скачать книгу бесплатно
– Да по тебе сразу видно. Ты же ненормальная. Комсомольцы все такие.
– И вы тоже такой?
– И я такой же.
Он попереминался, поёжился и вдруг заявил:
– Я, знаешь, чего решил?
Аня промолчала. Она не могла и не хотела долго разговаривать с посторонним незнакомым человеком, какая, в конце концов, разница, чего он там решил?
– Я буду стоять здесь, пока ты не уйдёшь с палубы в тепло. Умру вместе с тобой.
И он втянул голову в куртку, как будто ему стало ужасно холодно и он в самом деле приготовился к самому худшему. В глазах его возникла решимость. Аня понимала: шуточная, конечно. Потом он сказал:
– Мне как-то неудобно стоять рядом с тобой одетым, когда ты мёрзнешь. Хочешь, я отдам тебе свою куртку? Она тёплая.
Быстрым и уверенным движением он сбросил с себя форменную куртку и набросил на Анины плечи.
– Так будет лучше, – сказал он.
Аня не знала, что и сказать, не знала, как реагировать. Всё это было впервые… Но парень явно не был бесстыжим нахалом.
– А вообще, – сказал он, – давай знакомиться. Меня зовут Михаил Плотников, я четвёртый помощник капитана, штурман.
– Чего-то я сомневаюсь, – сказала Аня, – такие молодые штурманы разве бывают?
– Ну зачем мне врать? – стал серьёзно возражать Михаил. – Семь классов – это четырнадцать лет, затем мореходка три года, штурманский факультет – это семнадцать. Я год как работаю четвёртым штурманом, и мне сейчас восемнадцать. Всё реально.
В Ане шевельнулось какое-то чувство, похожее на уважение к этому живому веснушчатому парню в лихой фуражке.
– А меня зовут Анна, Аня Матвеева. Я учусь в седьмом классе.
– Наверное, отличница?
– Есть такое дело, но я этим не горжусь, просто так получается.
– А как же, дорогая моя, тебя отпустили на зверобойку? Уроки же идут. Ты что, отпетая прогульщица?
– Ничего, я наверстаю. Меня директор отпустила. Просто у меня в семье очень трудно сейчас. Мама болеет, работать не может.
– А отец на фронте?
– Мой папа погиб год назад на Карельском фронте.
Плотников покачал головой, помолчал. Он спустился по ступенькам на палубу, решительно взял Аню за руку и повёл по лестнице вверх. Она не понимала, куда и зачем её ведут, сопротивлялась.
– Слушай, ты, комсомолка, голоднющая вся, замёрзла совсем и ещё упирается. Давай двигай! Мы тебя хоть отогреем немного.
Он привел её в командную рубку, где находился капитан и его старший помощник. Там Аню накормили американской тушёнкой и напоили чаем с печеньем. Тушёнку Аня никогда в жизни не ела, и она показалась ей невероятно вкусной. Потом ей дали корабельный бинокль, и она долго разглядывала море, расстелившееся по бескрайним просторам вокруг корабля, небо и облака, летящих над водой чаек, белые льдины на тёмно-синей и свинцово-серой воде, далёкий берег… Близость дальних предметов потрясла Аню, и она всё глядела и глядела в прохладные окуляры. А четвёртый штурман Плотников стоял рядом и подсказывал, как надо пользоваться оптическим прибором под названием бинокль.
А потом, когда прошли опасное ледяное поле, капитан отдал штурвал старшему помощнику и долго беседовал с Аней о деревне, о колхозе, о поморской жизни. У него самого осталась дочка в Архангельске, он её редко видел, потому что всё время был в море, и сильно по ней скучал.
Плотников явно не хотел уходить из рубки, и капитан его прогнал. У четвёртого помощника было много обязанностей в корабельном хозяйстве.
Аня, разморенная едой, теплом, добрым разговором с капитаном, уставшая от дороги и впечатлений сегодняшнего дня, уснула прямо в кресле. Капитан отнёс её на руках на топчан, стоящий в углу капитанской рубки, и накрыл своей шинелью.
Так она провела первую свою ночь на зверобойном промысле.
6
Ранним утром следующего дня транспортное судно «Лена», ведомое ледоколом «Капитан Мелехов», преодолело горло Белого моря и вошло в морскую акваторию. Предстоял недолгий путь к лёжкам гренландского тюленя, испокон веку расположенным в одних и тех же местах – напротив Зимнего берега Белого моря. Этот коренной полярный житель – гренландский тюлень – извечно живёт в холодных водах северных морей и Ледовитого океана. Из-за лютых штормов, разбивающих любые льды, там невозможно производить потомство, выращивать детёнышей – их убьёт океан. Поэтому Белое море, более спокойное и мелкое, загороженное со всех сторон сушей, гренландские тюлени рассматривают в качестве родильного дома для своих детёнышей и собираются здесь каждую весну, чтобы продолжить свой тюлений род.
Кроме того, в Белом море долго не тают ледяные поля. На их кромках, около самой воды, самкам удобно рожать тюленят и нянчить их первое время. Потом тюленята быстро растут и становятся самостоятельными. Рядом с самками всегда много взрослых самцов. Они почему-то всегда воюют друг с другом и постоянно дерутся. Так создаются лёжки – места скопления тюленей. Здесь всегда стоит рёв дерущихся бойцов.
Судно «Лена» пришвартовалось прямо к ледяной кромке, ко краю огромного ледяного поля, упирающегося дальним своим концом прямо в Зимний берег. Примерно в километре от места швартовки вдоль края льда чернела толстая полоса тюленьей лёжки.
Все шесть бригад зверобоев, представителей колхозов всех беломорских берегов, каждая по двенадцать – пятнадцать человек, сошли на лёд.
Бригадир коллектива от колхоза «Промысловик» Петр Зосимов по-военному построил своих колхозников, разделил на группы и всех проинструктировал. Сержант в отставке, на войне он был тяжело ранен осколками вражеской мины в лицо и в лёгкое и поэтому говорил плохо, с трудом выговаривал слова, задыхался. К такой его манере все привыкли ещё в деревне, и поэтому его речь была для всех понятна.
– Задачи у нас простые, – сказал он, – добыть и сдать на транспортное судно как можно больше морского зверя. От этого зависит общий заработок. Устраиваем соревнование: стрелок, занявший первое место, сверх зарплаты получает премию, равную заработку. Кто окажется на последнем месте, тот в следующий сезон на зверобойку не поедет. Всем понятно?
– Поня-ятно… – заголосили зверобои.
– Имейте также в виду, что среди колхозных бригад организовано социалистическое соревнование. Лучшие бригады будут отмечены грамотами профсоюза области. Это большая честь для нашего колхоза и для нас с вами. Надо бы побороться, товарищи, за эту высокую награду. Согласны, товарищи?
– Со-о-гласны! – прогудела бригада, и все пошли по своим местам. Речь бригадира, короткая и понятная, всем понравилась. Работа началась.
7
Стрелки от колхозных бригад заняли выделенные им сектора и пошли вперёд к тюленьей лёжке. Все они были вооружены трехлинейными винтовками системы Мосина калибра 7,62 мм и тяжёлыми дубинами. Приблизившись к лежбищу метров на двести, они сбавили ход, стали ступать медленно, а затем пошли вовсе внаклонку, крадучись. Шли так, пока наблюдавшие за ними самцы не стали один за другим скользить по снегу и нырять со льда в море. До стаи оставалось пятьдесят-шестьдесят метров. Стрелки все как один попадали на лёд, подползли к ближайшим ледяным ропакам и, положив на ледяные выступы свои винтовки, открыли по тюленям бешеную стрельбу.
Стреляли не по головам, а по силуэтам. Так надежнее: легче прицеливаться, а разрывная пуля, выпущенная из мосинской трехлинейки, обладает страшной начальной скоростью и, попав даже просто в корпус, не оставляет никакому живому существу шансов на выживание.
Отстреляв по двадцать патронов (по четыре обоймы), стрелки поднялись, подхватили винтовки и дубины и побежали к тюленьему стаду. Основная часть близлежащих тюленей была неподвижна. Звери лежали, уткнув морды в окровавленный снег, некоторые валялись на боку, безвольно опустив на живот ласты и откинув назад головы.
Часть билась в предсмертных судорогах, и стрелки к ним не подходили: зачем тратить патроны и силы, если зверь сам скоро подохнет.
Но многие тюлени с окровавленными боками, раненые, но ещё живые, кидались с разъярёнными пастями, полными острых клыкастых зубов, на людей, и стрелки или убивали их в упор из винтовок, или глушили дубинами.
Забой гренландских тюленей – дело кровавое. Стрелки шаг за шагом продвигались вперёд среди мёртвых тюленьих туш, не оставляя за собой ничего живого. Под ноги им часто попадались тюленьи детёныши – бельки – доверчивые, любознательные существа, одетые в белоснежные шкурки, с чёрными бусинками глаз. Но в этой зверобойной кампании плана по их добыче и сдаче не было, и стрелки не обращали на них внимания, а уж совсем докучливых просто отпинывали в стороны.
Но лёжка гренландского тюленя и широкая, и длинная. Она протянулась вдоль морской кромки на километры. И вот группа других стрелков, отработавших свою территорию, обходит её справа и идёт вперёд к ещё не отстрелянному зверю. И там начинается новая бойня.
И повсюду посреди ослепительно белого снега в красных от крови полыньях лежат туши убитых и раненых тюленей, и растекаются от них кровавые ручейки, раскрашивая всё новую снежную белизну в ярко-алый цвет.
И повсюду ходят люди с дубинами и винтовками, и над всем ледяным пространством далеко вширь и высоко в небо разносится предсмертный рёв убиваемых людьми животных.
Сразу за стрелками идут и принимаются за свою работу обелёвшики, свежеватели тюленьих туш. Каждый подходит к убитому зверю и своим острым ножичком разделяет его на две части – на шкуру с приросшим к ней толстым слоем жира и на мясо. И уж потом в работу включаются волочильщики. Их задача – подтащить мясо и шкуры к месту погрузки на транспортное судно.
Те и другие ходят по красной жиже – по насыщенному кровью снегу.
8
Аня ещё в деревне была назначена волочильщицей. Ей, как и другим, выдали стальные крючья. Здесь в обиходе их называли гаками. Вообще Аня скоро убедилась, что в зверобойном деле много специальных терминов, странных, словно иноземных слов. Здесь тюленьи ласты называют катарами, ледяные торосы именуют ропаками, а стальной трос – это финш. Здесь тюленью тушу называют рауком, ошкуривание тюленя – обелёвкой, а роды самки тюленя – это вам совсем и не роды, а говорят: утельга ощенилась. Аня недоумевала: тюленята – это же не щенки. Почему тогда «ощенилась»?
Она уже стояла на льду вместе с другими волочильщиками, крутила в руках свой тяжёлый гак, примерялась, как станет подцеплять им шкуры убитых тюленей, как будет тащить их по льду. А как же, везде требуется сноровка.
Её окликнула ледокольная повариха Варвара, с которой они познакомились ещё в Мурманске. Оказалось, что та давно работает на судне, знает многих поморских рыбаков и зверобоев. Знала она и отца Анны: тот не однажды бывал на тюленьем промысле до войны. Искренне опечалилась, когда узнала, что хороший человек погиб.
– Анечка, погоди маленько, я тебе сказать хочу… – и побежала по трапу к ней.
Подошла без накидки, без телогрейки, в одной кофтенке, мороз ей не мороз. Голова в тоненьком платочке. Отвела за локоток в сторонку.
– Предупредить хочу тебя, девка. Сейчас ты много кровушки увидишь. Сможешь, нет, выдержать такое? Дело-то страшенно. Быват, что которы и не выдерживают, назад убегают. Девки-то молоды особенно. Сидят потом в уголке, глаза прячут.
И она, наклонившись вперёд, выгнула голову, вытаращила глаза, рассматривая Анино лицо.
Аня съёжилась, она уже слыхала и в деревне, и на судне о том, что картина будет тяжёлая. Но куда ей было деваться? Какими глазами придётся ей смотреть на голодную семью, если она не привезёт хоть немного деньжат? Она приехала на заработки, а деньги – это она хорошо знала с самого измальства – никто в карманы просто так не накладывает. Их все тяжким трудом зарабатывают.
– Я постараюсь, – сказала она просто и посмотрела поварихе в глаза, – мне надо денег домой привезти, у меня семья дома голодает. Куда мне теперь бежать отсюда?
Она пошмыгала носом и как будто даже приободрилась.
– Я, тётя Варя, видала, как овцу соседи резали. Не умерла же со страху, и сейчас, наверно, тоже не помру.
– Сравнила тоже, овцу-у, – едко передразнила её повариха. – Тут не одна овца, там страхи Божии что учиняется, по кровушке вышагивать будешь, дева. Видала я ето дело коего дни… Форменны страхи Божии.
Она совсем скукожилась от холода, тяжело подпрыгнула пару раз на скрипучем снегу, заторопилась обратно в корабельное тепло.
– Ладно, девка, прозябла я чево-то, пойду-ко я.
Варвара резко развернулась, шагнула к ледокольному трапу, остановилась, повернулась опять к ней со скрещёнными на груди руками, озябшая, со сморщенным лицом.
– Жалко мне тебя, Анька. Вот ведь как тебе приходится, сиротинке. Держись уж как-нибудь Христа ради.
Скрюченная, вдруг сгорбившаяся то ли от холода, то ли от жалости, она шла по трапу наверх. Что-то вытирала ладонью на своём лице.
9
Увиденное потрясло её. И она подумала: это белое поле в огромных, кривых пятнах красного цвета, лужи крови с лежащими посреди них тушами тюленей, кучи из мяса, тюленьих внутренностей и лежащие повсеместно жёлтые пласты снятых шкур, ещё дымящихся, будут приходить к ней во сне теперь постоянно, всю жизнь. Хмурые, деловые лица мужиков, несущих в руках окровавленные ножики, переходящих от туши к туше…
Аня отвернулась от этой чудовищной картины, подошла к ближайшему ледяному ропаку и тяжело на него села, наклонилась. Её рвало на лёд, она никак не могла откашляться.
Подошёл бригадир Зосимов, сел рядом, обнял за плечи.
– Некогда нам с тобой рассиживать, Анна, надо план выполнять. Нельзя колхоз подводить.
И заторопился куда-то, ушёл.
Анна Матвеева встала и пошла работать. У неё не было возможности опустить руки и уйти куда-нибудь от этого страшного места. Дома её ждала семья, находящаяся в беде.
10
Любая поморская девочка, привыкшая к тяготам быта, к суровым условиям жизни на Севере, быстро ко всему приноравливается. На Аню обрушилось так много работы, что ей некогда было лить девичьи слезки. Поначалу она боялась оглядываться по сторонам, страшилась наступить ногой на что-нибудь мягкое и скользкое, но жизнь заставила быстро привыкнуть к новой обстановке. Надо было выполнять план!
Работа у Ани Матвеевой была не сложная, но тяжёлая. Главная хитрость заключалась в том, чтобы среди ропаков и снующих туда-сюда людей выследить, не потерять обелевщика: рядом с ним шкуры и туши, которые надо было подтащить к общим кучам всей бригады, к кромке льда, где стояло судно. Народу много, а искать своего постоянно перемещающегося обелёвщика некогда: надо было поторапливаться. Выход нашёл бригадир Зосимов. Раздобыли где-то красную материю и нитками закрепили красные полосы на шапках обелёвщиков своей бригады. Теперь их было видно издалека, теперь зосимовская бригада напоминала боевой партизанский отряд.
Аня приноровилась работать с обелёвщиком Леонидом Петровым. Молодой этот ухватистый парень был чем-то вроде автомата. Он со своим шкерочным ножичком подбегал к только что подстреленному тюленю и полосовал его за несколько минут. И как будто не мерзли у него руки и не брала усталость. А лицо Леонида горело под стать красной повязке на шапке – такое же алое. От мороза, от азарта работы и просто от здоровья.
– Аню-ютка! – кричал он всякий раз радостно, когда очередная ноша была готова, и махал обеими руками, и ножик в его правой руке сверкал на солнышке так же радостно.
Видно было, что Аня Матвеева ему нравилась, и она это понимала. Просто понимала, и всё. В своей непростой жизни ей было некогда думать о чём-то постороннем, кроме учёбы, младших братьев и матери, которые нуждались в её помощи. Кроме того, Леонид был уже женат. Совсем недавно он сыграл свадьбу с хорошей деревенской девушкой Зиной Худяковой. Просто ветер у него в голове, у Леонида, не нагулялся он, вот и всё.
Но сейчас была зверобойка, и обелёвщик Петров радовался встречам с Аней Матвеевой и учил её правильно таскать по льду рауков – тюленьи туши и тюленьи шкуры.
– Анечка, крюк надо цеплять сюда. Так волосы на шкуре будут лучше скользить по льду, и тебе будет легче её волочь. Понятно?
– Понятно, понятно, – улыбалась Аня в ответ.
Иногда он распрямлял молодое своё гибкое тело, весело глядел ей в лицо и, видимо, понарошку сокрушённо выговаривал:
– Вот дурак я, дурак! Рано женился, дурак. Надо было мне тебя маленько подождать.
И неясно было, шутит Леонид или нет. Аня смеялась в ответ и старалась поскорее уйти подальше от этих шуточек.
11
На другой же день зверобойки на свидание с Аней с «Лены» удрал четвёртый помощник Плотников. Он обрадовался встрече с ней, подарил свои тёплые рукавицы, обшитые с внешней стороны брезентом.
– Это тебе от меня на долгую память. Носи на здоровье, – сказал, – чтобы больше не замерзала. – Лицо его в крупных веснушках было слегка обожжено весенним солнышком и крепко разрумянилось.
Аня ему тоже почему-то обрадовалась. И сама не понимала почему. Она до сих пор старалась не обращать внимания на мальчишек и взрослых ребят тоже. Все они казались ей придурками, с которыми и разговаривать-то не о чем. А тут обрадовалась.
– Можно я тебе помогу маленько? – спросил он, сверкая восторженными глазами и поправляя рукава какой-то задрипанной куртки явно не со своего плеча. Аня хотела было поинтересоваться, откуда такая странная одежда, но Михаил вопрос опередил:
– Это я для маскировки надел, чтобы меня капитан не нашёл.
– Можно, конечно, можно, – отвечала Аня, пряча глаза и слегка отворачиваясь. Она хотела скрыть от Миши Плотникова свою радостную улыбку и своё смущение. Такие новые для неё…
Потом они вдвоём таскали по льду шкуры, держась за один крюк. И Миша Плотников о чём-то весёлом болтал. А Аня ему поддакивала. Уже открыто улыбалась, а иногда даже смеялась. Им хорошо работалось вдвоём. Аня в тот день выполнила полторы рабочие нормы.
Капитан судна тем временем потерял своего четвёртого помощника, но быстро нашёл, догадавшись, где он может быть. Капитан взял медный свой мегафон и гаркнул в него в адрес Плотникова такие нужные слова, что того как ветром сдуло из зосимовской бригады.
Всё же, убегая, он попросил Аню выйти вечером на палубу.
И она вышла. И они опять пили с ним чай в кают-компании. И опять долго проболтали.
