скачать книгу бесплатно
– Она ему не нужна, Герберт. Они так и сказали. Сказали, ему нужен ты.
Герберт почувствовал, как плечи наливаются тяжестью, как будто сверху на него наваливался огромный невидимый камень.
– Ему нужен ты. Они сказали, ты что-то забрал у него. Украл…
Ее голос шелестел. Слова выходили неуклюжими, как будто она разучилась говорить. Но она спешила, торопилась сказать. Сказать все, чтобы тяжесть на плечах Герберта стала нестерпимой.
– Они ждут тебя. Он ждет тебя. Сказали – придет Герберт Освальд, придет сам, принесет то, что забрал, – и они вернут мою девочку. Вернут Элис. Вернут, понимаешь?
Она наклонилась, заглянула ему в лицо, снизу вверх, с надеждой, с мольбой. Он вдруг заметил, как постарело ее лицо, как на лбу поселились морщины, под глазами залегла тьма, а волосы будто припорошило солью.
Он закрыл лицо руками. Зажмурился наконец. И глухо сказал:
– Я пойду туда. Завтра с утра.
Атлантика была неспокойна. Огромные свинцовые волны катили угрюмо и непреклонно, лишь слегка морщась от едкого дождика, зарядившего на неделю. Мокрый гафель подрагивал от порывов ветра, надувающего трисель, его пошатывало в стороны, отчего весь двухмачтовый доггер рыскал, как гончий пес, мечущийся между двумя тропинками.
Герберт сидел на баке, подставив лицо ветру и брызгам. Надо было спуститься в трюм, насквозь пропахший рыбьими кишками, но он устал настолько, что не мог и пошевелиться. Гудели ноги после вахты, саднило ладони, покрытые многолетними мозолями от грубых траловых канатов, но в голове зияла восхитительная пустота – та, что приходит лишь после пятой кружки джина или по окончании тяжелой смены.
Рядом плюхнулся еще один матрос. Эту вахту они отработали вместе – хороший напарник, надежный, крепкий, жилистый. Только вот имени его Герберт так и не узнал. И не хотел знать.
Матрос тоже посмотрел на гафель, качнул головой.
– Эва как рыскает, – сказал он, обращаясь как бы к Герберту и вроде бы ни к кому. – Как француз под Ватерлоо.
Герберт поморщился. Слишком болезненно отозвалось в нем это слово.
– Да что ты можешь знать про Ватерлоо, – пробормотал он.
Но у напарника оказался хороший слух.
– Был я там. – Он сплюнул под ноги. – Шестьдесят девятый пехотный полк.
– Шестьдесят девятый? – удивился Герберт. – А батальон?
– Второй, – весело ответил матрос. И глянул иначе, с интересом. – А что? Только не говори, что ты тоже…
Герберт промолчал, стиснув зубы. Но парень не унимался.
– Нет, серьезно? Ты там тоже был? У генерала Кайлера? Полковника Мортона?
Герберта словно тряхануло от этого имени. Имени, которое он тщетно пытался забыть все последние годы. Долгие-долгие годы джина, рыболовных доггеров и пустоты.
Тщетно. Он все помнил. Помнил и то утро, когда он ушел из дома, от Амелии, ставшей мерзлой и чужой, ушел, неся на плечах гигантскую тяжесть, а в сумке – проклятые полковничьи зубы. Ушел, чтобы принять муки, но избавить от них крошку Элис.
Он ведь вправду хотел этого. Он решился. Но в Кошеме, на развилке дороги на Саутгемптон, он пошел влево – к близкому Портсмуту. В кармане звенели монеты – те самые, что остались от зубов, проданных в Лондоне. И было жалко, что они пропадут. Да и напиться тоже нужно было. Все-таки в последний раз в жизни – Герберт не строил иллюзий, что уйдет от Мортона живым.
Там, в знакомых портовых кабаках, он спустил все деньги. И там же, в пьяном забытье, сам не понял, как нанялся матросом на судно.
Потом был Бристоль. Был Ливерпуль. Был Дублин, Белфаст и Голуэй. В каждом порту, едва получив жалованье за рейс, он напивался до беспамятства. Он пытался забыть. Пытался не думать ни о чем. И в эти короткие блаженные часы, часы после пятой кружки джина, ему это удавалось. А все остальное оказывалось платой. К которой он был готов.
Здесь, в Ирландии, он чувствовал себя на краю света. Рыбацкая деревня Портмаги, неуютные скалистые острова Скеллиги – и огромная атлантическая пустота за ними. Здесь, хотя бы здесь, посреди свинцовых океанских валов, позволено ли ему будет забыть о Мортоне?
Нет.
Напарник, обрадованный однополчанину, болтал без умолку. Резал как ржавой пилой по живому.
– Ты помнишь Мортона? Ну, полковника Мортона? Его ведь тогда здорово потрепало на Ватерлоо. Контузило, разворотило всю челюсть. Он после этого и двинулся, слышал? Десять лет ищет какого-то дезертира. Людей, говорят, по всему королевству разослал. Награду объявил, куча денег! Не слышал? Как же его, этого дезертира-то… О, вспомнил! Освальд! Герберт Освальд, не слышал?
Герберт молчал. И матрос, не видя реакции, тоже понемногу утих.
– Ну ладно, – сказал он, – увидимся еще. Нам, однополчанам, надо вместе держаться, верно? Военное братство – оно ведь самое крепкое, верно? Я Джо, Джо Бартон. А тебя-то как звать, друг?
Распахнулся люк в трюм. Оттуда показалась недовольная рожа капитана.
– Освальд! – закричал он. – Освальд, черт тебя раздери! Марш в трюм, помогать! И ты, Бартон, тоже! Прохлаждаются тут, мокрые ублюдки!
Очередь в кассу была небольшой. Герберт надеялся, что в это время народ уже разойдется, но контора работала медленно, и не все еще успели получить жалованье.
Он вздохнул и встал в хвост очереди. Убогая гнилая деревушка. Убогая гнилая конторская хибара. Убогий матросский сброд, переминающийся с ноги на ногу в ожидании денег. В этот день его раздражало все. И он знал, что спасти может лишь джин и благословенная пустота в голове.
Когда он добрался до окошка, кассир, убогая конторская крыса, едва взглянул на него.
– Герберт Освальд, – назвался он.
– Герберт Освальд? – переспросил кассир изменившимся голосом. И кивнул куда-то в сторону.
Из-за стойки вышли двое. Оба были в гражданском, но он узнал их. Адъютант почти не изменился, а второй пообтрепался, стал уже не таким лощеным.
Герберт затравленно оглянулся, ища, куда сигануть. Но на сей раз эти двое оказались проворнее. Плечо схватили как клещами. В бок неприятно уперлось что-то острое.
– Не дергайся, – шепнул лощеный.
Льдисто-синие глаза полковника Мортона, казалось, не выражали ничего. Но лицо было отнюдь не бесстрастным. Полковник смотрел на Герберта со смесью легкого любопытства и брезгливого презрения. Так лондонский денди мог бы рассматривать раздавленного таракана, разбрызгавшего по стене все свои внутренности. А может быть, это выражение лицу Мортона придавали старые шрамы, избороздившие скулы, подбородок и губы.
Герберт не мог пошевелиться. Он полусидел-полулежал в жестком кресле с плотно примотанными к нему руками и ногами. Голова тоже была зафиксирована, так что повернуть ее он не мог. Оставалось лишь смотреть прямо, на человека, долгие годы бывшего для него ночным кошмаром. Наверное, он мог бы закрыть глаза, но веки словно окоченели – было страшно даже моргнуть.
– Где мои зубы? – спросил наконец Мортон. Он произнес это без угрозы, спокойным тоном, но Герберту показалось, что температура в комнате сразу упала на несколько градусов.
– Не знаю, – выдавил из себя Герберт, с трудом разжав челюсти и заставив двигаться одеревеневшие губы и язык.
Откровенно говоря, он действительно не знал, где сейчас те самые злосчастные зубы полковника. Возможно, красуются во рту какого-то небедного человека. Или выставлены в витрине у неизвестного дантиста в составе великолепного протеза под маркой «Зубы Ватерлоо». А может быть, давно сгнили в безымянной помойной яме.
Герберт уже и не помнил толком, в каком портовом городе расстался с ценным грузом. Кажется, это было в Ливерпуле, когда через неделю после рейса ему не хватило денег на порцию пойла в дешевом кабаке. Тогда он долго пытался сбагрить драгоценный мешочек в этом самом кабаке, рассказывая, что любой дантист заплатит по две гинеи за каждый из этих зубов, но над ним только смеялись. В конце концов кто-то взял весь комплект по пенни за штуку. Этих денег ему хватило для того, чтобы снова напиться до звенящей пустоты в голове, а остаток у него украли, когда он валялся в придорожной канаве.
Мортон еще немного постоял, словно ожидая продолжения, потом качнул головой и подошел к столику рядом с креслом. Он не спеша расстегнул и снял редингот, одну за другой натянул плотные белые перчатки и, наконец, повязал фартук из мягкой светлой кожи, более всего похожий на мясницкий.
Под фартуком на столе обнаружился набор инструментов, тускло поблескивающих сталью. Они были разложены в идеальном порядке в три аккуратных ряда. Герберт помимо своей воли скосил глаза и уставился на них.
– Любопытствуете? – холодно спросил Мортон. – Сейчас познакомитесь.
Он любовно провел пальцами по стальному ряду и остановился на приспособлении, похожем на широкие щипцы с ручками, зафиксированными длинным стержнем с резьбой и двумя гайками на концах.
– Начнем с этого. Ничего страшного, всего лишь расширитель челюстей. Вот этой частью вставляется в рот, а гайками регулируется, на какой ширине он останется открытым. Очень полезная вещь – пациенты, знаете ли, от боли могут сжать челюсти или их сведет спазмом. А с этим – никаких хлопот, и вся полость рта в полном доступе.
Герберт непроизвольно сглотнул. Слюна отдавала железом.
Полковник взял в руки следующий инструмент – полукруглый плоский молоточек, скрепленный с хищно изогнутым заостренным стержнем.
– Это знаменитый «пеликан», незаменимое устройство всех зубодеров последних трех веков. Работает элементарно: клювиком прижимаем зуб к этой площадке – и дергаем.
Он сделал резкое движение, и Герберт непроизвольно моргнул.
– Примерно в половине случаев от «пеликана» зуб выходит не полностью, а ломается. Корни остаются в десне, и нам надо их выкорчевать оттуда. Для этого, – он взял в руки третий инструмент, – мы используем вот эту прелесть. Посмотрите – с виду как обычные щипцы, однако внутри у них заостренный конусообразный шип с резьбой. Он вращается и выгрызает все, что застряло в десне – корни, зубные каналы, нервы и сосуды. Конечно, задевает альвеолярную стенку, может повредить щечный нерв – это жутко больно. Или выйти за десневой край – тогда будет столько крови, что ею можно даже захлебнуться.
Мортон любовно погладил сталь инструмента, вернул его на место и взял соседний.
– Но можно достать корни иначе. Это устройство называется «козья ножка» – видите, кончик раздвоен, как копытце? Вот этим острым краем выскабливают лунки из-под зубов. Да, выглядит грубовато, но если правильно попасть в зубной канал и провести острием вдоль по нерву – обязательно вдоль, чтобы ощущения стали интенсивными и продолжительными, – то эффект поразителен. Везет тем, кто просто теряет сознание, но этого мы с вами, конечно, избежим. Вы не должны пропустить ни мгновения нашего совместного действия.
Герберт попытался вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы, чтобы повторять, повторять их про себя и не слышать голос Мортона. Но память предательски отказывала, а полковник и не думал прерывать демонстрацию.
– А это у нас зубной ключ. Почти как дверной, смотрите, а ручкой похож на штопор, верно? Но вот здесь у него загнутый коготь, им захватывают зуб и начинают вращать. Чрезвычайно удобный инструмент для врача – надо всего лишь крутануть ручку. А вот для пациента процедура крайне травматична – может случиться и перелом челюсти, и раскол соседних зубов, а уж про разрывы мягких тканей я и вовсе промолчу. Ну так вы сами все прочувствуете и поймете, обещаю.
У Герберта закружилась голова. Промелькнула мысль, что хорошо бы сейчас просто потерять сознание, но вслед за ней пришла еще одна, холодная и реальная. Такой роскоши, как беспамятство, ему не видать.
– Но мы же не хотим испортить все зубы, верно? – продолжал Мортон. – У вас могут быть и годные экземпляры. Вот этот замечательный набор зубных зубил позволит нам вырубить любой образец вместе с корнями напрямую из десен. К ним и молоточек идет в комплекте, видите? Не правда ли, изящный? Зубило – мощный инструмент. Снизу мы можем пробить кость до канала нижней челюсти и залезть в подбородочное отверстие. А сверху – и того интересней, там и большую нёбную артерию можно продырявить, и в околоушной проток попасть. И даже перфорировать, а то и вовсе прошибить насквозь верхнечелюстной синус или, говоря иначе, гайморову пазуху.
Герберт пытался перестать слушать, но не мог. Каждое слово затягивало, каждое – отдавалось холодком где-то внутри. И лишь одна мысль пробивала его насквозь. Мысль о том, сколько шансов повеситься он упустил. Он хотел сделать это после каждого протрезвления, но так и не решился. И вот она – расплата.
– А это – моя гордость. – Мортон взял в руки небольшую коробочку с длинным заостренным штырем и заводным ключом. – Зубной бор на пружинном механизме. Завода хватает на две минуты. Представляете – целых две минуты зазубренный кончик вращается и вгрызается вам в кость. Две минуты ада – а после заводим, и все повторяется заново. Это вам не старые ручные модели, от которых на пальцах оставались мозоли.
Полковник растянул покалеченные губы, и они сложились в подобие жутковатой улыбки. Перехватил взгляд Герберта и, словно спохватившись, потянулся еще к одному инструменту.
– Ах да. Вы же не подумали, в самом деле, что мы ограничимся только зубами? Вот, взгляните, – эта штука называется секатор языка. Захватываем цепочкой участок мягкой ткани, затягиваем вот этим винтом – и отсекаем кусочек за кусочком. Можно использовать не только на языке – губы, щеки – этому малышу все под силу. Что скажете?
Герберт ощутил, как внизу живота нарастает резь.
– Да не молчите вы. Пока язык еще цел, используйте его. Как вам моя коллекция? Нравится? Ну что, приступаем? Готовы?
– Нет… Пожалуйста… – Вместо голоса у него получился лишь тихий свистящий шепот.
– Нет? – Мортон сделал удивленное лицо, но глаза оставались холодными, злыми. – Мне казалось, вам будет интересно сравнить свои методы с моими. Ведь мы с вами почти коллеги, не так ли?
Герберт вдруг увидел, что последними в ряду инструментов лежат знакомые ему плоскогубцы – точь-в-точь такие, как у него были в Бельгии. И – тут его сердце пропустило удар – нож. Нож с инициалами «Г» и «О».
– Впрочем, – полковник перехватил его взгляд, – мы можем забыть старые обиды. Всего этого можно избежать, если…
– Если что?! – почти выкрикнул Герберт. – Что нужно сделать, скажите!
– Сущие пустяки. Вы знаете, где ваша дочь?
– Элис?.. – Герберт задохнулся от этого имени. – Разве она жива?
– Жива и здорова. Росла у меня и была всем обеспечена. Ей сейчас семнадцать. И, представьте себе, у нее отличные молодые зубы.
Герберта будто вновь окунули в ледяную воду.
– Зубы? – переспросил он.
– Здоровые и крепкие зубы. Раз уж вы не знаете, где мои зубы, и не хотите, чтобы я забрал ваши, то отдайте мне зубы Элис.
– Боже… – выдохнул Герберт.
– Вы ее отец. Вы имеете право передать мне в собственность ее зубы. Подпишите дарственную, у меня все готово. – Он достал лист бумаги, испещренный ровными чернильными строчками. – Подпишите – и уйдете отсюда, сохранив все свои зубы.
– Боже мой…
– Ну или я отпущу ее, и продолжим с вами. – Он взял в руки «пеликан», ослабил винт, прищурился, вымеряя расстояние между кончиками инструмента. – Что вы выбираете?
Герберт зажмурился.
– Что вы выбираете, Освальд? – прогремел полковник Мортон. – Чьи зубы мне забрать? Ваши или ее? Ну же?! Отвечайте!
Мир покачнулся. Мир встал на ребро, как монета. Боль, бесконечная боль – или пустота. Та самая пустота после пятой кружки джина… Когда-то он сделал выбор. Сейчас у него второй шанс.
Люди ведь меняются? Или нет?
– Ее… – прошептал он.
– Громче! Не слышу!
– Ее зубы…
– Что вы там мямлите, Освальд! Скажите четко и ясно, что вы хотите, чтобы я выдрал все зубы у вашей дочери!
– Я… Я хочу, чтобы вы… Чтобы вы выдрали все зубы… у… у моей дочери.
– Громче, Освальд!
– Я! Хочу! Чтобы вы выдрали! Все зубы! У моей дочери!
– Хорошо. – Мортон ослабил ремень, стягивающий правую руку пленника. – Вот вам перо, читайте и подписывайте.
Герберт пытался прочесть прыгающие перед глазами строки. По щекам текли слезы. Слезы отчаяния? Жалости? Или облегчения?
Пальцы онемели. Он несколько раз сжал их в кулак, обмакнул перо в чернильницу и подписал документ.
Мортон глянул на него, забрал бумагу и поднял ее. Где-то сзади, за спиной Герберта, прошелестел тяжелый вздох. Тихие шаги – и в поле зрения пленника появилась девушка.
