История Войска Донского. Картины былого Тихого Дона

скачать книгу бесплатно

История Войска Донского. Картины былого Тихого Дона
Петр Николаевич Краснов

Генерал Петр Николаевич Краснов вошел в историю России прежде всего как доблестный воин, один из лидеров Белого движения, а также как военный историк и писатель. Литературное творчество П.Н. Краснова многообразно. Его перу принадлежат прекрасные путевые дневники, яркие исторические работы, любопытные мемуарные очерки, глубокий труд по военной психологии, исторические романы и исследования. П.Н. Краснов был большим знатоком и патриотом донского казачества. Одна из его лучших исторических книг – «Картины былого Тихого Дона» (в нашем издании «История войска Донского»), где он ярко и увлекательно описывает славные страницы истории Дона, традиции, быт казачества, рассказывает о казачьих героях – Краснощекове, Денисове, Платове, Бакланове и др. По мнению Краснова, слава Дона связана именно с самоотверженным служением казаков общерусскому делу. Причем имперский период дал наибольшее число казачьих имен, ставших национальной гордостью всей России.

Петр Николаевич Краснов

История Войска Донского. Картины былого Тихого Дона

Картины былого Тихого Дона

Сколь счастлива эпоха, имеющая даровитого певца ее величия и славы. Именно он становится летописцем и вдохновенным бытописателем современности, и на нем лежит груз ответственности за достоверность и точность созданных образов эпохи. Ему бывают признательны потомки за беспристрастность и фотографическую точность настоящего, и он часто остается единственным источником сведений для исследователей и историков будущего, благодарных ему за возможность увидеть запечатленные мгновения прошлого. Автор предлагаемого вниманию читателей труда по истории войска Донского Петр Николаевич Краснов – и стал тем бытописателем своего времени, прославившим величие Российской империи в русской литературе XIX века и первой половины XX века. Будучи знакомым с Императорской армией не понаслышке, он стал певцом боевой славы империи, какими до него в поэзии были Пушкин, Глинка, Языков, Денис Давыдов, Жуковский и Тютчев. Прозаик и публицист, Краснов представил на суд читателей произведения обыкновенные для многих своих современников, но важные для тех, кто станет изучать историю своего государства спустя столетие. Положительные герои Краснова демонстрируют красоту души и величие подвига русского офицера на всех широтах необъятного Российского государства. Кроме того, ряд своих книг Краснов дополнил, где мог, достоверными историческими фактами в описании войн, смуты и гражданских усобиц. Его творчество, уступая в стилистике и изяществе слога признанным литературным мэтрам эпохи, явилось, тем не менее, достойным ответом литературе либерального толка. Авторы-либералы и «прогрессивные публицисты» взывали со страниц своих книжек к расшатыванию устоев национальной жизни, опошляли и подсмеивались над чувствами долга, любви к Отечеству и верности монархическому пути. Со временем дошло до того, что подобная макулатура буквально захлестнула российский книжный рынок в начале XX века. Впрочем, противопоставлять хорошего писателя множеству литературных ремесленников не есть для него великая честь.

Свой дар исторического бытописателя Краснов стремился не растрачивать в бесконечной полемике на страницах журналов о назначении литератора, чем и без того были заполнены их многие страницы, стараясь сконцентрировать свои усилия на кропотливом труде исторического исследования и, как следствие, вписывать недостающие страницы в великую русскую литературу. Русские литераторы XIX века создали немало талантливых произведений, где ими были затронуты глубокие психологические и нравственные вопросы общественной жизни, обличены и явные, и скрытые пороки, начертаны выразительные образы. В лучших своих работах они заставили вызванных ими к жизни персонажей послужить читателям своего рода примером для подражания и дать повод задуматься о вечных вопросах бытия. Однако вместе с этим, считая людей чести и долга явлением само собой разумеющимся, многие даже великие литераторы прошлого нарочито избегали делать их героями своих книг, находясь в поисках необычности характеров, а часто просто модулируя антигероев, в желании противопоставить «скучной» обыденности занимательность душевных пороков и притягательность греха, к которому шли избранные ими персонажи. Увы, но приходится констатировать, что, при всем богатстве выбора образов, многие авторы, признанные впоследствии классиками XIX и начала XX века, сознательно отвернулись от темы героизма, не создали образов подлинных сынов своего Отечества, точно бы убоявшись сделать их главными героями произведений и тем самым прослыть «ретроградами» среди либеральных критиков. Идея самоотверженного служения Царю и Отечеству была бы не только осмеяна либеральной публикой, но положила бы и конец коммерческой стороне вопроса. Редкий издатель осмелился бы публиковать «реакционера», не будучи уверен, что публикация такого рода не будет угрожать благополучию его дела, ибо приверженцев либеральных идей, способных расправиться с «ослушником», хватало на всех уровнях государственной власти и даже в среде августейших персон и в славном XIX веке. В основной массе своей русская литература часто занималась занимательным бытописанием; по выражению Чехова, «люди пили чай, а за окном рушилась жизнь». Казалось, что русской литературе того периода недоставало героических сюжетов и образов, между тем как в современной ей русской истории подобного бывало предостаточно. Империя крепла, простирая свои владения на юг и восток, шло покорение Туркестана, усмирение горцев, выстраивались непростые отношения с Китаем, создавался форпост русской армии на Дальнем Востоке, а на северных широтах России в это время юные мичманы и лейтенанты-гидрографы наносили на карты империи названия новых проливов и архипелагов. Но российские писатели, казалось, не замечали происходящего в стране. В то время как западноевропейская литературная традиция предполагала, что героями произведений само собой становились люди воинского подвига, путешественники, моряки, географы и покорители полярных льдов. В русской литературе описываемого периода эти персонажи отсутствовали. Почти каждый герой романов шотландца Вальтера Скотта – рыцарь или военный, который с достоинством проходит все выпадающие на его долю трудные испытания. У англичан Р. Киплинга и А. Конан-Дойла офицеры часто являются если не всегда главными, то весьма заметными персонажами и почти всегда, вне зависимости от того, на чьей стороне симпатии автора, всесторонняя подготовка, верность традиции и порой личное мужество остаются неотъемлемыми составляющими их характеров. Это хорошо прослеживается на фоне череды малопривлекательных образов военных, возникших из-под пера Грибоедова, Салтыкова-Щедрина, Толстого и впоследствии Куприна. Толстовская эпопея «Война и мир» формально никогда не являлась историческим романом, но была скорее философской поэмой с произвольно выбранными историческими картинами, отвечающими догматам нехристианской философии автора. Представляя мировоззренческие основы Толстого, нетрудно догадаться, почему он, избрав, по существу, богоборческий путь жизни, уже не понимал смысл православной армии, а потому после блистательных ранних «Кавказских рассказов» графу так и не удалось создать правдивых образов русских военных. Повторимся, что выбор авторами золотого и в большей степени серебряного века образов противоречивых и зачастую патологических диктовался отнюдь не недостатком жизненных прототипов. Герои и подвижники в России все еще были, но почему-то не они привлекали к себе внимание литераторов. За примерами не стоит ходить далеко. Почитаемый составителем Иван Александрович Гончаров совершил свое плавание на фрегате «Паллада», в обществе выдающегося русского моряка адмирала Путятина, его подчиненных: капитана Посьета, лейтенанта Можайского, будущего изобретателя первого аэроплана, встречался с другими выдающимися исследователями Дальнего Востока: адмиралом Невельским, губернатором Муравьевым-Амурским, генералом Кауфманом-Туркестанским, епископом Иннокентием (Вениаминовым) – Святителем Северной Америки. Французу Жюлю Верну, немцу Густаву Эмару или американцу Фенимору Куперу хватило бы этих впечатлений на создание многих произведений. Из-под пера Гончарова после всего увиденного появилась лишь среднего объема книжка «Фрегат Паллада», далеко не исчерпывающая всего богатства тем, которых можно было бы коснуться после путешествия. Образы милой его сердцу русской старины и ее реликтов – Ильи Ильича Обломова были для писателя куда более притягательными. Существенный пробел в русской литературе и восполнило творчество П.Н. Краснова. Главные герои всех его романов – это не «лишние люди», не нигилисты, не праздные «прожигатели» жизни, а люди долга и чести, верные Богу, Царю и Отечеству. Главные герои Краснова не хватают звезд с неба, не делают карьеры, не имеют большой известности. Чаще всего они не имеют и особых талантов и способностей – это обычные люди. Но зато это честные и чистые, очень цельные и не раздвоенные натуры, с прямым характером и ясным взглядом на мир и на свое место в нем. Духовно и нравственно персонажи Краснова являются своего рода образцом для современников. Душевная красота их раскрывается автором в ходе описания тяжелых испытаний, из которых они с честью выходят. Ими не движет холодный расчет, они живут не для себя, не для устройства своей личной жизни, являясь рабами низменных страстей. Персонажи Краснова повсеместно в его книгах бескорыстно служат своему Государю и Отечеству и в служении своем обретают уверенность в правоте своего выбора, получая тем самым подтверждение правильности жизненного пути и согласие с собственной совестью. На подобных «служивых людях» держалась государственная составляющая России, и, когда она пала, в ней настало оскудение подобных. В большинстве своих книг Краснов раскрывает истинное значение армии для народа. Армия в его объяснении есть не просто «силовое ведомство» государства и не часть государственного аппарата, а является выражением воли народа к своей национальной жизни и состоит из его лучшей, жертвенной части. Цель армии в христианском государстве – защита христианской веры, христианского Государя и Отечества, защита ценой собственной жизни. Сила христианского воинства состоит в исполнении заповеди Спасителя: «больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15, 13). Сила любви жертвенной привлекает помощь Божью и дарует победу. Победа не бывает без жертв, добровольных и сознательных жертв со стороны христианских воинов. Это сближает подвиг христианских воинов с подвигом раннехристианских мучеников. И как «мученики являются семенем Церкви», так и христианские воины-герои, положившие живот свой «за други своя» на поле брани, укрепляют основы государственного и народного единства. Не торговля и экономика, не взаимный, корыстный интерес сплачивают нацию и укрепляют государство, а взаимное жертвенное служение общему делу, наиболее ярко выраженное в воинском подвиге. Кровь, пролитая в боях за Отечество, сплачивает оставшихся в живых и шлет назидание будущим поколениям. Таким образом, национальная армия является ничем не заменимой важнейшей частью национального организма. И потому народы, лишенные своего государства и своей армии, имеют неполноценную национальную жизнь. Известно, что сам генерал Краснов был большим знатоком истории Дона и его патриотом. В политическом выражении, как пресловутый «казачий сепаратизм», это выглядело неважно и раздражало многих русских патриотов, озабоченных территориальной целосностью России (в т. ч. генерала Деникина). Но в литературе, особенно исторической, самого генерала Краснова эта любовь к родному Дону дала много ярких страниц. В предлагаемых читателю «Картинах былого Тихого Дона» Краснов признает благодетельность пребывания Дона в составе Российской империи и имперского управления для развития донского казачества. Прежнее, самостийное житие донских казаков было богато многими славными вехами, например обороной Азова от турецких войск в 1637–1642 годы, но было омрачено самовольством, разбоем и грабежом, участием в походах самозванцев, то, что впоследствии будет названо «разинщиной» и «булавинщиной». Говоря образно, империя посадила казаков на государевых коней и превратила их в воинов, славных по всему миру. Под имперскими штандартами донские казаки брали Берлин и Париж, ходили с Суворовым в Италию и Швейцарию, Финляндию и Швецию, брали Измаил и т. д. Один из славных донских предков составителя был пожалован потомственным дворянством за участие в швейцарском походе Суворова. Самые яркие страницы истории Дона связаны именно с самоотверженным служением казаков общерусскому делу, например поголовная мобилизация всех казаков (от 17 до 60 лет) в 1812 году или в 1854 году. «Имперский период» в жизни Дона дал наибольшее количество казачьих героев: атаманов Краснощекова, Денисова, Платова, Бакланова и др. Все они, помимо чисто донской своей славы, стали еще и национальными русскими героями. Эта казачья слава досталась ценой больших жертв. Краснов приводит такие цифры: за два месяца отступления от западной границы в 1812 году лейб-гвардии Атаманский полк, участвовавший почти в ежедневных арьергардных боях, потерял 850 человек из тысячи казаков. Оставшиеся полторы сотни атаманцев участвовали в Бородинском сражении. Мало кто вернулся домой на Дон с тех полей сражений. Но это были не разрушительные жертвы мятежей и восстаний, а созидательные жертвы строительства общерусского государства. На штандарте полка атамана Бакланова были начертаны слова из Символа Веры: «Чаю Воскресения мертвых и жизни будущего века». Именно с этим упованием уходили всегда на войну сыны вольного Тихого Дона. На фоне донской славы, как составной части общерусской славы, нет места «казачьему сепаратизму». Сам Петр Николаевич окончил свою жизнь, хотя и в преклонном возрасте, но мученически, подобно героям собственных романов. Ему не довелось пасть на поле брани, как его знаменитому прадеду генерал-майору Краснову, смертельно раненн ому в знаменитом Шевардинском бою. Смерть его скорее походила на мученическую кончину другого донского героя, которого он весьма почитал, – атамана Матвея Ивановича Краснощекова, попавшего в плен к шведам в 1740 году и сожженного ими заживо в Стокгольме. О кончине генерала Краснова нам известно из воспоминаний его внучатого племянника Николая Краснова «Незабываемое», также недавно изданных в России. Предательски выданный британцами СМЕРШу в Линце в 1945 году вместе с тысячами других казаков, генерал Краснов знал, что его ждет нелегкая смерть и что большевики врагов своих не прощают. Держался он мужественно и с достоинством офицера Императорской русской армии. Примечательно, что, прощаясь в лубянских коридорах с внуком Николаем Николаевичем Красновым, он особенно просил того не держать зла на свою страну, отождествляя палачей-коммунистов с русским народом. Здесь открывается подлинный генерал Краснов. Все случайное наносное в его личности уходит, остается только главное в человеке: христианин, воин Святой Руси. Книга генерала Краснова по истории войска Донского вполне достойна того, чтобы войти в учебные программы школ и вузов не только на Дону, но и повсеместно в России. Ибо написана она не только историком-любителем и хронографом эпохи, но и человеком, ставшим неотъемлемой частью Донской истории, всегда обращенной к будущему.

    О.Г. Гончаренко

Часть I

Исторический бесконечной борьбы,
Край казачества, вольности, славы,
Подвергался не раз ты ударам судьбы,
Сын свободный великой державы…

Ты героев гнездо, где родился Ермак,
Где явился граф Платов, Бакланов,
Богатырь чародей, нагоняющий страх
На чеченцев и гордых османов!..

    Г. Чулков

1. Далекое прошлое земли войска Донского

Широко, в приволье зеленых степей, течет Дон. Зеркальной лентой блестящего серебра извивается он среди полей, между белых мазанок станиц, между зеленых садов, по широкому степному раздолью. И медленно и плавно его течение. Нигде не бурлит он, нигде не волнуется. Зеленые деревья обступили его берега, придвинулись близко к воде, отразились в зеркальной глади широкой реки и будто глядятся в нее. Там точно скалы нависли крутые утесы, виноградник сбежал к самой воде и темные гроздья висят между крупных узорных листов. Медленно и плавно катит свои волны Дон. Будто спит на песчаном перекате, точно и не течет, а замер, застыл на одном месте. Недаром и зовется он – Тихий.

Тихий Дон!.. Тихо в могучем просторе его степей. Зацветут весною его берега пестрыми цветами, дивным запахом наполнится степь, а потом все сильнее и сильнее станет палить солнце и выгорит, пожелтеет и почернеет степь… Понесется над ней знойный ветер, помчит сухое «перекати-поле» и принесет пряный запах полыни в станицу… Придет и мороз. Замерзнут стоячие воды озера, станет и Дон. Белым саваном снегового покрова оденется степь. Заревет над нею страшный буран и в хороводе снежинок закроет свет Божий, и станет темно и жутко… Тогда только держись в степи, оберегая табун, чтобы ветер не угнал его в самое море.

Изображения скифов на древнегреческой Никопольской вазе, хранящейся в Санкт-Петербурге в Императорском Эрмитаже

Начавшись в русских землях, медленно и плавно идет Дон, широко разливаясь в низовьях, делясь на множество рукавов, и наконец, свободно и вольно вливается в синее море – море Азовское. За Азовским морем лежит дивный Крым. Там синеют причудливые узоры гор, спускающихся золотистыми обрывами скал к чудному синему морю – морю Черному…

По всему этому краю, по обоим берегам Тихого Дона, живут донские казаки. Из года в год кипит и волнуется жизнь по станицам; одни родятся, другие умирают, там казаки вернулись из полков домой, а там, глядишь: – старик отец запряг в телегу волов, привязал сзади боевого коня и везет уже сына на сборный пункт. В одной семье радуются появлению сына, молодого казака, в другой – поют панихиду: умер старик дед, участник многих походов… На станичном кладбище прибавляется крест и семья ставит новый голубец. Отцы говорят, что дети не похожи на них, живут не по-старому, не по-казачьему, а послушаешь дедов – так тогда жизнь и совсем была иная. И хочется узнать эту старую жизнь, хочется узнать, что было вчера, в прошлом году, десять лет тому назад, сто лет… двести…

Ан память и изменила. Самые старые люди уже не помнят, не знают, путают события. Нужно искать по книгам, вдумываться в слова старых песен, изучать самую землю донскую, искать тех следов, которые оставили на ней люди, когда-то жившие на нашем месте, нужно исследовать историю Донского войска. И вот, исследуя ее, встречаешь дивные картины былого. Удивляешься мужеству, стойкости, святой, непоколебимой вере во Христа наших дедов. Удивляешься – и любишь всех. Чем ближе узнаешь прошлое Тихого Дона – тем крепче его любишь. Боже мой! Сколько людей раскидало свои кости по этой степи, сколько казаков сложило смелые головы по берегам Дона, сколько лежит на дне Азовского и Черного морей! Кровавая борьба, неустанная война шла здесь из года в год, изо дня в день, здесь спали не иначе, как с оружием в руках, здесь жили тревожной боевой жизнью, не зная покоя. Отсюда выходили герои, удивлявшие весь мир своими победами… Как же не полюбопытствовать узнать это прошлое, не пожелать приподнять завесу веков и взглянуть, что же было давно, давно, за много лет до нашей жизни…

Там и сям в степи находят каменные грубые изображения людей, поставленных как столбы. Близ станицы Елизаветовской, у хутора Недвиговки Ростовского округа, при рытье колодцев, при распашке земель, находят золотые вещи, глиняные сосуды. Золотые подвески, серьги, бусы – не нашего вида. Теперь таких не носят и никто не помнит, чтобы такие вещи носили. Между вещами находят и монеты. Ученые люди говорят, что это вещи греческие, что здесь жили греки. Нашлись недалеко от Азова обломки плиты и на плите надпись греческими буквами. И по надписи прочли, что точно здесь жили греки, здесь у них были города, здесь вели они свою торговлю. Продолжая раскопки курганов в разных местах, нашли кости, а при костях золотые и глинянные сосуды с различными изображениями. Выбиты на них люди и лошади. Люди с длинными волосами и бородами усмиряют лошадей, лечат их, ездят на них. Лошади, видно, дикие, смелые, степные, а люди сидят крепко, ездят лихо… Стали сравнивать с тем, что написано в древних греческих книгах, с тем, что изображено на картах, сделанных в очень давние времена, и узнали – прошлое Дона.

После побоища. Поле битвы во время образования Руси. Телами наших предков покрыто оно. Их кровью добывалась Русская земля. С картины В.М. Васнецова

Дон был известен древним грекам задолго до Рождества Христова. В его степях, местами поросших густыми лесами, жили тогда полудикие люди – скифы и сарматы. Они жили войной и охотой. Они были лихими, смелыми, неустрашимыми наездниками и кочевали по степи с места на место, ища лучшего корма для лошадей, так, как кочуют калмыки. С ними вели торговлю греки. Греки называли Дон – Танаисом и построили в низовьях его город Танаиды, место которого по древним греческим книгам можно довольно точно определить. Он находился в 9 верстах от устья р. Мертвого Донца. Здесь между селеньями Недвиговкой и Синявкой найдены груды камней, на которых сохранились украшения, буквы, надписи – все греческое, это и есть остатки Танаид.

Отсюда, от низовьев Дона, шли большие торговые пути на восток, к Волге, а потом за Волгу – в Азию, шли пути и вдоль берега моря, к Кавказским горам. Эти пути были как бы воротами между Азией и Европой, через которые проходили народы Азии воевать народы, населявшие Европу. Кто бы ни шел с востока на запад – он прежде всего вступал в донские степи, и потому здесь неустанно дрались за право жизни. Скифы и сарматы оберегали свои стада от натиска других народов, надвигавшихся с востока. Они боролись страшным смертным боем в широкой степи донской, называвшейся тогда просто Полем. Да, это и было боевое Поле!

Роскошный убор высоких трав покрывал целину, степь, не знавшую плуга. Всадник скрывался в этой траве совершенно, утопал как в зеленом море. И волновалась и играла степь, под порывами ветра, как море. Вдоль рек росли дремучие леса: дубы, караич, вязы, клены, ясени, грабы, тополи, дикие яблони были оплетены цепким плющом, между ними теснились кусты колючего терновника, калины, бузины, крушины… Там скрывались дикие звери, оттуда выскакивали стада быстроногих диких коз, туда, ища тени, убегали сайгаки, там хоронились хищный барс, медведь и волки, оттуда выбегали пугливый заяц и красная лиса.

В этом охотничьем раздолье искали спасения и люди, боровшиеся за свою жизнь, за свои дома.

Задолго до Рождества Христова скифов вытеснили, истребили и поработили пришедшие из Азии хозары. Они построили по Дону свои городки и крепости. И теперь еще в юрту Цымлянской станицы указывают холмы, тянущиеся правильными полосами, и груды камней и кирпичей – это остатки развалин хозарской крепости Саркеллы.

Шли годы, проносились века. На хозар напали печенеги и истребили и смешались с ними; печенегов, в свою очередь, потеснили половцы. В диком Поле шла вечная, неустанная борьба за право жить. В то время, когда на Дону шла эта борьба, к западу от Дона – на реке Днепре, и к северу, по р. Западной Двине, стали строить крепкие города народы славянского племени, называемого Русью. Русские князья, а среди них знаменитый своей храбростью Святослав, находят и на Дон и сражаются в Поле с печенегами.

Русские в 862 году собрались на общий совет и соединились все вместе, образовав одно княжество. Князем своим они избрали Рюрика. Так зародилось отдельное русское княжество, которому вскоре пришлось вынести отчаянную борьбу с татарами.

В 988 году, при князе Владимире, русские приняли христианскую веру и русские княжества стали занимать земли кругом Поля. Особенно могущественным сделался князь Киевский. Но вот, в 1224 году в широкие ворота, прямо на Дон, на хозарскую крепость Саркеллы, на становища половецкие повалили татары. Как саранча громадной тучей налетает на поля и пожирает нивы без остатка, так темной толпой надвинулись на Дон, а потом и на Русь татары. От поднятой их войском пыли потускнело и затмилось солнце. Ржанье тысяч коней, рев верблюдов, крик ослов, скрип тяжелых колес, голоса людей слились в немолчный шум. Точно море шумело, ревело и билось в степи. На небольших, но крепких конях, вооруженные луками и стрелами, около аршина длиной, с острыми железными наконечниками, широкой лавой раскинулись они по задонской степи, переправились через Дон и начали ставить свои кибитки по Дону. На месте становищ половецких устраивалось татарское государство, или орда.

Русские князья попробовали победить татар. На реке Калке, близ Дона, столкнулись их слабые дружины с татарскими полками. Произошел кровопролитный бой. Много храбрых витязей русских полегло в этом бою. Татары победили. Они пришли в русскую землю, обложили тяжелой данью русских, поставили всюду своих начальников. В обломках лежали города. На месте деревень чернели уголья пожарищ, да торчали обгорелые трубы. Нивы были потоптаны, луга съедены. «Где прошел татарский конь – там трава не росла».

В низовьях Волги и Дона, в Крыму были поставлены главные татарские города – ханские ставки. Татары приняли магометанскую веру. Они строили мечети, и развалины этих мечетей сохранились во многих местах Донской области. Но особенно замечательны развалины кирпичных мечетей близ Глазуновской станицы Усть-Медведицкого округа и в юрте Каменской станицы Донецкого округа. По всему Дону раскинулись татарские становища, здесь собирали татары свои полчища, чтобы идти раззорять русскую землю. Отсюда делали они свои набеги, здесь сражались они с передовыми полками русских князей. Недаром глубоко в земле находят на Дону заржавелые железные клинки татарских сабель, наконечники их стрел и рубашки, сделанные из железных цепочек, так называемые кольчуги, в которых дрались русские витязи.

Оружие, найденное при раскопках курганов на Дону, времен половцев и татар. Шашки, меч, кольчуга и наконечник стрелы

Двести с лишком лет тянулась на Руси страшная татарская неволя. Не было согласия между русскими князьями, не было смелости напасть самим и одолеть татар. За эти двести лет на севере от Дона зародилось новое русское княжество – княжество Московское. Московские князья где лаской, где силой приобрели себе друзей. Один из них, князь Дмитрий Иоаннович, собрал большое войско и 8-го сентября 1380 года, на Куликовом поле, на берегах реки Дона, разбил татар.

Это была первая победа русских над татарами. Смелее стали русские и мало-по-малу сбросили с себя цепи татарской неволи. Московское княжество усилилось. Уже границы его подошли к Дону. Здесь московские князья построили пограничные засеки, поставили сторожевые башни, чтобы успеть предупредить жителей городов о набеге татарском. Постоянного войска у русских не было. Войска собирались тогда, когда приближалась опасность. Конные татары двигались быстро. Они налетали широкою лавою на русские города и деревни, они жгли деревянные дома русских, разоряли каменные постройки, увозили домашнюю рухлядь, брали в неволю женщин и детей.

– Татары идут! – это был страшный крик в тогдашней Руси. В церквях тревожно звонили в колокола, женщины, дети и старики собирались у алтарей молить Всевышнего о спасении. Взрослые, все, кто мог сражаться, торопливо собирались, брали копья, топоры, луки и шли навстречу несметному врагу. Дрались, защищая свои дома и семьи, отчаянно. Падали под ударами татарских сабель до последнего. Татары врывались в городки. И часто старики, женщины и дети, подожженные татарами в церкви, задыхались в дыму и сгорали живьем. Толпы пленных сгонялись в неволю. На месте нив, полей, садов, деревень оставалась вытоптанная татарскими конями, политая русскою кровью земля, да тихо тлели головешки пожарищ.

В это тяжелое, подневольное время, когда три четверти Русской земли платило дань татарам и боялось татарскаго набега, – защитниками Руси от татар, первыми смелыми борцами за свободу Руси, первыми разведчиками, проникшими далеко в глубь татарской земли и на татарские набеги ответившими своими набегами, первыми людьми, явившимися в татарские юрты и снявшими цепи с русских пленников, томившихся в неволе, – были казаки.

Восточная сабля

Так, на земле, занимаемой теперь донскими казаками, жили задолго до Рождества Христова – скифы и сарматы – дикие народы, и среди них имели свои торговые города – греки. Потом много лет шла война, и скифов сменили хозары. Они жили несколько столетий по берегам Дона, их потеснили – печенеги, а печенегов сменили половцы. В то время, когда и печенеги и половцы занимали земли теперешнего войска Донского, впервые стали приходить туда русские. Наконец, половцев сменили татары. Во время владычества на Дону татар, на Дон идут одиночные смелые русские люди, которые селятся там, силою удерживаются в донских степях и получают название казаков. Это случилось приблизительно в 1500 г. после Рождества Христова. После этого года в русских летописях мы находим уже упоминание о донских казаках. Такою боевою жизнью в течение почти двух тысяч лет жил Дон, сменяя на своих берегах скифов и сарматов – хозарами, хозар – печенегами, печенегов – половцами, половцев – татарами, татар – донскими казаками… Кто был до скифов и сарматов, – а наверное кто-нибудь был, – нам в точности не известно. Время не сохранило ничего, напоминающего о народах, бывших прежде скифов, а древние историки мало пишут о земле Донской до владычества на ней скифов.

Но кто же дал основание донскому казачеству? Кто такие донские казаки?

2. Происхождение казаков. Жизнь и обычаи первых донцов

Московскому князю для борьбы с татарами, для покорения других русских княжеств нужно было войско. Раньше войско это составляли приближенные к князю люди, посвятившие себя военному – ратному делу и составлявшие княжескую дружину. Дружинники были отборным войском князя. Их было немного. Главную же силу князя, его рать, составляли люди из крестьянского сословия, которых брали от сохи, и оттого их называли посошными людьми.

Князья награждали своих дружинников за храбрость, за верную службу землями, дарили им поместья вместе с живущими на них крестьянами. Но за это они требовали, чтобы каждый дружинник, или, как их при московских князьях называли – боярин, по первому призыву своего князя являлся людным, конным и оружным. То есть, приходил бы сам на коне и приводил с собою конных вооруженных людей.

Азиаты. С картины В.В. Верещагина

Сначала крестьянам разрешено было переходить с места на место, от одного боярина к другому. Они были свободны. Но тогда оказывалось, что у одних бояр людей было больше, чем нужно, другие же не могли выполнить княжого наряда на войну. И вот, для того, чтобы каждый боярин имел людей для обработки своего поместья, чтобы мог он выполнить военный наряд, крестьянам запретили свободно переходить с места на место, их прикрепили к земле, сделали их крепостными у помещиков – бояр, составлявших княжной двор, а потому называвшихся также дворянами.

У одного помещика крестьянам жилось хорошо и привольно, у другого, напротив, с ними обращались жестоко, как с рабами.

И вот, наиболее сильные и мужественные, свободолюбивые, те, которые не могли забыть своей воли, уходили из родных деревень и шли искать счастья на юге, в диком Поле, в вечной борьбе с татарами. «Лучше смерть на воле, – говорили они, – нежели жизнь в плену». Эти русские люди встретились в Поле с остатками смелых хозар, печенегов и половцев, скрывавшихся от татар в дремучих лесах, в раздолье степей, соединились, сдружились с ними и положили основание донскому казачеству.

Позднее, при царях Московских, в Москве потребовали, чтобы все люди исповедывали православную веру по тем книгам, которые исправил патриарх московский Никон, при царе Алексее Михайловиче. Потребовали троеперстнаго крестного знамения вместо двуперстного, как крестились в старину, уничтожали иконы старого письма. За сложение двух перстов при крестном знамении, за службу по старинному уставу, за поклонение дедовским иконам – преследовали жестоко: заточали в темницы, били кнутом, жгли каленым железом, казнили смертью.

И были на Руси люди, которые дорожили верою своих отцов больше, чем именем и покоем. Они слышали, что по Дону живут казаки, люди вольные, которые не спрашивают, кто как верует, лишь бы веровал во Христа, и гонимые за веру, за старый обряд – старообрядцы – шли на Дон, шли в казаки, и несли туда свою стойкую старую веру.

Во времена царей Московских и, особенно, при царе Иване Васильевиче Грозном тяжело жилось русским людям. За смелое правдивое слово можно было сложить голову. И люди, которым дорога была свобода совести, уходили туда, где требовались только удалая голова да верность своей клятве.

Но шли на Дон, в широкое и дикое Поле и те, кто пострадали от татар. Шли ради мести. У того татары увели в Поле, то есть в плен, невесту, сестру, брата, убили отца и мать – он шел отомстить за убитых, выручить пленных. У другого рука зудила поте-шиться в чистом поле, поиграть с копьем, поискать удачи в поиске бранном. Просили такие люди благословенья родительского, собирались в станицы, или ватаги, и шли искать счастья в борьбе с татарами. У иных молодецкая сила живчиком по жилушкам переливалась, тянуло их в туманную даль и было так, что – «либо в стремя ногой, либо в пень головой!..»

И днем и ночью шли русские люди за линию московских засек сторожевых башен, шли искать себе боевого счастья на тихом Дону.

И всех Дон принимал, и всем находил место.

Чем же жили эти люди? Ответ на это находим в песне донской:

Степью широкой!..
Степью необъятной!..
Там!.. – на воле, на тихом Дону!
Скучно станет – на Волгу пойдем,
Бедно станет – и денег найдем,
Волга матушка всех приютит,
Всех приласкает и всех одарит…

Жили набегами. Жили войною, жили добычей.

Этих людей звали казаками.

По-татарски и по-турецки гозак, или гузак, значит легко вооруженный конный воин, воин без доспехов, без кольчуги, без шлема… Таковыми и были первые казаки.

Так как татары были конными, то и казаки обзаводились конем и седлом по татарскому образцу, с деревянным ленчиком и высокими луками, с подушкой и сумами переметными, вооружались казаки саблей и луком со стрелами и шли искать себе счастья.

Каждая станица, или ватага, выбирала себе старшего, которого по образцу северных моряков, ходивших и по русским рекам, называли ват-маном; отсюда потом произошло и название атаман.

Казаки селились в степи, в самом боевом поле, среди татар. Там строили они свои городки из плетней и ставили бедные плетневые шалаши, чтобы не жалко их было бросить в случае неудачи. Крепость стен своих городков казаки заменяли бдительностью, сторожкостью и хорошей разведкой. Землю казаки не пахали, хлеба не сеяли, а жили добычей, которую брали от татар и турок. От татар же и турок они отбивали себе и коней, и оружие, и дорогую материю для одежды, и золото, за которое покупали себе все, что нужно. С той поры и в песню казачью вошли слова:

У нас, на Дону, живут не по-вашему,
Не ткут, не прядут, не сеют, не жнут.
А хорошо живут…

Когда не было поисков бранных, то жили казаки охотою. В те времена Дон был не только степью раздольной, но по берегам больших рек стояли вековые леса. В особенности густы и тенисты были эти леса по верхнему Дону, Медведице и Бузулуку. В лесах водились медведи, волки, лисицы, туры, олени, дикие кабаны, дикие козы и горностаи.

В реках аршинные стерляди и саженные осетры, и всякая красная рыба была обычной добычей Донцов.

С саблею и на коне, или с луком и колчаном, набитым стрелами, пешком, или с сетями на легком челне, выдолбленном из большого дерева, проводили казаки свои досуги после походов и набегов.

От такой жизни они делались легкими, смелыми и предприимчивыми.

Шли казаки на Дон, главным образом, по самому Дону и его притокам. Там и селились. К Дону и вдоль него местами были проложены проездные дороги. Дороги эти назывались военно-дозорными. Одна из таких дорог лежала на левой, ногайской стороне Донца. Она входила в казачью землю выше р. Деркула, а затем шла на р. Глубокую, Калитвенец к Сокольим горам. За Сокольими горами, за речкою Быстрою лежал первый казачий городок Раздоры. Раздоры были нижние и верхние. Нижние Раздоры, или первая станица атаманская, находились под Кобяковым городищем. Это было первое казачье селение, которое встречали татары, шедшие из Крыма или от Азовского моря, вверх по Дону. Верхние Раздоры, или Донецкие Раздоры, лежали в устьях одного из рукавов Донца, близ нынешней Раздорской станицы.

От Нижних Раздор шли дороги к Крымскому хану, к Волге, к главному татарскому хану, в Золотую Орду и на Кубань.

В низовьях же Дона лежали и еще становища казачьи – Махин остров – на левом берегу Дона в 5-ти верстах от нынешней Ольгинской станицы, Монастырский и Смагин городки. Монастырский городок был тоже местом перекрестка дорог, и потому там собиралось немало казаков. Русские люди, приходя в низовья Дона, встречались там с остатками населявших когда-то донские степи народов. Это были те храбрецы, которые отстояли себе и жизнь, и свободу. Они говорили про себя по-татарски – сары-аз-ман, что значит: «мы – удалые головы», и пришельцы называли их и себя сары-азманами. Здесь, в низовьях Дона, жизнь была очень трудная, здесь русские пришельцы, смешиваясь с удальцами сары-азманами, вечно воюя, образовали казачьи поселки и получили название Низовых казаков. Все, кто селился к югу от Верхних Раздор, ниже Донца, были Низовые казаки. Те, кто селился доверху, севернее Раздор, получили название Верховых казаков. Первые городки казачьи были устроены Низовыми казаками. И Раздоры, и Монастырский и Махин городки были поставлены ими. Они прочно держались по Дону. Живя среди татар, воюя с черкесами на Кубани, перемешавшись и перероднившись с остатками древних народов, живших в степи, они стали сильно отличаться и видом своим от новых пришельцев. Черноволосые, стройные, подвижные и веселые, способные на всякое лихое, смелое дело, они были настоящими казаками.

Выше Раздор казаки стали селиться позднее. Здесь больше было чисто русских людей, и перемешивались и роднились здешние казаки с русскими же, бежавшими из Рязани. И опасности здесь было меньше, потому жили спокойнее. Верховые казаки были волосом русы, носили бороды и говорили чистым русским языком, не вставляя в свою речь татарских слов. Они построили первоначально городок Кагальник на р. Донце, а потом распространились по притокам Дона – рекам Хопру, Медведице и Донцу.

Так создались два вида казаков: Низовые и Верховые. И различие между ними можно подметить и теперь. Верховые казаки рассудительнее, менее быстры в решениях, домовитее, нежели казаки Низовые. В Низовых чувствуется родство с азиатскими народами и греками из древних Танаид. Старинное воинское племя их породило; и до сего дня они полны боевого задора, воинственны и молодцоваты.

Селясь в степи, устраивая городки, составляя свои казачьи становища, они образовали небольшие общества, или станицы. И станицы эти, по числу казаков, делились на разные приборы, были станицы большого и малого прибора. Эти станицы выбирали себе на год атамана. Выборы атамана, решение различных вопросов, сбор в поход, наконец, в трудные дни вечной войны с татарами, когда нужно было на что-нибудь решиться, казаки собирались на общее собрание, непременно в круг. Живя по-братски, донские казаки не иначе думали о своих делах, как думушку единую. Так и в песне казачьей поется:

Собирались казаки-други, люди вольные,
Собирались они, братцы, во единый круг,
Они думали думушку все единую.

Если была в казачьем городке какая-нибудь часовенка, то и круг собирался возле нее, а если ее не было, то на площадь, или, как тогда называли, на майдан, выносили образ Спаса или Николая Чудотворца и, поставив его на аналой, становились вокруг него.

На походе же, в поле, съезжались тоже в круг и, часто, не слезая с лошадей, становились лицом друг к другу. Так делали и во время морских набегов, когда лодки для совета собирались в круг. Все стояли лицом друг к другу, всякому было и видно, и слышно все, что делалось и говорилось в кругу, всякий мог свободно говорить и предлагать то, что полезно, всякий мог принять или не принять предложение, но раз что-либо постановил весь круг, то это уже было свято, это был закон. За измену было обычное наказание: в куль, да в воду!

Богатырский бой древних русских с дикими скифами на земле нынешнего Донского войска. С картины В.М. Васнецова

В казаки принимали всякого. Нужно было только одно непременное условие – вера в Христа. Какая – все равно. Этого не спрашивали. Старая или новая, русская или не русская. Казаки в свое товарищество принимали и смелых татар, и турок, и греков, даже немцы попадали в казаки и быстро принимали все казачьи обычаи и становились настоящими казаками.

– В Бога веруешь? – спрашивали станичники пришлого человека.

– Верую.

– А ну перекрестись!

И татарин, и турок-магометанин принимали веру казачью, веру в Истинного Бога, и сливались с Донцами. Казаки, требуя веры, понимали, что только вера в Бога, глубокая и искренняя, даст мужество новому казаку перенести тяжелую жизнь среди военных походов и вечной опасности. Отсюда и пошли по Дону фамилии: Грековых – от греков, Татариновых – от татар, Турченковых, Турчаниновых – от турок, Жидченковых, Жученковых – от жидов, Грузиновых – от грузин, Персияновых – от персов, Черкесовых – от черкес, Сербиновых, Себряковых – от сербов, Миллеров – от немцев, Калмыковых – от калмыков, Мещеряковых – от мещерских татар, Поляковых – от поляков, но все они стали настоящими казаками, и только прозвания их напоминают, кто первый из их рода пришел на Дон.

Свободно, но и тяжело жилось казакам. Боролись они за славу казачью и ее ставили выше всего. В этой борьбе они забывали о всех радостях земных. В эти поры сложилась среди Донцов и поговорка – «хоть жизнь собачья, так слава казачья». И гордились казаки этою славой. Все земли нашему казачьему житью завидуют, – говорили они.

А жизнь была, действительно, тяжелая. В городках казачьих первое время совсем не было женщин, и казаки были безбрачны. Потом начали появляться женатые, но они не пользовались почетом среди казаков. Да и было их мало – один на сто. Умирали казаки, гибли от ран в стычках с татарами, а на место их шли из Руси новые молодцы. Шли лихие конники, меткие стрелки, ловкие лодочники, шли угнетенные, шли обиженные, шли озлобленные – шли готовые казаки. Первым казакам в их вечной тревоге, жившим среди неприятельской страны, некогда было думать о детях, и если у кого от пленной татарки или турчанки рождался ребенок, его некому было холить и воспитывать, и часто он умирал.

Потом, когда построены были по Дону городки: Раздоры, Монастырский и Кагальник, казаки стали больше жениться. Но и женитьба была особенная. Священников было мало, церквей по Дону почти не было. Весь Дон тогдашний был – как бы стан военный. Поэтому казак брал себе жену и объявлял перед атаманом и казаками.

– Ты будь мне жена!

– А ты – мне муж, – говорила избранница казачья.

И они жили, как муж и жена.

Но если мужу надоедала семейная жизнь – он выводил свою жену в праздничный день на майдан и объявлял перед казаками:

– Кому люба, кому надобна!? Она мне гожа была, работяща и домовита. Бери, кому надобна!

Казаки на Черном море

И если находился охотник жениться, то договаривались, за какую цену или за какие вещи, а иногда и просто за попойку отпускал муж свою жену. Если же никого не находилось, то просто отпускал муж свою жену на волю.

По мере того как прочнее оседали казаки по Дону, стали появляться по городкам и дети, которые росли в вечной тревоге бранной и с малых лет учились стрелять и ездить верхом, и тогда начал Дон уже шириться и расти и новыми своими казачьими детьми.

В те далекие времена, когда зарождалось казачество, не только детям, но и старым людям трудно было жить по Дону среди тревоги бранной.