Книга красной луны

– Иностранных языков тысячи, – фыркнул Шамшан. – Я не стану искать переводчиков ради этого отребья.

– Мальчишка может знать что-то важное, ваше Величество, вдруг он заговорит? Ваш покорный слуга имел удовольствие изучать многие языки, если ваше Величество пожелает…

Лицо Шамшана выражало полнейшее равнодушие:

– Что ж, попробуйте. Спросите, как его имя.

– Как тебя зовут? – спросил Никлас на языке красноземельцев.

Мальчик предсказуемо промолчал. Доктор Кариг повторил свой вопрос на языке вари, кумату, а после ещё на семи распространённых языках. Пленник не говорил ни слова.

– Довольно, – устало произнёс Шамшан. – Вам пора приступить к своим прямым обязанностям, а этим мерзавцем займётся мой палач.

– Ме каррхх восса. Гараш суу ме. Вссен туу, – проговорил Никлас.

Это был шипящий язык амату, скотоводов-кочевников, живущих в южном Забелогорье. Глаза мальчика расширились, рот приоткрылся.

– Харсс, – прошептал он.

– Что он сказал? – Шамшан вмиг выпрямился в кресле и подался вперёд, точно боялся упустить что-то важное.

– Я спросил его на языке кочевников амату, назовёт ли он своё имя, и он сказал, что назовёт.

Теперь оставалось только надеяться, что мальчик сделает всё как нужно. Но вот поймёт ли он? Только бы понял!

– Пусть назовёт! – велел Шамшан.

– Дссун хрра ним.

– Хеххван, – выдохнул мальчик, принимая правила игры.

Вот и славно. Умный парень.

– Его зовут Хегван, ваше Величество.

Кассис таращился на мальчика во все глаза, а Шамшан всё переводил колкий взгляд с него на Никласа и обратно:

– Спросите, откуда у него камзол Тумая-младшего?

– Фелла йу Тумаа карс?

– Ме сфеее хонху Тумаа. Тумаа сфее лхост ме чфаар ше карс а хе тфаркх ме.

– Он был конюшим Тумая, Ваше Величество. Мальчишка Тумай велел ему надеть свой камзол, а сам взял его одежду, спасаясь от погони.

Это была правда, но, разумеется, не вся. Шамшан закусил губу:

– Спросите, где сын Тумая?

– Гарххас Тумаа сфее?

– Нехст сфеера ше мраффа! – крикнул мальчик.

– Он не хочет говорить? – догадался Шамшан.

Никлас метнул на мальчишку негодующий взгляд:

– Он говорит, Тумай младший собирался бежать в Миравию.

Мальчик непонимающе уставился на него.

– Это точно? – Шамшан встал и принялся мерить комнату шагами.

– Настолько, насколько могут быть точными сведения конюшего, ваше Величество.

– В подземелье его! – приказал Шамшан Кассису.

Мудрейший высунулся в коридор, что-то шепнул стоявшим снаружи стражникам, и тотчас в комнате возникли двое в доспехах королевских гвардейцев. Они подхватили брыкавшегося подростка под руки и потащили его прочь из покоев Шамшана.

– Что будет с этим мальчиком, Ваше Величество? – спросил Никлас. – Он ещё ребёнок и, судя по всему, действительно больше ничего не знает.

– Если бы он что-то знал, – сказал Шамшан, пристально глядя ему в глаза, – его бы четвертовали, но поскольку это всего лишь ребёнок, его всего лишь повесят. По-моему, это справедливо, не так ли?

– Я могу приступать к своим обязанностям? – потупился доктор Кариг.

– Давно пора. Я схожу с ума от боли. Вели подготовить доктору комнату, Кассис, отныне он – мой гость.

– Весьма сожалею, ваше Величество, но я… – Никлас беспомощно заозирался по сторонам.

Шамшан ядовито ухмыльнулся:

– Весьма сожалею, доктор Кариг, но у меня относительно вас другие планы.

Ярга, выползень и зелёный фонарь

К счастью, Селенины расчёты оказались верны, и когда путешественники прибыли в Туф, на улицах уже было темно. Лодка неслышно скользила по чёрной воде, и редкий плеск воды рассекаемой вёслами сливался с мягким городским гулом. Город погрузился во мрак. Лишь огоньки в руках прохожих слабо освещали дорогу.

– Куда мы пойдём? – пропищала принцесса. – Здесь так темно и страшно!

– Нам стоит бояться не темноты, ваше Высочество, – ответила Селена. – При свете вас могут узнать.

– В этих лохмотьях меня не узнала бы даже родная матушка! – Лайда зашмыгала носом, должно быть её вновь одолели болезненные воспоминания.

– Тебе не стоит называть её «ваше Высочество», – встрял Зебу. – Так нас точно поймают.

– Здесь! – вскрикнула принцесса, указывая в сторону берега.

Селена и Зебу хором шикнули.

– Здесь, – проговорила девочка полушёпотом, – я отвязала лодку.

– Откуда ты знаешь? – удивился Зебу. – Сейчас так темно. Неужели ты умеешь видеть в темноте как ярга?

– Я узнаю этот фонарь.

Действительно, у берега виднелись полусгнившие деревянные мостки с зелёным фонарём на толстой цепи. От дуновения ветра фонарь раскачивался из стороны в сторону, и цепь издавала негромкий металлический скрежет.

– Может здесь много таких фонарей? – усомнился мидав.

– Ты видел хоть один?!

– Это к лучшему, – заметила Селена. – Мы оставим лодку на прежнем месте, а завтра хозяева найдут её.

– Как же мы тогда вернёмся? – забеспокоился Зебу.

– Мы обязательно найдём Никласа, – уверенно сказала девочка. – А значит, лодка нам будет ни к чему. К тому же брать чужое – нехорошо.

– Мы пойдём пешком? – испугалась принцесса. – Никто из нас не знает дороги!

Ничего не ответив, Селена взяла у мидава вёсла и направила лодку к зелёному фонарю. Выпуская путников на берег, старые мостки угрожающе заскрипели. Где-то неподалёку залаяла собака. Закинув торбу за спину, Селена протянула болтавшийся конец цепи через кольцо, и махнула спутникам:

– Пойдёмте скорее. Нас могут услышать.

Домов здесь стояло немного, а те, что были, и домами-то назвать язык не поворачивался. Так, лачуги, а не дома. Они не жались друг к другу, как это бывает в центральных районах, а были рассыпаны по берегу точно горошины, выкатившиеся на мостовую из корзины нерадивой хозяйки. Сразу за узкой песчаной полосой берега начинались заросли осоки, через которые петляла тропинка к дому.

– Можем пройти здесь, – кивнула Селена.

Шедший за ней Зебу внезапно исчез. Принцесса тихонько вскрикнула от удивления.

– Ш-ш-ш, – Селена обернулась, призывая её замолчать. – Тише, прошу! В доме могут быть люди.

– Мидав пропал! – Лайда потешно вертела головой, пытаясь найти Зебу.

Селена прыснула:

– Сейчас найдётся.

И точно. Через мгновение на тропинке возник маленький пухлый мальчик. Сначала его фигура казалась нечёткой, но вскоре полупрозрачная тень сгустилась и черты стали неотличимы от человеческих.

– Ты кто? – Лайда сделала шаг с тропинки, зацепилась за что-то и шлёпнулась в траву

– Я – Зебу, сын паргалиона Зегды, – захихикал мидав, помогая ей подняться.

Девочка встала, потирая ушибленную ногу:

– Как ты это сделал?

– Все мидавы так могут.

– Но твоя рука… Она настоящая!

– Давайте обсудим это позже! – взмолилась Селена. – Нам нужно убираться отсюда как можно скорее.

– В доме никого нет, – принцесса принялась поправлять развязавшийся пояс. – Если бы там кто-то был, нас бы давно услышали.

В это время неподалёку вспыхнул свет – кто-то шёл по дорожке со стороны дома, неся перед собой фонарь. Вдруг маленькая тень отделилась от ног человека и бросилась навстречу путникам, заливаясь истошным лаем.

– Кто там, Шуга? – окликнул собаку скрипучий старушечий голос. – Уж не Амос ли приехал?

Маленький лохматый пёсик чёрно-белой масти остановился перед Селеной и угрожающе зарычал.

– Полно, Шуга, – прошамкала старуха. – Кого ты там увидел?

Она сделала ещё несколько шагов и оказалась лицом к лицу с растерявшейся девочкой.

– Доброй ночи, сударыня, – Селена сделала неловкий реверанс и намеревалась было протиснуться мимо старухи, но собака рыкнула ещё раз для убедительности и вцепилась зубами в подол её платья.

– Ярга! – завопил Зебу и тотчас отскочил в сторону с неестественной для человека быстротой, скрываясь в зарослях осоки.

– Фу, Шуга, фу! – замахала руками старуха. – Отпусти живо!

Собачка нехотя повиновалась и, заворчав, отступила. В зубах у неё остался кусочек материи. Селена оглядела юбку – подол был разорван, лоскут ткани неряшливо свисал до земли.

– Пойдёмте! – велела старуха, пытаясь подцепить её локоть и одновременно удержать фонарь. – Я живу совсем рядом.

– Мы не можем! – запротестовала девочка. – Нам пора.

– Это ненадолго!

Старуха вцепилась свободной рукой в запястье принцессы Лайды и увлекла обеих девочек к дому, таща одну и толкая другую перед собой.

– Куда вы нас ведёте? – крикнула Селена, опомнившись.

– Шуга порвал вашу юбку! Нужно её починить, – прошамкала старуха. – Бессовестный! Ух, я тебя! – Она попыталась замахнуться на собачку, но обе руки оказались заняты.

– Я вовсе не сержусь на вашего пса, – заверила Селена. – Нам нужно домой!

– Вы не смеете нас задерживать! – пропищала Лайда, упираясь.

Женщина буквально втолкнула их в дом, впустила собачку, вертевшуюся у ног и, плюхнувшись на сундук у двери, прошелестела:

– Старая я стала. Раньше целыми днями рыбачила и не уставала, а теперь… Эх, прошли мои денёчки!

На яргу она походила разве что сгорбленной спиной – ни светящихся глаз, ни клыков до подбородка у неё не было. Поседевшие волосы оказались уложены венком вокруг головы, морщинистая кожа выглядела желтоватой в неровном свете фонаря, маленькие жилистые руки, явно повидавшие много тяжёлой работы, легонько подрагивали.

– Нам, правда, нужно идти! – Селена опасливо огляделась, ища способ сбежать от докучливой старухи.

Дом, снаружи представлявшийся убогой развалюхой, внутри оказался неожиданно опрятным. В единственной просторной комнате стояла большая белёная печь. На стенах подле неё была развешана кухонная утварь: черпаки, ножи, поварёшки. С потолка свисали верёвки с сушёной рыбой. Массивный деревянный стол оказался заставлен мисками и горшочками. На печи дымился чугунок, источавший запах жареной рыбы, моркови и специй.

– Располагайтесь, сударышни, – старуха кивнула на деревянную скамью у стола. – Угощу вас рыбкой. Я сына ждала, думала, он раньше времени из города пожаловал. Рыбки вон наготовила, – она указала на шипящий чугунок. – Да тут много, на всех хватит. Так что ли, Шуга?

Пёсик больше не рычал. Обнюхав ноги девочек, он замахал хвостом и улёгся под лавку.

– Вы уж не обижайтесь, барышня, – старуха закопошилась, и вытащила из корзины иголку с ниткой. – Шуга он не злой, меня охраняет. Сын-то нечасто приезжает, я всё больше одна. Вы подойдите поближе, коли не трудно, я вам платье зашью. Нитки у меня, правда, подходящей нет, ну да я аккуратненько… Идите, идите, что же вы там?

Поставив торбу у двери, Селена подошла к старухе:

– Давайте, я сама.

– И то правда, – обрадовалась та, вручая девочке иголку. – Раньше-то я и шить, и ткать, и рыбачить могла, а нынче пальцы не слушаются, да и вижу неважно. Да что же я? Даже не назвалась. Вы уж, поди, подумали, что я монстра какая. Меня тётушкой Луссией звать.

– Селена, – девочка присела в реверансе, а после, подобрав юбку, принялась пришивать лоскут на место.

– А я…, – начала принцесса.

– … моя младшая сестра Дайла, – закончила за неё Селена.

Лайда надулась и отщипнула кусочек чёрного хлеба. Это не укрылось от внимания тётушки Луссии.

– Возьмите рыбки, барышня, – прошамкала она. – Я бы угостила вас, да ноги совсем не ходят. Так что не обессудьте – берите сами, что душе угодно. У меня тут, конечно, не господские закрома, а всё ж кое-что найдётся. Вы такого, поди, и не едали в своём богатом доме.

– Почему вы решили, что мы живём в богатом доме? – сделав последний стежок, Селена воткнула иголку в поданную старухой подушечку и убрала её в корзину.

– А то как же? – удивилась тётушка Луссия. – Вы, по всему видать, не здешние. Ну, да всех здешних я наперечёт знаю. Платья на вас богатые, суконные…

Лайда презрительно оглядела Селенин наряд, а после покосилась на свой собственный. Похоже, она вовсе не считала его роскошным.

Старуха тем временем продолжала:

– Кланяетесь вы по-особенному. Тутошние-то девки, как господ увидят, будто твои коровы расшаркиваются, а вы – как белые лебёдушки. Любо дорого поглядеть. Я-то в этом кое-чего смыслю. Сын у меня учёный. В совином квартале живёт, может, слышали про такой?

Селена осторожно кивнула.

– Учёный, стало быть, – повторила тётушка Луссия.

О сыне она говорила с особой гордостью, даже мутноватые старушечьи глаза при упоминании о нём сверкали влажным молодым блеском.

Не дождавшись угощения, Лайда взяла со стола глиняную миску, брезгливо оглядела её, подцепила черпаком кусок рыбы из чугунка и, ойкнув, уронила его на пол. Шуга тотчас выскочил из-под лавки и принялся жадно есть, облизывая пол и довольно урча.

– Простите мою сестру, она такая неловкая, – Селена отняла у Лайды миску и положила туда другой кусочек.

– Не беда, – рассмеялась тётушка Луссия, – Шуге тоже надо подкрепиться. Правда, мой милый?

Слегка поведя ушами при звуке собственного имени, пёсик продолжил есть.

– Прежде-то я много рыбы ловила. Было что и самим приготовить, и на рынке продать. Только недавно беда у меня стряслась. Лодку-то мою старую украли. Я её особо и не привязывала, думала, кому она нужна-то, гнилая посудина?! Ан нет, уволокли воры поганые. Я сперва думала, течением унесло. Прошла по берегу – нигде не видать. Тут неподалёку излучина, кабы унесло, так там бы и прибило. Нигде нет.

Селена подмигнула принцессе:

– Мы, тётушка Луссия, по берегу шли, а там у мостков, где зелёный фонарь, лодка привязана. Не ваша ли?

– Что за диво? – всплеснула руками старушка. – Точнёхонько моя. Другого такого фонаря на всей реке нет. Это сынок мой, Амос, повесил. Говорит красиво. Только я думаю… – осекшись, она покосилась на девочек. – Амос он у меня учёный. Шутка ли простому парню из рыбацкой семьи ученым сделаться?! Я о таком не мечтала, не чаяла, а он – на тебе. Выучился. Сам. У меня и на книги-то денег не было. Спасибо магистру Гастону! Добрейший человек! Сколько буду жить, весь век за него молиться стану! Да вам это, по всему видать, не интересно.

При упоминании знакомого имени Селена мигом навострила уши:

– Почему же не интересно? Расскажите, прошу вас.

Щербатый рот старухи расплылся в довольной гримасе:

– Магистр Гастон – большой человек. Учёный. Амосик мой ещё парнишкой, бывало, книгами зачитывался. И выучился сам. Вот было диво дивное! Я-то грамоте не обучена. Куда мне грамота?! С двенадцати лет рыбачу, а до того всё больше за братьями меньшими ходила. Какая уж тут учёба?! А вот сынок – тот другой вышел. Помню, стало быть, отсыпала ему медяков да послала на рынок. Было ему от силы девять годочков. К вечеру возвращается мой Амосик – ни лука, ни репы. Я ему: «Куда деньги дел, негодник?» А он робко так из-за спины книжку кажет. Ух, и ругалась же я на него! Кричу: «Ах, ты ж паршивец эдакий! Всё, что на еду было дадено, на книжку истратил!» А он стоит, молчит, улыбается. «Чего, – говорю, – щеришься, бесстыжий?» А он мне: «Эта книжка, мама, в сто раз дороже репы. Я на неё почти год собирал». Как же я плакала в тот вечер! А он всё читал, читал. После, когда уж вырос, в университет подался. А там оно как? Бедняку, навроде нас, вход заказан. Ясное дело: нет денег – нет книг. Перьев нет, бумаги. Так бы он и воротился, несолоно хлебавши, кабы не магистр Гастон. Заприметил он моего Амосика, пожалел и взял к себе учеником без платы. Семь годков с той поры минуло. Теперь мой мальчик сам учёный. Таким гоголем ходит, вот ей-ей не распознаешь в нём рыбацкого сынка.

Селена выглянула в окно. Что-то светлое маячило за кустами в темноте. Решив, что его никто не видит, мидав должно быть остановил иллюзию.

– Мне нужно позвать друга, – сказала девочка.

– Позови, – согласилась тётушка Луссия. – Какой-то он у вас…

Она пошевелила костлявыми пальцами у виска. Селена крикнула:

– Зебу, иди сюда, не бойся! Ответа не было. Мидав затаился в кустах, только маленький хвостик легонько подрагивал среди чёрной листвы.

– Зебу! – повторила Селена.

Её друг и не думал выходить.

– Пускай сидит, – скривилась принцесса, – ему же хуже. Впервые вижу такого трусливого ми…

Селена не дала ей договорить:

– Тётушка Луссия, когда придёт ваш сын?

– Обещался после заката. Так вот оно, стало быть, уже… Вы бы перекусили, сударышня. Я вот всё говорю, говорю, а про вас-то и не спросила. Как вы тут очутились?

Лайда уставилась в миску, и Селене пришлось выкручиваться в одиночку:

– Мы приехали в Туф с родителями, но встретили друга, пошли гулять и потерялись. Наши родители ещё утром покинули постоялый двор, там их искать бесполезно. Думаю, ваш сын сможет нам помочь, если будет…

Она хотела сказать: «… будет так добр», но не успела. На улице кто-то отрывисто закричал. Селена выглянула в окно – ничего не видно. На крыльце завозились, крик повторился, на этот раз гораздо громче. В следующее мгновение дверь распахнулась, будто от удара, и долговязый парень растянулся на полу. Маленький пухлый мальчик выскочил у него из-за спины, схватил зубами за ворот куртки и, резко рванув, отпустил. Голова парня безвольно шмякнулась об пол.

– Амос! – тётушка Луссия поспешила на помощь сыну, но Зебу вскочил, преградив ей дорогу.

– Я поймал выползня, – гордо сообщил он.

Парень зашевелился, застонал и попытался встать на четвереньки. Зебу дёрнул его за штанину:

– Лежать, проклятый мертвец! Или будешь иметь дело со мной!

– Зебу, немедленно отпусти его! – потребовала Селена.

Принцесса зашлась тоненьким лающим смехом.

– Отпусти его! – повторила Селена. – Это не выползень. Он живой. Его зовут Амос.

Недоверчиво оглядев молодого человека, Зебу приподнял его за шиворот, но бросать на этот раз не стал – аккуратно прислонил к стене. Амос вытянул длинные ноги и ощупал раздувшуюся побагровевшую щёку. Намочив какую-то тряпицу, Тётушка Луссия подала её сыну.

– Простите моего друга! – умоляюще проговорила Селена. – Он принял вас за…

– … за мертвеца! – хохотнул Амос, прижимая к лицу тряпку.

Парень заметно картавил, и получилось что-то вроде «за мехтвеца». Он был молод, очень высок и чудовищно лохмат – курчавые волосы до плеч торчали во все стороны как львиная грива. Похоже, эта нелепая причёска и ввела Зебу в заблуждение.

– Зебу, извинись немедленно, – велела Селена.

Мидав переступил с ноги на ногу и, немного поколебавшись, прогудел:

– Извините. Я думал, что вы, вы…

– Выползень, – подсказал Амос.

Он ощупал разорванный ворот добротной суконной куртки и поморщился.

– Я зашью, – Селена потянулась к корзине. – Как раз иголка под рукой…

– Моё имя вам известно, – парень оглядел незваных гостей, задержавшись на Зебу, – а как величать вас?

Селена вновь повторила церемонию. Зебу она уже назвала настоящим именем – менять что-либо поздно – однако принцессу представила своей сестрой. Если Амос и вправду знает того самого магистра Гастона, о котором она столько слышала от Никласа, то ему, наверное, можно доверять, но девочка решила не рисковать без нужды. Теперь она знала, где спрячет принцессу, а, возможно, даже найдёт отца.

– Садись, Амосик, поешь, – засуетилась тётушка Луссия, беззубо улыбаясь. – И вы, – она кивнула Зебу, – уж чего там? У нас сегодня день разорванного платья, придётся его отпраздновать.

Оставалось надеяться, что нечеловеческий аппетит Зебу не возбудит ни у кого подозрений.

– Я привёз тебе новую лодку, – скинув куртку, Амос подошёл к печи, открыл чугунок, наклонился и понюхал, – а там привязана старая. Выходит, ты нашла её.

– Выходит, нашла, – старушка покосилась на Селену с тем выражением наивной мудрости, которое бывает присуще только людям, прожившим на свете много десятков лет.

Амос уселся к столу и принялся быстро есть, следуя бедняцкой привычке проглатывать пищу прежде, чем её успеют отобрать. Девочка присела рядом и тихонько проговорила:

– Отведите нас к магистру Гастону, прошу вас!

Прекратив жевать, парень отодвинул миску:

– Зачем он вам?

– Он может нам помочь. Только он, я уверена!

– Хорошо. Я отведу вас завтра.

– Сегодня, господин Амос. Завтра будет поздно!

Парень криво усмехнулся, явно приняв её слова за детскую выдумку:

– Ладно, сегодня. Но сперва зашей мою куртку, как обещала. Нельзя же являться к магистру в рванье.

За окном холодно мерцало белое пятно луны. Завтра, в первый день среднего белолуния на площади Справедливости должна состояться казнь.

Письмо

По приказу Шамшана Никлас был размещён в одном из многочисленных покоев на третьем этаже. Его называли гостем, что явно не соответствовало действительности – комнаты гостей не охраняют королевские гвардейцы. К тому же гости могут выходить из дворца, когда им вздумается, а Никласу было в этом отказано. Как ни пытался он убедить тупицу-Кассиса в том, что ему необходимо лично приобрести компоненты для снадобий, ответ был один: «Напишите, что требуется, мэтр Кариг, вам всё принесут».

После сделанного доктором кровопускания, Шамшану полегчало, и он вернулся к государственным делам.

Никлас Кариг не раз спасал человеческие жизни, но не отнял ещё ни одной. Он был врачом, не воином, однако, стоя у постели Шамшана со скальпелем в руке, всерьёз боролся с искушением уничтожить негодяя, прежде чем тот уничтожит Тарию. Его останавливала лишь мысль о мальчишке, вернее, о мальчишках, попавших в беду. И, конечно, Селена. Никлас боялся за свою дочь, и вряд ли кто-то посмел бы его осуждать.

Ночь накрыла город бархатным чёрным плащом. За окном вспыхнуло множество огней – ручных фонарей и факелов – люди пытались отвоевать у темноты малую толику света.

Никлас беспомощно опустился на кровать – непривычно мягкую, с пуховой периной и множеством подушек. Вся обстановка комнаты от камина с пилястрами из белого мрамора до пасторалей в золочёных рамах приводила его в уныние. Это была, несомненно, лучшая тюрьма Тарии, и, несмотря на кажущуюся непрочность, охранялась она лучше, чем знаменитая башня Мертвеца, где ожидали своей участи приговорённые к смерти преступники.

Шамшан о чём-то догадался, иначе, зачем бы ему понадобилось держать взаперти безобидного лекаря?! Что теперь будет с мальчиком? И куда подевался Кассис? По иронии судьбы все надежды Никласа теперь были связаны с глупым толстяком.

Кассис появился неожиданно – тихонько протиснул необъятное тело в проём и запер за собой дверь.

– Как вы устроились, мэтр Кариг? – вопросил он с обычной кривой улыбкой. – Не нужно ли вам чего-нибудь? Говорите, не стесняйтесь! Всё, что в моей власти…

– Благодарю, ваше Мудрейшество! Сказать по правде, я немного проголодался…

Кассис демонстративно засуетился. Театрально воздев к небу пухлые руки, он запричитал:

– Ах, до чего же неловко вышло! Я был так занят выполнением поручений его Величества, что совсем позабыл о вас! О вас, моём спасителе! Я немедленно, немедленно велю подать вам холодного цыплёнка и пирог с ливером. Чудесный, чудесный пирог, уверяю вас!

– Благодарю, друг мой. Это весьма любезно с вашей стороны.

– Чем ещё я могу служить вам?

Настал решающий момент. Никласу предстоял нелёгкий выбор: обратиться к Мудрейшему с необычной просьбой и тем самым подвергнуть опасности друзей или промолчать и погубить мальчишек, которых он надеялся спасти. Мгновение поколебавшись, доктор Кариг выбрал первое:

– Могу я попросить вас кое о чём?

– О чём угодно, мэтр Кариг, я – ваш должник.

Никлас достаточно хорошо знал Кассиса, и ни на миг не сомневался, что чувство благодарности ему несвойственно.

– Видите ли, ваше Мудрейшество… Я прибыл в Туф инкогнито.

Мудрейший нервно заозирался по сторонам, хотя в комнате кроме них никого не было:

– Надеюсь, речь не о политике…

– Что вы? Я и в былые времена не увлекался политикой, а уж теперь и подавно. Колбочки и пробирки занимают меня куда больше, чем дворцовые интриги.

– Тогда зачем вы здесь?

– Дело в том… Я не знаю, как сказать ваше Мудрейшество…

Никлас изобразил растерянность и, кажется, весьма убедительно. Придвинувшись поближе, Кассис заговорил шёпотом:

– Вы вполне можете довериться мне, мэтр Кариг. Я умею хранить тайны.

– Что ж, я целиком полагаюсь на вашу порядочность.

Мудрейший восторженно закивал. Интриги и тайны были его стихией, и он помимо своей воли бросался в них как оказавшаяся на суше рыба бросается в спасительную воду. Нехватка времени, однако, заставляла Никласа действовать чересчур грубо.

– Я прибыл в Туф, чтобы увидеться с женщиной.