скачать книгу бесплатно
– Прошу меня простить, господа!
Комната была небольшая, но роскошно убранная. На оттоманке сидел средних лет мужчина, одетый в чёрное платье по парижской моде, в кресле за бюваром, встроенным в письменный стол, женщина лет тридцати в кружевном чепчике и домашнем платье.
Оба воззрились на Стрешнева. Впрочем, недолго. Мужчина сделал едва уловимое движение, откинув фалды своего сюртука, и потянувшись рукой к голенищу сапога.
В руке у штаб-ротмистра, будто у фокусника появился пистолет.
– Je ne conseille pas [22 - Я не советую! (франц).]! – бросил он.
– Certes, monsieur [23 - Конечно, сударь! (франц).]! – мужчина убрал руку.
Боковым зрением Степан Петрович увидел, как помещица прикрыла рукой толстую пачку «радужных» [24 - Сторублёвые ассигнации.] и стала заталкивать её в бювар.
– «Бьюсь об заклад, французишка всучил ей фальшивые», – не без злорадства подумал он.
– Мне нужны бумаги, которые ваш подельник похитил у меня в монастыре.
– Я не понимаю, о каких бумагах идёт речь…
– За которые вы заплатили этой особе. Предупреждаю, я всё слышал.
– Ах, вы о векселях? – облегчённо засмеялся француз.
Варвара Казимировна тоже улыбнулась, холодно глядя на Стрешнева.
– Не пытайтесь одурачить меня!
Штаб-ротмистр схватил саквояж, стоявший у ног мужчины, и, не церемонясь, вытряхнул его содержимое на персидский ковёр.
Футляр с курительными принадлежностями, ящик с дорожными пистолетами.
Вот они! Стопка бумаг, перетянутая шёлковой лентой. Степан Петрович развернул их. Векселя, какие-то рекомендательные письма краковским менялам.
Француз смотрел на него. В серо-зелёных глазах была плохо скрываемая усмешка.
– Видите ли, сударь, я – негоциант. А с мадам Стромиловой меня связывают исключительно деловые отношения.
Стрешнев с вызовом взглянул в глаза негоцианту. Что-то не очень он похож на купца! Движение, которым потянулся к голенищу сапога, выдавало в нём человека, привычного брать в руки оружие. Да и затылок у штаб-ротмистра почёсывался ещё в коридоре.
Степан Петрович наставил в высокий лоб ствол Милотты, наклонился и ловко выудил из сапога, сидящего на оттоманке маленький изящный двуствольный пистолет. Под стволами было закреплено бритвенно острое лезвие кинжала.
– Это, чтобы у вас не было соблазна делать глупости.
Тонкие бескровные губы француза растянулись, обнажив ровный ряд белоснежных зубов. Но его улыбка выглядела прямо-таки волчьим оскалом!
Стрешнев обернулся к Madame Стромиловой.
– А вам, сударыня я бы посоветовал быть более осторожной в выборе знакомств.
– Сударь, я не нуждаюсь в ваших советах!
– Тогда не откажите в просьбе! Не наказывайте строго Тихона. Ваш serviteur [25 - Слуга (франц).] проявил истинное благородство, дав кров русскому офицеру.
Тут мозг Степана Петровича озарила мысль. Пока он тут любезничает с этими двумя неприятными особами, помощник француза, лже-монах Варфоломей везёт бумаги к западной границе.
– Честь имею! – он развернулся и выбежал из комнаты.
Тихона с Евсеем он нашёл около замёрзшего пруда.
– Ружья-то опустите, мужики. Не ровен час, пальнёте. Я-то всё одно стреляю быстрее и промахов не даю.
Стрешнев убрал пистолеты за пояс.
– Пойдёмте во флигель, поговорить надо.
Расселись по лавкам. Збитню Тихон не предложил.
– А барыня ваша с французом этим спуталась, – закончил штабс-ротмистр свой рассказ. – Понять её можно – вдова.
– Да уж, вдова? – крякнул Тихон. – В замужестве-то и дня не была! Сказывают, муж ейный опосля венчания, сразу же стреляться поехал. Ну, и убили его до смерти за какой-то пустяк. У вас, у бар так водится. А матушка наша четвёртый год, почитай и хозяйствует.
– А я смотрю, что-то здесь не ладно! – дёрнул себя за ус кирасир. – А французишка этот… Он – враг, поверьте мне. Я таких за версту чую. В Европах насмотрелся.
Оба мужика растерянно смотрели на офицера.
– А что же нам теперича делать? – спросил Евсей, молодой ещё парень.
– Если честно, не знаю, – признался Степан Петрович. – Я бы вам посоветовал уходить от неё, да куда? Только неприятностей себе наживёте. Хотя, по указу третьего года [26 - Указ о вольных хлебопашцах, позволявший крестьянам освобождаться от крепостной зависимости путём выкупа. Для помещиков носил рекомендательный характер.] могли бы собрать выкуп. Вот только отпустит ли она вас?
– Откудова деньги-то на выкуп? – почесал в затылке Тихон.
– В солдаты пойти можете.
– Да кто ж меня в солдаты возьмёт? Старый я уже, сорок второй годок пошёл.
Помолчали.
– Ладно, ваше блаародь, мы тут сами разберёмся. А тебе монаха этого ненастоящего искать надо. Пойдём седлать твоего немчуру. Ружьецо-то своё не забудь. Я его почистил, новый забой вставил [27 - То есть зарядил.]. Потом наезженную дорогу укажу короче версты на две. Может у Мстиславля злыдня этого и перехватишь.
Конь встретил своего хозяина радостным ржанием. Стрешнев припал лицом к тёплому боку, провёл по нему рукой. Серый вздрогнул, когда рука коснулась глубокой царапины.
– Достали тебя, значит, волчьи зубы.
Грустный храп был кирасиру ответом.
– Слышишь Тихон, – позвал штаб-ротмистр уже сидя в седле, – я этого Варфоломея в глаза не видел. Какой он?
– Ну, – задумался тот. – Борода у него подстрижена.
– И всё? А росту-то он, какого?
– Росту? Дык, погоди, Евсей-то наш малевать горазд. В прошлом годе церковь с артелью расписывал. Его барыня отпускала. Евсей!!!
Через четверть часа Степан Петрович покидал усадьбу, сунув за пазуху не без таланта малеванный углём портрет довольно молодого человека с аккуратно подстриженной бородой и лукавым взглядом воспитанника иезуитской школы.
– А Альбион наш серый в яблоках! – крикнул вдогонку Тихон.
Проезжая мимо особняка штаб-ротмистр увидел свечу в окне мезонина. Француз рассматривал его сквозь стекло, словно сквозь ружейный прицел. Что-то подсказывало Степану Петровичу, что они ещё встретятся.
ГЛАВА 4. ПОГОНЯ
Дорога, которую показал Стрешневу Тихон, может и была наезжена, ежели не учитывать недавнюю метель. Этой ночью её порядком занесло. Серый бежал резво, и снег, не успевший слежаться, серебряной пылью вился вокруг его копыт.
После часа скачки дорога кончилась, влившись в широкий тракт. Верстовой столб указывал на Мстиславль, до которого, если верить надписи было двадцать вёрст.
Штаб-ротмистр нагнулся и в свете луны увидел свежие следы конских копыт. Всадник проезжал здесь буквально несколько минут назад. Кирасир дал шпоры, и конь снова помчался среди белого безмолвия. Мороз обжигал щёки, из конских ноздрей вырывались клубы пара, белые деревья стояли по сторонам, безучастно наблюдая за всадником. Сажени превращались в вёрсты, а впереди по прежнему была пустая ночная дорога, и лишь свет полной луны не давал сбиться с пути.
Сразу видно, что Альбион отличный ездовой конь. Будь у злодея прежняя монастырская кляча, Серый давно бы уже настиг беглеца.
И тут бросив взгляд вниз, Стрешнев не увидел перед собой следов.
– Вот чёрт!
Он точно помнил, что никаких развилок по пути не было, сплошной стеной один лишь лес. Не мешкая, развернул Серого.
Теперь следовало быть внимательней. Обманул его Варфоломей всего-то на пару сотен саженей. Степан Петрович увидел уходившую в лес борозду разворошённого снега. Тут уж тронул коня не спеша, внимательно вглядываясь. Лунный свет с трудом пробивался сквозь густые ветви елей и сосен, и лишь его сказочное сияние на белом снегу немного рассеивало лесную тьму.
Вскоре Серый остановился, тревожно вглядываясь во тьму. Враг был где-то близко. И словно в подтверждение кирасир уловил краем глаза вспышку, затем раздался грохот выстрела, и пуля с чмоканьем вошла в дерево, около которого они остановились. Прижав к плечу карабин, он выстрелил в сторону вспышки. Услышал жалобное ржание раненого Альбиона, и выругался про себя. Бедный конь-то, в чём виноват?
Но зато прыти у этого Варфоломея теперь поубавится! Стрешнев спешился, взял под уздцы коня и осторожно двинулся вперёд. Вскоре разглядел на ослепительно белом снегу тёмные пятна.
Через полверсты ровная местность пошла под уклон, который заканчивался берегом лесного озера. Почти на середине покрытого льдом водоёма штабс-ротмистр разглядел удаляющуюся фигуру. Вскочил в седло, пустил Серого вниз к озеру. Чуть не налетел на лежащую возле самого берега конскую тушу. Альбион был ещё жив и тоскливо смотрел в тёмное небо. Влажные бока судорожно вздымались.
– Что туго, брат?
Пуля из кирасирского карабина пробила брюхо, животное истекало кровью. Стрешнев вставил в конское ухо кавалерийский пистолет.
Человек, идущий по льду, не останавливаясь, обернулся на выстрел, затем перешёл на бег. Степан Петрович дал шпоры. Они галопом спустились к озеру. Серый, не останавливаясь, ступил передними ногами на лёд. И лёд не выдержал тяжёлого коня! Раздался треск, передние ноги ушли в холодную воду.
– Стой чёрт! – натянул поводья Стрешнев.
С трудом они выбрались на берег. Штаб-ротмистр прикинул на глаз расстояние в обход озера. Не успеть! Варфоломею до противоположного берега осталось каких-нибудь полсотни саженей, через несколько минут он скроется в густом лесу. Но у конного всегда перед пешим преимущество во времени, и кирасир вновь пустил Серого рысью. Неровный берег, поваленные деревья, попадавшиеся на пути, не позволяли идти быстрее.
Когда обогнули озеро, Стрешневу опять достались следы, уходившие в чащу, а тут через полчаса гонки по буреломам перед конём и всадником оказалась длинная балка с крутым склоном. Видно, Фортуна этой ночью не благоволила штаб-ротмистру.
Деревенька была небольшая, в полсотни дворов. Местные собаки, завидя всадника с лаем кинулись навстречу. Серый не удостоил их даже взглядом, а Стрешнев показал обнажённый палаш, и свирепые псы кинулись наутёк, облаивая их уже из-за заборов. Неужели знакомы с кирасирским клинком?
Шёл четвёртый час утра, и деревенька была погружена в сон. Но, оказалось, спали не все. Калитка второго с околицы двора отворилась, и за неё ступил старец с седой бородой до пояса. Длинный тулуп с волчьим мехом, вывернутым наружу, придавал ему вид языческого волхва.
– Здорово, дед! – подъехал к нему штаб-ротмистр.
– И тебе исполать, служивый! Ищешь кого?
Стрешнев посмотрел в выцветшие, как июльское небо глаза старца.
– Ищу, дед.
– Был он здесь. У Микитки-бондаря кобылу прикупил.
– Давно уехал.
– Да пару часов тому [28 - Старец имел в виду дробные часы, на которые в старину делили большой час. Дробный час был равен двенадцати минутам. Следовательно, Варфоломей покинул деревню 24 минуты тому назад.], – дед взглянул на луну. Да ты не торопись, служивый, догонишь! У тебя конь – огонь! А у Микитки-то кобылка хроменькая на одну ногу.
– А в какую сторону подался?
– Тут одна дорога, на Мстиславль и дальше на закат.
– Спасибо, дед!
– Супостат-то вскоре опять бузить зачнёт. Клыки-то ещё остались.
Степан Петрович вновь взглянул на старца. Уж не Бонапарта тот имеет в виду?
– Не бойся дед, он на острове.
– Ведомо мне. От того острова до большой земли рукой подать. Подале бы в окиян-море его надобно. Ничего, клыки-то ему, бесовскому отродью пообломают. Ну, прощевай, служивый!
Хромую или нет, лошадь продал деревенский бондарь Варфоломею, но ускакал он далеко. Над лесом уже поднимался серый рассвет, а Стрешнев так и не увидел спины беглеца. Серый подустал, хотя Степан Петрович берёг боевого друга, и уже не гнал его сломя голову по хрупкому снежному насту.
Варфоломей сменил ещё одну лошадь на постоялом дворе в Волковыске. Там и Степан Петрович позволил себе и коню отдых, строго наказав смотрителю станционной гостиницы разбудить его через два часа.
Лишь в Белом Стоке штаб-ротмистр сумел настичь лже-монаха. Помог портрет, который Степан Петрович совал под нос каждому хозяину трактира или гостиницы. Иначе литвин запросто мог затеряться в большом городе.
А сейчас он сидел в корчме, грыз свиную ногу, запивая её пивом. Стрешнев поразился, как верно передал художник-самоучка Евсей внешность сидящего за столом человека.
Для начала штаб-ротмистр поднялся наверх и отыскал комнату, где остановился похититель таинственных записок. Это не составило труда, ибо плох тот офицер, который не сумеет найти общий язык со служанками. Молодая полячка, которой офицер рассказал на ходу сочинённую историю про коварство и любовь, не только показала и провела в нумер, но и покараулила в коридоре, пока он рылся в чужих вещах. Занятие не из почтенных, но постоялец сам вор, душегуб и обманщик. Обманом пришёл в православный монастырь, спалил старца в ските, выкрал бумаги.
Бумаг в нумере не оказалось, хотя Степан Петрович тщательно осмотрел дорожную сумку, обыскал всю комнату, даже простучал стены и полы в поисках тайника.
Ну что ж, пора было браться за злодея. Стрешнев подарил молодке страстный поцелуй вместе с серебряным рублём и спустился вниз.
И вовремя. Злодей облизал пальцы и лишь, потом достал из кармана несвежий платок. На сытый желудок соображать сможет не так прытко.
Штаб-ротмистр с удовлетворением отметил, как побледнело лицо Варфоломея, едва он заметил приближающегося кирасира. Оглянулся, будто в поисках помощи, резво вскочил и кинулся к пылающему камину. Сунул руку за пазуху, и Стрешнев увидел, как он вытащил на свет пачку бумаг. Именно тех самых.
– Не подходите! – закричал Варфоломей, протянув руку с бумагами к огню.
Степан Петрович остановился от него в пяти шагах, с невозмутимым видом достал кавалерийский пистолет, тщательно прицелился в бледный лоб. Сухо щёлкнул взводимый курок.
