Кровавый и непокорённый

«Мажоры!», – недовольно буркнул я, не скрывая отвращения.

Мои друзья отвлеклись от своих дел и устремили свой взор на парнишку с девчонкой, Кубагуш прекратил играть на гитаре.

«Бродяга, может мы их это самое… Того?», – с энтузиазмом, авантюристской улыбкой на лице и горящими глазами предложил Андрюха.

Все остальные, согнувшись, нависли над проёмом между сидушками электрички. Ещё раз обернувшись и оглядев вначале эту парочку, затем обстановку в вагоне в целом, я тоже склонился.

«Нет. Не за этим мы здесь», – твёрдо ответил я.

«Ууугу…», – расстроенно прогудел Андрюха с кислой миной будто лимон проглотил.

«Вспомни случай с Никитой. Не нужно повторять его ошибок», – я решил напомнить ему и ребятам про один не очень приятный случай, который произошёл с нами в прошлом.

Никита был нашим другом, товарищем, который один раз нас очень сильно подставил. И я лично хотел его закопать, но потом пацаны меня переубедили. Дело было так. Почти так же как сейчас мы ехали в такой же электричке, той же компанией, но с нами был ещё и Никита. По соседству от нас ехала какая-то расфуфыренная девица гламурной наружности и яро светила направо и налево последней моделью яблочного телефона. Я так же, как и в этот раз запретил пацанам даже приближается к ней, потому что совершать грабеж среди бела дня, да ещё и при свидетелях – это вверх глупости. Но с нами был такой персонаж как Никита, который под предлогом выйти в туалет, хорошенько отоварил эту фифу. После этого, придя к нам, с невинным видом утверждал, что не слышал никаких криков и воплей из тамбура. Но так уж получилось, что и мы тоже не лыком шиты. Мы сразу выкупили что к чему – то, что он нам набрехал с три короба. По итогу, нам пришлось выйти на следующей станции, чтобы нас не замели. Затем, сказав ребятам, чтобы они не встревали, я набросился на его и сломав ему нос, руку и отбив напрочь обе почки, сказал больше не приближаться к нам. Жалею ли я о содеянном? Нисколько. Было ли это жестоко? Нисколько. Он не подчинился прямому и понятному приказу с моей стороны. Больше в нашей компании он не появлялся и у нас на районе тоже. Только Владян изредка поддерживал с ним связь из-за того, что его сестра дружила с сестрой Никиты.

«С кем ты там всё переписываешься? Невест, поди, клеишь?», – с улыбкой спросил я, повернувшись к Валдяну и пытаясь как-то разбавить неловкую тишину.

«Как раз с ним и общаюсь», – немного робко ответил Владян.

«Ох, ты ж бл… ь! И что?», – выпалил я, начиная закипать от неприятных воспоминаний.

Все разговоры и голдёшь пацанов резко стихли. Все внимание сразу же переключалось на нас обоих – начинало пахнуть жареным.

«Он просто денег у меня занял», – со стыдом сказал Владян, потупив взгляд в пол вагона.

«Что? Ты что со своим хуем мозгами поменялся? И ты ему дал? Сколько?», – с уже почти в ярости выпалил я.

«Сто штук», – потупив глаза вниз, с дикой обидой в голосе ответил Владян.

«Еб… ть-копать! Откуда у тебя сто касарей?», – ошарашено выпалил я. На лицах ребят нарисовалась такое же выражение на лицах.

«Наследство. Я Никиту найти нигде не могу. На сообщения он перестал отвечать, дома его нет, его сестра тоже не знает. Она меня убедила ему дать», – теперь уже Владян отвечал почти шёпотом, угнетённый ситуацией и моим напором.

«И отдавать он не собирается? Ну и лошара ты, Владян! Зае… ись, просто! Красава, Владян! Не ожидал я от тебя такого», – откидываясь на спинку кресла, выдал я всё, что во мне кипело.

Главное нам не рассказывал про наследство, а сам уже успел его в долг дать почти было сказал я, но удержался. Конечно, его можно было понять, деньги как никак не общие, а его. И только он в праве распоряжаться кому их давать и давать ли. Но всё-таки как можно было дать деньги этому лоботомированной обезьяне? Гнев закипал во мне с дикой скоростью. Сжимая в ярости кулаки так, что кончики ногтей впивались в ладони, я еле сдерживался чтобы не вломить ему прямо в поезде. Ребята пристально и настороженно следили за нашей перепалкой, ожидая разрешения конфликта. Потом Тимурик с Кубагушем начали успокаивать меня мол ну ладно с кем не бывает, потом к ним подключились и все остальные, но моя многозначительно поднятая рука заставила их всех замолкнуть в тоже мгновение. Я пододвинулся вплотную к собеседнику.

«Ты же понимаешь, что теперь мне этого му… озвона искать придётся», – поучительная беседа продолжалась.

«Да я сам все решу!», – от безысходности выпалил Владян.

«А вот них… я ты не решишь. Если такие долги не отдают, то это уже все – баста. А когда слухи поползут, что одному из „наших“ долги не отдают то всей нашей банде конец ты, понимаешь это. Что за крышу тоже никто платить не будет. Ты понимаешь это! Сейчас не только ты в дерьме, ты ещё и всех нас с головой макнул в него. Если нам перестанут платить с рэкета, то жить мы на что будем? Авторитет зарабатывается годами, а просрать его можно за секунды, понимаешь ты это, дурья твоя башка! Теперь нам его искать придётся. Ладно, закончим этот разговор. Толку от него сейчас не много», – в ответ на это Владян униженно и оскорбленно потупил голову вниз.

Долги и честь. Часть II

«Бродяга, нашли его. Я сейчас заеду за тобой, я тут уже не далеко», – раздался голос Владяна в телефонную трубку.

Его голос отнюдь не развеял остатки дремы, в которой я находился. Я ничего не стал отвечать, просто положил трубку. С момента нашей поездки прошло два с лишнем месяца. Мы искали Никиту, разъезжая по области, возрождая старые связи и создавая новые. Но в какой-то момент я заехал к дядьке, как мне тогда казалось на пару дней, но меня поглотило какое-то непонятное состояние. Три бессонные ночи давали о себе знать. Бессонница и постоянно сменяющиеся кошмары, разговоры с самим собой не давали мне покоя ни ночью не днём, нервы так подавно уже давно начали сдавать. А это все было совсем не к добру. Когда нервы сдают человек становиться непредсказуемый, нервный. С уверенностью могу сказать, что я как раз из тех людей, которые очень долго закипают, но когда вулкан взрывается, то под горячую руку попадают все без разбора.

«Бл… ть! Пристрелите меня кто-нибудь!», – истошно проорал я на всю комнату, будто меня в этот момент кто-то ножом резал.

Продолжая сидеть в кресле, в котором уснул только под утро и проспав только полтора часа, я взял лежащую на столе пачку Мальборо и трясущимися руками стал доставать желанную сигарету. Х…й его знает почему они у меня тряслись: когда переживаю о чем-то, то трясутся, если все нормально, то нет. Странная она эта трясучка, я бы даже сказал предательская, – когда я убивал или резал людей они не тряслись. А вот когда на душе ху..во, они предательски трясутся. Стеклянным взглядом смотрел я на самого себя, отражающегося в зеркале расположенного на задней стенке шифоньера, в котором по идее должен был стаять чайный сервиз: чашки блюдца и прочие милые прелести домашних, уютных семейных посиделок. Но их там отродясь никогда не было. Там вообще ничего не было. Мой дядька жёстко сказал тете, что мещанства в его доме не будет. Не… р пить из старых, вонючих, потертых чашек и кружек, когда в шифоньере, который год, простаивают без дела нормальные. Я смотрел и смотрел на своё отражение, все глубже всматриваясь в болезненный цвет лица, в рубцы от старых и новых шрамов, в странные красные пятна от сыпи, которыми уже успело покрыться почти все мое тело, в чёрные круги под глазами от бессонных ночей. И в отражении с видел измученного и больного загнанного в угол монстра, которому волею судьбы приходится каждый день засовывать в задницу чувство доброты, жалости и сострадания к окружающим людям, взамен выпячивая всему миру жестокость, беспринципность и агрессию, для того чтобы бороться за место под солнцем. Чудовище в отражении, будучи в столь юном возрасте, уже успело нарушить почти все смертные грехи и в моей жизни пути искупления нет и никогда не будет. Всё глубже и глубже я тону в озере жестокости, при этом не ожидая, что на его дне меня ждёт спасательный круг искупления, который вытащит меня на поверхность и все грехи будут отпущены и прегрешения смыты. Облокотившись на спинку, я кое-как встал с кресла и потушил очередную сигарету. Курить доводиться редко и только тогда, когда совсем хреново на душе. Но последнюю неделю руки не выпускали пачку сигарет. Пачка за пачкой, пачка за пачкой. Блуждая в лабиринтах сигаретного дыма, меня мучали вопросы: в кого же я превращаюсь или может быть уже превратился и есть ли возможность изменить свою предначертанную судьбу? Я ещё молод, а у руки, которые по локоть в крови уже никогда не отмыть. Я безжалостное чудовище, чертов мясник, убийца, вор, бандит, основатель одной из самых дерзких, сплочённых и кровожадных группировок нашей области со времён девяностых. А теперь ко всем этим титулам добавляется ещё и психопат. Эти вопросы не давали мне покоя ни ночью ни днём. И это ещё больше сводило меня с ума. И вся проблема в том, что внутри меня уже был ответ на этот вопрос, просто его принятие требовало не малого количества времени. А ответ был очень простой: мне суждено воровать, грабить, убивать. И никак иначе. Кто-то рождается для того чтобы сделать какое-то научное открытие, кто-то для написания шедевра на холсте. А кто-то, как я, просто пытается выжить в жестоком мире, и для этого ему нужно быть ещё жёстче, чем сам мир. Чтобы остаться на плаву, мне нужно было стать сильнее. А для этого мне требовалось избавиться ото всех эмоций – только жестокий холодный расчёт. Нужно ещё жёстче драться, ещё жестче прессовать, ещё жёстче добиваться своего места под солнцем. Да, именно так и на полное принятие этой поганой и ненавистной судьбы нужно время.

Пора было собираться, ребята нашли Никиту, а значит нам всем предстоял не простой разговор. Я вышел на улицу и сел на крыльцо дядькиного дома – к себе домой мне путь был снова заказан. Было морозное субботнее зимнее утро, пар из моего рта разливался как река Волга в паводок из берегов. Белый и почти осязаемый на ощупь. Даже судорога, передернувшая тело, мурашки и вздыбившиеся на руках от мороза волосы не заставили меня вернуться в дом и переодеться из спортивных штанов и футболки во что-то по теплее. Но, так или иначе, погода была приятная: ветра не было – был полный штиль, что не могло не радовать. Но как бы то ни было, в то время это не сколько радовало, сколько порождало мысль, что если я сегодня умру или меня убьют, то помирать мне при хорошей погоде. В общем, таким реалистичным настроем я встретил Владяна, когда он переступил порог железных ворот. Я ничего ему не стал говорить в знак приветствия, а просто кивнул. Он знал, что я уже почти месяц не выхожу из дома и веду жизнь аскетичного затворника и сейчас затевать разговоры со мной не лучшая идея. Вернувшись босиком по белому снегу обратно в дом и одевшись по погоде, мы наконец тронулись. Немного пробуксовывая в зимнем снегу, машина, наконец, стронулась с места и через несколько минут серая крыша дядькиного дома отражалась в зеркале заднего вида. Зима в этом году выдалась на славу! Всё кругом белое, наверное, даже ворону не заметишь. Стоило свернуть с утоптанной людьми тропки, так сразу чуть ли не по пояс проваливаешься в затягивающую пучину белого снега. А машинам вообще не сладко приходится – дороги во дворах понятное дело никто них… а не чистит, поэтому и дня не проходит без того, чтобы не вытаскивать железного коня какого-нибудь мужичка из снежного плена. А мы в свою очередь уже через пару минут во всю прыть неслись по пересечённой местности, направляясь в старый полуразвалившийся охотничий домик в нескольких десятках километров от города. Это был простой одинокий, весь прогнивший домик, похожий на огромный, уродливый скворечник, по середине леса, крики, стоны, вопли из которого никто не услышит – идеальная пыточная, сродни казематам средневековой инквизиции. В общем даже на Владяновой развалюхе ехать было не долго.