уеду. Уеду, и не будет больше следа

Буд – то и не был. Улечу, стрелой «омега».

– И ты, хочешь, сейчас уезжать…

– Какое предложение, хочешь дать?!

– Прости, племяш. Но останавливать не смею…

Ты, заезжай…. К дядюшке Евгению.-

Сказал дядя, уже во дворе.

– Вот, мой адрес. Дядя, пиши и ты, мне.

Ночью, я уже буду там

Там хорошо, а здесь много ран!..-

Так Пастатова повозка, очень быстро

Тронулась и все вдали висла…

А дядя слезами изливаясь,

Стоял с нянюшкой, над собой издеваясь:

– Так вот: двух кабанов с племяшом поймали –

Говорил в грустном виде, и в печали.

***

4

Так и осень, все вдаль, уходила.

Зима снова, все приходила и приходила.

Снова снега, снова зима,

Поздно – теплу. Холода!

Дядя, Пастатова, понимал:

Что от безумства он так, «сыграл!».

Дядя писал племяннику письма,

Племянник в конверт запечатывал листья

Все для дяди, сыскал идей.

А вспоминая Светлану, сердечко билось сильней.

Как оказалось: Пастатов уехал всего – на два месяца,

Как узнал одни вестницы:

«Здравствуй! Мой дорогой, племянник!

Как поживаешь, Вадик?

Пишу с плохими новостями тебе,

Светлана заболела, ей не по себе.

Все симптомы говорят, это холе…»

Не дочитав, прошипел: – Нет! Нет! Нет!-

Уже через семь часов, ехал в обратную,

Вдаль широкую, даль необъятную…

Приехал к дяде, встретило радостное лицо няни

– Где, дядя!!? Аня! Аня!-

Но та лишь развела руками:

– Не знаю! – выдавила, потопав ногами.

Пастатов сел на повозку, скорей

– Но! Но! – закричал на коней

Как он увидел Мудрецовых усадьбу:

– Боже! Где? Любовь. Дети. Свадьба!

Куда, в один миг, все исчезло?

Ведь виновно не мое заточение в манеже?!

Это наверняка, я виноват!-

Взяв крепче ухват.

Во дворе стоял служивый Кулич,

Весь в шрамах, кстати, на лице в десяток увечий.

Пастатов слетел с повозки, весь в снегу,

Куличу пришлось повозку, догонять на ходу.

Пастатов в дом влетел.

Ох, как он, мужа у Светланы, видеть не хотел.

– Здравствуйте, – сказал он.

– Приветствую, – ответил в унисон

При вида мужа Светланы,

И Дяди своего, и «рухнули ставни»

– Дядюшка, как она?

И где вообще, Света!?-

Дядя обнял Пастатова, поцеловал:

– При таких делах: наша встреча состоялась. Не знал…

Пойдем же, племянник, провожу

Где Светлана. Вроде как предалась сну. –

Тот последовал за ним.

Открыл рот, как только, Светлану увидел Вадим.

В комнате были все Мудрецовы,

Пастатов был словно подкован,

Но бросился, скорей! Светлану обнять,

Мудрецовы ни чего не могут понять…

– Вадим Вадимович..? Вы чего? К чему объятия, эти? -

Мертвое лицо, оказалось у Светы.

– Я…. Хотел бы…. Чтоб нас оставили наедине…

За одним, посмотрю, что за болезнь…. Держите вы в себе.

– Вадим Вадимович, все ушли…

Умирающей даме, все ж, расскажи.

– Боль, боль! Я жил весь год

И все так получилось…. Вот:

Я смог, только так, поговорить

Только так, не более вас любить.

Когда я вас впервые встретил,

Тогда еще было далеко до лета

И приезжал я, во второй раз

Без дяди, увидеть лишь ваших глаз,

Я не хотел искать его здесь…

Ложь была во мне, она во всяком человеке есть,

Я видел ужасный, долгий сон…

– Боже, Вадим. Вы влюблен.

– Все лето вы к нам приезжали,

А я сидел в калитке. – А чего же, вы ждали?

– А ничего я не ждал,

Я просто умирал.

И все хотелось мне, с вами поговорить,

А более того: вас любить…

Но вы женою будете теперь,

И тогда осталось, уйти мне за дверь.

О, боже! Вы бы только знали,

Как мы долго страдали…

– Я…. Я была, влюблена…

Но любовь, все-таки прошла…

Я больше его не люблю,

Но ребенка и фамилию ношу.

– Как ребенка? Не может быть…

– И я поняла, хотелось бы вас любить.

Не целуйте, вы меня.

Все! Все! У меня жизнь прошла.

– Что вы? Что вы, говорите?

О жизни, так бесскорбно, не судите!

Подождите, я вас вылечу! И не смейте!

Думать так, поверите?!

Давно? – набравшись сил: – Такие казусы у вас?

– Давно, Вадим. Прошел не один час.

Неделя, целая прошла.

– Давно, держится любовь у тебя?

– Давно, Вадим. Давно.

– Мы вылечим тебя, все равно.-

Но Пастатову не взять в толк,

У Светланы был большой срок,

В этой стадии, ей не выжить теперь…

И Пастатов уходя за дверь:

– У меня дома, травы лечебные есть

– Не уходите! Останьтесь здесь.

– Нельзя, ни как тянуть резину!

Я вернусь, быстро. Ждите меня до часа пятого, его середины.-

Пастатов ни чего, ни кому не сказал.

– Кулич, коня! – всех сотрясал…

Пастатов ни разу так, на коне не летал:

– Но! Но! – через каждую минуту кричал.

Ехать казалось, долгое время для него:

– Но почему, все так…. За что? –

Приехав, влетел домой,

Набрав сумки: всякой микстуры и травой.

Взобравшись, и поехал назад

По пути встретил его снегопад.

– Она любит меня, а я ее!

Но почему же? Не получается, все равно.-

И снова усадьба показалась вдалеке

– Еду милая! Еду, к тебе! –

Кричал он на весь лес.

И тут снегопад исчез.

Куличу опять пришлось догонять коня,

И за Пастатовым закрывать ворота.

Тот влетел и услышал рев,

И ударила в мозги кровь…

Пастатов наверх поднялся,

Как зашел, в таком положении и остался.

Мертвое тело Светланы лежало

Не шевелясь, тихо молчало,

Глаза открыты, пугали Пастатова

И все доносились последние слова с досадами:

« – Не уходите! Останьтесь здесь!

Не уходите! Останьтесь здесь!».

– Это виновен я. И опять страдание…

Повлечет на мое сознание… -

Он стоял, как скульптура, не шевелясь.

Им владела «забвения» власть.

Ему кто-то, что-то сказал,

Он не услышал и не осознал…

Туда, сюда, фигуры темные ходили

А Светлана светлая, без песчинки пыли.

Может быть, год! Может быть век.

Может минуту, стоял человек.

Его кто-то нечаянно толкнул,

А он и не понял, ему это нуль.

Вместе со Светланой, умер тогда.

Позже доктор скажет: «– Он сошел с ума!».

Но вскоре он вышел на улицу в снег,

Дядя догнал его, спросил, не дождавшись, ответ

Увел обратно его в дом.

Пастатов видел – «мертвый сон».

Так он и не видел: как Светлану хоронили,

Как в церкви ее отпевали, да ныли.

Лежал он на кровати, смотрел в окно.

Лишь по ночам закрывал око свое.

Няня кормила Пастатова с трудом,

Читала книгу вслух, на ходу засыпая потом.

Дядя сам мыл и одевал племяша,

Читал медицину, думал сгоряча:

«– Конечно! Как я хотел, чтоб племянничек

Жил у меня, но не такой повод ведь…

Дядя часто плакал в своем кабинете:

О племяннике думал, об умершей Свете…

Но дядя с тоски, сам не умирал;

За Лидией Михайловной приударял,

Та приехала к сестре Маркиной с повадкой городской

Подумал он тогда: «– Какая женщина! О-е-е-й!».

Она же приехала на праздники новогодние,

Но после их и осталась. По своей природе она

Хорошая была леди,

Но в брани, как «барыня из меди»:

Всегда будет стоять до конца.

Дядюшке нравилась она.

Вот и январь наступил…

Вдовец-генерал из-за Светланы запил,

А позже в город сбежал

Так о нем; и ни кто, и не слыхал.

Пастатов в тот день «открыл глаза»:

– Светлана! Светлана! Ты где, Света?-

Дядюшка в комнату его влетел:

– Племяш, сказал?! Все же, сумел?

– Это всего лишь сон…– упрямо

Произнесла няня.

Но она была не права,

Пастатов открыл свои «глаза»:

– Дядюшка, так охота пить.

Да и право, столько же волком выть.-

Дядюшка бегал по дому,

Радовался рожденному его слову:

– Волком выть, хочется пить!– все повторял,

И обратно в комнату с кувшином прибежал:

– Пей, племяш. Голубчик, пей.

– Не надо, дядя. Ты…. Не жалей.-

Затем родственники начали свой разговор:

– Что пропустил? Я мол…

– Ну, племяш…. Чего- то пропустил,

Время, конечно, в неизвестность пролил…

День рождение было: двадцатого, у тебя.

Поздравил с нянюшкой, налил белого вина

И тихо-смирно разошлись.

Мое пропустил. Нет, ты удивись!

Семья Пироговых уехала в центр жить,

Больше не услышим, как те будут ныть.

– А Твардовский, не приезжал?

– Ты и его знаешь? Не знал, не знал.

А…. Да, да, да, да. Ты говорил, – по вспоминал;

– Нет, племяш. Твардовский, так и не бывал

Его кто-то в Молотове видал.

Но племяш…. Советую с такими людьми не общаться.

– Дядюшка, увольте! Я хочу прогуляться.-

Выйдя на улицу, стал свежим воздухом дышать.

– А, Вадим Вадимович! Не сразу мог я узнать!

– Андрей Семенович? Здравствуйте, здравствуйте!

– Ой, не надо! Только не хвастуйте, -

Пастатов только вышел на крыльцо,

Как появилось Твардовского лицо.

– Племяш, с кем ты там беседуешь?

– Ага, – Твардовский, – Сам не ведаешь?

– С Андреем Семеновичем, беседу веду.

– Ты чего? Ни кого ведь нет. Не пойму…-

Пастатов оглянулся, и вправду – нет.

– Дяденька, показалось…. Не оклемался, видно…– дав ответ,

С ужасом влетел в дом.

Зашел в комнату, и потянуло на сон…

И в кровати своей, он увидел

Светланин взор полон злыдень,

– Ох, Вадим! Не спокойна моя душа.

Хочу забрать я, тебя.

– Чур! Чур! Тебя нет! Тебя, нету!

– Пойдем со мной! Это же я, Света.

– Света, ведь ты померла!?

– Ты то – хоть видел, как хоронили меня?

– Нет! – сглотнул слюни.

– Идем со мной, Вадюня!

– И как, мне с тобой пойти?

Боже мой! С ума сойти!

– Убей себя и со мной пойдешь!

Не убьешь, от горя помрешь.-

Дядя вошел в комнату тихо,

Как племянник разговаривал – лихо:

– Нет! Ты не Света! Тебя нет навечно…

Я завтра же схожу в церковь и поставлю свечку!

– Племянничек, мой! – начал дядя рыдать:

– Где же, ты теперь, начал летать!..-

Дядя обнял племянника, заревел

Любя его, сильно жалел.

А тот не обращая внимания, кричал:

– Изиды! Нет тебя….– и замолчал.

Наутро дядя и племянник поехали на могилу.

– Зачем же она тянула резину?

– Не знаю. Так уж пошло.

– Не пойму, я все равно…

– Племяш, скажи – с осторожностью, – По секрету

До сих пор думаешь…. О Свете?

Вижу, что ты все грустишь,

Часто отвернешься и молчишь.

– Не знаю дядя…. Но больше нет забот,

Нет других дум, других работ…

Может работой бы занимался,

Понял, на сколько, я потерялся…

– Стоп. Вот и могила ее.

Подойдешь или нет?! Решение твое.

– Подойду. – Пастатов взором укорен,

Подошел к могиле, присел. И был потрясен

Тем, видел ее вчера, а тело ее здесь.

– Да, говорят: « – Сумасшествие есть!»-

Подумал сквозь иные мысли,

И слезы его только висли.

Долго Пастатов не сидел,

Полчаса, только погост их и видел.

По дороге домой Пастатов с дядюшкой молчали

И думали об одной и той же печали.

Дядюшка заговорил, подъезжая к дому,

– Помнишь? Меня не было два месяца, ты предался в кому

Заболел я тогда болезнью, которую и доктора не знали.

Ворота из города позакрывали.

И ведь не знал, что у тебя ко мне разговор;

Я бы вырвался, перелез через забор!

Но плохо было мне тогда,

Затем вылечился и поехал сюда…

Ворожейка Марковна, ей спасибо.

Не она бы…. Светила б и мне погибель.

– Дядюшка, дядюшка. Как жизнь, нам не благосклонна! –

Его слова звучали с церковным звоном.

– Племяш, давай в церковь зайдем.

Свечки поставим, слезы польем.

– Дядь. А дядь. Давай, по поздней.

Или не сегодня. Не отошел еще от болезней…

– Ну, давай. Твое слово – закон!

Эх, ну и погодка. Играет с огнем!-

Из повозки вылезли они,

Отведя коня, домой пошли.

На ночь глядя, Пастатов долго не мог уснуть.

Он не мог понять, одну лишь суть:

От чего любовь влияет на собственное «Я»

Видать, виновна судьба.

И тут он вспомнил Твардовского. Сейчас

Часы простучали – первый час.

Кто-то за окном прошел по снегу.

Вспомнив о бедненькой Свете,

Пастатов дальше вспоминал:

Что столько времени, зря потерял.

Столько времени, зря продул!

Наконец Пастатов уснул.

Наутро проснувшись, Пастатов услышал:

Голос дяди и няни, и еще один лишний…

Одевшись, вышел в гостиную он.

Солнце освещало его, со всех сторон.

– О, племяш! С добрым утром тебя!

А кстати, это Лидия Михайловна!

– Рада познакомится, я с вами!

Вы бы только знали…

Сколько дядя ваш, о вас говорил!

– Что вы, Лидия Михайловна?! – дядя проныл.

– Рад и я! Познакомится с вами.-

Пастатов развел руками.

– Ну, что вы. Что вы…– за всю скуку

Пастатов поцеловал ей руку.

« – Ух, ты! Племяш, да ты – Казанова!»-

Лезла мысль дяде в голову, снова и снова.

– Я слышала, вы медициной занимаетесь?!

И научными терминами «ругаетесь»?

Поведайте нам: странный мир…

Я думаю, он загадочен и уныл…

– Ну, что вы? Загадка, не загадка.

Но наука вечна…. Эх, да ладно!

Пока лекарство против смерти не изобретут…

– А что, возможно?.. Сделать, тут…-

Лидия Михайловна оторопела.

– Не знаю. Не для моих умов, а значит не мое дело.

– Ну, что ты!? Племяш, уж так.

– Истина! Есть истина. Каким бы не был впросак.

– Говорят, можно и холеру лечить? -

Дядя посмотрел на племяша и сам начал говорить:

– Да! Да! Все…. Да, можно…

– Дядюшка! Дядюшка, только осторожно.

Если болезнь эту, затянуть… -

И дядюшка злостно, успел леди мекнуть.

– То болезнь не излечима!

А если не тянуть резину…. Не едина! -

Пастатов сделал подавленное лицо.

Леди пожалела, что спросила про то.

– Простите, мне надо отойти.-

И назад убрал руки.

– Странно, такую привычку не замечал…-

Скромно дядя, про Вадима сказал.

Вот и март снова настал.

– Ровно три!.. – Пастатов начал:

– Я уже здесь, так сказать, пребывал!

Ну, не считая, того что я тебя покидал…

И решил оставить селенье…

– Врасплох! Взял ты меня, с этим веленьем.

– Да! Дядюшка, да.

Не уезжал я?.. От того что, взаимно жаль мне и тебя!

А тут заметил: Лидия Михайловна есть,

Мешать ни кому не буду. Вот и вся «честь»!

– Что ты? Что ты, говоришь!?

– Право дядя. Я знаю, не уследишь.

Но все, же хватит, я устал.

Тихое селенье, но такого здесь узнал!

Видывал: чувства любви, тоски,

А также печали и ненависти.

Хватит дядя, я устал.

Хотелось бы, что б я, новую жизнь начал!

Все мне здесь!.. Напоминает о плохих днях!

Вот что, я хотел объяснить в этих словах.-

– И когда?.. Ты едешь, и когда?

– Завтра. С самого утра.

– Так ведь надо проводины построить…

– Гости, выпивка, застолье…

Нет, не надо. Тихо-смирно я

Поеду к центру, там жизнь моя!

Там у меня карьера, там дела…

А здесь, не держит, ничего меня.

Лишь ты меня держишь. Вот и все.

Вам с Лидией Михайловной, желаю: «О-го-го!»

– Ну, племяш! Ты меня расстроил чуть-чуть.

Тем чуть-чуть, что тебе нужен этот путь.

– Ничего дядя, ты теперь не один:

Няня, господа, да господин!

Если мне здесь остаться жить,

Состарюсь быстро и молодость не увидеть.

Пойдем дядя, домой

Холодно, чего-то. О-е-ей!

– Пойдем, племяш. Пойдем.

Нянечка, нас накормит супом.

– Дяденька, если ты женишься…. Пиши!

– Что ты, племяш! Уж, ни шути!..

– Вот ведь, есть плюсы и минусы, что приезжал!

Плюс! Понял: любовь, тоску, тебя повидал,

Лето хорошее, было у нас!

Вот больно мне здесь. Это минус как раз.

– Ну, племяш, как знаешь. Как знаешь.

– Хорошо хоть, дядя, ты меня понимаешь.

– Вот, племяш, сколько ты здесь был!

А у Нестерова, так ничего и не купил.

И в гостях ни у кого не побывал…-

Слеза выскочила, и он замолчал.

– Да, дядя. Я виноват. Оставил тебя в тот раз,

Уехал, и смерть Светланы свела нас.

– Ну, племяш. У тебя еще вся жизнь впереди!

– Дядь! Не старь себя, раньше времени!

– Сам говоришь: «Истина!» и так…

– Ба! Порой сам себе я мостак..-

Дядя с племяшом, упоенно шли.

Дом был не близок, и они успели поговорить про «мечты».

– Дядь. Вот у меня в детстве, была мечта

Что буду великим полководцем я!

Но внедрился в «историю»…. Да, ну

Думаю, еще помру…

– А у меня мечта была, что б поэтом я был!

Но так, ничего и не сочинил.

– А у меня мечта была, всегда при деньгах!

Без них, нищенство и крах!-

Ворвался Земельных и мимо прошел.

– Умный! Вроде как мол.-

Посмеялись, дядя и племянник.

Вдали воздался собачий лик.

Двое в дом они зашли.

И в полночь голоса утихли.

И свет затем погас в окне.

Спят господа, спят во тьме.

С утра по раньше, что есть мочи

Петух кукарекнул, потом короче.

Пастатов глаза свои открыл.

– Петухи – он провыл.

Дядю тоже, застал врасплох,

– Да чтоб, у петуха язык отсох!-

И ведь знал: что рано вставать,

Надо было пораньше, лечь спать.

В комнату донесся запах супа,

Няня ходила по кухне, смотря тупо.

По утрам она всегда не хотела:

Ни говорила, не пила, не ела…

Пастатов одевшись, дядю встретил

Взор его, глубоко метил.

Дядюшка не ел, все на племяша глядел,

Сам еще не проснулся, от сонности бел.

– Что, племяш? То же не выспался ты?

– Это нам на всю жизнь уроки!

Если рано ехать, – зевнув,

– Надо рано ложиться – на горячий чай подув.

Беседа все не развивалась за едой:

Пастатов вздыхал, дядя ныл: – «О-еей!».

Разговаривали так, будто и не расстаются.

Одевшись, далее обуться.

Вышли на холодную улицу, во двор.

Коровин, с утра пораньше, хлопал ковер.

– Ариведерчи! Ариведерчи!– кричал он.

– Да, да – сквозь дядюшкин стон.

Повозка уже была наготове.

Воздух стал холодней, суровей.

– Ну, племяш! Дядьку своего не забывай!

Сколько лет не виделись! А тут снова: «Получай!»

– И ты дядюшка, не забывай, мне писать. –

Обнялись. Стали друг друга целовать.

«– Не уезжай! Не уезжай!» – лезли мысли у дяди,

Затем: «– Есть ли смысл? Да, ладно…».

– Ну, племяш. Раз, ты решил!

Значит, ты не погрешил!

Ну, давай! С богом! Мой родной!

– Пока, дядюшка! Вскоре письмо и «Приветик мой!»-

Пастатов взобрался на коня, слегка в опаску,

И дорога почудилась как сказка.

И воздух стал свежей, не как раньше.

И ветров нет и как то слаще…

– И дорожка в пути ведет!

И ямщик свою песню поет:

«– Эй, гражданин! Ну, же! Что ты!?

Дай на булку хлеба и водку!» -

Пел Коровин, звук отдалялся все дальше и дальше.

Пастатов вспоминал, что было раньше…

Подумал, что новая жизнь впереди!

Отдаляли его от селенья, все дальше, кони вели.

Пастатов повернулся назад

И стал довольно- таки рад:

Дядюшка махал рукой,

А нянюшка позади, дрожала «ходьбой».

Коровина уже было, не услыхать,

Зато можно было увидать:

Как он хлопал свой коврик.

И лишь доносился одинокий лик…

У Пастатова в голове промелькнуло

Остаться, но мысль в лето канула…

Пастатов все, так же грустил,

Держал в душе странный пыл.

И вдруг капнула слеза…

Последний услышал звук он, от села.

Как вдали прозвенели колокола.

– Вся жизнь- игра! Вся жизнь- игра!-

Проговорил вдруг, на удивленье.

Повернувшись, опять назад, на селенье…

Но его было уже не видать,

Белые холмы, давали о себе знать…

Все дальше Вадим, увозил тоску, печаль.

Все едет он, в необъятную даль.

******

И часы все шли, не предвещали нам весны,

Месяц март, а все дуют те ветры.

Сия и небо было отчетливо и сине,

На земле расположен слоем иней,

По пустырю, по белому, крик был: – «Эгей!»

Молодой парнишка вел коней.

Снежная пыль поднималась наверх

Мчались кони, мчали без помех…

Промчался мимо пустыря и в лес,

Как и не было никогда, тот исчез.

Следы вели от не богатеньких дворов

Сквозь возгласы собак и петухов,

Что значило.… Утро было раннее тогда.

А по дворам все шастала зима,

И не хотела она уходить,

Любит она реветь и ныть.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора