Не тот свет

– Ты хочешь… исправить свой собственный путь? – тихо спросила она.

– Может быть, – признался он. – Может быть, я пишу это для себя. И для всех родителей. Чтобы они не повторяли моих ошибок.

Она улыбнулась – как человек, который впервые за долгое время увидел в другом не хаос, а свет.

– Ты хороший, Лёш. Очень хороший.

Он смутился. Отвёл взгляд. Но внутри что-то тихо согрелось.

Когда они вышли на улицу, вечер был удивительно тёплым. Дима заснул, уткнувшись Маше в плечо. Алексей посадил их в такси и ещё долго провожал их взглядом, пока машина окончательно не скрылась из виду.

Телефон завибрировал. Сообщение от официантки: «Вы сегодня были очень уставшим. Надеюсь, вам уже лучше))»

Алексей улыбнулся – просто, спокойно, настоящей улыбкой. Сегодня у него было много проблем и слишком много людей, которые вечно что-то хотят. Но сейчас появился свет. Небольшой. Тёплый. Такой, который держится тихо, но умеет выдержать ночь. И Алексей подумал, что, может быть, завтра уже не будет таким страшным.

Глава 4

Огромный конференц-зал университета был наполнен до предела. Стены дрожали от гулкого шума голосов, от напряжённого ожидания, от перепутанных эмоций сотен молодых людей и их семей. Люди сидели везде, где только можно было сидеть: на ступеньках, на холодном полу у стен, на подлокотниках. Те, кому не хватило и этих мест, стояли, переглядывались, натягивали мантии, поправляли воротники, нервно переступали с ноги на ногу.

Алексей стоял в толпе выпускников – подтянутый, в новой рубашке, которую он гладил полчаса. Он стоял ровно, держал в руках тонкую папку с документами – она казалась легче воздуха – и зачем-то постоянно перекладывал её из одной руки в другую, будто боялся уронить. Он смотрел на сцену широко раскрытыми глазами, пытаясь чувствовать себя взрослым, но внутри – тот же мальчик, которого вечно забывали.

Он снова посмотрел на телефон. Пустой экран. Ни «еду», ни «задерживаюсь», ни «горжусь тобой, сын». Ничего. Женщина-организатор прошла мимо – строгая, собранная, в белой рубашке и с папкой в руках. Она бегло окинула взглядом ряды и, увидев Алексея, чуть нахмурилась.

– Лёш, родители будут? Мы начинаем.

Он поднял глаза и выдавил лёгкую, почти незаметную улыбку.

– Будут. Просто… задерживаются.

Задерживаются. Любимое слово его отца.

Организатор кивнула и ушла дальше.

Гимн университета торжественно наполнил зал. Люди притихли. Алексей смотрел на дверь, как на спасение. Ему казалось – сейчас. Сейчас она откроется. Сейчас раздастся торопливый звук шагов, появится отец, задыхающийся, красный, виноватый… Он даже представил эту картину так чётко, будто она уже произошла.

Но дверь оставалась закрытой. Гимн закончился. Люди сели. Алексей сел тоже, и только тогда заметил, что пальцы его руки дрожат. Он сжал их в кулак.

Летний день будто нарочно сиял ярче обычного. Повсюду слышался смех: кто-то фотографировался с друзьями, кто-то принимал цветы от родных, кто-то просто стоял и улыбался, не веря, что всё наконец закончилось.

Алексей, двадцатичетырёхлетний, уверенный, но чуть смущённый этим праздничным хаосом, стоял среди своих одногруппников. Он старался держаться ровно, смотреть спокойно, но взгляд всё время скользил вправо – туда, где на дороге появлялись машины. Он ждал. Единственного человека, который должен был стоять здесь сегодня.

– Лёха, ну ты красавец! – окликнул его кто-то сзади, хлопнув по плечу. – Погнали фоткаться, пока все не разбежались.

Алексей натянуто улыбнулся. Он кивнул, собираясь уже пройти несколько шагов, но вдруг заметил, как толпа у входа расступается. К ним, быстро и как-то суетливо, пробирался отец. Папа, чуть запыхавшийся, с мятой рубашкой и виноватым видом подошёл к ним, выдыхая громко, почти театрально.

– Привет, сынку! – сказал он с натянутой радостью.

Так люди говорят, когда пытаются спрятать вину под улыбкой. Алексей повернулся к нему. В его глазах промелькнула буря эмоций – радость, обида, облегчение, раздражение. Всё сразу. Он сделал шаг вперёд и остановился. Но всё же махнул друзьям рукой, что мол: «Минутку.» Те поняли и отошли. Они с отцом оказались чуть в стороне от шумной толпы.

– Привет, – сказал Алексей тихо, почти ровно.

– Поздравляю тебя, сынок! – отец крепко обнял его, не замечая, что Алексей напрягся.

Алексей не ответил тем же. Его плечи были жёсткими, напряжёнными. Когда отец отстранился, Алексей сказал:

– Я смотрю, ты по-прежнему верен себе. Как всегда… вовремя.

Отец драматично закатил глаза, будто хотел разрядить ситуацию:

– Да придурок один подрезал меня! Крыло помял – капец просто! Пока приехали, пока оформили…

Алексей не понимал, говорит отец правду или придумывает очередную байку в своё оправдание. Скорее второе…

– Пап… – начал Алексей осторожно. – Я благодарен тебе. Правда. Ты вырастил меня, воспитал… особенно когда мамы не стало.

Отец улыбнулся – хитро, самодовольно, по-своему искренне. Алексей продолжил:

– Но может, хоть раз… стоило просто быть рядом? Без всех этих авралов? Без твоих непонятных дел? Отдохнуть от этой беготни и побыть с семьёй.

Слова прозвучали слишком тихо, чтобы их услышал кто-то другой. Отец нахмурился.

– Все мы успеем отдохнуть на том свете, сынок, – сказал он, в своей непоколебимой философии самой жизни. – А сейчас на это нет времени. Надо крутиться, если хочешь чего-то добиться.

И в этой фразе – такой привычной, такой «отцовской» – и заключалась вся их история.

– А чего ты добился, пап? – Алексей посмотрел прямо ему в глаза. – Ты никогда не думал, что того света может и не быть? Что вот это… – он развёл руками, показывая на толпу, на праздник, на собственную мантию, – …и есть всё, что мы имеем? Или ещё хуже… у тебя и там не будет времени на отдых?

Мгновение висело в воздухе. Алексей смотрел на отца долго, без упрёка, но с усталостью, накопленной за годы. Потом он сказал тихо, почти нейтрально:

– Спасибо, что пришёл, пап. Правда. Спасибо.

Отец открыл рот, хотел что-то добавить, но Алексей уже сделал шаг назад, потом ещё один. Развернулся к ребятам, которые окликали его из толпы, поднял руку в приветствии.

– Пойдём? – бросил ему друг.

Алексей кивнул. И ушёл. Так, как уходят, когда не хотят оборачиваться. Толпа тут же приняла его обратно: смех, голоса, хлопки по плечу. Его втянуло в круг праздника – туда, где семья была лишь фоном, а не дырой в груди.

А отец остался стоять у входа. Он постоял ещё мгновение, проводил сына взглядом, который был одновременно гордостью и растерянностью, потом тяжело выдохнул и направился к парковке.

Асфальт блестел от жары. Машины стояли плотными рядами. Отец подошёл к своей. Остановился. Провёл рукой по правому крылу. Металл был действительно смятый. Глубокая вмятина – свежая, грубая, с белыми полосами от чужой краски. Он долго смотрел на повреждение своего автомобиля. Сегодня он не соврал. Впервые за много-много лет. И впервые за много лет это почему-то не имело никакого значения. Он сел в машину, включил зажигание и долго смотрел в лобовое стекло, в котором отражался университет, идущий дальше без него – так же, как его сын.

Алексей проснулся резко, будто кто-то изнутри толкнул его в грудь. Комната была погружена в полумрак. Лишь уличный фонарь разрывал темноту жёлтым светом, оставляя на стене расплывчатые блики. На кровати рядом – обнажённое плечо.

Рыжие волосы, мягко рассыпавшиеся по подушке.

Она спала спокойно, ровно, как будто принадлежала другой, более лёгкой вселенной, где не было ни тяжёлых разговоров, ни своих, ни отцовских долгов. Официантка. Та самая – с веснушками, смехом, от которого становилось теплее, и взглядом, который обещал, что мир всё ещё может быть не таким мрачным.

Алексей медленно поднялся, стараясь не потревожить её. На секунду задержал взгляд. Он знал, эта ночь не повторится. И не должна повториться.

– Далеко пойдёшь, братец, – шепнул он куда-то в сторону спальни.

Шутка для себя или для мальчика, которого сейчас тут не было. Он накинул футболку и подошёл к столу. Ноутбук включился сразу, без капли сонливости, будто ждал его. Экран осветил комнату холодным белым прямоугольником.

Алексей вошёл в соцсеть. Профиль: Ева Васильева. Его дочь. Он пролистывал изображения медленно, боясь пропустить что-то важное.

Вот маленькая Ева на велосипеде, с косичками – колени в ссадинах, а улыбка шире горизонта. Вот она, в нелепом школьном костюме – то ли пчёлки, то ли цветка – и держит в руках бумажный микрофон. Вот уже подросток, с подружками у речки, смешно позирует. Вот взрослая, серьёзная, уверенная.

Каждый снимок – как удар под рёбра. Каждый лайк от друзей – напоминание, что у неё жизнь без него. Алексей задержался на кнопке «Написать сообщение». Пальцы коснулись клавиатуры.

«Привет. Я…»

Он посмотрел на эту строчку несколько долгих секунд и нажал «стереть». Ещё попытка.

«Ева, я хотел поговорить…»

Он снова удалил. Казалось, слова отказывались становиться фразой, потому что никакая фраза не могла объяснить двадцати лет отсутствия. Он закрыл ноутбук.

Опустил голову. Долго сидел, уткнувшись руками в лицо. Сзади тихо зашуршала простыня – девушка повернулась, что-то сонно пробормотала, но не проснулась. Алексей выдохнул – тихо, бесшумно. Ему вдруг показалось, что он живёт сразу в двух мирах: в одном пытается быть лёгким, остроумным, привлекательным; в другом тонет под грузом долгов, ошибок, чужих ожиданий и собственных упущенных лет. И где-то между этими мирами была его совесть в виде той самой кнопки «Написать».

Он провёл ладонью по лицу и впервые за долгое время подумал: «Я не хочу быть как отец. Не хочу опаздывать в её жизнь так же, как он опаздывал в мою.» Алексей посмотрел в сторону своей спальни с сожалением, что эта волшебная ночь больше не повторится. Он добился своего. Он победил, она ему больше неинтересна.

«Я – не мой отец!»

Тишина снова стала плотной, вязкой, ночной.

Телефон взорвался звонком. Алексей вздрогнул и стремительно схватил его, будто поймал падающий бокал. Он мгновенно выключил звук. Рыжая красавица спала так спокойно, что нарушать этот мир казалось преступлением. Экран снова загорелся.

Имя на экране: Дарья. Новая жена его отца.

Алексей нахмурился. Почему она звонит? Что-то с ним? Опять вляпался? Или… хуже? Звонок повторился. Он провёл пальцем по зелёной полосе.

– Алло… Дарья? Что произошло?

Глава 5

Летний день был слишком ярким для похорон. Небо нависало над кладбищем ослепительной синевой, словно нарочно подчеркивало контраст между жизнью и смертью. От нагретой земли поднимался терпкий запах пыли, сухой травы и влажной, только что перевёрнутой лопатой почвы. Этот запах всегда казался Алексею неправильно живым для таких моментов.

Он стоял на расстоянии – примерно в пятидесяти метрах от свежей могилы. Ближе подходить не хотелось. Каждый шаг к тому холму земли был шагом к признанию того, что всё произошло на самом деле. Что отец умер.

Людей пришло немного. Несколько знакомых, которых Алексей видел пару раз за жизнь. Несколько соседей, пришедших скорее из вежливости, чем из памяти. Пара старых друзей отца – тех, чьи лица Алексей с трудом мог вспомнить. И Ева. В лёгком летнем платье. В руке красные хризантемы, аккуратно собранные в букет.

Его дочь. Та, с которой так и не решился заговорить. Та, от которой он отступил, потому что не нашёл в себе смелости… быть отцом.

Она подошла к могиле уверенно, без суеты. Осторожно наклонилась, положила цветы. Ева задержалась на секунду, склонила голову – уважительно, спокойно, почти по-взрослому. Он хотел позвать её. Хотел произнести имя. Хотел дотронуться до её плеча, сказать хоть что-то. Хотел объясниться. Хотел… наконец быть рядом. Но не смог. Слова застряли в горле. Ноги вросли в землю. Он следил за её уходящей фигурой до тех пор, пока она не растворилась среди могил, деревьев и людей.

Что она здесь делает? Откуда она узнала? Почем пришла? Она пришла проститься с дедом, которого не знала.

Шаги. Кто-то подошёл. Он даже не повернулся – просто почувствовал знакомую тёплую энергию. Это была Маша. Она обняла его осторожно, как хрупкую вещь

– Соболезную, – сказала она мягко, без нажима, без попытки казаться корректной. Просто по-человечески.

Алексей коротко кивнул. Похороны шли своим чередом. Люди подходили к могиле, бросали цветы, зачитывали короткие фразы. А Алексей всё так же держался на расстоянии.

– Может… там, на том свете… он наконец отдохнёт, – сказал он тихо. Голос был почти шёпотом, но Маша услышала.

Она сжала его руку.

– Лёш…

Он продолжил:

– Я столько раз пытался просто поговорить с ним. Хотел понять, что происходит. Хотел… достучаться. А он всё молчал. Всегда молчал. Всегда делал вид, что всё нормально. И вот результат… – голос дрогнул. – Он просто… взял и ушёл. Вот так. Взял и ушёл.

Маша обняла его, уже крепко, по-настоящему. И он впервые за много лет позволил себе расплакаться. Не громко. Не истерично. Просто тихие, долгие слёзы боли, которую он так долго прятал за сарказмом, за беготнёй, за отстранённостью.

– А я с ним так и не поговорил… – прошептал он в её плечо.

Когда он выпрямился, лицо было красным, но внутри стало чуть легче.

– Хочешь поехать ко мне? – спросила она. – Я приготовлю тебе что-нибудь. Не стоит тебе быть одному сегодня.

– Всё хорошо, Маш, – мягко ответил он. – Я ещё побуду здесь.

Она задержалась на секунду, словно хотела убедиться, что он действительно знает, что делает. Потом кивнула и ушла.

Когда кладбище опустело, Алексей подошёл к могиле. Он стоял один на солнечном кладбищенском поле, где от каждой надгробной плиты тянулись короткие летние тени. Алексей смотрел на свежий холм земли как на точку в своей жизни, которая внезапно оборвала слишком многое: все обиды, все несказанные разговоры, все вопросы, все «потом», все «успею», все попытки разобраться. Теперь уже ничего не изменить. Никогда. И это было куда страшнее самой смерти.

Он сел на скамейку. Наклонился вперёд. И долго сидел неподвижно, чтобы любое движение не нарушило этот хрупкий баланс между прошлым и настоящим. Когда солнце стало садиться, он поднялся. Посмотрел на могилу последний раз – чуть кивнул, как будто это был их разговор. Короткий, молчаливый, но, возможно, первый честный. И пошёл.

Он шёл медленно – специально, чтобы вытолкать из себя что-то лишнее, дать отлежаться эмоциям. Но никакого облегчения не наступало. Тело двигалось механически, а сознание заело на одном кадре: свежий холм земли, неровная тень от дерева, красные цветы на рыхлой земле. Ева. Её спокойное лицо. Её глаза, в которых что-то было, но он не смог прочитать.

Дверь квартиры щёлкнула тихо. Внутри стоял тот особенный ночной полумрак, когда свет городской улицы пробивается сквозь жалюзи и ложится на стены сероватыми полосами. Алексей прошёл на кухню, налил виски, кем-то подаренный пару лет назад. Выпил залпом. Стекло в руке дрожало едва незаметно. Он сел за стол и только тогда понял, насколько устал. Алексей закрыл лицо ладонями. Посидел так минуту. Две. Может, десять. В груди собиралось тяжёлое пульсирующее давление мотора старой машины, кашляющей, хрипящей и всё-таки продолжающей крутить шестерни.

Он поднялся, прошёл в комнату и лёг поверх покрывала. Закрыл глаза, но сон не пришёл. Вместо сна – странное ощущение, что мир вокруг стал чуть другим. Воздух стал холоднее. Время дёрнулось. Кто-то стоит у двери. Не в подъезде – внутри квартиры. Алексей резко вдохнул. Открыл глаза. Тишина. Слишком ровная. Слишком мёртвая. Он попытался усмехнуться самому себе. Да, прекрасно. Только этого и не хватало – начать сходить с ума после похорон. Но когда он встал, ему показалось, что тень у стены двинулась. На мгновение. Совсем чуть-чуть. Он замер. Тень неподвижна. Свет такой же. Стена обычная. Он тихо рассмеялся – нервно, сухо.

– Отлично, Лёша. Супер. Теперь ещё и галлюцинации.

Алексей прошёл в ванную, умылся ледяной водой. Взглянул в зеркало и неприятно вздрогнул. Его лицо выглядело непривычно бледным. Под глазами тёмные круги. Он выглядел так, словно сам только что вернулся с другого света.

«Ну конечно. Ты же не спал. И не ел. И день… такой…»

Он выключил воду, вышел в коридор, включил свет. И внезапно поймал себя на том, что прислушивается. К квартире. К воздуху. К шорохам. К дыханию… своему или чужому? Но ничего. Никакого дыхания. Никакой тени, которая двигается. И всё же ощущение странности не исчезло.

Алексей проснулся поздно – так поздно, что солнце уже закрывало половину комнаты. Он сел и почувствовал, что комната покачнулась. Голова была тяжёлой, тело ватное, как после болезни. Он попытался вспомнить, как заснул, но воспоминание не собиралось. Телефон был завален сообщениями. Маша писала несколько раз. Коллеги из издательства. Один непринятый звонок от Барыги. Алексей смотрел на экран долго. Но ни одно имя не вызвало желания ответить.

Он встал, включил чайник. Прошёлся по комнате, сел на подоконник и распахнул окно. Жаркий летний воздух ворвался резко, пахнув листвой и пылью. Во дворе бегали и кричали дети. Мир жил своей обычной жизнью. Он закрыл глаза на секунд десять. Представил, что тоже может смеяться, кричать, жить. А не висеть между прошлым и настоящим.

Когда он открыл глаза, на мгновение ему показалось, что во дворе, среди детей, стоит мужчина. Силуэт в точности как у отца. Такой же наклон плеч. Та же походка. Алексей резко моргнул. Силуэт исчез. Обычный двор. Обычные дети. Никаких призраков.

– Да что со мной… – выдохнул он.

Он попытался работать. Открыл ноутбук. Постарался печатать хоть что-нибудь. Хоть одну страницу. Любое слово. Но курсор мигал и издевался над ним. Мысли не цеплялись. Слова разваливались. Он закрывал глаза – видел могилу. Открывал – видел Еву. Её взгляд. Её шаги. Алексей закрыл ноутбук и вышел на кухню. Достал виски и налил больше обычного. Он не любил напиваться. Но сегодня – нужно.

Комната наполнялась оранжевым светом заката, который делал пустоту особенно заметной. Алексей сидел на диване сгорбленный, как старик, и листал фотоальбом. Альбом был потрёпанным, местами выцветшим, но именно такие вещи сохраняют в себе больше всего – запах ушедших лет, отпечатки чужих пальцев и память. Он пролистывал страницы. На снимках отец был совсем другим. Не тем сложным, ускользающим человеком, с которым последние годы невозможно было ни поговорить, ни о чём договориться. А живым, настоящим, смешливым, тёплым. Вот они на берегу. Отец держит его маленького за плечи. Вот они в лодке. Отец размахивает руками, что-то объясняя. Вот в парке. Алексей в кепке на размер больше, отец смеётся, держит его за локоть. Были ведь такие моменты. Были. Как бы он ни пытался проклинать отца – прошлое нельзя раскрасить только чёрным.

На столике стоял стакан и недопитая бутылка. Алексей плеснул ещё. Выпил. Тепло разлилось по груди, но облегчения не принесло, лишь смыло острые углы боли. Он смотрел на фотографии долго. Очень долго. Так долго, что лёд внутри начал таять – не полностью, но чуть-чуть. Этого хватило, чтобы дыхание стало ровнее.

Он вынул первую фотографию. Положил рядом. Потом ещё одну. И ещё. Ему захотелось разложить всю жизнь отца перед собой – кусочек к кусочку, кадр к кадру. Чтобы понять, кем он был на самом деле. На колени лег ноутбук. Алексей открыл документ. Пустая страница. Курсор снова издевательски мигает. Алексей глубоко вдохнул. И начал печатать. Сначала медленно. Потом быстрее. Что-то прорвало плотину внутри него. Он писал о том, что боялся сказать вслух. О себе, о детстве, о боли, о надеждах. О Еве. О страхе повторить ошибки отца. О том, что хотел бы успеть.

Утро осветило комнату мягким светом. Пылинки плавали в воздухе, как медленные танцоры. Алексей сидел за ноутбуком, сутулый, с сосредоточенным лицом. Печатал почти не моргая. Экран отражал его глаза, в которых за эти дни появилось что-то новое: усталость, смешанная с ясностью.

Телефон зазвонил. Он даже не посмотрел на него, просто взял, выключил звук и положил в сторону. Писал дальше. Ни один звонок мира не мог пробиться в его новый, хрупкий поток. Прошло уже несколько дней. На столе – чашки, бумаги, фотографии отца, разложенные в логическом, известном только Алексею порядке. Он печатал всё так же неотрывно, будто боялся, что, если остановится – исчезнет нить. Книга становилась его исповедью. И одновременно – его свободой.

И тут – звук открывающейся двери. Маша с Димой на руках. Она вошла быстро, раздражённо, напряжённо.

– Слава богу! Живой! – выдохнула она и сразу повысила голос: – Я всё понимаю, Лёша, но мог бы хоть раз на телефон ответить!

Алексей медленно повернул к ней экран ноутбука. Одно слово внизу страницы: «Конец». Маша замолчала. Её лицо мягко, медленно смягчилось. Алексей отодвинул ноутбук. Встал. Подошёл к ней. Обнял крепко, сильно, неожиданно уверенно. Он чувствовал себя другим. Свежим, живым, почти светлым.

– Кажется, – сказал он тихо и с улыбкой на лице, – я кому-то отдам долг.

В его голосе впервые за много дней звучала спокойная радость. Настоящая. Он быстро начал собираться.

– Я скинул книгу тебе на почту, – сказал он, застёгивая рубашку. – Скажешь потом, как тебе.

Он вынул флешку из ноутбука и поднял её демонстративно вверх.

– А это для Славы.

Он подошёл к Маше, поцеловал её в щёку со странной, неожиданной нежностью.

– Закроешь тут?

И, взяв сумку, выбежал за дверь.

Глава 6

Летний город дышал жаром. Асфальт мерцал, дома – выцветшие, ленивые – казались уставшими от собственного веса. Алексей шёл быстро. Он был окрылён. Это слово впервые за долгое время подходило ему. Кто-то, а точнее он сам, незаметно снял с плеч невидимый груз – десятки кило тяжёлых камней, которые Алексей таскал столько лет, что успел к ним привыкнуть и даже не замечал, как они ломают спину и глушат дыхание. Он написал книгу. Дописал. Закрыл страшный, рваный пласт прошлого и теперь мог наконец выдохнуть.

Он заходил в фотосалон почти на ходу – распахнул стеклянную дверь ладонью, даже не заметив, что она едва не ударилась о стопор. На стекле висели яркие, немного выцветшие таблички: «ФОТО НА ДОКУМЕНТЫ», «ПЕЧАТЬ», «КСЕРОКС». Дешёвые рекламные листки колыхались от слабого ветерка, который с трудом проникал в душный коридор. Внутри пахло бумагой, нагретой техникой, дешевыми чернилами и чем-то ещё, знакомым с детства.

Алексей подошёл к стойке. Молодой сотрудник – лет двадцати пяти, с блеклой татуировкой на предплечье и видом человека, который в этот день уже отпечатал сотню паспортов и полсотни студенческих работ, взял у него флешку.

– Распечатаете файл, пожалуйста, – легко и радостно сказал Алексей.

Сотрудник молча кивнул и подключил флешку к компьютеру. И в этот момент у Алексея зазвонил телефон. Он достал его быстро, почти автоматически. Если это кредиторы, то сегодня он им всё отдаст.

– Да!

Голос был незнакомый. Холодный. Спокойный.

– Алексей Васильевич?

– Да, – ответил он осторожно. – Я это я.

– Меня зовут Михаил. Я работал с вашим отцом.

Улыбка исчезла мгновенно. Сердце дёрнулось. Алексей даже не стал спрашивать, что именно этот человек делал с его отцом. Он уже знал. Или, по крайней мере, догадывался.

– Он умер, – коротко сказал Алексей. Голос стал сдавленным. – Если вы по этому поводу…