скачать книгу бесплатно
За то, что бросил отчий дом
И, пусть небрежным, карандашным
Родных не радовал письмом.
Даётся, душу поражая,
Как ослепительная новь,
По-настоящему большая,
Но запоздалая любовь…
Мне думается, что когда развеется морок бескультурного китча (а он непременно развеется), когда вернётся общественная потребность в искусстве (а она непременно вернётся), со стихами Блажеевского произойдёт то же самое, что предсказывал для своих стихов Баратынский: «Читателя найду в потомстве я». Я верю, что Евгения Блажеевского ждёт пусть запоздалая, но по-настоящему большая читательская любовь.
* * *
Вацлав Гавел, родившийся 5 октября 1936 года, для многих стал во время оккупации Чехословакии советскими войсками и последующего правления в ней советских сателлитов символом борьбы за свободу. Удачливый драматург, он после оккупации Чехословакии активно включился в правозащитную деятельность. Все диктаторы одинаковы, не проявила оригинальности и гусаковская диктатура, запретившая публикации произведений Гавела и театральные постановки его пьес.
Трижды с 1970 по 1989 год Гавела арестовывали и осуждали. В первый раз в 1977 году после подписания «Хартии-77», требовавшей от правительства соблюдения Хельсинкского Заключительного акта. Второй раз – в том же 1977 году в октябре по обвинению в «покушении на интересы республики за рубежом». И третий – в январе 1989 года – за возложение цветов к месту самосожжения в 1968 году пражского студента Яна Палаха. В общей сложности Гавел провёл в тюрьме 5 лет.
После падения просоветского режима, которое названо «бархатной революцией», Гавел был избран президентом Чехословакии.
Подал в отставку с этого поста в связи с дезинтеграцией страны. Избран президентом нового возникшего государства Чехии. А власти Словакии сделали Гавела почётным гражданином своей столицы Братиславы, отмечая этим выдающуюся роль Гавела и в падении тоталитарного режима в Чехословакии, и в помощи, которую президент Чехии оказал Словакии в интеграции в европейские структуры.
Гавел – признанный миром художник. Ещё в 1969 году он получил австрийскую премию по литературе. Он автор 16 пьес, множества статей, эссе. В июне 2010 года получил литературную премию имени Франца Кафки.
Из многочисленных афоризмов Гавела мне больше всего нравится этот: «Политика не есть искусство возможного; политика – искусство невозможного».
Именно! Поэтому политику Гавелу, умершему 18 декабря 2011 года, сопутствовала удача!
* * *
Сергей Иванович Гусев-Оренбургский (родился 5 октября 1867 года) уже к октябрьской революции выпускал своё собрание сочинений, которое было остановлено в 1918 году на 16 томе. 17-й и 18-й остались неопубликованными.
Сперва он, окончив духовную семинарию, принял сан священника. Но через 6 лет отказался от сана и полностью посвятил себя писательству. Входил в литературную группу «Среда». Был членом книгоиздательского товарищества «Знание». До революции он один из самых популярных писателей России. Особенным успехов пользовалась его повесть «В стране отцов», навеянная духовным подъёмом первой русской революции (1905). Высоко была оценена современниками и повесть «В глухом уезде» (1912).
Во время Первой Мировой войны работал в санитарных поездах, был на фронте. В 1918–1920 годах скитался по России.
Из Читы в 1921 году эмигрировал в Харбин. В 1923-м переселился в США, где и прожил 40 лет, скончавшись 1 июня 1963 года.
В Харбине впервые вышла его «Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине» (1922). Книгу издал «Дальневосточный Еврейский Общественный Комитет помощи сиротам – жертвам погромов». Издал так, как она была написана Гусевым-Оренбургским.
В Советской России её фактически не видели. Она вышла в издательстве Гржебина и отпечатана в петроградской типографии тиражом в несколько десятков экземпляров. Послесловие к ней написал Горький. Но даже в этом – недоступном нормальному читателю – виде цензура поработала основательно: там, где дело касается участия в погромах красных войск, естественно, следуют вымарки. Почти целиком из книги изъята трагическая глава о погромной деятельности большевиков. Из четырёх различных групп, которые, по рассказу писателя, действовали на погромном плацдарме, цензура оставила три, убрав везде информацию о деятельности «советских отрядов».
Вот Пролог к этой книге:
«История Украины – это летопись еврейских погромов. Мы знаем о свирепой Хмельничине середины XVII века. Мы слышали о долгой и страшной Гайдаматчине средней трети XVIII века. Многие из нас переживали погромы 1881–1882 годов. Отлично помним мы октябрьские деяния черносотенцев в 1905 году.
Теперь…
Проходит перед нашими глазами пятое по счёту украинское массовое кровавое действо, – страшный кровавый разлив, оставивший за собой все ужасы протёкших времен.
Никогда не падало такое количество жертв.
Никогда евреи не были так одиноки.
Никогда безысходность их положения не была так ужасающа.
В революционные эпохи 1881 и 1905 годов еврейские погромы были кратковременны, – они налетали как мгновенный шквал, как Самум в Сахаре. Теперь – это сплошное, непрерывное, перманентное бедствие. Во времена Хмельничины и Гайдаматчины евреи были между молотом и наковальней. Теперь по ним, распластанным по той же украинской наковальне, ударяет не молот, не два, а все молоты, какие только работают на этой дикой и злой почве. Они бьют по ним без устали, днём и ночью, летом и зимою. Наконец, прежние чёрные годины относятся к далёкому прошлому. Может быть преувеличены бедствия, может быть цифры погибших ниже тех, о которых повествуют трогательные элегии. Теперь всё происходит на наших глазах. Мы видим, правда, только часть картины, ибо другие части закрыты ещё непроходимыми кордонами. Но, что доступно нашим глазам и ушам, мы видим и слышим…
Мы слышим и считаем.
И скорбные результаты подсчётов могут быть только безмерно ниже действительности».
А это ведь до Холокоста! Похоже на его генеральную репетицию.
* * *
С Израилем Моисеевичем Меттером, родившимся 5 октября 1909 года, я познакомился в Гульрипшах (под Сухуми) в доме творчества нашей «Литературной газеты». Обаяние этого человека было очень велико. До знакомства я читал только его «Мухтара» и смотрел фильм «Ко мне, Мухтар!», но и этих вещей было для меня вполне достаточно, чтобы ценить Меттера за талант.
И не только за талант.
Я знал о его участии в процессе Бродского в качестве свидетеля, возмущённого самим судилищем над поэтом. Знал, что он чуть ли не единственный аплодировал выступлению Зощенко, который отбивался от яростных нападок коллег, демонстрирующих присутствующим на писательском собрании представителям власти не просто своё послушание, но полную с ними солидарность.
Я ценил Меттера за гражданское мужество.
Поэтому обрадовался нашему знакомству, которое особенно укрепилось, когда на один день в Гульрипши приехал Фазиль Искандер, находившийся в Абхазии, и мы вчетвером (с Израилем Моисеевичем была очень симпатичная жена Ксения Михайловна) поднялись в горы, в деревушку, которая считается родиной Берия, и посидели там в очень уютном небольшом ресторане.
Фазиль показал нам некоторых прототипов своих персонажей. Кроме бармена, который подсел к нам, остальные не были работниками ресторана. Сидели за столиком. Фазиля шумно приветствовали. Послали нам несколько бутылок вина, но бармен что-то им крикнул и не разрешил нам послать им вина в ответ. Впрочем, через какое-то время и они (человек пять) оказались за одним столом с нами. Чудесный рассказчик Израиль Моисеевич, знавший множество житейских историй, заинтересовал ими и наших новых знакомых. Провожали они Израиля Моисеевича любовно.
А Меттер после Гульрипш присылал мне свои книги. «Среди людей», «Свидание», «Будни». Прочитал я его пронзительный автобиографический «Пятый угол». И ещё раз убедился, что он отличный писатель.
Он получил в Италии премию Гринцане-Кавур – города в провинции Пьемонт за лучшее произведение иностранного писателя (1992). У нас он никаких премий не получал. Впрочем, я читал, что он ребёнком присутствовал на суде, где его мать, желая получить вдовью пенсию, не смогла доказать, что она действительно была женой своего мужа, от которого родила четверо детей. Брачное свидетельство, заверенное дореволюционным раввином, судья отказался считать доказательством. Нечто подобное вышло и с отечественными премиями: ни одной из них Меттер не был удостоен. Его прекрасные книги официальные лица не посчитали настоящей литературой. Не удивляюсь. Знаю, как страдал он от цензуры до развала СССР, после чего прожил недолго: скончался 7 октября 1996 года.
* * *
Две сталинские премии драматург Александр Петрович Штейн получил за сценарий фильма «Суд чести» (1949; 2-й степени) и пьесу «Флаг адмирала» (1951; 3-й степени). Уже по этим названиям понятно, что Штейн имел какое-то отношение к флоту. Имел, да. В 1941–1946 годах он служил офицером на Балтийском флоте. Был редактором газеты линкора «Октябрьская революция», потом корреспондентом и начальником отдела культуры газеты «Красный флот».
Первые пьесы поначалу писал в соавторстве с братьями Турами и Я. Горевым. Они начали появляться с 1929 года. В пьесе «Пролог» (1939) была сцена с участием Сталина, которую драматург убрал в 1955-м. В премированной пьесе «Суд чести» Штейн разоблачает космополитизм в академической среде. А в центре пьес «Персональное дело» (1954) и «Гостиница «Астория» (1956) – восстановление ленинских норм партийной жизни.
Словом, Штейн, умерший 5 октября 1993 года (родился 28 сентября 1906-го), из тех, кто, как шутили, колебался вместе с линией партией. Это колебание и зафиксировали его многочисленные пьесы. Но, судя по тому, что он дожил до почтенного возраста, на его здоровье это не отразилось.
* * *
Дени Дидро, родившийся 5 октября 1713 года, написал «Энциклопедию». Точнее, основал такого рода справочное издание. Всего он работал над ней больше 30 лет. А тома выходили 29 лет – с 1751 года.
Вообще-то до Дидро издание под названием «Энциклопедия» выходило. Его написал англичанин Эфраим Чемберс и посвятил своё издание королю. Так что когда с Дидро договаривались о выпуске Энциклопедии, полагали, что это будет перевод книги Чемберса. Но Дидро, обладавший широчайшими познаниями, стал писать свой труд, растолковывая каждое понятие, придавая ему философскую окраску.
Дидро, однако, автор не только «Энциклопедии». И если пьесы Дидро особого успеха не имели, то его проза пользовалась популярностью. Особенно повести «Жак Фаталист» (1773) и опубликованная посмертно «Племянник Рамо».
Рамо несколько похож на будущего героя Уайльда Дориана Грея. Циник, лжец, наслаждающийся своим аморальным поведением, он отрицает всякую мораль и старую, и новейшую.
А в повести «Монахиня» речь идёт о развращённости нравов. Повесть окрашена в антиклерикальные тона, сделавшись образцом антирелигиозной пропаганды своего века.
Дидро был сыном своего этого века, который назвали веком Просвещения. Дидро просвещал читателя в каждом своём произведении. Закончить о нём, умершем 31 июля 1784 года, мне хочется его цитатой, которая звучит как проповедь и не утомляет, несмотря на свою солидную величину:
«О, мои друзья! Какое вам дело до того, существуют ли бог, дьявол, ангелы, рай и ад! Разве вы не знаете, что хотите быть счастливыми и что это желание имеется также у других.
Разве вам не известно, что настоящее блаженство заключается в том, что все люди нуждаются друг в друге, и что вы ожидаете помощи от себе подобных точно так же, как они ждут её от вас. Разве для вас тайна, что если вас не будут любить, уважать и почитать, то на вашу долю достанутся презрение и ненависть? Разве не ясно, что любовь, уважение и почтение обретаются добрыми людьми?
Итак, совершайте добро, пока вы существуете, и усните вечным сном, также мало беспокоясь о том, что с вами будет после вашей смерти, как мало вы беспокоитесь о том, чем вы были за несколько сот лет до своего рождения. Нравственный мир так тесно связан с миром физическим, что трудно предположить, чтобы они не были частями одной и той же машины. Вы были лишь атомом этого великого целого, время вновь превратит вас в его мельчайшую частицу. Пройдя это расстояние между двумя атомами, вы претерпели множество метаморфоз. Из этих метаморфоз наиболее важна та, при которой вы ходили на двух ногах. Только с нею связано наличие сознания. Только в этом состоянии вы благодаря воспоминанию о ваших последовательных действиях осознаете себя индивидом, называемым «я». Сделайте так, чтобы это «я» уважало и почитало себя и пользовалось уважением и почтением современников и тех, кто придет после них.
Вы будете в мире с самим собой, если находитесь в мире с другими, и наоборот. И не смешивайте цикуту с петрушкой. Это легче сделать, чем ошибиться в наиболее простых истинах метафизики».
6 ОКТЯБРЯ
«7 июля 1833 г. Торжок.
Милостивый государь!
Александр Сергеевич!
Я уверен, что вы не совсем забыли того, который первым вам обязан развитием малых своих способностей; вы поощряли меня на поприще словесности, и мои слабые начинания были освящены здравой и отчётливой вашей критикой. Я никогда не забуду времени, проведённого мною с вами в Москве; те дни памятны моему сердцу, и в теперешнем моём положении, гонимый и преследуемый роком, осталась мне одна только отрада Воспоминание. Прошу вас принять с снисхождением, свойственным вашему гению, сей слабый труд моего мгновенного досуга; и если вы его найд[ёте] достойным вашего воззрения, то я вполне буду вознаграждён за те неприятности, с которым сопряжено звание поэта ремесленника XIX столетия. Служа в военной службе, то есть: пресмыкаясь, а не существуя, я не имел случая сам наблюдать за изданием; вот причина, почему неумолимая цензура, простирающаяся даже на конфетные билеты, и копотливая корректура, столь необходимая в русских типографиях, исказили в некоторых отношениях мою новорожденную Поселянку.
С истинным почтением и таковою же преданностию имею честь быть вашим покорнейшим слугою
Александр Башилов».
Да, Пушкин знал Александра Александровича Башилова, родившегося 6 октября 1807 года, поощрял его литературные опыты и способствовал его поэтическому развитию, чем влюблённый в Пушкина Башилов гордился, печатно называл Александра Сергеевича своим «кумиром» и опубликовал в альманахе «Радуга» стихотворение «Поэт», посвящённое Пушкину (1830).
В письме речь идёт о «Поселянке» – повести в стихах, которая вышла отдельным изданием в 1833 году. Её Башилов послал Пушкину, жалуясь, как мы видим на цензурные искажения, о которых его, связанного с военной службой в Конно-егерской дивизии, никто не оповестил.
Как отнёсся Пушкин к «Поселянке» – романтической поэме байронического типа, написанной на материале крестьянского быта, нам неизвестно.
Стихи Башилова подражательны. Вот, к примеру, «Всё не впрок» – сатирические куплеты, наподобие тех, которые мы можем встретить у любого стихотворца его поколения:
Иной Фортуной избалован,
Иного гонит тяжкий рок!
И целый свет на том основан,
Что нужен всем судьбы урок:
А без него нам всё не впрок.
Плутов в Палате заседает —
И мыслит: вот скоплю домок!
Но, Председатель брат мешает;
Жена мотает, сын игрок —
И так Плутову всё не впрок!
Климена делает всем глазки
И прочит всем любви цветок.
Как томен взор, как нежны ласки,
Как на груди скользит платок! —
Но в сорок лет ей всё не впрок!
«Влюблён я, матушка, в Надину», —
Твердит Скупягиной сынок.
«Она бедна», – ответ был сыну.
«Но разве бедность есть порок?»
«Всё так, да в бедности не прок!»
Писатель Клим, поэт упорный,
Не внемлет критики свисток;
Тиран науки стихотворной,
Из лиры сделав, нам гудок,
Гудит, гудит, да всё не впрок!
Я знаю, в этом нет сомненья,
Что заслужу себе упрёк,
За то, что бред воображенья
Переложил на сей листок:
Дай Бог, чтоб это было впрок!
Так же подражательны (особенно Вяземскому и Пушкину) стихи Башилова разных жанров: элегии, баллады, мелодраматическая лирика.
Печатали Александра Александровича охотно: он был дружен с альманашниками, с редакторами журналов. Но после «Поселянки» он, кажется, уже ничего не писал.
Стихи его не кормили, и он начал нуждаться. К 1840 году и вовсе разорился, поступил на службу. До самой смерти, которая случилась 17 января 1854 года, работал у известного предпринимателя Василия Александровича Кокорева по откупам – то есть манипулировал с налогами на знаменитую кокоревскую водку, дешёвую, крепкую и весьма недоброкачественную.
* * *
Это стихотворение, поменяв «мой» на «ваш», пел Александр Николаевич Вертинский:
Мой чёрный карлик целовал мне ножки,
Он был всегда так ласков и так мил!
Мои браслетки, кольца, брошки
Он убирал и в сундучке хранил.
Но в чёрный день печали и тревоги
Мой карлик вдруг поднялся и подрос:
Вотще ему я целовала ноги —
И сам ушёл, и сундучок унёс!
Стихотворение написала Надежда Александровна Лохвицкая, которая выступила в печати, взяв себе псевдоним Тэффи. Она начинала со стихов, и стихотворение о карлике – одно из ранних.
Кстати, она сама играла на гитаре и сочиняла музыку на свои слова. Так что вполне может быть, что и мелодия в стихотворении о карлике Вертинским не придумана.
Дебютировав в 1901 году, Тэффи быстро набирала литературную известность. Её рассказы печатались в самых известных юмористических изданиях того времени: «Сатирикон», потом «Новый Сатирикон».
В 1910 году одновременно вышли две её книги: поэтическая «Семь огней» и прозаическая «Юмористические рассказы». Поэтическая прошла почти незамеченной, а «Юмористические рассказы» раскупали охотно, быстро. Через год «Юмористические рассказы» стали двухтомными. С тех пор книги её прозы выходят каждый год до революции, а за её рассказами охотятся редакторы периодических изданий.
Её проза и драматургия становятся настолько популярны, что в продажу поступают духи «Тэффи» и конфеты «Тэффи».
Тэффи приняла деятельное участие в создании вместе с Аркадием Аверченко, Осипом Дымовым и Иосифом Оршером книги «Всеобщая история, обработанная «Сатириконом» (1909, 1912). Несомненно, что именно такую традицию – облекать известные исторические факты в сатирические или юмористические формы подхватил Михаил Зощенко в своей «Голубой книге».
Поклонником таланта Тэффи был сам император Николай II, который попросил, чтобы её рассказы были напечатаны в книге, выходящей к 300-летию дома Романовых. Да и Ленин её охотно почитывал. По его указанию большевистские издания перепечатывали из эмигрантских рассказы Тэффи, высмеивающие быт покинувших Россию людей. Но оказавшаяся в эмиграции Тэффи добилась, чтобы подобные пиратские перепечатки были прекращены.
Однако до того, когда она этого добилась, четыре пиратские книги, изданные в СССР уже после смерти Ленина в 1926-м и в 1927 году, принесли советским издателям хорошую прибыль.
Свою эмиграцию Тэффи объяснила весьма внятно: «Конечно, не смерти я боялась. Я боялась разъярённых харь с направленным прямо мне в лицо фонарём тупой идиотской злобы. Холода, голода, тьмы, стука прикладов о паркет, криков, плача, выстрелов и чужой смерти. Я так устала от всего этого. Я больше этого не хотела. Я больше не могла».
