Тринадцатое дитя

Крестный так и просиял:

– На прекрасном участке земли неподалеку от Алетуа. Тихая деревенская глушь. Поля, пастбища, овцы. Идеальное место, чтобы отточить мастерство.

– Я никогда не слышала об Алетуа. – Я собиралась сказать что-то другое, но с языка сорвались эти слова.

Я не задумывалась о том, что когда-нибудь мне придется покинуть Междуместье, хотя следовало догадаться об этом раньше. Меррик сказал, что я стану великой целительницей, а в этом пустынном пространстве на границе миров не было ни одного пациента, нуждавшегося в лечении.

– Там чудесно, – заверил меня крестный. – До столицы полдня езды. Само место тихое… милая деревенская глушь, но…

Я раздраженно воткнула вилку в кусок торта:

– Ты уже говорил.

– Да… наверное. – Он принялся давить вилкой на крошки бисквита, чтобы собрать их с тарелки.

Я изучала его лицо, высматривая изменения, которые могли произойти за год, пока мы не виделись. Но ничего не находила. Боги не старятся, запоздало поняла я.

– Чем ты занимался весь год?

– Работал. – Меррик отрезал себе еще кусок торта.

Как я узнала позже, он был немыслимым сладкоежкой.

– Какая работа может быть у богов? – спросила я, продолжая ломать вилкой кусок торта, пока густой вишневый сок не растекся по тарелке, так что она стала напоминать поле битвы.

Он усмехнулся:

– Я полагаю, божественная.

– И наверное, сложная, раз она отняла столько времени, – заметила я. – Тебя не было год.

– Да, но посмотри, как ты выросла! – воскликнул он, не обращая внимания на мой осуждающий тон. Его красно-серебряные глаза засияли гордостью. – Как минимум на пять дюймов! И волосы стали темнее, чем раньше.

– Здесь нет солнца, и они не выгорают. – Я отложила вилку, перестав притворяться, что собираюсь доедать торт.

– В Алетуа все будет иначе. Твой дом стоит в центре большой поляны. Там много окон, и солнечный свет льется отовсюду. Летом там прекрасно.

– Мой дом, – медленно проговорила я. – Не наш.

Меррик наморщил лоб, пытаясь понять, что меня беспокоит.

– Конечно, он только твой. Я приготовил его для тебя. Там все так, как ты любишь. Я жду не дождусь, когда ты его увидишь. Давай еще по кусочку и пойдем.

– Откуда ты знаешь? – спросила я, пропустив мимо ушей его предложение съесть еще по кусочку. Я пододвинула к нему свою тарелку. Он пожал плечами и принялся доедать мой раскрошенный торт.

– Что именно, Хейзел? – Его вопрос прозвучал резко и чуть раздраженно: не то чтобы сердито, но с предостережением.

– Откуда ты знаешь, что все будет так, как я люблю? Ты меня совершенно не знаешь. У тебя не было времени меня узнать.

– Ты забываешь, с кем говоришь, смертная. – Его голос прогремел как гром, голос грозного всемогущего бога.

Я не дрогнула. Я не стану его бояться.

– Я говорю со своим крестным, который обещал моим родителям, что заберет к себе и позаботится обо мне, которого я не видела целый год, потому что он бросил меня одну в этом царстве бессмертных.

В доме потемнело. Грозные черные тучи затянули небо и закрыли сияющий звездный свет, который зажгла для меня Благодать.

Я расправила плечи, выпрямив спину. Я знала, что права, и не собиралась отступать. Меррик раздул ноздри.

– Вот уж не думал, что тебе было здесь настолько тяжело, – жестко проговорил он. – В собственном доме, а не в хлеву. В доме, где я тебя одевал и кормил лучше, чем ты могла мечтать. Где у тебя появилось время приобрести новые знания, изучить секреты и чудеса смертного тела. Да. Теперь я понимаю, как ты здесь страдала.

– Ты оставил меня одну! – крикнула я, хотя и не хотела этого говорить. Мой голос сорвался, от наплыва чувств у меня перехватило дыхание. Я сердито вытерла слезы, навернувшиеся на глаза. – Столько лет мне твердили, что однажды ты придешь за мной и заберешь к себе. Я думала, это значит, что мы будем вместе. Что ты всегда будешь рядом и у меня наконец появится настоящая семья. Ты говорил моим родителям, что я тебе нужна. А сам исчез и пришел за мной только через двенадцать лет. И сразу же бросил меня. На целый год. – Меня душили рыдания, я больше не могла говорить. Не в силах смотреть на него, я закрыла лицо руками, уткнулась в стол и заплакала.

О боги, как же я плакала! Крупные горячие слезы текли по щекам, лицо покраснело и сморщилось. Мои плечи тряслись от рыданий, а грудь будто раскалывалась пополам. Нос заложило, мне стало трудно дышать, мои горькие всхлипы превратились в жалкие потуги схватить ртом воздух.

Внезапно рядом со мной оказался Меррик. Его костлявая, как у скелета, рука гладила меня по спине, он пытался меня успокоить, унять мою боль и ярость.

– Я… я не знаю, что сказать, – произнес он с искренним недоумением. – Я не думал, что ты захочешь, чтобы я оставался рядом. Ты уже не ребенок, ты совсем взрослая девушка.

– Я ребенок! – всхлипнула я. – Была ребенком. Я была… – Я покачала головой, не уверенная ни в чем. Я уже много лет полагалась только на себя. Это сделало меня взрослой? Но я не чувствовала себя таковой. Всегда, сколько себя помнила, я считала себя никем и ничем, а сейчас и подавно. Мне было больно говорить, больно сдерживать чувства, рвущиеся изнутри. Я порывисто обняла Меррика и уткнулась залитым слезами лицом в его плащ. Я ощущала его твердое тело под мягкой тканью. Он был слишком худым и каким-то неправильным, словно состоял из углов, геометрия которых была недоступна моему человеческому разумению, и костей, не имевшихся в моем смертном скелете. Для могучего бога, наделенного силой за пределами воображения, его физическое воплощение в этом мире занимало не так уж много места.

После короткого замешательства Меррик обнял меня и прижал к себе. Я изливала свое горе, а он гладил меня по плечам, по голове и не говорил ничего, лишь издавал тихие звуки сочувствия и утешения.

Не знаю, сколько мы так просидели в обнимку, но в конце концов мои слезы иссякли. Я разомкнула объятия, выпрямилась и пошевелила плечами, разминая лопатки. Вытерла мокрую щеку тыльной стороной ладони. Мое лицо горело от стыда. Мне было страшно представить, что Меррик подумает об этой истерике, что он подумает обо мне.

Меррик смотрел на меня, и тревога, читавшаяся у него на лице, была заметна, как брызги крови на хирургической простыне.

– Прости меня, – произнесла я, пытаясь взять себя в руки. – Я не хотела… не хотела… – Я осеклась, сама не понимая, чего не хотела. Мне требовалось высвободить накопившиеся во мне чувства, чтобы Меррик узнал о моем горьком разочаровании. Чтобы понял, как сильно меня огорчило его отсутствие.

Он прочистил горло, и его тихий кашель прозвучал как шелест крыльев насекомых, трущихся друг о друга.

– Я должен перед тобой извиниться, Хейзел. Я… не думал, что ты захочешь, чтобы я остался с тобой. Что ты захочешь, чтобы я находился рядом.

Лишь по прошествии многих лет я поняла, что, говоря, как он раскаивается, он ни разу не произнес слова «прости».

– Ты мой крестный, – всхлипнула я. – Ты моя семья… Другой семьи у меня нет.

Он склонил голову набок, пристально глядя на меня. Его глаза казались ярче обычного. В них появился странный стеклянный блеск, словно он тоже готов был расплакаться.

– Семья, – эхом повторил он и протянул мне руку.

Я взяла его за руку, и, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг моей детской ладони, это напомнило церемонное рукопожатие, будто мы заключали договор. Я порывисто прильнула к нему и стиснула в отчаянных объятиях. Я больше не плакала. Не искала утешения для себя. Мне хотелось, чтобы он почувствовал, как сильно я в нем нуждаюсь, в странном крестном отце, которому меня обещали с рождения. Мне хотелось, чтобы он нуждался во мне не меньше, чем я в нем.

Он обнял меня, и у меня зашумело в ушах от внезапно поднявшегося ветра. Вокруг нас закружился стремительный вихрь, развевая мне волосы и превращая плащ Меррика в шквал черной ряби.

Крестный первым разомкнул объятия, отступил назад и дал мне возможность обрести равновесие. У меня заложило уши, и на секунду показалось, что все вокруг изменилось. Мой дом не такой, каким был. Комната слишком большая. Мебель не на своих местах.

Я моргнула и протерла глаза, уверенная, что ветер нанес в них песка. Сейчас я вычищу песок, и все станет как прежде. Но этого не произошло. Я изумленно огляделась по сторонам. Дело было не в том, что мебель стояла не на своих местах… Это оказалась другая мебель. В другой комнате.

– Где… где мы? – спросила я, повернувшись к Меррику.

Он улыбнулся:

– Мы дома.

Глава 13

Я ПОДБЕЖАЛА К ОКНУ и издала удивленный возглас. Созданный Мерриком цветущий сад с фантастическими деревьями исчез. На его месте стояли другие деревья: бук и ольха, кипарис и тис. После года, проведенного в Междуместье, их обыденность почти поразила меня.

Я еще раз оглядела комнату и с удивлением обнаружила двери, ведущие в другие помещения. Этот дом был гораздо больше прежнего, с высокими стропилами и мощными потолочными балками. Я уже представляла, как развешу на них пучки трав и цветов для сушки. Здесь было просторно. Много солнца и воздуха. Сквозь открытые окна лился солнечный свет. Тюлевые занавески колыхались под легким весенним ветерком. Я сделала глубокий вдох. В воздухе витал аромат свежевскопанной земли, распустившихся цветов и пьянящей смеси зеленых растений. В Междуместье не было подобных запахов, там вообще их не было. Мои органы чувств напряглись, переполненные изобилием впечатлений. Казалось, в моей крови вспыхивает фейерверк.

– Тебе нравится? – спросил Меррик, сцепив пальцы в замок.

Было заметно, что он волнуется. Переживает, что неправильно все понял и мне не понравился дом. Что мне здесь неприятно находиться, а значит, если брать шире, неприятен и он сам.

Я прошла в соседнюю комнату. По одной стене тянулся ряд окон с ромбовидными стеклами в металлических переплетах. Противоположная стена была заставлена книгами. Пробежавшись пальцами по корешкам, я заметила множество новых названий среди знакомых. История и естествознание, география и искусство, романы и поэзия.

– Хейзел… – Меррик вошел в комнату следом за мной.

Я заметила, что он соблюдает дистанцию между нами.

Следующей оказалась кухня. Белые шкафы и буфеты, расписанные крошечными голубыми цветами. Медные кастрюли и сковородки, большой холодильный ларь и чугунная печь в углу. Длинный стол, табуреты. Травы в горшках на подоконнике. Тарелки и чашки, которых хватило бы для застолья на шестерых.

Я заглянула в каждую дверь. Зашла в прихожую и кладовую, в уютную гостиную и ванную комнату, обустроенную в самом доме, – такую красивую, что у меня перехватило дыхание. Наконец я вошла в спальню. Казалось, она тонет в зелени. Из огромных окон, занимавших три стены, открывался изумительный вид на лес и луга с колышущимися под ветром высокими травами. Крестный подарил мне деревья.

Я обернулась. Меррик стоял на пороге пригнувшись, чтобы не задевать головой низкую притолоку.

– Ты создал все это для меня? – прошептала я, пораженная.

Он кивнул, и я бросилась его обнимать, позабыв о прежней вспышке ярости. Он действительно знал, что мне может понравиться. Он создал для меня восхитительный дом и прекрасные вещи, роскошные, но при этом практичные. Он продумал все до мельчайших деталей и не упустил ничего.

Мое сердце наполнилось радостью и благодарностью. Значит, я ему небезразлична, рассуждала я. Никто не стал бы так стараться ради подопечной, которую он терпит лишь из-за принятых на себя обязательств. Да, он не пришел за мной сразу, а после оставил одну на целый год, но он сделал мне невероятный подарок. Он хотел, чтобы мне было здесь хорошо. Если это не доказательство привязанности и любви, то что тогда?

– Ты останешься тут, со мной? – спросила я, увлекая его за собой в сторону кухни. Мое сердце наполнилось отчаянной надеждой. – На этот раз в доме больше посуды.

Меррик посмотрел на полку. Мне показалось, он пересчитывал тарелки и чашки, словно не веря моим словам.

– Да. Я буду бывать здесь часто.

Внутри у меня что-то оборвалось.

– Но не каждый день?

Он покачал головой. Кажется, с искренним сожалением.

– Твоя работа, – догадалась я.

– И твоя, – заметил он, уклонившись от моего слабого тычка в бок. – Теперь, когда ты завершила учебу, то готова принять мой следующий подарок.

– Ты и так дал мне столько всего!

Меррик расплылся в улыбке:

– Да, Хейзел. Но этот подарок важнее прочих.

А затем, уже во второй раз, Меррик рассказал историю моего дня рождения. В тот солнечный весенний день он рассказал ее до конца.

Когда он закончил, я села в мягкое кресло в новой гостиной, уставилась на лес за окном и стала обдумывать то, что услышала.

– Значит, я смогу вылечить все, что угодно? – уточнила я, снова чувствуя себя попугаем, повторяющим его слова. Но мне нужна была полная ясность.

Я увидела, как он кивнул.

– Все, что поддается лечению.

– Просто вот так… – Я подняла руку, изображая, что прикасаюсь к чьему-то лицу.

Меррик снова кивнул. У меня в голове закружились десятки вопросов, требующих ответа.

– Тогда зачем ты заставил меня прочитать те книги? Зачем мне учиться, если у меня такой… дар?

Это было неверное слово, не совсем верное. Меррик долго молчал, размышляя над моим вопросом.

– Помнишь наш разговор о волшебстве и силе?

Я кивнула, вспомнив тот день в Междуместье ровно год назад.

– Способы исцеления… твое умение их разглядеть… это волшебство. Они уже есть в этом мире и только ждут, чтобы их обнаружили. Мой дар тебе – умение видеть – не что иное, как ловкость рук. Способность раздвинуть завесу и взять то, что уже существует. Сила, настоящая сила, заключается в том, чтобы иметь понятие, как ее применить. Что толку знать, что кому-то необходимо наложить швы, если ты не умеешь зашивать раны? Понимание, что перелом надо вправить, и умение вправить его – это разные вещи. Если ты видишь, что нужно определенное снадобье, но не сможешь его приготовить, больной умрет. Я дал тебе время, чтобы получить знания, накопить силу. Мой дар добавит тебе уверенности, что ты все делаешь правильно.

В этом был смысл. Я хотела расспросить Меррика подробнее, но раздался оглушительный стук в дверь. Кто-то яростно колотил в нее кулаками и звал на помощь.

– Эй! Откройте! Есть кто-нибудь дома? – Посетитель перевел дух и закричал еще громче: – Мне нужна врачея!

– Врачея? – Я оцепенела.

Глаза Меррика сверкнули, словно мое замешательство его позабавило.

– То есть ты.

– Но откуда он знает, что я живу здесь? Мы же только что появились в этом месте.

– В этом доме и раньше жила целительница. Когда я наткнулся на его бывшую обитательницу… – Меррик осекся и слегка поморщился, недовольный выбором слов. – Я подумал, что, если тут кое-что поменять, это будет идеальное место, где ты отработаешь свои врачебные навыки.

– Ты наткнулся на бывшую обитательницу, – растерянно повторила я и поняла, что он имеет в виду. Я секунду помедлила и спросила упавшим голосом: – Она умерла?

Крестный раздраженно вздохнул.

– Я же не оставил здесь тело. – Он нетерпеливо указал на дверь. – К тебе пришел первый пациент. Ты не собираешься его впустить?

Я поднялась из-за стола, направилась к двери, но остановилась на полпути и в панике оглянулась на Меррика:

– А как же ты?

– Он меня не заметит, – сказал он, щелкнув пальцами.

Я по-прежнему его видела, но что-то странное случилось с моим восприятием пространства. Плотность воздуха ощущалась иначе. Будто я была здесь одна.

– Я тебя вижу, – проговорила я сдавленным шепотом.

– А он не сможет.

Он… За дверью ждал кто-то, кому я нужна. От этой мысли у меня скрутило живот.

– Иди, – приказал Меррик, почувствовав мою нерешительность.

Я так спешила к двери, что ударилась бедром об угол столика в прихожей. Я только что оказалась в Алетуа. Я еще не освоилась в новом доме, а меня уже просят покинуть его и позаботиться о больном, хотя я даже не знаю, что у него за хворь и по силам ли мне ее исцелить.

– Сейчас или никогда, – пробормотала я себе под нос и открыла дверь.

Стоявший снаружи мальчишка уже поднял кулак, чтобы постучать еще раз, и чуть не ударил меня по лицу. Резко появившись перед ним, я застала его врасплох. Он был запыхавшийся, раскрасневшийся и растрепанный. Его рубашка, расстегнутая на груди, промокла от пота.

Я никогда не видела такого красивого мальчика. Смуглая кожа с каштановым отливом. Густые черные кудри. Теплые карие глаза. Еле заметный шрам на щеке. Мне захотелось спросить, откуда у него этот шрам. Мне захотелось задать ему дюжину вопросов.

Я весь год провела в одиночестве в Междуместье. Я соскучилась по человеческим голосам. По общению, по разговорам, по…

– Где врачея? – спросил он, хватая ртом воздух.

– Она з-здесь. Это я… я в-врачея, – ответила я, заикаясь на каждом слове и чувствуя себя глупой девчонкой.

– Ты врачея? – Он с сомнением посмотрел на меня.

Я его понимала. На его месте я тоже бы усомнилась. Мы с ним были примерно ровесниками, и ему, конечно, не верилось, что тринадцатилетняя девчонка может владеть врачебным искусством. – Я… да, я врачея. – Я велела себе успокоиться и протянула ему руку, изображая уверенность. – Меня зовут Хейзел.

– А меня Кирон. – Он заглянул в прихожую, словно надеясь увидеть кого-то из взрослых.

– И тебе… нужна помощь? – Я присмотрелась к нему повнимательнее. Он вовсе не выглядел больным, но мне стало интересно, что я увижу, если возьму в ладони его лицо.

Он покачал головой:

– Не мне. Моему дяде. Он совсем расхворался. Ты наверняка его знаешь. Он живет там, за холмами. – Кирон указал на полосу деревьев за дальним краем луга.

– Я… я недавно приехала в Алетуа.

– Но ты сумеешь ему помочь?

– Я… – Я запнулась, не желая брать на себя обязательства в том, чего не знаю. – Сначала мне нужно собрать лекарства. Заходи в дом и, пока я собираюсь, расскажи, что с ним такое.

– У него сильный жар, он весь горит, – сказал Кирон, переступая через порог.

Когда мы подошли к кухне, он шагнул вперед, открыл дверь и придержал ее для меня. Вряд ли его учили хорошим манерам. Видимо, рыцарское отношение к девушкам было у него в крови.

– Спасибо, – пробормотала я, поднырнув под его руку. Мои щеки обдало жаром от смущения. Он был намного выше меня, широкоплечий, поджарый, но мускулистый, как настоящий сын фермера. Мне хотелось спросить, что они выращивают на ферме, много ли у них земли. Хотелось знать о нем все.

Я открыла рот, собираясь узнать о шраме, но вовремя остановила себя. Сейчас не время. Он пришел просить помощи. Его дядя серьезно болен. Судя по беспокойству в глазах Кирона, все очень плохо.

Отбросив пустые мечтания, я направилась в рабочую комнату – мой лекарский кабинет. Я помнила, что видела там кожаный саквояж и целый арсенал сушеных трав и пузырьков со снадобьями.

– Говоришь, у него сильный жар?

– Уже несколько дней, – уточнил Кирон. – Он говорит, что его постоянно знобит, но жутко потеет, когда укрываешь его одеялом. Он вдовец, живет один. Когда мы узнали, что он заболел, мама послала меня к нему, чтобы я за ним присмотрел.

– Есть ломота в суставах? – спросила я, отыскав саквояж. Сосредоточься, Хейзел, сосредоточься.

Пока Кирон говорил, я проверила, что лежит в саквояже, и решила, что еще надо взять.

– Ломота кошмарная. Я думал, это обычная летняя простуда, но потом… ему становилось все хуже. А сегодня… – Он побледнел и нервно сглотнул.

– Хейзел, – сказал Меррик, внезапно возникший в дверном проеме. – Я полагаю, пора закругляться с обменом любезностями. Тебя ждет больной. И чем скорее ты до него доберешься, тем лучше.

Я испуганно обернулась к Кирону, но он смотрел на меня и не замечал моего крестного, бога Устрашающего Конца, который взирал на него сверху вниз с нескрываемым любопытством.

Я улыбнулась ему своей самой милой улыбкой, хотя губы дрожали, и я это чувствовала.

– Ладно. Веди меня к своему дяде.

Глава 14

К ТОМУ ВРЕМЕНИ как мы добрались до фермы, Рейнар Лекомпт почти обезумел от боли.

Кирон проводил нас до дома, но застыл на пороге, когда из комнаты в конце коридора донесся пронзительный крик.

– Он у себя в спальне…

– Я больше не выдержу! Не выдержу! – хрипло кричал больной.

– Ты меня не представишь? – неуверенно спросила я.

Мой взгляд заметался между Мерриком, Кироном и темным коридором, ведущим в спальню, где лежал его дядя.

– Я не… – Кирон смущенно откашлялся. – Если тебе это не так важно… Я не могу видеть его в таком состоянии. – Он нахмурился и добавил: – Наверное, ты решишь, что я трус, но я… не могу… – Он тяжко вздохнул.

Крики переросли в дикий вой, исполненный такой боли, что, казалось, она разрывает мир в клочья. Кирон поморщился.

– Отошли его прочь, – посоветовал Меррик. – Тебе надо сосредоточиться, а от этого нервного юноши помощи никакой. Он будет только мешать.

Мысли вихрем неслись у меня в голове.

– Камфора! – выпалила я первое, что пришло на ум.

Кирон удивленно вскинул брови.

– Я забыла камфорное масло. Может быть… ты съездишь в город? Возможно, оно есть на рынке?

Кирон долго молчал, и я начала опасаться, что сказала что-то не то. Я даже не знала, далеко ли до ближайшего города и есть ли там аптекарская лавка. Но потом он кивнул:

– Я возьму дядину лошадь. Вернусь через час. Самое позднее через два.

– Ты мне очень поможешь, спасибо, – отозвалась я, и мой голос утонул в криках больного.

Кирон посмотрел в глубину коридора:

– Я постараюсь управиться как можно быстрее. – Он развернулся на месте и помчался прочь.

Меррик посмотрел ему вслед, но его взгляд оставался непроницаемым.

– Ну что, пойдем? – сказал он, указав в сторону спальни.

Чувство облегчения разлилось в моем сердце, как теплый бальзам.

– Ты идешь со мной?

– Конечно. – Меррик пригнулся, чтобы не удариться головой о притолоку, и заглянул в спальню.

Фермер увидел его и взвыл, как раненый зверь.

– Ты же сказал, что тебя никто не увидит, – нахмурилась я.

Меррик небрежно взмахнул рукой, будто речь шла о каких-то пустяках.

– Я сказал, что меня не заметит мальчишка. Но его дядя, конечно, другое дело. Он близок к смерти. Но если ты все сделаешь хорошо, он об этом забудет. – Он слегка подтолкнул меня в спину. – Давай заходи.

Мой кожаный саквояж был набит до отказа. Эликсиры и порошки, бинты и всевозможные хирургические инструменты. Я собиралась впопыхах и набрала много лишнего, боясь забыть что-то нужное. Я поставила саквояж на комод с громким стуком и вздрогнула от этого звука, но дядя Кирона ничего не заметил.

Он метался и корчился на кровати, сбивая мокрые простыни, от которых воняло потом, мочой и разжиженными фекалиями. Его кожа была ужасающе бледной, почти серой, но с желтоватым отливом. Ее покрывали темные язвы.

Мне стало понятно, почему Кирон не хотел заходить в эту комнату. Мне тоже не хотелось заходить сюда, в эту тесную душную спальню, где пахло чем-то похуже смерти. Но Меррик снова подтолкнул меня вперед.

– Сударь… – Мой голос дрогнул. – Меня зовут Хейзел. – Я стиснула руки, чувствуя себя маленькой, глупой и беспомощной. Мне хотелось бежать отсюда без оглядки. – И я… я пришла вам помочь.

Он издал душераздирающий стон и перевернулся на другой бок. У него изо рта пахло так, как пахло у моего отца после вечера пьянства. Впрочем, и неудивительно. На полу валялись пустые бутылки. Возможно, он сам же и готовил это пойло – по пути сюда Кирон провел нас через ржаное поле, – но я решила не поддаваться любопытству, осознавая, что тяну время, пытаясь отдалить неизбежное.

– У меня все горит. – Он задыхался и дергал ногами. Борясь с подступающей тошнотой, я заметила, что пальцы у него на ногах почернели. – Помоги мне, богиня Священного Первоначала. У меня все горит.

– Что горит? – спросила я, но он, терзаемый болью, меня не услышал. – Рейнар?

Он свесился с края кровати, и его вырвало на пол. Мне пришлось отскочить, чтобы меня не забрызгало рвотой, и меня саму чуть не стошнило. Желудок будто подпрыгнул к горлу, желая извергнуть торт, который Меррик приготовил к моему дню рождения. Я в отчаянии обернулась к крестному.

– Я не могу. – Я понимала, что во мне говорит паника, нарастающая истерика, но ничего не могла поделать. Все было плохо. Ужасно. Гораздо хуже, чем я себе представляла.

Я полагала, что буду оттачивать лекарское мастерство постепенно. Начну с простого – с головной и зубной боли, с неопасных ушибов и ран, с легких случаев летней простуды. Но не… с такого.

Меррик смотрел на меня сверху вниз и был так спокоен, что мне хотелось кричать от злости. Неужели он не понимает, что происходит?