О любви совершенной и странной. Записки естествоиспытателя

Век живи – век учись! Оказалось, что кровавый пот – вовсе не фигура речи.

НА ПРОТЯЖЕНИИ ВСЕЙ ЖИЗНИ

Антуан де Сент-Экзюпери написал: «Истина – это не то, что можно доказать, это то, чего нельзя избежать». Эта цитата много лет живёт в моём сердце, периодически среди ежедневных дел всплывает в памяти, вклинивается в поток суетных мыслей. Первая часть меня не волнует, математики уже осмыслили эту проблему: «Для всякой непротиворечивой системы может быть эффективно построено истинное, но невыводимое из неё утверждение». Меня повергает в глубокие размышления конец цитаты: «то, чего нельзя избежать». В своём нынешнем понимании бытия я предполагаю, что единственное, чего не может избежать человек, – это жизнь.

«Жизнь» – не описка. Не смерть, неизбежность которой является общепризнанным бытовым фактом. В следующих главах или в новой книге я вернусь к этой духовной тайне, но сейчас мне хочется спуститься из мира идей на землю. Показать, как причудливо этот всеобъемлющий принцип проявляется в событиях моей судьбы. Возможно, пример не будет логически тривиальным, но, как говорится, никто не обещал, что будет легко.

Мне хочется рассказать о языке. Вначале бессмысленно давать пояснения, что́ я, собственно, имею в виду. Надеюсь, что к концу главы из пёстрой мозаики отдельных воспоминаний удастся собрать пазл с понятной картинкой.

Я родился и до восьми лет рос на маленьком кубанском хуторе «Смело за дело». Это название досталось ему от толстовской коммуны, перебравшейся на плодородные земли после Октябрьской революции. К моменту моего появления на свет следы благородного происхождения, возможно, и сохранились в генах некоторых обитателей хутора, но язык, на котором говорили вокруг, был простонародной смесью русского, украинского, идиша и кавказских наречий. Собственно, для меня он был единственным известным языком.

Первая встреча с другим случилась зимой с пятого на шестой год жизни. Именно зимой, потому что в другое время эта встреча была невозможна.

С ранней весны хутор, оттаяв, уплывал в бескрайний степной океан. Вода этого океана изменяла цвет от чёрного до зелёного, золотого и палевого. Все обитатели, как и положено корабельным матросам, трудились не покладая рук. Останавливались лишь изредка. Опирались на черенки лопат или грабель, задирали головы и пристально всматривались в небо: ожидать ли дождя? Передохнув, возвращались к грядкам, деревьям, коровам, курам и всему тому, что ежедневно требует присмотра и заботы. К ноябрю, когда трюмы были полны под завязку, корабль увязал в осенней распутице.

После первых обильных дождей чернозём превращался в подобие мягкого пластилина, просёлочные грунтовки раскисали. Связь с внешним миром прерывалась. Электричества на хуторе не было, окном во внешний мир было радио – после войны слаботочную линию провели от ближайшей станицы. У нас был радиоприёмник, вернее это был просто динамик со шнуром и вилкой, помещённый в фанерный ящик. Эту замечательную штуку можно было включить, воткнув вилку приёмника в единственную в доме розетку. Не помню, кто научил меня этой нехитрой процедуре, но с этого момента я стал радиоманом.

Зима, непролазная грязь, отсутствие товарищей для детских игр – всё это подталкивало к волшебному ящичку, непрерывно сообщающему новости о строительстве коммунизма. Уже через неделю я знал, где среди этого словесного хлама прячется прекрасная жемчужина – передача «Театр у микрофона». Она начиналась около восьми или девяти вечера, когда мои бабушка и дедушка уходили спать.

Прижавшись ухом к динамику, я слушал: «Добрый вечер, дорогие товарищи! Сегодня предлагаем вашему вниманию радиоспектакль по пьесе Александра Николаевича Островского…»

О, дивный островок чистого счастья! Маленький хуторок, живущий на границе космоса и степи. Ночь. Мальчик, при свете керосиновой лампы слушающий слова великих пьес. За три зимы я прослушал почти всю театральную классику. Это было моё первое личное свидание с языком.

Следующий кусочек мозаики до сих пор не исчерпал себя и встряхивает меня ощутимым разрядом при любом случайном соприкосновении.

Размышляю, как назвать это причудливое переплетение обстоятельств, совпадений, знаков судьбы, и не нахожу ничего лучше, чем буквальная отсылка – английский язык.

История началась в маленьком районном центре Кубани, там, где жили и работали мои родители. В восьмилетнем возрасте я был извлечён из хуторского рая и перемещён к дверям средней школы.

Школа мне понравилась, учёба давалась легко. Однако гармония внутреннего мира была сильно нарушена неожиданным открытием. Я обнаружил необъяснимое, но совершенно очевидное для детской души проявление социальной иерархии. Школа, рядом с которой я жил и поэтому был в неё принят, оказалась самой престижной в маленьком городке. В классе из тридцати человек образовалась небольшая группа детей, смотревших на остальных свысока. Они жили в квартирах с удобствами, приносили в портфелях необычные игрушки, наконец, хвастались уроками фортепиано, посещением спортивных секций и кружком английского языка.

Я был самостоятельным мальчиком с хуторской практической смёткой. Понимал, что квартира с тёплым туалетом – дело далёкого будущего, а вот к спорту и английскому языку можно приблизиться уже сейчас. В обмен на найденную в земле латунную гильзу я получил сведения, где и когда проходят занятия. Не откладывая, отправился на поиски английского кружка.

В городе я ориентировался не очень уверенно, поэтому старый сквер, внутри которого стоял нужный дом, нашёл не сразу. По виду это был небольшой дореволюционный особняк с колоннами и полукруглым мансардным окном. Сделав первые шаги по саду, я почувствовал глубокое волнение. Всё, что окружало меня, приобрело значительность и какие-то особые краски. Деревья сквера, как бы увеличившись в размерах, отгородили центральную аллею и дом от окружающих строений; странно, но в этот не поздний ещё час в аллее горели фонари. Я остановился у небольшой лестницы.

Хорошо помню выщербленный камень ступеней. Когда я попытался поставить ногу на первую, пришлось довольно высоко поднять колено. В голову пришла мысль, что и эта лестница, и громадная, в два человеческих роста, дверь сделаны не для всех. Я не додумал, для кого именно, потому что другая мысль вытеснила первую: как я открою эту дверь? На тяжёлых створках были две покрытые патиной бронзовые ручки. Я стоял, не зная, которую тронуть. Наконец решился и потянул за левую; не сразу, но дверь поддалась. Через узкую щель я протиснулся между створками. После яркого дневного света внутри было сумрачно и тихо. Тяжёлые портьеры закрывали окна. Пол был мраморным, с причудливым геометрическим рисунком в центре. Казалось, что дом пуст. Я вышел на середину довольно большого зала первого этажа, отсюда по правую и левую руку открывались два коридора. Ощущение значимости места и какая-то особая наполненность тишины завораживали. На некоторое время я забыл о цели своего прихода.

Вдруг в правом коридоре открылась одна из дверей. Со словами «Подождите минутку!» из-за двери появилась женщина в строгом костюме и чёрных лакированных туфлях. С нескрываемым изумлением посмотрев на меня, она спросила: «Мальчик, как ты сюда попал? Я же закрыла дверь на замок». Я ответил, что дверь была открыта. Дама пошла в противоположную от входа в сторону и быстро вернулась. Показала ключ и, пристально глядя на меня, проговорила: «Дверь закрыта. Ты пришёл вместе с ребятами?» В свою очередь, я показал на приоткрытую створку входной двери. Женщина с недоверием нажала на старую дверь, и та почти беззвучно захлопнулась. «Знаешь, я работаю здесь уже пять лет и никогда не видела эту дверь открытой. Что же, заходи, если пришёл».

Домой я возвращался как полководец, одержавший решающую победу: меня взяли в английскую группу. Я запомнил всё, что разбирали на занятии. Я догоню всех остальных, потому что это только четвёртый урок с начала года. Конечно, занятия платные, но деньги небольшие – три рубля в месяц.

Мама слушала молча. Спросила, как я нашёл кружок, почему не предупредил, что собираюсь пойти в незнакомое место. Собравшись с мыслями, сказала: «Нет, у нас нет возможности платить за учёбу. Мы заняли деньги, чтобы купить половину дома. Отдавать придётся ещё несколько лет». После паузы добавила: «А знаешь, ты родился в этом доме. В доме, где проходили занятия по английскому языку. Раньше там был роддом».