Дневники чудовища

Ника забралась в кровать, расположилась удобнее и взяла планшет. Этот неодушевленный предмет был отдушиной. Она держала его как спасательный круг. Она набрала свое имя, ВЕРОНИКА, сделала пару кликов мышью и попала в чат. На экране высветились знакомые прозвища невидимых людей, стремящихся излить свою боль, найти спасение в интернете, не опасаясь быть опознанными. Она просматривала сообщения, которыми обменивались собеседницы. Редко что писала сама, больше читала переписку других. Рассказы были так глубоки, эмоциональны, что ей казалось, будто она слышит их голоса. Голоса таких же, как она, травмированных дочерей с затравленными душами.

ПРОСТО МАРИЯ: Не поверите, мне тридцать два года, а мать меня воспринимает как ребенка. Я с этим монстром живу в одной квартире с тех пор, как умер мой папа. Она никогда и ничем довольной не бывает. Она настаивала, чтобы мы жили вместе, да и я не смогла оставить ее одну. Мы переехали вместе с моей дочкой, мужем к ней, хотя было где жить отдельно. Она не скрывает неприязнь к моему мужу, питаемся отдельно, бесконечно скандалы.

РАНЕНОЕ СЕРДЦЕ: Переезжайте в другой район, а лучше в другой город. Ой, чем дальше, тем лучше.

ПРОСТО МАРИЯ: Съехать теперь не можем, мою квартиру сдаем, я в декрете, надо на что-то жить.

ОЛЬГА545: А моя мать конфликтует на пустом месте. Скандал может вырасти из чего угодно, из ерунды. Она не хочет слушать. Говорить, беседовать с ней невозможно. На людях она не показывает, что у нас проблемы в отношениях. А когда мы вдвоем, все время орет и заставляет делать, как она хочет. Ведет себя как эгоистка. Мои планы на жизнь ее не устраивают. Я потеряла уверенность в себе, она подавляет меня. Больше всего боюсь стать похожей на нее.

РАНЕНОЕ СЕРДЦЕ: Прекратите с ней общаться, и все. Как шелковая станет, помяните мое слово.

ВЕНЕЦ НАДЕЖДЫ: Девочки, у вас цветочки! Уроки я делала, трясясь от ужаса и страха: то мой почерк не нравился, то за четверку она могла меня ударить. Она рвала тетради и заставляла переписывать до изнеможения. В меня летели книги, все, что попадалось под руку. Она драла мне волосы, сколько массажных расчесок об мою голову она сломала. У меня оставались синяки. Грозилась меня удавить, если я кому-то расскажу. А противнее всего – наберет полный рот слюней и харкнет мне в лицо… А сколько оскорблений и унижений я вытерпела. Сколько проклятий я слышала в свой адрес… В двадцать лет я ей впервые дала отпор. Залепила ей оплеуху в ответ на ее побои и пожелала ей сдохнуть. Так она орала, угрожала, что повесится и напишет записку, что в ее смерти виновата я… Я долго не могла понять, почему я так ненавистна ей. Вначале я искала проблему в себе, а потом, я поняла: дело не во мне. Свою злость и несостоятельность, неудовлетворенность от всей своей жизни она вымещала на мне.

ГОСТЬ 343: Такие мамаши обесценивают личность, подавляют своим авторитетом, манипулируют и предъявляют завышенные требования. Доказать им, что они не правы, что они виноваты, нереально.

РАНЕНОЕ СЕРДЦЕ: Я даже думала походить к психологу… Нет, это не нам, а таким матерям-монстрам надо к психотерапевту.

Как много дочерей, уже даже взрослых женщин, которые сами уже были мамами, кричали от страданий и кровоточили ранами отчаяния. Ника, поняв, что она не одинока, что ее отношения с матерью не самый худший вариант, немого успокоилась. Отложила планшет и начала собираться. Приближалась пора идти к ненавистному соседу Порфирию Олеговичу. Как бы она этому ни сопротивлялась, она была вынуждена сделать это. Ведь велению матери она не могла противиться.

Глава 5. Бабочки в животе

Отношения между Верой и Тимуром только начинали зарождаться. Большую часть времени они проводили на работе в ресторане. Избегая слухов и сплетен, на глазах коллег Тимур был сдержан и не подавал вида, что яркая кокетка Вера ему симпатична, и долгое время скрывал свое влечение. Ему не хотелось, чтобы из-за особенного отношения к ней пострадала его репутация строгого администратора и расшаталась дисциплина в коллективе. Рыжеволосая красавица не выходила у него из головы, его настораживало ветреное поведение Веры, но он больше не мог сопротивляться законам природы. Начав встречаться, они договорились не позволять себе вольностей на работе, никаких сюсюканий и прикосновений. На работе они коллеги, он управляющий, она его подчиненная. А наедине они могут быть самими собой, не стесняться проявлений своих чувств. Пылкие взгляды и огонек в глазах влюбленных скрыть от любопытных коллег не удалось, как они ни старались. По ресторану давно уже расползались слухи об их взаимоотношениях.

Вера наслаждалась встречей с Тимуром. Ей было с ним так хорошо и легко, что проблемы с матерью отошли на второй план. Они в обнимку гуляли по Коломенскому парку, обходя центральные дорожки, находя более безлюдные места. Веру, знающую этот парк как свои пять пальцев, удивляло открытие новых, неведомых доселе троп. С ним она вообще на многое смотрела по-новому. Он был интересным собеседником, серьезным и вдумчивым мужчиной, у которого на первый план выходили карьерные достижения и общественное положение. Он был на пороге тридцатилетия, довольно солидного возраста, но еще не совсем зрелого. Внешне он соответствовал своему возрасту: стройный, симпатичный молодой человек, одевающийся по моде. Разве что глубокая морщинка между бровями придавала его лицу излишнюю серьезность. Ну и целеустремленность, начитанность, умение безупречно держаться делали его старше своих лет.

При нем Вера становилась более покладистой и спокойной, характер выравнивался. Он не делал ей замечаний, он не указывал на ее недостатки. Тимур ласково называл ее Лисенком, но не потому, что она рыжая или хитрая. Вера не была хитрой. А как он сам объяснял, потому что, как лиса, изящная, женственная, уверенная в себе, готовая и укусить, если надо. Находясь рядом с Тимуром, она сама хотела соответствовать ему, такому сдержанному и спокойному. С его подачи ей верилось, что она найдет путь к чему-то лучшему в этой жизни. Тимур был для нее лучиком, путеводителем по жизни. Чем больше она его познавала, тем ярче и больше наполнялась светом ее душа. Другие мужчины воспринимали ее как желанную игрушку. Отдаваясь разврату и потехам, насытившись ее красивым телом, быстро забывали и переставали интересоваться. Они не замечали ее саму, ее сущность не волновала их.

Нагулявшись вдоволь, они проголодались и заглянули в кафе. Было очень шумно и многолюдно. Обнаружив единственный свободный столик не в самом подходящем месте возле туалета, Тимур предложил уйти. Но чувство голода давало о себе знать, да и кафе было настолько уютным, что они решили остаться и расположились напротив друг друга на мягких диванчиках. В скором времени им принесли заказ.

– Лисенок, я заметил, ты сегодня чем-то огорчена. Грустна. Дома все хорошо?

– А, поругалась с мамой. Забей, – отмахнувшись, сказала Вера, затем поправила себя: – Все нормально, как обычно, не стоит переживаний.

– Может, я могу чем-то помочь? Я бы не хотел вмешиваться в ваши взаимоотношения, но если необходимо поговорить …

– Нет, не надо, – отрезала Вера.

– Рано или поздно встреча с твоей мамой все равно должна состояться. Ты не хочешь меня показывать? Ты этого не хочешь?

Вера вспомнила слова матери о Тимуре.

– Хочу, очень хочу. Просто сейчас не самое подходящее время для этого.

– Знай, я готов.

Тимур открыл пакетик с сахаром, насыпал его в чашку с кофе, долго размешивал ложечкой и отдал Вере. Затем проделал то же самое со своим кофе. Он поступал так всегда, будь это обертка от мороженого, бутылка с водой. Сначала ей, а потом себе. А Вере этот жест внимания и заботы очень нравился. Понимая, что разговоры о матери для Веры болезненны, Тимур поменял тему.

– Ты смелая? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Я уверен, ты смелая и боевая. Как насчет прыгнуть с парашютом?

– О, нет! – Вера рассмеялась. – Не настолько.

– Я тоже пока не решаюсь, – улыбнулся Тимур. – Может, начнем с малого? Полетаем вместе в аэротрубе?

– Прикольно! – Ее глаза заблестели. Вера снова себя поправила: – Мне кажется, это более безопасно и интригующе.

– Значит, договорились. В следующий общий выходной летим.

– А ты уже пробовал? – спросила Вера.

– Нет. Для тебя, как и для меня, это будет впервые. Хочу ощутить эти эмоции с тобой.

– Я думала, мы пойдем на Клода Моне.

– Не думал, что тебя это увлечет.

– Ты так много про него рассказывал, что мне стало интересно… – Вера сделала серьезное лицо и начала, как ученица у доски, рассказывать выученный урок: – Моне – отец импрессионизма. Он прошел долгий путь от насмешек и нищеты до всемирного признания. Обожал свой сад в Живерни, его вдохновляли цветы, пейзажи, но и жен, детей он тоже рисовал. Был дважды женат. Первая жена умерла от туберкулеза, осталось двое сыновей. Вторую он взял с шестью детьми, но она потом тоже умерла. У него была катаракта на обоих глазах, даже после операций он не переставал рисовать. Некоторые его полотна стоят миллиарды. Его имя стало брендом, в честь него до сих пор называют рестораны, салоны красоты и многое другое.

– Ты так внимательно меня слушала, – смущенно опустив глаза, сказал Тимур. – Значит, решено: пойдем на его выставку тоже.

Он встал, сел рядом с ней на диванчик, обнял ее нежно.

– Лисенок мой внимательный. Лисенок любит слушать, – сказал Тимур, смотря в ее зеленые глаза, поправляя локон, выпавший из прически.

Они молча сидели в полной идиллии, их руки и ноги сплелись как ветви деревьев. Только посетители кафе, направлявшиеся в уборную, беспокоили Тимура. Мужчины всех возрастов, рас и мастей, проходя мимо них, не отводили масляных взглядов от Веры. Их даже не смущало, что девушка была не свободна и сидела не одна, они не скрывали своих грязных желаний. Сама Вера почувствовала волнение Тимура. Он больше не мог этого терпеть. Он оплатил счет и молча направился к выходу. Вера поспешила за ним.

– Подожди, ты очень быстро идешь. Что случилось? Я что-то сделала не так?

Он резко остановился. Она поравнялась с ним. Глаза их встретились.

– Я должен… должен знать… Ты моя? – собравшись с духом, спросил Тимур.

– Конечно, я твоя. Твой Лисенок, – гладя его по волосам, улыбаясь, сказала Вера.

– Нет! Ты не поняла, Вера… – вздохнул Тимур. – Я должен понимать…

Она все хорошо понимала.

– Я твоя и только твоя, – ответила Вера и закрепила свои слова поцелуем.

Вернувшись, на пороге дома Вера встретила удивленных мать и сестру. Марго посмотрела на часы: без пяти десять вечера.

– Что-то случилось? Все нормально? – спросила Ника, переглядываясь с Марго.

– Зашибись, сестренка, – с улыбкой сказала Вера.

– Вот это да. Первый раз пришла вовремя, – сказала Маргарита.

– Ты опять недовольна?

– Довольна, просто поражена. Я не пойму, ты пьяна? – присматриваясь к дочери, спросила Маргарита.

– Трезвая я. – Вера дыхнула матери в лицо в подтверждение.

– Мама, ты не видишь? Да, она пьяна от любви, – хихикнув, сказала Ника.

– Тимур сказал, что не надо расстраивать маму. Сказано – к десяти быть дома, значит, к десяти, – сказала Вера. – Он хороший, а ты не хочешь с ним знакомиться.

– Все равно это ничего не решает. Один раз это не считается. Его мне здесь еще не хватало, – размахивая руками, пробормотала Марго и ушла в свою комнату.

Лежа в кровати, Вера думала о Тимуре, о прошедшем дне. На столе возле окна в вазе стояла алая роза, подаренная им. Ей столько раз дарили огромные красивые букеты. Но эта одинокая роза, одна сторона которой освещалась светом от уличного фонаря, а другая оставалась в тени, была прекраснее всех. Так в тени оставалось и ее будущее с ним. Что ее ждет дальше, она не знала, но жизнь начинала обретать смысл. Эта неизвестность будоражила и возбуждала ее. Под порханье крыльев бабочек, которых в ее животе становилось день ото дня все больше, она уснула.

Глава 6. Марго

Дни проходили, сменяя один другим. Как-то, возвращаясь домой после суток на работе, Маргарита увидела недалеко от дома главную сплетницу двора бабу Маню. Та считала, что день прожит зря, если она не перемолола кому-то кости или не разузнала про соседей что-то пикантное. Воспользовавшись моментом, когда старушка повернулась к ней спиной, Марго резко изменила маршрут, чтобы незаметно проскользнуть к подъезду. Но мимо бабы Мани муха не пролетит, да и мышь в норку к себе ничего не затащит.

– Ой, Вера, Верочка, – закричала вдогонку баба Маня, жаждущая поговорить.

Маргарита оглянулась, понимая, что избежать разговора не удастся.

– Здравствуйте, баба Маня! – сказала Маргарита.

– Ой, Маргарита! Вы с Верой так похожи, обозналась, обе красавицы. А от нее вообще глаз не отвести. Видела ее с новым кавалером под руку, провожал ее. Машина у него хорошая, иномарка. Ничего так, солидный, симпатичный, пылинки с нее сдувает. Хорош, хорош. А она прямо куколка, изменилась, повзрослела, за ум взялась. А младшая у тебя умница, вся в тебя. Порфирий Олегович без ума от нее, говорит, такая рука легкая, что он забывает, как боится уколов. Ника всегда поможет, отзывчивая, добрая девочка. Хорошие они у тебя, работают, помогают, не бездельничают как эти Ивановы из двести семьдесят первой квартиры. Хорошо воспитала, молодец! Дай Бог, Дай Бог! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. А муж, царствие ему небесное, золото был. Сколько уже прошло?

– Пять лет, – с грустью в глазах сказала Марго.

– Ой, ой! Может, замуж выйдешь? Поди, плохо без мужика. Ты ведь баба-то еще хоть куда. Вон я тебя за Верку приняла.

– Я со смены, баба Маня.

– Поди, устала, да?

– Да.

– Я быстро, что спросить хотела-то. Не знаешь, кто ремонт начал у вас в подъезде делать? Вот сволочи, в выходные дни шумели, остатки старой мебели возле мусоропровода оставили. Поди, руки отвалятся, если на улицу в мусорный контейнер отнесут. Ругаться собралась.

– Нет, не знаю. Меня дома-то не бывает.

– Ну, давай, не буду задерживать. Давай, иди, поспи! Больные, поди, тяжелые были, работа в реанимации нелегкая у тебя.

Зайдя в квартиру, Марго разулась, положила сумочку и ключи на столик в прихожей. Надела тапочки, пошла к себе в комнату переодеваться. Дочек уже в доме не было, они ушли на работу. В квартире царили тишина и спокойствие. Но на душе спокойствия не было, скука и тоска одолевали Марго. От ощущения сжигающего одиночества подступил ком к горлу.

Облачившись в домашний халат, Маргарита пошла на кухню перекусить. Работе она отдавала себя полностью и не помнила, когда ела в последний раз. Она не хотела готовить, не было ни желания, ни сил, но желудок сводило. Оставалось лишь на скорую руку сделать яичницу. Открыла холодильник. Приготовленная еда была аккуратно разложена по контейнерам, оставалось только разогреть. На тарелках, накрытых пищевой пленкой, красовалась закуска: колбаса и сыр. Ника постаралась, чтобы мать после смены не утруждалась. Несмотря на голод, Марго захлопнула холодильник. Ком, стоящий в горле, не уходил, аппетит пропал. Это было так тоскливо – есть одной. Она решила занять себя домашними делами, чтобы прогнать грусть. Окинув взглядом квартиру, Маргарита поняла, что везде, кроме комнаты Веры, царила безукоризненная чистота. Требующего стирки грязного белья и глажки не было. Посуда вымыта и расставлена по местам. Ника постаралась избавить мать от домашних дел.

Марго вернулась к себе в комнату, поняв, что делать по дому нечего. Пощелкав пультом и не заинтересовавшись ни одной программой, она выключила телевизор. Ощущение кома в горле нарастало. Жизнь на работе протекала по-другому, кипела, бурлила, Маргарита чувствовала себя там уверенной, нужной, ей восхищались. А дома уверенности не было. Вера не сегодня-завтра выйдет замуж. Ника рано или поздно тоже. Она останется совсем одна, у девочек будут свои семьи. И даже любящий муж ее тоже покинул и отправился на небеса. Так распорядилась судьба. Нить, связывающая ее с дочерями, изо дня в день становилась тоньше. Маргарита знала, что девочки смогут прожить без нее. Они выросли, она чувствовала, что все меньше они в ней нуждаются. Ника будет хорошей хозяйкой, с ее спокойным покладистым характером у младшей все сложится хорошо. Вера целеустремленная, боевая, не пропадет и не даст себя в обиду.

Маргарита уронила лицо в ладони от безысходной предсказуемости и определенности ее одинокого будущего. Порой она сама не понимала, чего хочет. Зарыдала диким воплем, дав выход чувствам. Нарыдавшись вдоволь, до состояния, когда горло распухло, а нос перестал дышать, она провалилась в глубокий сон.

Погружаясь в свои страхи, теряя контроль над собой, эгоистка Марго не замечала своих материнских ошибок и опрометчивых поступков по отношению к дочерям.

Глава 7. Выводы Винни Пуха

Прошла неделя после убийства Марии Образцовой. Дело стало громким, благодаря средствам массовой информации. Интернет и некоторые газеты, опубликовавшие заметки о происшествии, пестрили заголовками: «Освободительница душ», «Освобождая души», «Убийца освобождает их души и вырезает им язык», «Освобожденные убийцей». Так разыскиваемая убийца получила прозвище, и теперь даже полицейские называли ее Освободительницей. Такое внимание прессы к этим двум убийствам и излишняя осведомленность граждан могли помешать расследованию преступления. Однако некоторые нюансы, касающиеся почерка убийцы, все же удалось скрыть от пронырливых репортеров. Такие подробности, как вложенная в руку жертв фигурка весов и отрезанный язык в мусорном ведре, остались тайной следствия и не были обнародованы.

Расследование приобрело значительный масштаб. Дело Марии Образцовой объединили с делом Натальи Соколовой. Следственно-оперативную группу увеличили до четырех следователей, не считая возглавившего группу начальника первого отдела, полковника юстиции Михаила Зуева.

Медведев рассматривал следователей, которых собрали за огромным столом для обсуждения личности преступницы. Члены группы были знакомы друг с другом. Ведущим следователем назначили Медведева. Единственной женщиной в группе была лейтенант Светлана Осипова, натура флегматичная, спокойно реагирующая на выпады мужчин в коллективе. Макс относился к ней с симпатией и уважением, она умела слушать, методично и четко выполняла работу. С напарником Осиповой майором Мухиным Макс когда-то вел одно дело. Этот тщеславный и высокомерный тип любил создавать проблемы. Мухин, как всегда, с ухмылкой на лице, сидел напротив, чем раздражал Макса еще больше. Майор Медведев не был доволен, что придется вести совместное расследование с Мухиным. Надо признать, что неприязнь между майорами была взаимной.

Психолог-криминалист доктор Беркович раздал каждому участнику совещания папку с документами, где был изложен составленный им психологический портрет убийцы. Беркович умел так глубоко проникать в недра разума преступников, что зачастую обнаруживал далеко не чудовищ, а несчастных или психологически травмированных людей, запутавшихся в жизненных обстоятельствах или не оправившихся после душевного потрясения. Внешне он походил на Винни Пуха из советского мультфильма: полнота, костюм темно-коричневого цвета, а самое главное – взгляд его круглых удивленных глаз. Когда он говорил, то создавалось ощущение, что он получает удовольствие от звучания своего голоса, манер, самого себя в целом. Сочетание невинного взгляда Винни Пуха и самоуверенного голоса Берковича казалось Медведеву противоестественным и действовало на нервы. Он предпочитал либо слушать эксперта, либо смотреть на него.

Полковник Зуев сидел во главе стола, нахмурив брови. Он возлагал на психолога-криминалиста большие надежды, полагал, что ему удастся пролить свет на убийства Освободительницы и сдвинуть расследование с мертвой точки. Поэтому первому он предоставил слово доктору Берковичу. Тем временем Беркович с энтузиазмом начал монотонно излагать детали дела, осознавая, что взгляды всех участников собрания сосредоточены на нем.

– Итак, к каким выводам я пришел, изучая данные расследования. Что мы имеем и что нам известно о нашей убийце, – говорил Беркович, наслаждаясь звуками собственного голоса. – Убийства совершены в утренние часы, примерно между восьмью и десятью часами, когда жертвы собирались на работу, чтобы застать их врасплох. Преступница проникала в дом жертвы без следов взлома. Жертвы сами разрешили убийце войти в свои квартиры, они либо знали ее, либо ждали, либо убийца так располагала к себе, что они ее впустили. Она не сразу их убивает, не на пороге квартиры или в коридоре. Тело первой жертвы найдено в ванной комнате, второй – на кухне. Вероятно, что вначале между убийцей и жертвами происходит разговор. Какой можно сделать из этого вывод? – Беркович посмотрел на следователей.

– Хотела что-то узнать либо выяснить отношения, – предположил капитан Колесников.

– Убийца уже все знает, ей ни к чему пустые разговоры. Доказательств, что жертвы виноваты, у нее предостаточно. Она не собирается ничего выяснять. Ей не нужны подтверждения своих выводов, она не сомневается в правильности своих намерений. Она жаждет высказать жертвам в лицо все, что она о них думает, чего они заслуживают. Она пришла их наказать! Она мстит! И хочет, чтобы мотивы были ясны жертвам, – подняв указательный палец, продолжал говорить Беркович. – Ведь ее не интересуют ни драгоценности, ни деньги. Такой мотив убийства, как ограбление, не подходит. Главное для нее возмездие! Она, как судья, зачитывает им приговор, а затем его исполняет, достигнув наивысшей точки возбуждения, она наносит смертельный удар. Наносит его уверенно и властно. Она перерезает горло жертвы одним движением скальпеля, который, как жезл правосудия, взяла с собой. Преступница считает, что она совершила справедливое возмездие. А после проводит финальный ритуал и оставляет нам свою визитку.

Вероятно, некоторые мои суждения покажутся вам надуманными и не совсем логичными. Но мне видится, что наша убийца отождествляет себя с богиней возмездия Немезидой. На это указывает все перечисленное мной ранее. А также тот факт, что она, как бы намекая, оставляет на местах двух преступлений свою визитку в виде весов. Эта сувенирная безделушка имеет значимый смысл. Весы как символ равновесия, если вы помните, являлись одним из атрибутов этой суровой богини, которыми она взвешивала плохие и хорошие поступки человека. При перевешивании плохих дел она незамедлительно карала виновного.

– Немезида, хорошее сравнение, ничего не скажешь, – сказал Зуев, смотря на доктора Берковича. – Если она такой борец за справедливость, почитает закон, можем ли мы предположить ее принадлежность к правоохранительным органам?

– Наша убийца не борец за восстановление порядка, она больше выступает в роли вершителя правосудия.

– А к судебной власти? – предположил Медведев.

– Возможно, она хорошо осведомлена в сфере уголовного права. Профессии, связанные с юриспруденцией, с законом, где возможно проявление высшей власти, превосходства над другими, для нее притягательны. Но я бы сказал, что ее больше возбуждает именно роль исполнителя – палача.

Сделав глоток воды, психолог-криминалист продолжил:

– Обе жертвы женского пола. Как вы думаете, за что может наказывать одна женщина другую?

– Из-за мужчины. Любовный треугольник, – сказала Осипова.

– Мне пока не очень видится ревность как проявление мотива убийства. Обиженная женщина, мстя за уведенного мужчину, скорее изуродует лицо сопернице или еще как-то повлияет на ее привлекательность. Нанесет в порыве гнева многочисленные ножевые ранения. А финальный ритуал несет в себе освобождение.

– Может, жертвы болтали слишком много и разболтали ее тайну. Женщины ведь такие, не умеют держать язык за зубами, – сказал Мухин, ухмыляясь. – Вот так она их освободила: и от языка, и от тайны.

Беркович достал из папки фотографии с места преступления, которые разложил на столе перед всеми присутствующими. На одних была заснята убитая Наталья Соколова в ванной комнате, на других – Мария Образцова на кухне.

– Что она делает дальше. Она отрезает им язык. Из заключения судмедэксперта мы знаем, что она это делает после того, как убила жертву. Затем, обмакивая в кровь жертвы язык, оставляет послание – «ТЫ СВОБОДНА». А после демонстративно выбрасывает язык в мусорный ящик.

– А зачем она это делает? – спросил Денис.

– Как продолжение наказания? – предположила лейтенант Осипова.

– Да, это как еще одна форма наказания, – одобрительно покачивая головой, ответил Беркович. – Она отрезает им язык, он больше не нужен. Отношение убийцы к этому органу как к отходам, которые должны находиться там, где им и место, – в ведре. Таким образом, она ставит точку, показывая, что все сказала, и освобождает их. Можно сказать, что сама убийца во власти ритуала, это как одержимость, противостоять которой она не в силах.