Мой истинный враг

На второй он задерживает взгляд. Эмма поднимает брови, всматриваясь в лицо друга.

– Ты же не?..

– Она красотка.

Эмма хлопает себя ладонью по лбу, Дэн как-то странно хихикает в кулак, а Ребекка выдергивает злосчастное фото из пальцев друга.

– Ладно, ты просто потрахаешься с кем-нибудь перед матчем, это не проблема. Ну, или надерешь ей задницу на поле, это тоже своеобразный оргазм.

И она подмигивает Тиму, наслаждаясь реакцией. Тим сгребает в кучу все фотографии и отворачивается, усаживаясь на своем месте. Потом, вспоминая что-то, слегка поворачивает голову в сторону Ребекки и говорит:

– Мы должны надрать ВСЕ эти задницы, детка, и если ты налажаешь, то потрахаюсь я с тобой. После матча. Без смазки. Тебе не понравится.

– Знаешь, Тим. Иногда я думаю «Терпеть ненавижу этого парня, хочу, чтобы он исчез». А потом я вспоминаю, что ты один из моих лучших друзей, что я дала себе слово принимать тебя даже той сволочью, какая ты есть, ну и что ты был первым парнем, с которым мы… ласкали друг друга… Хоть и через одежду…

– Господи, да забудь ты об этом, наконец! – вспыхивает Тим, отворачиваясь.

Они с Эммой хихикают в его спину.

Почти на всех переменах Ребекка, Эмма, Тим и Дэн планируют дополнительные тренировки, которые нужны, чтобы догнать тот уровень, который есть у ребят из частного колледжа. За обедом к ним присоединяется Гейл, и Ребекка понимает, что у нее пропал аппетит.

Гейл – это парень, который уже давно пытается ее склеить. У Ребекки на него аллергия, если вам интересно, а у Тима ежедневный запас шуточек на тему «наша маленькая Бекки не дает парням, у которых на голове зализанный коровой пучок соломы». Гейл настойчив, прилипчив, и имеет привычку выливать на себя слишком много парфюма. Когда Эмма сидит достаточно близко к нему, она имитирует приступ астмы и просит Ребекку вывести ее в уборную, этим спасая от ненужных знаков внимания. Но сегодня Эмма сидит за четыре стула от него, и это не срабатывает. А жаль.

– Какие планы на вечер? – Гейл кладет руку Ребекке на плечи и склоняется очень и очень низко.

– Прости, приятель, – Тим откусывает кожуру от яблока. – У нас марафон видеоигр. Не уверен, что это продлится долго, скорее всего, мы с Дэном сделаем из этих двух лузерш отбивные в первый же час, но я бы не надеялся на твоем месте.

Ребекка дарит Тиму взгляд, полный любви и обожания.

– Ух ты, видеоигры, а можно мне прийти?

У Гейла в голосе столько надежды, что Ребекке на секунду даже становится жаль его.

Тим улыбается и спокойно отвечает:

– Нет, – а потом возвращается к своей еде, сочтя разговор завершенным.

Ребекка сбрасывает чужую руку с плеча и пожимает плечами, виновато (ничуть не виновато) улыбаясь.

К концу дня, перед тем как разъехаться по домам, парни решают, что Ребекке нужно выждать момент, когда Эстер приведет Бретта в гости, а потом попытаться силой своего обаяния (Что уже само по себе издевательство) выведать у него стратегию их игры. План выглядит, как отстой, звучит он тоже, как отстой, но Ребекка делает вид, что согласилась, только чтобы Тим отвалил от нее.

Филип, опаздывающий на работу, страшнее мамы в альфа-форме, честное слово. Он так громко орет на парня, что занял его место на парковке, что Мэтт сдерживает порыв заткнуть уши ладонями.

– Нет, блять! Нет. О-о-о, нет! – Филип высовывает голову в окно. – Ну уж нет, придурок! Не выходи из машины. Верни свою задницу в салон и выезжай с моего места. Да. Да, сейчас. Не надо смотреть на меня так! Живо. Отгони. Свою. Машину. И голову помой, кстати, выглядишь, как дерьмо!

Он возвращается в машину и ждет, пока бедный парнишка выполнит его просьбу-приказ. Мэтт молча наблюдает за тем, как он постукивает пальцами по рулю.

– Есть и другие места.

– И он прекрасно займет одно из них.

Когда они, наконец, паркуются, Мэтту становится жалко больных, которых лечит его старший брат.

В лифте душно и слегка тесновато, Филип на ходу снимает куртку и натягивает на себя больничный халат. Мэтт вдруг видит это преображение. Минуту назад он был его сварливым старшим братом, который орал на парня на парковке, сыпал матом и готов был придушить кого-нибудь за то, что его рабочий день начался не так как нужно, а теперь стоит перед ним, собранный и холодный, просто врач, который, хоть и не выспался достаточно после ночной смены, все равно выглядит так, что ему можно доверить собственную жизнь.

– Ты отлично выглядишь, – вдруг говорит Мэтт.

Филип косится на него, как будто пытается придумать, что сказать, но его спасает звук открывающихся дверей и народ, который встречает их на этаже.

Они вместе выходят к приемной, Филип забирает у дежурной истории болезней, а Мэтт просто рассматривает стену перед собой.

– Поможешь мне с двумя больными, а потом я отдам тебе рецепт для Ребекки, и ты поедешь домой. Домой, Мэтт, а не в колледж, я буду звонить на домашний и каждый час проверять там ли ты, – все это брат говорит, не отрывая глаз от своего планшета.

– Что за рецепт?

– У нее есть некоторые проблемы с тревожностью, но она сама покупает таблетки, я просто беру рецепт у нашего психиатра.

Он что-то подписывает и возвращает несколько папок дежурной.

У Ребекки есть проблемы с тревожностью. Мэтт не может избавиться от чувства, что он голоден до информации о ней. Господи, он вообще ничего о ней не знает, а узнать нет ни единой возможности. Это несправедливо.

– Ладно, я поеду домой, но у меня будет условие.

Филип закатывает глаза и поворачивается к нему.

– Чего ты хочешь?

– Пойдем вечером в бар и поговорим о ней. Расскажешь мне все, что ты о ней знаешь.

– Мэтт, я не думаю, что это… – его перебивает девушка в форме медсестры, которая осторожно проводит ладонью по его плечу, привлекая внимание.

– Филип, мужчина из шестнадцатой палаты пришел в себя, он хочет видеть тебя.

Мэтт смотрит на эту девушку. У нее карие глаза и родинка над губой. Она повзрослела, с ее лица сошла подростковая припухлость, черты стали жестче, четче, сейчас ее брови и ресницы подчеркнуты косметикой, а волосы собраны в пучок, но она все равно напоминает ему девчонку из прошлого, что часами просиживала в музыкальном классе и улыбалась так, как никто другой.

Мэтт делает шаг вперед, а потом она вдруг поднимает голову и сталкивается с ним взглядом.

– Боже, Мэтт, – она прикрывает рот рукой.

Мэттью в ответ улыбается.

– Привет, Рози.

Глава 7

– Ты красавица.

– Ты не мог начать с чего-то кроме комплиментов, да?

Филип добровольно отпустил его, когда понял, что они с Рози хотят пообщаться наедине. Еще бы они не хотели, правда?  Они устроились в крошечном кафетерии напротив больницы, и, хотя здесь не было того шикарного выбора кофе, о котором он мечтал с того дня, как вернулся домой, в целом это место нельзя было не назвать уютным.

– Это правда.

Рози смеется, и ее щеки краснеют, выдавая смущение. У нее на лбу небольшая складка, неизвестно, результат это бессонных ночей в больнице или же жизнь девушки не такая простая, как он надеется. Мэтт хочет узнать обо всем, но сейчас вопросы могут подождать. Ему интересно просто рассматривать ее – девушку из прошлого, девушку, что когда-то казалась ему единственной на свете. Чувствует ли он к ней что-то сейчас? Он не может определить. Наверное, прошло слишком много времени, чтобы он был в силах откопать из-под десятков слоев воспоминаний то особенное, благодаря которому он помнит, как любил ее.

– Если бы я знала, что ты вернулся, то я бы… не знаю, сходила к косметологу? – в ее звонком голосе смех и лучистое счастье. Мэтт наслаждается яркостью ее глаз. Карих глаз. Не льдисто-серых… Боже. – Ведь люди обычно готовятся, когда собираются встретить свою первую школьную любовь в коридоре больницы?

– Тебе это не нужно, ты прекрасна, Рози.

– А ты так и не разучился пускать табун мурашек по телу одним своим голосом. Я помню школу. Я была уверена, что девчонки из группы поддержки однажды меня покалечат – так они смотрели на нас. Ты был лакомым кусочком. Да что там, ты и сейчас лакомый кусочек.

Она снова улыбается и задерживает взгляд на его губах. Мэтт неловко отворачивается, и это чувство – это чувство – оно берется просто из ниоткуда. Хочется рыкнуть на нее и запретить смотреть.

Эти губы не принадлежат тебе, рычит зверь у него под кожей. И это кажется таким правильным.

С ним такое впервые, и он не знает, как это расценивать, но сердце заходится в каком-то суматошном темпе, и Мэтт даже не сразу замечает, как Рози опускает уголки губ, переводя взгляд куда-то на свои руки.

Он беспокойно хмурится:

– Что такое?

– Прости, что не связалась тогда с тобой, Мэтт.

– Нет, нет… Рози. Это ты прости. Я уехал, я не счел нужным попрощаться.

– Все равно. Мне кажется, что я вполне могла послать тебе письмо по электронной почте или как-то связаться с тобой через Филипа. Но я не сделала этого. Была зла, обижена, и много чего. Но знаешь, мне все еще интересно… Почему ты уехал?

Она смотрит прямо в глаза, а у Мэтта в груди собирается ком. Тугой плотный кокон чего-то невысказанного. Он бы хотел рассказать, он очень хочет рассказать, потому что годами носил в себе, но он не может. Он, блин, просто не может.

– Рози, я не хочу врать тебе, но и правду сказать я не могу, я просто хочу, чтобы ты знала – это никогда не было связано с тобой и с нашей ссорой. Никогда. Это другое. Все дело в моей семье.

Он вдруг понимает, что не может смотреть на нее. Говорить об этом трудно, и это никогда не было тем, что обсуждалось им с кем-либо, и вся его семья, все они, казалось, заключили договор – не говорить, не вспоминать, никаким образом не напоминать об этом друг другу.

И Рози будто чувствует его сомнения, поэтому смыкает свои пальцы поверх его руки, а его словно током бьет, и он одергивает руку, не успев себя остановить. И тут же смотрит на девушку виновато.

– Рози…

– Ой. Мэтт, я же. Боже, я нарушила личное пространство, прости. Так глупо, у тебя кто-то есть, должно быть! – и она бьет себя ладонью по лбу, и выходит такой смешной звук, что Мэтт весело фыркает. И она видит его улыбку, секунду смотрит, не понимая, а потом тоже смеется, мотая головой. – Как же это по-идиотски.

– Да, мы все еще два идиота.

– Два упрямых идиота, – поправляет она.

– Два привлекательных упрямых идиота.

– Согласна.

А потом они оба выдыхают, и у них получается допить свой кофе, не напрягаясь. Рози рассказывает о колледже, о том, что в Лос-Анджелесе ничего не вышло, и она вернулась домой, встретила Филипа на заправке, и они разговорились. Филип помог ей с работой, и они стали встречаться временами, чтобы выпить пива и поговорить об одиночестве друг друга.

– Он не смог меня соблазнить, если ты думаешь об этом.

Мэтт закатывает глаза и думает, что, вероятно, он просто не пытался, потому что, если бы пытался, то смог бы. Это же Филип. Его все обожают.

– И ты одна?

– У меня были отношения, если ты об этом. Просто… не сложилось. А ты?

– Я… даже не знаю, как это назвать, – он смеется и в собственном смехе слышит это я-так-задолбался отчаяние. – Просто порой ты видишь человека и понимаешь, что тебе это так сильно не нужно, так сильно. Но он смотрит на тебя, и ты просто. У тебя нет выхода. Знаю, звучит, как бред.

Он трет лицо обеими руками, он пытается сбросить этот образ, что появляется в его голове сам по себе, вторгается без разрешения и хохочет там над ним заливисто, оголяя шею, усыпанную родинками, сверкая глазами. Кто ж тебя придумал, Ребекка? Кто?

– Ты не выглядишь особо счастливым, – тихий голос Рози звучит словно откуда-то из-за стены. Он улыбается, но на самом деле, ему хочется сорвать горло, прокричав что-то о сраной несправедливости и о том, что, знай он, что его ждет здесь, дома, он никогда бы не вернулся из Англии.

– Потому что она совершенно точно сведет меня с ума.

– И кто она?

– Ох, это неважно, шансов у меня все равно нет. А еще она только недавно окончила школу. Почти еще подросток, представляешь? Ей хватает пары секунд, чтобы взбесить меня и возбудить одновременно.

Рози давится смешком.

– А ты вспомни себя в том возрасте! Ты же был просто невыносимым! – она смеется, а потом грустно вздыхает и смотрит на Мэтта с сочувствием. – Мне жаль, что с той девушкой все так плохо.

– Та девушка крепко схватила меня за яйца.

Он заглядывает в свою чашку и около минуты просто смотрит на остатки сахара, что крупицами лежат на дне. Смешно, но это так похоже на его жизнь сейчас. На самом фиговом дне.

– Неужели нет никакого шанса на взаимность?

– Ни. Единого. Мне кажется, окажись мы вдвоем на Марсе, она сняла бы скафандр, только чтобы не пришлось находиться со мной наедине.

– Да как такое возможно, Мэтт, посмотри на себя! – она снова хватает его за руку, на этот раз не нежно, а грубовато, заставляя поднять на себя взгляд.

– Это неважно, Рози.

– Это всегда было важно. То, какой ты. Ты можешь заполучить любую, ясно? И эта девушка, каким бы крепким орешком она ни была, она просто не сможет, слышишь, не сможет устоять. Ты понял меня?

Знала бы ты, Рози, как сильно я хочу тебе верить.

Мэтт в последний раз был в баре года два назад. В Лондоне он много работал в последнее время, к тому же, он встречался с Дженнифер – девушкой, которая работала учительницей в начальной школе. Она была милой, но такие места не выносила, обычно они ходили в театр или брали водное такси и просто смотрели на звезды, пересекая блестящую в свете луны гладь Темзы.

Дженнифер любила классическую музыку, поэзию, платья до колен – короче, все то, от чего Филипа бросало в дрожь. Поэтому брат и невзлюбил ее с первой минуты, как они встретились в скайпе. А потом прожужжал Мэтту все уши о том, что с такой женушкой он протухнет уже к 30 годам.

И он оказался прав. Мэтт не был тусовщиком, как большинство парней его возраста, но и сидеть всю жизнь, разгадывая сканворды, тоже не был готов. С Дженнифер было покончено незадолго до возвращения домой.

А вот теперь Филип распахивает перед ним дверь сомнительного заведения под названием «У Джо» (серьезно, Кломонд, похоже, единственный город, в котором кто-то еще называет так бары), и в нос ударяет резкий запах дерева, сигаретного дыма и крепкого (очень крепкого) алкоголя. Мэтт знает, что если не намешает сегодня водки с аконитом, то это будет по какой-то веской, просто гипервеской причине.

– Я не бываю здесь каждые выходные, если ты об этом подумал, – пританцовывая под какой-то старый рок, говорит Филип. Потом его хлопает по спине громила, с виду напоминающий Эверест, и он не рычит и не откусывает ему голову, а просто хлопает его в ответ по щеке (!!!) и говорит «привет, Джо!» (то есть, это и есть Джо?), потом говорит «это Мэтт, мой брат», и Мэтт давится собственным языком, потому что Джо хлопает его по спине тоже, и он практически уверен, что слышит, как его лопатки ударяются друг о друга.

Они занимают столик и идут к барной стойке, чтобы сделать заказ. Бармен игнорирует толпу остальных посетителей, наклоняется через стол и просто, черт возьми, целует Филипа взасос на глазах у Мэтта и всего остального бара! Толпа орет и улюлюкает, Мэтт пытается сделать так, чтобы никто не растоптал его валяющуюся на полу челюсть, а Филип впихивает свой язык в рот парня, вызывая у своего брата мгновенное желание застрелиться.

Господибоже.

Когда вся эта порно-показуха заканчивается, Филип хватает Мэтта за подбородок, заставляя открыть рот, и просто вливает в него стопку текилы, которая взялась непонятно откуда, и, судя по вкусу, в нее уже добавлен аконит.

– Откуда?..

Филип тянет его за руку к столику. В его второй руке зажата бутылка виски.

– Этого парня зовут Нолан. Он мог умереть от десятка ножевых ранений год назад, а я просто… затянул его раны… Ну, ты понимаешь… Нетрадиционным способом.

– Вколол ему вольчьего яда? И он не обратился?

– Именно. Не знаю, как ему это удалось. Возможно, потому что до полнолуния было еще далеко или доза была слишком мала. Если бы узнал кто-то из больницы или, что хуже, мама, мне пришлось бы уйти с работы. Но он никому не сказал, хотя такое чудесное исцеление и вызвало у него вопросы…

Они усаживаются за столиком у стены. Филип снимает куртку, Мэтт следует его примеру и вешает свою кожанку на спинку стула. Нолан у стойки весело подпрыгивает, разыгрывая перед клиентами спектакль по превращению целого списка разных напитков в один коктейль.

– Это же здорово, Филип.

– Да, но я рисковал. Это не то же самое, что вытягивать боль через вены. Не знаю, о чем я думал. Я просто… Он бы умер, Мэтт. Все равно бы умер. Я решил попробовать и… Все получилось. Но, черт, если бы кто-то узнал…

– Посмотри на него. Он жив, он в порядке, и он не выглядит так, будто не благодарен тебе.

– Может быть, ты и прав.

Он разливает виски в два стакана и ничего туда не добавляет. Мэтт вскидывает брови. Филип лишь улыбается ему и залпом опрокидывает свою порцию, довольно шипя.

Мэтт тоже делает глоток. Маленькая доза аконита, вперемешку с алкоголем, не вредит, а обжигает горло, и тепло растекается по телу приятным блаженством.

– Я всегда звоню ему, когда собираюсь прийти, и он добавляет в пару бутылок аконит. А потом я просто забираю их и упиваюсь в сопли.

– Ну, так или иначе, это то, что я собираюсь сделать сегодня – упиться в сопли.

Он рассказывает о Рози и о том, что в сравнении с тем, что он испытывает к Ребекке, те чувства к девушке были просто детской влюбленностью. Глупой детской влюбленностью. Особенно сейчас, когда он увидел ее, он смог убедиться в этом лично.

Филип тоже говорит о личной жизни, вернее, о ее отсутствии, и Мэтт не хочет напрягать его шуточками по поводу того, как Нолан на него поглядывает. Он не маленький мальчик, сам разберется.

Проходит около часа, и наступает момент, когда Мэтт вдруг понимает, что он уже порядком окосел и снова говорит о Ребекке.

– И это просто не дает мне покоя. Я не видел ее со вчерашнего утра, когда она наорала на меня во время пробежки и попросила не появляться на ее глазах, а сейчас впереди выходные, мама позволила ей остаться у Эммы, и я даже не знаю, что это вообще за Эмма такая, и когда я смогу увидеть ее. В смысле, Ребекку, а не Эмму. Я сдохну.

Филип смотрит куда-то ему за спину и прищуривается, посасывая кубик льда.

– Думаю, со смертью ты можешь повременить. Ох, боже, да кто их вообще пустил сюда?

Мэтт понимает, что чувствует это, и одновременно он слышит голос у себя за спиной, и его одолевает жар, который проходит сквозь все тело, щипая за каждую клетку, оживляя ее, заставляя проснуться. Когда Ребекка говорит:

– Вы следите за мной.

Филип встает и поправляет сползающую с плеча лямку майки.

– Нет, Ребекка, мы не следим за тобой, но тебе придется объяснить, какого черта ты делаешь в баре, который открыт лишь для лиц старше 21 года.

Мэтту приходится повернуться, потому что голос Ребекки звучит все ближе и ближе, к нему примешиваются другие голоса, которые он не узнает, и другие запахи, которые он не хочет знать. Все это сбивает его с толку.

Он не встает, но поворачивается на своем стуле. Ребекка прямо перед ним. Она стоит, спрятав руки в карманы своей джинсовой куртки и не выглядит особо довольной. Хотя, кажется, рядом с Мэттом она никогда не выглядит довольной.

С ней еще трое, которых Мэтт видит впервые. Одна из них – кудрявая и невысокая брюнетка, которая стоит ближе всех к Ребекке. Вероятно, Эмма. Она чуть хмурит лоб, выказывая недовольство, но выходит это у нее весьма забавно, поскольку она, очевидно, не очень трезва.

Справа от Эммы – блондин в кожаной куртке, похожей на ту, что носит Мэтт. Его волосы уложены, глаза горят ярко-голубым, и все его лицо выражает вселенское равнодушие к происходящему. Того парня, который стоит дальше других, Мэтт не видит, но, судя по тому, что говорила мама о друзьях Ребекки сегодня днем, этот третий и блондин – это Дэн и Тим. Больше у Ребекки нет друзей.

– Я не обязана отчитываться, – отвечает Филипу Ребекка и вскидывает подбородок. Мэтт против воли улыбается. Эмма как-то странно на него косится.

– Я убью Джо за то, что он пустил вас сюда, – Фил обходит стороной столик, подходит к Ребекке и протягивает руку вперед. – Я хочу твое фальшивое удостоверение сюда прямо сейчас.

Забавно, ведь Филип не выглядит сурово, но когда он говорит таким тоном, Ребекка выпучивает глаза и смешно открывает рот.

– Ты не сделаешь этого.

– О, нет, сделаю. И ключи от машины тоже. Не верю, что вы еще ничего не выпили.

И она права. Мэтт втягивает в себя горьковатый природный запах Ребекки, запах ее шампуня, ее геля для душа и ее духов, среди всех этих ароматов чувствуется алкоголь и немного сигаретного дыма. Еще и курили, засранцы.

– Я – дочь помощника шерифа, ты же не думаешь, что я села бы за руль…

– Ключи. – И Филип так улыбается, что даже Мэтт сейчас от страха отдал бы ему все, что он попросит.

Ребекка рычит, но все-таки вынимает из кармана ключи и удостоверение, зло впихивая их Филипу в руку.

Она все еще не смотрит на Мэтта, но зато Мэтт на нее ого-го как смотрит.

И, Господи, он просто до безумия любит то, что он видит.

Эти глаза, полыхающие гневом, жизнью, молодостью. Эти губы, что чуть приоткрыты, как будто она хочет что-то сказать, но усиленно сдерживается. Волосы, слегка уложенные, но все равно идеально рассыпанные по плечам. Этот румянец на щеках, эти длинные ресницы…

Ребекка со вздохом провожает свои вещи, что скрываются в кармане у Филипа.

Мэтт впервые подает голос перед ними:

– Что вообще вы здесь забыли, не могли найти клуб, где тусуются ровесники?

Ребекка поворачивается к нему и прищуривается. И Мэтт буквально влюбляется в этот взгляд и следующие минуты вообще не дышит.

Филип вздыхает.

– А теперь вы поедете домой, я вызову такси. –  он возвращается на свое место и берет в руки телефон. – Ты и Эмма. На остальных мне плевать. Да-да, Эмма, не смотри так, ты тоже, потому что я знаю твою маму и знаю, что будет, если она узнает, что я позволил тебе здесь остаться.

Эмма открывает рот, но спорить не смеет, потому что Ребекка открывает рот секундой раньше, и из этого рта просто высыпаются потоки слов:

– Нет. Слушай. Давай, скажи мне, что не зависал бы тут в свои восемнадцать, если бы это место существовало! – Филип говорит «нет», Мэтт закатывает глаза, потому что это неправда. – Тем более, смотри, ты здесь, и мы под присмотром, и мы не будем пить, ну разве что пиво. Нет? Ладно. Пиво тоже не будем, сойдет и кола. Позволь нам…

– Ребекка, это не обсуждается, я доктор, и я знаю, как ты переносишь алкоголь, и я несу за тебя ответственность. Мы с Мэттом несем за тебя ответственность.

Когда он говорит это, он, вероятно, сразу же начинает об этом жалеть, потому что Ребекка поворачивается к Мэтту, заглядывает в глаза и просто. Просит.

– Позволь нам остаться.

То, как обреченно стонет Филип, скорее всего, слышит весь бар.

Глава 8

Дела обстоят так.

Мэтт и Филип сидят на стульях спиной к бару. Тим тоже сидит на стуле, но с другой от них стороны, а Ребекка, Эмма и Дэн расположились на диванчике у стены. При этом, если бы Ребекка сидела на краю дивана, а не посредине, то они с Мэттом, скорее всего, соприкасались бы коленками под столом. Эта мысль не дает ему покоя. Но между ними Эмма, а Ребекка сидит между ним и Дэном, и еще она что-то ищет у Дэна в волосах и смеется при этом, прекрасно зная, какую реакцию это вызывает у Мэтта.

Филип просто болтает о чем-то с Тимом. Мэтт просто опрокидывает один стакан за другим и закуривает, чтобы улететь окончательно. Улететь как-то не выходит. Эмма молча сверлит Мэтта взглядом а-ля я-за-тобой-слежу, но Эмма сама по себе настолько мила, что, скорее всего, единственный, кого она может запугать – это первоклассник, и то если у нее в этот момент будет нож или электрошокер.

– Эй, Эмма, – зовет Филип, вытирая выпачканные в лайме пальцы. – Потанцуешь со мной?

Эмма вспыхивает, и Мэтт прекрасно ее понимает. У большинства людей на планете такая реакция на Филипа. Потому что он секси и при этом невероятный добряк.

Они уходят и какое-то время все остальные сидят в тишине.

Тим лениво смотрит по сторонам, Дэн сидит в телефоне, а Ребекка разглядывает свои ногти. Потом Мэтт пытается что-то сказать, но Тим перебивает его и тянется рукой к бутылке с виски, говоря что-то о том, что на него запрет Филипа на алкоголь не распространяется, и Мэтт одновременно с Ребеккой подаются вперед и хватают его за запястье.

Их пальцы соприкасаются, и Мэтт получает инфаркт, пока Ребекка тупо смотрит на него, моргая.

Они оба знают, что если Тим выпьет хоть глоток этого виски, то его увезут на скорой. Аконит вреден и для людей тоже, и еще неизвестно, какой именно сорт аконита намешал сюда влюбленный в Филипа бармен.