скачать книгу бесплатно
Старовер
Ольга Евгеньевна Крючкова
Сибирский приключенческий роман
Погожим летним днем житель старинного сибирского села Спасское встретил на лесной дороге странного бородатого человека в холщовой рубахе и с деревянным нательным крестом. Селянин подобрал пришельца и привез в деревню. Но вскоре Старовер, как его прозвали в Спасском, начинает вести себя странно. Он вдруг признает в молодой девушке свою жену и заявляет, что они венчаны в 1921 году! Местный краевед и учитель неожиданно обнаруживает портрет Старовера в архиве времен Гражданской войны и узнает, что тот имел какое-то отношение к сокрытию части золотой казны адмирала Колчака…
Ольга Крючкова
Старовер
Генералу Каппелю – легендарному воину, мужу, отцу
и просто человеку, а также всем белым офицерам,
погибшим за Великую Россию, – посвящаю
Восточная Сибирь. 1994 год. Недалеко от села Венгерово
Григорий Венгеров, сидя на телеге, мирно правил лошадью. Его старая кобыла, рыжая в белых пятнах, понурив голову, неспешно плелась по пыльной дороге. Август нынешнего года выдался жарким, дожди выпадали редко. Несмотря на жару, в полях колосились янтарные наливные хлеба, терпеливо дожидаясь жатвы.
Григорий сидел на краю старой скрипучей телеги, держа в руках вожжи. Солнце входило в зенит – пекло нещадно.
– Эх… – бурчал себе под нос Григорий, – надобно было раньше выезжать… Вот попал в самое пекло… Вон рубашка вся на спине взмокла…
Григорий поёжился. Мокрая от пота рубаха неприятно липла к телу.
– Да так твою через так… – выругался Григорий, – снять, что ли, рубаху-то? А снимешь – на солнце поджаришься, шкура потом чулком слезать будет… Эх…
Дорога петляла среди полей. От набегавшего ветерка приятно шуршали золотые хлеба.
Григорий огляделся по сторонам.
– Эх, Наталья, не дожила ты до сегодняшнего дня… – сокрушённо произнёс он. После смерти жены Григорий часто разговаривал сам с собой. Тем паче, что дочь выросла и умчалась в город на поиски лучшей доли. – Красота-то какая… Жара, а хлеб прёт что есть силы. Недаром зима снежная была, видать, хорошо землицу талым снегом пропитало… Водицы бы попить…
Григорий пошарил правой рукой в телеге и извлёк старую металлическую флягу, в которой по обыкновению хранил воду. Отвинтил крышку, поднёс к губам, сделал глубокий глоток, отёр рукой губы и подбородок.
– Тёплая водица-то, фляга накалилась от солнышка, хоть и сеном её укрыл… Да ладно, умыться сойдёт…
Он аккуратно положил вожжи на телегу рядом с собой и, плеснув из фляги на ладонь воды, омыл лицо.
– Эй, Рыжуха! – обратился он к своей старой кобыле. – Поди, устала, родная? Водицы испить не хочешь?
Кобыла, словно поняв слова хозяина, фыркнула и в тот же миг остановилась. Григорий слез с телеги и подошёл к ней, обнял за морду. Рыжуха дотронулась до хозяйской щеки сухими губами.
– Умная ты живность, Рыжуха. И, почитай, теперь ты – вся моя семья… Да и, пожалуй, пёс Гошка ещё остался…
Григорий налил пригоршню воды и отёр морду Рыжухи. Та фыркнула с явным удовлетворением. Затем он напоил лошадь, выливая воду на ладонь прямо из фляги.
Пожилой мужчина снова сел в телегу, взял вожжи.
– Но-о-о! Родимая! – прикрикнул он на лошадь. – Пошла!
Рыжуха поплелась по дороге, идущей прямо к лесу.
– Сейчас в лес въедем! Полегче станет… Может, отдохнём немножко…
Сообразительная живность кивнула…
Григорий, не выдержав пекла, извлёк из телеги старую ситцевую кепку, которую ему сшила жена лет двадцать назад, и нахлобучил на голову.
– В следующий раз зонтик возьму… – решил он. – И Рыжухе панаму надену…
С такими мыслями Григорий продолжил свой путь.
Неожиданно от леса отделилась фигура и направилась прямо по дороге навстречу телеге. Григорий слыл мужиком отнюдь не пугливым, однако с опаской глянул на косу, лежавшую в телеге, и придвинул её поближе, чтобы было сподручней схватить в случае надобности.
– Кого там несёт? В такой-то неурочный час? В полуденную жару мало кто пешком по дорогам шастает…
Григорий невольно прищурился, пытаясь получше разглядеть приближающегося незнакомца.
По дороге неспешно, чуть покачиваясь, шёл высокий бородатый мужчина, облачённый в длинную холщовую рубаху и такие же порты. На груди его отчётливо виднелся крупный крест…
– Да так твою через так! Неужто старовер?! Случилось чего? Староверы просто так из лесу не выходят… Тем более по одному… – вслух размышлял Григорий.
О поселении староверов в здешнем лесу знали все местные жители. Когда-то в семнадцатом веке во времена великого церковного раскола перебрались они сюда, дабы сохранить чистоту души и веры. В те времена вокруг деревянного форта, ныне села Венгерово, простиралась непроходимая глушь, леса подступали почти что вплотную. Спустя два столетия на месте форта появилось селение, именовавшееся поначалу Голопупово, а затем – Спасское.
История села началась в середине восемнадцатого века, когда в здешних местах по указу чиновников поселились ямщики Тарского уезда. В документах тех времён значилась следующая формулировка: «Создать поселение на проезжей вдоль Тартаса[1 - Тартас (от кетского «тар» – выдра, «тас» – река) – река в Новосибирской области России, правый приток реки Омь.] дороге с целью ведения ямщицкого дела». Позже эти же чиновники для ревизской сказки проводили перепись населения и окрестили село Голопуповым. Потому как вышли им навстречу мальцы с голыми пупками (а дело было летом) и на вопрос «Почему голые?» ответили: «Лён не сеем, мануфактурные фабрики далеко, живём бедно, вот и приходится бегать с голыми пупами». Так и стало селение Голопуповым.
В начале девятнадцатого века в селе построили церковь Святого Спаса. И переименовали Голопупово в Спасское. С постройкой церкви село быстро стало процветающим административным центром Усть-Тартасской волости, а заодно – и частью Сибирского тракта. Каждый год в Спасском устраивали три ярмарки: в январе – Крещенскую, в начале лета – Троицкую и в ноябре – Михайловскую.
А после польских волнений в село Спасское ссылали политически ненадёжных поляков. Появились в селе Якобовские, Киприсы, Слабуня, Лавреновичи, Хлюстовские, Янкуласы, Венгеровы, Бобровские. И смешалась сибирская и польская кровь – дала потомков гордых, красивых, предприимчивых.
В 1907 году село Спасское Томской губернии при реке Тартас описывалось следующим образом: «Жителей 1350 душ. Церковь каменная, римско-католический молитвенный дом, сельское училище, странноприимный дом, врачебно-приемный покой, почтово-телеграфная контора, три ярмарки, из них главная с 8 по 16 ноября с оборотом до 150 000 руб. Жировые, кожевенные и мануфактурные товары по преимуществу, еженедельные базары, три кожевенных завода, водяная мельница, много лавок и сельский хлебозапасный магазин. Селение хорошо обустроено и считается одним из наиболее торговых и зажиточных в уезде».
Позже, при советской власти, село было переименовано в Венгерово по имени уроженца Михаила Венгерова, деда Григория, солдата царской армии и участника Первой мировой войны, а позже – командира партизанского отряда, расстрелянного колчаковцами за предательство.
По сей день селяне помнили историю о спецотряде Колчака, нагрянувшем зимой 1920 года как снег на голову. Было тогда при отряде много конных подвод, тяжело гружённых. Остановились подводы, не доходя села… А потом все разом куда-то пропали. Что привезли с собой колчаковцы? – селяне только могли догадываться. По тогдашнему Спасскому поползли слухи: мол, отрядил адмирал Колчак верных людей припрятать своё добро и важные государственные документы, чтобы не попали в руки большевиков.
…Григорий Венгеров натянул вожжи, Рыжуха послушно остановилась. Старовер медленно, неуверенной походкой, приближался к телеге.
– Больной, что ли? Идёт, словно качается… – рассуждал Григорий. – Да и выглядит странно… Староверы давно уж так не одеваются. Откуда такой взялся?
Наконец старовер поравнялся с телегой, невидящим взором окинул Григория и его лошадь. Григорий невольно поёжился: уж больно высокий был старовер, худой и бледный, словно из гроба встал. Глаза голубые, невидящие, словно подёрнуты поволокой; волосы и борода длинные, всклокоченные…
Однако угрозы Григорий не почуял. А своему внутреннему голосу он доверял всегда.
– День добрый, мил человек… – по старинке произнёс Григорий. Не любил он обращений типа «товарищ» или «гражданин».
Старовер положил правую руку на крест, что-то промычал в ответ и сморгнул. Григорий тотчас отметил про себя длинные белые пальцы незнакомца, явно не знавшие тяжёлого крестьянского труда. И кольцо… Широкое золотое обручальное кольцо с рубиновой вставкой на безымянном пальце правой руки – такого Григорий в своей глуши отродясь не видел.
«Интересно девки пляшут… – подумал Григорий. – А старовер-то, может, и вовсе не старовер… Уж больно чудной…»
– Куда путь держишь, мил человек? – не отступал Григорий.
Старовер мотнул головой, пожал плечами. Набежавший ветерок разметал его длинную нечёсаную бороду по плечам…
– Ты, что ж, немой? – осенило Григория. Старовер потупил очи. – Так ты прости меня, дурака! Разве сразу можно понять: говорящий человек или нет?
Казалось, старовер принял извинения – резко вскинул взор и пристально воззрился на Григория. От этого взгляда селянину стало не по себе.
«Господи, милосердный… Ну и глазищи… И отчего у меня такое чувство, будто где-то видел я этого старовера?..»
– Я направляюсь в село… – миролюбиво продолжил Григорий. – Тебе куда надобно-то? Хоть намекни? Жестом покажи? А ты меня вообще-то слышишь?
Старовер в ответ кивнул.
– Значит, с ушами у тебя всё в порядке. И то хорошо… Ладно, тогда садись в телегу, не бросать же тебя, бедолагу… Вон, худющий-то какой! Тебя чего, братья твои, староверы, голодом морили?
Незнакомец хмыкнул, мотнул головой и сделал робкий шаг к телеге.
– Садись, не робей! – Подбодрил его Григорий. – Я хоть и не старовер, однако больного человека среди дороги не брошу!
Старовер в нерешительности замер на месте.
– Ох, горе ты моё! – воскликнул в сердцах Григорий. – Видать, в конец тебя братья по вере запугали, коли боишься всего. Садись, не обижу убогого. И чем ты им не угодил-то?
Старовер безмолвствовал. Григорий не выдержал, слез с телеги, приблизился к незнакомцу и взял его за руку. От старовера повеяло сладковатым ароматом ладана. Он вздрогнул всем телом от прикосновения Григория.
– Рука-то твоя – кожа да кости… – сокрушённо заметил Григорий. – Вот ведь божьи люди! Своего же голодом заморили. Чем ты не угодил им? Не проявлял должного усердия в молитве?
Григорий, пока сокрушался, успел хорошо разглядеть лицо незнакомца: прямой нос казался особенно длинным из-за худобы лица. Резко выступающие скулы обтянуты бледно-серой кожей; голубые с поволокой глаза ввалились, под ними залегли чёрные тени; высокий лоб прорезали три глубоких морщины; крупный деревянный, почерневший от времени крест висел на впалой груди…
– Пошли, сердешный… – Григорий, держа за руку незнакомца, увлёк его к телеге. – Садись… Да садись же ты, не бойся… – Старовер послушно сел в телегу. – Вот и хорошо…
Григорий также взобрался в телегу, взял вожжи, взмахнул ими, и послушная Рыжуха поплелась по пропечённой солнцем дороге.
– Ко мне приедем, накормлю до отвала! – пообещал Григорий. – Я живу скромно, сейчас такие времена – не разбежишься. Пенсия мизерная, да и ту не приносят. Раньше на кожевенной фабрике работал, теперь она закрыта. Перебиваюсь, как могу… Птицу развожу, козу держу, огород – опять же подспорье. Самогонку гоню – ядрёная! Но душу согревает отменно! Живу я один, дочь в Омск подалась… Уж который год там обретается, замуж вышла, а детей нет… Так что погостишь у меня – не обижу! Молитвы рьяно справлять не заставлю! А там, глядишь, с участковым нашим потолкуем, да и пристроим тебя куда-нибудь! У нас теперь свобода и демократия! Так твою… через так! Свобода вероисповедания… Хочешь – веришь, хочешь – нет… Вот ты, вижу, верить перестал… Понимаю… Я поначалу тоже верил во Всевышнего, в храм наш Спасский ходил, молился… А вот когда жена почти что год умирала – перестал… Нету его, Бога-то! А если и есть, то уж больно он занят своими делами! И на простые земные заботы ему наплевать! Так-то вот!
Григорий тяжело вздохнул: вспомнилась жена, как она болела и угасала у него на глазах в течение года. Он смахнул непрошенную слезу тыльной стороной ладони.
Телега, поскрипывая, медленно катилась по лесной дороге. Рыжуха неспешно плелась впереди, понурив голову, словно внимая горестным словам хозяина.
Деревня староверов. 1994 год
Путь староверов в здешние леса был долог и труден. Не все староверы сумели выжить, преодолев три тысячи вёрст, начиная от Польши до предписанного им удела. А те, кто выжил, поселились в болотистых лесах, разметавшихся по берегам реки Тартас.
Во второй половине семнадцатого века патриарх Никон при поддержке царя Алексея Михайловича Тишайшего провёл церковную реформу, приведя церковные книги и обряды в соответствие с греческими.
В это время в Московии, как называли Россию на Западе, появилось множество иностранцев, в частности немцев-протестантов. Церковные чиновники не донесли до простого народа суть реформы, «совершаемой на его же благо», отчего повсеместно появилось активное противление нововведениям. Тем паче, что в глазах народа это связывалось с непосредственным прибытием иностранцев. Многие священники восприняли происходящие перемены как проявление «западничества и сатанинства».
Правление Алексея Михайловича было ознаменовано многими бунтами, польской войной, заменой серебряной монеты на медную. И в довершение – принятой церковной реформой. Даже после падения патриарха Никона царь не отменил своего решения. В результате власть получила отчаянное сопротивление монастырей – Соловецкий монастырь осаждался несколько раз, начиная с 1668 по 1676 год. Воевода Мещеринов приказал перевешать всех монахов. В обществе произошёл глубочайший раскол…
Раскольники, староверы, потянулись на земли Речи Посполитой и обосновались на реках Буге, Ветке и Соже. Польские паны охотно принимали беглых московитов и позволяли им селиться на пустующих землях.
Столетие спустя за западных границах Российской империи существовало множество старообрядческих деревень, которые не подчинялись никому, даже польским воеводам. К тому же старообрядцы давали приют беглым российским крестьянам, а их становилось всё больше.
Екатерина II выражала крайнюю обеспокоенность таким положением дел и подписала специальный указ Сената, в котором призывала староверов вернуться в Россию: «Всем живущим за границею российским раскольникам объявить, что им позволяется выходить и селиться особливыми слободами не только в Сибири, на Барабинской степи и других порожних и отдаленных местах, но и в Воронежской, Белгородской и Казанской губерниях… Прощаются им все их преступления, разрешается носить бороды и даруется воля в выборе сословия, к какому кто себя отнесет. Определяются также льготы от всех податей и работ сроком на шесть лет».
Однако раскольники не поверили императрице и возвращаться на историческую родину не намеревались. Тогда Екатерина II прибегла к крайним мерам: воспользовавшись раздробленностью и ослаблением власти в Речи Посполитой, царица отправила армию. А точнее сказать: Екатерина II организовала чётко спланированную карательную экспедицию. Возглавил её генерал-майор Маслов. Командуя двумя полками, он окружил поселения раскольников, расположенные на Ветке, пленил двадцать тысяч человек, не обошлось и без кровопролития. Захваченных раскольников согласно монаршему указу он отправил на вечное поселение в Сибирь.
Переброска раскольников из Польши в Сибирь заняла несколько лет и унесла множество жизней ни в чём не повинных людей. Староверов переправляли по двести-триста человек в Калугу как пересылочный лагерь, затем в Казань и далее – Екатеринбург. Часть раскольников перевезли в Соликамск, Верхотурье и Тобольск. Оттуда они расселились по Барабе[2 - Бараба – историческое название обширной территории вдоль Транссиба, расположенной примерно от города Барабинск до города Каргат (современная Новосибирская область).], Алтаю и Забайкалью.
Группа староверов, возглавляемая отцом Феофилом, спустилась по Тоболу из одноимённого города, затем – по Иртышу и его притокам, в итоге достигнув Тартаса. Там староверы и обрели уже свою «сибирскую родину». Форпост, расположенный на месте селения Венгерово, пытался контролировать расселение староверов, но тщетно. Они ушли в глубь лесов, в болота, там и обустроили своё поселение.
* * *
Шестилетний Васятка сидел в лодке, внимательно взирая на поплавок удочки. Пошёл уже второй час его «рыбной ловли», увы, безрезультатной. Мальчишка вздохнул и левой рукой поправил картуз.
– Видать, Господь прогневался на меня, ежели рыбёху не шлёт. Наверное, я мамку обидел… – Васятка задумался. – Не, Настасью, сеструху… Не… Бабку Марию… Точно… – Васятка тяжелого вздохнул. – Всё, не будет сегодня рыбёхи… Надобно к берегу грести…
Он бросил удочку на дно лодки, уверенным движением, заправски схватился за вёсла. Озерцо, расположенное вблизи деревни староверов, выглядело небольшим, однако никогда не подводило Васятку – он всегда возвращался с уловом. Но, увы, не на сей раз. Лодка носом упёрлась в берег, поросший травой. Васятка ловким движением бросил вперёд прочную верёвку, сплетенную из конского волоса, чтобы «припарковать» своё «судёнышко», и выбрался на землю. Он извлёк из лодки удочку, берестяной туесок с червяками и пустое ведро. Взглянув на пустое ведро, он покачал головой.
– Пустым домой приду… Надобно было на другое озеро идти…
Неспешно Васятка побрёл домой. По дороге он не переставал размышлять: кого и как он мог обидеть. И пришёл к выводу: точно, бабку Марию.
…Бабка Мария и пятнадцатилетняя Настасья стояли в избе на коленях перед божницей[3 - Божница – красный угол у староверов, где располагались иконы.] и молились. Мария машинально перебирала лестовку[4 - Лестовка – распространенный на Древней Руси и сохранившийся в обиходе старообрядцев тип чёток. Представляет собой плетёную кожаную или из другого материала ленту, сшитую в виде петли. Знаменует одновременно и лествицу (лестницу) духовного восхождения от земли на небо, и замкнутый круг, образ вечной и непрестанной молитвы. Употребляется лестовка для облегчения подсчёта молитв и поклонов, позволяя сосредоточить внимание на молитвах.] и беззвучно шевелила губами. Настасья же шёпотом произносила молитвы:
– За молитв Святых Отец наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божии, помилуй нас. Аминь… – чуть слышно прошептала она и согнулась в поясном поклоне. Затем перекрестилась и повторила трижды: – Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе всяческих ради.
Бабка Мария краем глаза взглянула на внучку и, отвесив поясной поклон, громко продолжила:
– Боже, очисти мя грешнаго, яко николиже благо сотворих пред Тобою, но избави мя от лукаваго, и да будет во мне воля Твоя, да неосужденно отверзу уста моя недостойная и восхвалю имя Твое святое: Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь…
Настасья, словно эхо, вторила бабке Марии. После слова «Аминь» молящиеся одновременно припали к полу в поклоне.
– А ещё, Господи, прошу тебя, – уже от себя, по привычке, добавила бабка Мария, – помоги родичу моему, Алексею Вишневскому. Негоже человеку висеть столько лет между жизнью и смертью. Великий Боже, определи его место: либо среди нас, либо забери его к себе. Муки он принял тяжелые и иного не заслужил…
Бабка Мария с усилием воли поднялась с пола. В последнее время поясница сильно побаливала. Внучка также поднялась на ноги.
– Бабуля, давай поясницу настоем смажу, всё полегчает… – предложила она.
Бабка Мария, теребя лестовку, ответила:
– На ночь смажешь, после вечерней молитвы. А теперь пойдём к нему. Обиходить человека надобно: помыть, прибрать, постричь да покормить… – Мария двуперстием размашисто осенила себя крестом. – Господи, неужто он столько нагрешил, что места ему нет ни в раю, ни в аду?.. Не приведи Господи душе вот так скитаться…
– Бабуля, так душа его не скитается, он же не умер… – робко возразила Настасья.
– Он ни жив и ни мёртв… Господи, пожалей его… – Мария снова осенила себя крестом. – Сколь помню себя – об нём молюсь. Девицей ещё была, с матерью к нему ходила, помогала прибирать… Сначала боялась до смерти, потом привыкла: всё же как-никак – дед мой. А ты не боишься его?
