Одиночка

Ли кивнула, немного удивляясь тому, что слышит все это из симпатичного ротика Киары, так как всегда считала эту девушку глупенькой.

Она взяла свое пиво, и угол чертежа снова задрался. Она поискала вокруг, что туда положить вместо бутылки, и нашла ветхий томик первого издания «Фауста».

– А мы сможем это сделать?

– Сможем, но, боюсь, что таким способом, который тебе вряд ли понравится. – Коэн дотронулся до индикатоpa на той части схемы, где был лабораторный луч. – Физически я не представляю себе, где находится интрафейс. Единственное, что я знаю, он – в лаборатории. К сожалению, лабораторные файлы: по персоналу, оборудованию и всему остальному – прочно заблокированы и защищены программно.

– Как на Метце.

– Еще сильнее, чем на Метце. – Он посмотрел на нее. – На Альбе есть боевой получувствующий AI.

По спине Ли пробежал холодок и остался внутри. Она ненавидела подсоединение к получувствующим. Возможно, страх ее был суеверным – или она много раз старалась убедить себя в этом. Иногда ей казалось, что это было слепым предубеждением. Однажды, когда она рассказала об этом Коэну, он так обиделся, что потребовались недели, чтобы загладить вину и успокоить его.

В мощных получувствующих AI было что-то акулье: грубая вычислительная мощь, не отягощенная жестким программным обеспечением или близкими к человеческим слабостями и сомнениями полностью чувствовавших независимых. Подсоединение к получувствующим походило на плавание в темной бездне. Невозможно было поверить, что бессловесная угроза, таившаяся за этими числами, могла бы стать Коэном. И ужасно было думать, что Коэн отличался от них. всего несколькими функциями и алгоритмами и что никто не мог с уверенностью сказать, где проходила граница между ними.

– Так как же мы доставим тебя внутрь? – спросила Ли.

Коэн поднял брови.

– Ты что-то торопишься. Я ведь еще не дал согласие помогать тебе.

– Что ты хочешь, чтобы я умоляла тебя?

– Ты – неподражаема. Почему чем больше ты просишь, тем более противной ты становишься?

– Тебе за это платят, – сказала Ли. – Я в прошлый раз проверила и поняла, что это было работой, а не помощью.

Коэн закурил сигарету, не предложив Ли, и положил портсигар с зажигалкой на стол, аккуратно совместив с угловым узором в форме золотого листа.

– Давай на этом остановимся, хорошо? – сказал он. – Если, конечно, ты на самом деле не хочешь со мной поссориться.

Ли промолчала.

– Тогда пошли дальше. Предположим, что лабораторный AI отключил внешнюю связь. Ты не можешь войти. Ты не можешь добиться беспроводного доступа. Все, что ты можешь сделать, – это набрать цифры пароля санкционированного доступа, но сделать это ты можешь только прямым подключением. – Он улыбнулся и скинул пепел с сигареты жестом, полным византийской изящности. – А это означает, моя дорогая, что тебе придется пойти под нож.

Ли поднесла палец к виску и нащупала под кожей плоский диск передающего устройства удаленного доступа к системам связи. Она никогда не испытывала прямого включения через контакт. И ей это было не нужно. Это делали техи, вроде Колодной. Эти люди выполняли черновую работу, например взлом целевых систем, и подвергались риску, от которого Ли защищали автоматические предохранители удаленного интерфейса.

– Ты сам до этого додумался или тебе помог Корчов?

– На твоем месте я бы больше не тратил время на споры, – сказал Коэн и мрачно посмотрел на нее поверх своего бокала. – Соединительный контакт – это пустяк в сравнении с тем, что им придется сделать с тобой для того, чтобы обеспечить работу интрафейса.

Ли закусила губу и беспокойно заерзала, при этом ее мысли блуждали от получувствующих к контактам, затем к нескольким сотням метров опытного оборудования в голове Шарифи. Как они могли планировать эту задачу, не обсудив даже, позволит ли она Корчову испытывать этот интрафейс на ней?

Может быть, она приняла решение сама? Или все же Коэн втянул ее в игру подобно опытному шахматисту, побуждающему своего соперника на другой стороне доски делать ход, выгодный ему? Неужели то, что говорила о нем Нгуен, правда? И даже если у него хорошие намерения, что на самом деле он хочет от нее?

– Испытывал ли кто-нибудь этот интрафейс в действительности? – спросила она. Вопрос звучал ясно и был эмоционально нейтральным.

– Думаю, что нашлась такая обезьяна.

– Ох! – воскликнула Ли с нервным смешком. – И как она поживает?

– Она свихнулась.

– Коэн!

– Но существуют основания полагать, что она была сумасшедшей с самого начала. И кроме того, она – обезьяна.

Он показал на сеть узких проходов и брандмауэров у запасного выхода из лаборатории.

– Правильно. Вот – моя первая блестящая идея. Мы ставим у этой двери прерыватель, который позволит тебе пройти сквозь защитную сеть.

– Это значит, что ты в это время должен быть на станции, чтобы заниматься с главным AI. Что, в свою очередь, означает, что тебе понадобится кто-то второй для шунтирования. А это увеличивает вдвое шанс, что нас схватят.

Чем больше они думали над планом, тем меньше оставалось реальных вариантов. Вся затея с тем, чтобы пробраться на Альбу тайно, походила на строительство карточного домика: каждая упавшая карта тянула за собой соседнюю, и возникали новые проблемы и ловушки.

Они возвращались к началу, перебирая все сложные вопросы и выявляя «подводные камни» вновь и вновь, пока наконец у них не получилось подобие настоящего плана. По крайней мере в том, что касалось прохода сквозь системы безопасности и получения данных.

Но оставалась неразрешенной еще проблема: как доставить Ли на Альбу незамеченной?

– Подожди, – сказала Ли, словно пытаясь ухватить идею за хвост. – Вернись к той первой секции, которую мы уже изучали. К гидропонике.

Коэн несколько раз переключил экран, чтобы найти это.

– Зачем здесь эти башенки? – Она показала на ряд десятиметровых башен, выступавших из плотной поросли антенных оттяжек, сенсорных окошек и связного оборудования на внешней оболочке станции. – Они похожи на вентиляционные трубы.

– Точно. – На гладком личике Киары появилось сосредоточенное выражение, и Ли подумала, что Коэн точно отгадал, к чему она клонит. – Вентиляционные трубы, выводящие вредные вещества с площадок, где выращивают водоросли. И что?

– В последнее мое посещение Альбы мне показалось, что там слишком много народу.

– Так было всегда.

– Ну, а какой там ежедневный выброс углекислого газа?

Коэн сделал короткую паузу на поиск информации.

– Шестьдесят тысяч кубических метров. Предвижу твой следующий вопрос: они ввозят около тысячи восьмиста баллонов сжатого кислорода каждый день.

– И куда уходят избытки углекислого газа?

– Очевидно, через эти трубы.

– А там, откуда он выходит, я могу войти.

– Не можешь, если кто-нибудь не откроет вентиль изнутри.

– Корчов говорил, что у него там есть человек.

– Невозможно, – сказал Коэн, еще раз взглянув на схемы. – Они используют выходящий газ для вращения турбин, полностью питающих секцию солнечных батарей. И даже если ты проберешься через турбины, тебе придется карабкаться по двадцатиметровой трубе почти в полном вакууме. А диаметр трубы слишком мал для того, чтобы сделать это в скафандре и снаряжении. – Он со значительным видом постучал по той части схемы, где были напечатаны размеры трубы. – Этим путем тебе не добраться.

– Я бы смогла, если оставить снаряжение снаружи, а спуститься по трубе только в пневмокостюме.

– Слишком рискованно. Ты представляешь себе, что такое спускаться по трубе в полном вакууме, без воздуха, тепла, всего лишь в пневмокостюме? Если что-то пойдет не так, если ты даже задержишься лишь на мгновение, ты – покойница.

Ли улыбнулась.

– И тебе придется одному есть устрицы.

Коэн посмотрел на нее взглядом, обнажающим душу. Она увидела на его лице страх, вину и вспышку гнева одновременно и отвернулась, потому что не могла больше выдержать это. По крайней мере не сейчас. Она отодвинула пиво от себя. Бутылка оставила круглый след на столе, и впервые Коэн не упрекнул ее в плохих манерах, от которых портится его мебель.

– А что, если я скажу, что не буду это делать? – спросил он.

– Мы продолжим с другим AI, – сказала она, стараясь не думать, что, возможно, это неправда.

– Чтобы сделать это без меня, нужно лишиться разума.

– Без тебя все будет сложнее, – согласилась Ли, – но не более того.

– А думала ли ты о том, что произойдет, если тебя поймают?

Ли взглянула на темноту за высокими окнами. Если ее поймают, то обвинят в предательстве. А карой за предательство еще со времени войн с Синдикатами всегда был расстрел. Если, конечно, командование Космической пехоты допустит, чтобы героиню Гилеада судили по обвинению в предательстве. Более вероятным будет быстрый выстрел в голову и передовица о «прискорбном несчастном случае в ходе учений». Именно так поступила бы Ли в подобном случае.

– Я могу, по крайней мере, узнать, к чему все это? – спросил Коэн.

– А тебе не все ли равно? Тебе нужен интрафейс. Я рассказываю тебе, как его добыть.

– Не так уж он мне и нужен. И я сомневаюсь, что ты собираешься помочь мне достать его только по доброте душевной. Во что тебя втянула Нгуен?

– А при чем здесь Нгуен?

– Ну, конечно, Кэтрин. Если ты собралась лгать, то, по крайней мере, имей совесть лгать о тех вещах, которые я не могу проверить.

Несмотря на удивленную улыбку на его лице, Ли расслышала отголосок гнева в его голосе. Она стукнула ногой по ножке стола, с удовлетворением отметив, что на ней осталась отметина.

– Какое право ты имеешь обвинять меня во лжи? Или в чем-либо другом?

– Думаю, – медленно произнес Коэн, – пришла пора обсудить то, что произошло на Метце.

Темное пламя вспыхнуло в глубине глаз Киары, а произнесенные слова звучали настолько неестественно, что Ли подумала, сколько же сил понадобилось Коэну, чтобы начать этот разговор.

– Я уже все высказала по этому поводу.

Глаза Киары с длинными ресницами прищурились.

– Ты положила эту тему на полку, не так ли?

Сказанное не было вопросом, но Ли и не собиралась объясняться. Подождав ответа, он пожал плечами и приступил к атаке с другой стороны.

– Тогда хорошо. Этот вариант. Он слишком опасен. И ты – не предательница. Так для чего все это?

– Для чего – это тебя не касается. Мне нужно это сделать, и я плачу тебе. Плачу тем, в чем, уверена, ты нуждаешься. Давай на этом и остановимся. Так, по крайней мере, я буду знать, какие цели ты преследуешь. И когда можно ожидать, что ты выйдешь из игры, оставив меня без поддержки.

– Я полагал, что мы уже прекратили обсуждение того, что случилось на Метце, – сказал он. – И у каждого есть право на ошибку, Кэтрин.

– Каждый не убивал Колодную из-за проклятого куска провода.

Коэн замер и стал похож на восковую фигуру. Он пристально смотрел на нее, слегка открыв рот. Единственным движением в комнате была легкая игра ветерка, прилетевшего из сада, с каштановыми кудрями Киары. Коэн выглядел как симпатичная кукла, которую капризные дети выпотрошили и бросили в углу, поскольку играть с ней уже было неинтересно.

– Я понял, откуда ветер дует, – сказал он наконец. – Что еще Нгуен нашептала тебе обо мне?

– Не твое собачье дело.

Коэн слегка кашлянул, словно пытался усмехнуться. Затем он посмотрел вверх, будто искал в воздухе нужную подсказку.

– Ох, – произнес он, словно нашел ее. – Так я и думал. Как же гадко она выглядит под своими хорошими манерами и свежевыглаженной формой, – Он наклонился через стол, пронзая Ли взглядом: – Я уже отвык удивляться, что ты веришь ее россказням обо мне и связи, прерванной из-за внутренних неполадок. Я думал так… Но сейчас я начинаю сомневаться.

– В смысле?

– В том смысле, что два и два четыре, а не три. Коэн надолго замолчал, и Ли решила, что он уже все сказал.

– Когда вы начали планировать операцию на Метце? – спросил он наконец. – Около четырех месяцев назад? Что-то вроде этого?

Ли кивнула.

– Как раз приблизительно тогда я взял себе нового помощника. Нового чувствующего из Группы Тоффоли. Основной его рекомендацией было выполнение контрактной работы для Нгуен.

Ли нетерпеливо заерзала на месте, не понимая, к чему он клонит.

– Так или иначе, – продолжал Коэн, – оказалось, что он оборудован контуром обратной связи. Это гораздо хуже, чем программа обязательного поведения или принудительное управление, и походило на программу управления кухонной раковиной, с которой невозможно было работать. Я начал переговоры с Тоффоли, чтобы поставить его в программу глобальной проверки на соответствие техническим условиям. Они начали тянуть, ссылаясь на причины, которые казались мне… ну… далекими от разумных. И эти проблемы на Метце, я почти уверен, возникли из-за этого контура обратной связи.

– Я не понимаю, о чем это ты, Коэн?

– Не понимаешь? Нгуен держит в руках все нити управления научно-исследовательскими работами Техкома. Весь исследовательский отдел Тоффоли – у нее в кармане. AI Тоффоли был ее шпионом с самого начала. С его помощью ей удалось отрезать меня на Метце.

Ли пристально смотрела на него.

– И что ты собираешься по этому поводу предпринять?

– Я уже предпринял, – ответил Коэн. – Его больше нет.

– Но что будет, если он кому-нибудь расскажет…

Коэн посмотрел на нее наивными глазами Киары.

– Я же сказал, что его больше нет. Разве не ясно?

Ли отвернулась. Коэн хотел еще что-то сказать, но передумал. Короткое время они сидели и смотрели в пол, на книги, на картины, висевшие на стенах. На все, что угодно, только не друг на друга.

– Ясно?

– Что?

– Я говорю, что Нгуен планировала отключить меня от шунта на Метце еще до того, как нас отправили на это задание, и тебе нечего сказать об этом? О чем ты думаешь?

– Что я не знаю, кому верить, тебе или Нгуен.

– Нужно доверять тому, кому веришь, – сказал Коэн.

– И почему, черт возьми, я должна верить тебе?

Он пожал плечами.

– Здесь никакого «должна» не существует. Либо веришь, либо нет. Тебе нужно еще многое понять в жизни, если ты полагаешь, что кто-то должен заработать твое доверие.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, Коэн.

Он покачал головой и продолжал так, словно не слышал, что она что-то сказала.

– Нельзя верить только потому, что этот вариант беспроигрышный, или потому, что мало риска в том, что он подведет тебя. Нужно верить людям потому, что риск потерять их страшнее, чем риск того, что они обидят тебя. Мне понадобилось несколько веков, чтобы понять это, Кэтрин. Но я это понял. А ты постарайся, чтобы тебе понадобилось на это меньше времени, чем мне. То, как развиваются события, не дает мне уверенности, что у тебя есть столетие в запасе.

Ли встала, не ответив, прошла по комнате и вышла в сад. В Зоне Энжел наступила ночь. Влажный бриз ласкал ее лицо, принеся с собой запах земли и мокрых листьев. Лягушки и несколько ночных птиц на зеленых ветвях пели свои песни. Коэн так любил всех этих маленьких существ. Какая-то птаха зачирикала у нее над головой из своего убежища на стене, и ее «оракул» определил, что это – козодой. «Как она прекрасна», – подумала Ли. Ей стало вдруг интересно, как бы она подумала, если бы не знала названия птицы.

Коэн подошел и встал у нее за спиной так близко, что она почувствовала запах чистой кожи Киары.

– Не могу себе представить жизнь в Кольце, – сказала Ли. – Как могут люди жить там, где стоит лишь взглянуть на небо – и видишь над головой самую большую ошибку человечества?

– Некоторым кажется, что постоянное напоминание об ошибках – это хорошо.

– Но только не тогда, когда уже поздно исправлять их.

– Еще пока не поздно. И они эту ошибку исправляют.

Ли бросила на Коэна сердитый взгляд.

– Это сказочка для школьников. Они все еще убивают там друг друга. Боже, моя собственная мать отправилась в Ирландию драться. У нее был хронический недостаток витамина А от жизни в подполье. Зачем, скажи на милость, людям сражаться за страну, где они даже выжить не могут?

– Не знаю.

– Ну, а я знаю. Потому что им нравится драться. Они не хотят останавливаться даже тогда, когда уже и воевать-то не за что.

Она прошла туда, где было еще темнее, не сводя глаз с заснеженной планеты над головой.

– Я не хочу вовлекать тебя в это, – сказала она. – Не стоит. Я и сама не понимаю, для чего я это делаю.

– Я понимаю, – сказал Коэн. – Я все знаю.

Она сделала движение, чтобы повернуться, но он положил мягкую руку ей на плечо и остановил ее.

– Я знаю о генетической операции. Я знал об этом долгие годы, Кэтрин. Или Кэйтлин. Или как тебя еще называли? Я откопал это гораздо раньше Корчова.

Ли стояла среди движущихся теней в его саду и думала о вопросах, которые он деликатно не задавал, о каждой встрече, когда он мог сказать ей, что знал, но не делал этого.

– Почему ты не сказал мне об этом? – прошептала она.

– А я должен был сделать это? Я не собирался рассказывать никому, а мне самому все равно. Какая поэтому разница, знал я об этом или нет?

Внезапно она разозлилась, почувствовав себя преданной и обманутой.

– Я знаю тебя. Ты ждал, что я расскажу тебе сама. Ты держал это про запас, чтобы воспользоваться. Проверял, насколько я доверяю тебе? Насколько близко я подпущу себя к тебе на этот раз? Для тебя это – всего лишь продолжительный тест!

– Это паранойя.

– Так ли?

– Но даже если ты права, то что? Я определенно не получил ответа, который сделал бы меня счастливым. Все то же самое. Ли – против всего мира, и каждый, кто дотронется до нее, останется без руки и получит плевок в лицо.

– Ты же знаешь, что это не так.

– Так что же это тогда?

Ли пожала плечами, неожиданно почувствовав себя усталой.

– Скажи мне, – попросил Коэн.

– А о чем говорить, если тебе и без того все известно?

– У тебя есть выбор, Кэтрин. Что может с тобой случиться в самом худшем случае? Тебя разжалуют и уволят? Готова ли ты расплатиться жизнью за нищенскую зарплату и убогую пенсию?

Ли рассмеялась.

– Я рисковала своей жизнью за эту нищенскую пенсию ежедневно в течение последних пятнадцати лет. Что изменилось сейчас?

– Сейчас это – измена. Послушай, Кэтрин. Я говорил серьезно, когда недавно предлагал тебе работу.

– Я не прихлебательница, Коэн. Меня не привлекает быть экземпляром в твоей коллекции приматов.

– Все совсем не так. По крайней мере с тобой.

– Хватит сказочек, – сказала она и посмотрела на него в упор.

Коэн отвел глаза в сторону.

– Ты думала о Метце? – спросил он. – Ты сама говорила. Кто бы ни занимался оборудованием Шарифи, он планировал это в течение многих лет. Ему нужно было добыть геномы, соединить их, вырастить их в резервуаре. Какова была вероятность того, что Шарифи и офицер, расследующий обстоятельства ее гибели, выращивались в резервуарах одной и той же лаборатории и обладают одним геномом? Каковы были шансы, что возникнет ситуация, в которой ты играешь роль Шарифи, а я должен занять место полевого AI?

– Не может быть, – прошептала Ли.

– Почему нет? Если Корчов раскрыл твой секрет, то почему это было не по силам Нгуен?

– Она не знает. Никто не знает.

– Насколько ты в этом уверена?

– Могу поспорить на все, что угодно, даже на свою жизнь.

– Именно это ты и собираешься сделать, не так ли?

Пока они говорили, луна спряталась и подул холодный ветер. Ли всмотрелась в черные тени под деревьями и поежилась.

– Позволь мне помочь тебе, – сказал Коэн умоляющим голосом.

– Нет.

– Вот так. Просто – нет?

– Просто нет.

Коэн обошел ее, чтобы заглянуть ей в лицо. Даже при слабом свете он выглядел усталым и побежденным, похожим на игрока, который проиграл все без остатка и наблюдал, как крупье забирает себе все взятки.

– Если речь идет о деньгах…

– Дело не в деньгах. Дело в моей жизни. В том, чего я добилась. И в том, что они собираются забрать у меня. За просто так. Только потому, что на каком-то клочке бумаги есть сведения обо мне.

– И ты готова пожертвовать своей жизнью из-за этого?

Ли показалось, что, когда он говорил, его губы дрожали, а карие глаза подозрительно заблестели. «Нет», – сказала она себе, подавляя эмоции. Рот Киары. Глаза Киары. Что бы она ни представила себе, глядя в эти глаза, это просто психологическая уловка, салонный фокус, произведенный суперструктурой, управляемый программой и продемонстрированный с помощью самого совершенного биоинтерфейса. Это ничего не значило. Можно было бы с таким же успехом спросить, в чем смысл дождя.

Она вернулась в дом и начала надевать пальто.

– Я благодарна тебе за то, что ты предлагаешь… Но мне этого не нужно. Просто дай мне знать, займешься ли ты этой работой или нет, хорошо?

Она уже прикоснулась к дверной ручке, когда он ответил:

– Ты знаешь, что я сделаю это. Ты знала, что я соглашусь, еще до того, как спросила.

Он стоял на том месте в саду, где она его оставила. Единственным, что она могла разглядеть, когда оглянулась, был изгиб девичьего бедра в отраженном лунном свете.

Ли в нерешительности задержалась у двери. «Ты можешь вернуться в комнату, – подумала она, и сердце выскакивало у нее из груди, так, как порой бьется птица в страхе при виде ружья. – Только одно слово, одно прикосновение. Ты можешь все изменить».

А что потом?

Прежде чем она решила, идти ей или остаться, Коэн заговорил снова. Голос, раздававшийся из тени, был тихим, размеренным, лишенным индивидуальности – неорганический голос сетевого возлюбленного.

– Когда выйдешь, закрой за собой дверь, – сказал он.

Ли хотела ответить, но в ее горле возник холодный, жесткий комок, и слов не получилось. Она вышла в холл и прикрыла за собой дверь.

ЧЕЛНОК «АНАКОНДА» – ХЕЛЕНА: 26.10.48

Ли оказалась на посадочной площадке на час раньше времени отправления по расписанию, но за десять минут до отлета впереди нее еще оставалась целая очередь пассажиров, ожидавших проверки службой безопасности станции.

Беспорядок на посадке отражал ситуацию на самой планете. Профсоюз начал несанкционированную забастовку, закрыв шахту еще до того, как все спасатели вышли на поверхность. В течение дня забастовщики построили баррикады, а для усиления службы безопасности АМК начали прибывать первые подразделения милиции. Местная спин-трансляция постоянно демонстрировала спутниковые снимки заваленного пустой породой пространства, на котором располагались угольные копи компании АМК. Картина напоминала нейтральную полосу между двумя окопавшимися армиями.

Служба безопасности АМК не могла перебросить усиление со станции. Все полеты в Шэнтитаун и на угольные копи были отложены. И до снятия фактического эмбарго, наложенного АМК, единственным путем в Шэнтитаун и из него была ужасная проселочная дорога, ведущая через горы в Хелену, по которой можно было проехать только на джипе. Эта дорога становилась полностью непроходимой с началом зимних пыльных бурь.

По закону АМК не могла держать никого на станции против собственной воли: доступ на планеты был исторически закрепленным гражданским правом с эпохи Исхода, еще с тех пор, когда работа на корпоративных орбитальных станциях осуществлялась по контракту. Но, пренебрегая законами, АМК контролировала улицы, воздух и челноки, курсировавшие между станцией и планетой. Ли видела, как охранники в течение пятнадцати минут остановили восемь пассажиров, собиравшихся в Хелену. Она сомневалась, что кто-либо из них направит жалобу в ее офис. Но она была совершенно уверена, что не сможет убедить своих начальников разобраться, если кто-нибудь такую жалобу подаст. Дааль был прав. То, что происходило сейчас, было войной. В этой войне ООН должна принять ту сторону, которая скорее обеспечит производство конденсата. И пока профсоюз не достанет свою козырную карту, припасенную для такого случая, АМК будет выглядеть наиболее вероятным кандидатом для получения ее поддержки.

Когда Ли наконец попала на челнок спустя двадцать минут после того, как он должен был вылететь по расписанию, она поняла, что никакой опасности опоздать не было. Поток пассажиров заполнял проходы, приводя в замешательство экипаж. Пассажиры спорили по поводу двойных билетов на одно и то же место, запихивали багаж всюду, куда только можно было его втиснуть. Ли проверила номер места, добралась до своего ряда, нашла свое место еще свободным и села.

– Привет, начальник, – сказал кто-то знакомым голосом, когда она с трудом начала погружаться в дремоту.

Она открыла глаза и увидела над собой улыбающееся лицо Маккуина.

– А ты что здесь делаешь? – спросила она.

– Друзья в Хелене. Сегодня у меня выходной день, помните?

– Ах, так, – сказала она, припоминая.

– А вы?

– Хочу просто слетать на денек.