О любви совершенной и странной. Записки естествоиспытателя

скачать книгу бесплатно


Это была неожиданная, но счастливая развязка. Противник был сильнее и продвинутее меня. Как стало возможным моё мгновенное перемещение? Зачем был сделан этот нелепый выдох в макушку? Что-то я уже понимаю, но всеобъемлющего ответа на эти вопросы у меня нет и по сей день. В 2018 году, просматривая в интернете материалы, связанные с токийским терактом, я увидел среди обвиняемых своего давнего знакомого. Судя по фото, он мало изменился.

2005, ФЕВРАЛЬ

Зима умирала тяжело и некрасиво. Через два дня на третий выпадал мокрый снег; едва подсохшие дороги снова превращались в подобие канализационных канав, по которым плыли обрывки бумажной упаковки, пластиковые бутылки, прелая прошлогодняя листва и хлопья грязной пены. Солнце не появлялось почти месяц. Люди, уставшие от сумрака и уличной грязи, по привычке надевали тёмные вещи и не чистили обувь. Город тонул в апатии и отвращении к самому себе.

Именно в такой февральский день я собрался выполнить обещание, данное моему партнёру по бизнесу. Речь шла о её сыне, мальчик-подросток переживал трудный период. Отсутствие контакта с отцом, переезд в другой город, новая школа – достаточно традиционный набор тревожных предпосылок, порождающих семейные кризисы и трагедии. Мне бы и в голову не пришло вмешиваться в интимную семейную ситуацию, если бы не наши многолетние дружеские отношения. Однако главной причиной стали рассказы мамы о странных изменениях, произошедших с сыном буквально за считаные месяцы после перевода в новую школу. В то, что описывала мать, не хотелось верить. Она говорила, что порой не узнаёт сына – не в поступках и разговорах, а буквально в лицо. Ей казалось, что в мальчика вселилась некая сущность, ежедневно прорастающая в нём и изменяющая его во всё ускоряющемся темпе. Кроме прочего, она стала плохо спать и по ночам чувствует острый немотивированный страх.

Должен сказать, что к моменту описываемых событий мои интенсивные эксперименты с собственным телом и изменёнными состояниями сознания были позади. Доминантами остались наука, искусство и изучение сакральных текстов. Последнее представлялось мне наиболее важным. Нет, я не забросил медитации и другие освоенные мной техники, всё это оставалось в ежедневном расписании, просто акценты моих поисков сместились от тестирования экстремальных состояний души и плоти в область снискания смысла и духа. Но ко мне обратился близкий человек, с которым за годы совместной работы мы пережили немало испытаний. Передо мной была мать, с ужасом наблюдавшая за страшными изменениями в своём сыне. Я согласился. Было решено, что я приеду один и пообщаюсь с мальчиком пару часов с глазу на глаз, мама же приедет позже, ко времени ужина.

Я завершил рабочий день к трём пополудни. Отпустил водителя. Сам сел за руль. Включил любимую музыку. Настроение было прекрасным.

Серое низкое небо казалось мягким, водители других автомобилей – невероятно приятными и корректными. Жизнь нежно обволакивала и искрилась. Я улыбался и подпевал Элтону Джону.

Блаженны не ведающие будущего! Если бы знать, что случится через двадцать минут, где были бы мои безмятежность и радость?

Представьте себе: после работы вы возвращаетесь домой, от станции метро до дома – полквартала. Подмораживает, но вы в предвкушении приятного вечера, дневные заботы остались позади. Чайник закипит быстро, в холодильнике вкусная еда. Даже чуть-чуть поджимающая естественная нужда не в тягость, потому что не нужно бежать в заплёванный общественный туалет, вас ожидает домашний – чистый и уютный. Вот уже распахнута дверь подъезда, холод и сырость остались во внешней тьме, лифт возносит ваше тело вверх. С привычным потрескиванием дверца лифта отъезжает в сторону, и… вы оказываетесь на поверхности Марса. Минус сто по Цельсию, лифт исчез. В лёгких остался воздух, но если выдохнуть, то это будет последний выдох.

Без четверти четыре, выйдя из лифта на лестничную площадку моих друзей, я не знал, что меня ожидает нечто подобное. Блаженны не ведающие будущего!

Я позвонил и почувствовал опасность ещё до того, как открылась дверь. Меня поразил звук шагов. Нет, не сам звук! Странные вибрации, передававшиеся через пол и застревавшие у меня под сердцем.

Пять шагов по коридору ещё невидимого мне человека. Казалось бы, мелочь, но уже при звуке третьего шага мой полупустой желудок попытался избавиться от содержимого. Резкий спазм не только выплеснул в рот волну горечи, но и запустил все рефлексы самосохранения и защиты. Красная лампочка мигала. Внутренний зуммер верещал: «Тревога!»

В момент, когда дверь открылась, я был готов. Раскрутил вокруг себя эллипсоид ослепительно белого цвета, вся доступная мне энергия была мобилизована и закачана в эту защиту. Такие фокусы даются большим трудом. С технической точки зрения речь идёт о согласованном резонансном взаимодействии древнего и нового отделов мозга.

Открываемая дверь зацепилась за что-то невидимое. Характерно зашелестел попавший под нижнюю кромку пластиковый пакет. Первым, что попало в поле моего зрения, были кисть руки и часть спины. Мальчик пытался вытащить из щели под дверью невидимый мне предмет, одновременно он говорил: «Подождите, я сейчас». Я молчал. Не отвечал, потому что не верил ни одному его слову. Я точно знал, что пакет подсунут под дверь специально. Что тот, кто опустил голову мальчика и пока прикрыт от меня дверью, готовится к нападению. В чём состоял его замысел, я не знал. Неведение – мать страха. Полное неведение – мать ужаса. Переступив границу нормы, не нужно пытаться представить или просчитать, эта стратегия обречена на провал. Единственное, на что ты реально можешь опереться, – навык импровизации.

Я уже чувствовал, как шевелятся мелкие волоски на руках и спине. Видел, как меняет цвет окружающий воздух, но не двигался и не думал. Моё действие или бездействие будет следствием первого хода того, что? контролирует сейчас бедного подростка. Сегодня белыми играет оно.

Мальчик распрямился, будто согнутая и внезапно отпущенная ветка. Дверь, подобно театральному занавесу, раскрылась. В просторном коридоре, заполненном красным свечением, стоял мальчик в маске. Если бы я оказался на берегу Стикса перед лицом Харона или без скафандра на Марсе, думаю, что ощущения были бы примерно одинаковыми. Воздействие осуществляло не столько видимое, сколько присутствующее и невидимое. Если вы хоть раз входили в воду Мёртвого моря, никогда не забудете изумления мозга, видящего воду, но чувствующего масло. Ровно так же мой включившийся разум вопил, что маска, и мальчик, и шкафы, и вешалка для одежды – всего лишь видимость, скрывающая суть. Что пока я не определю, с чем именно имею дело, мои усилия – пустая трата энергии.

От меня требовалась импровизация. Многое, очень многое зависело от моего ответного хода.

Я уже рассмотрел маску. Это был сгусток плотной энергии, принявший форму древнегреческой театральной маски. Миндалевидные разрезы глаз и тонкая ротовая щель. Маска была приглушённо-стального цвета. Казалось, что она не отлита, а выкована из очень тяжёлого и неподатливого металла; на поверхности маски ясно просматривались вмятины от молотка.

Я поздоровался, дважды назвав имя мальчика. Сначала вопросительно, а после «здравствуй» – ещё раз. «Извини, что без приглашения». В глубине глазных прорезей увидел движение зрачков. Очень глухой голос ответил: «Ничего, проходи. Ты знаешь правило?». Я ответил: «Правил много. О каком ты говоришь?» Под маской хмыкнули: «Вход – рубль, выход – два».

Мальчик сделал приглашающий жест в сторону кухни. Отодвинулся к стене, как бы открывая дорогу. Но нет, я не сделаю такой ошибки! Иди вперёд, я за тобой. Двинувшись по коридору и не поворачивая головы, подросток спросил: «Зачем ты приехал?»…

Всё закончилось через час – последний кусок растрескавшейся маски отвалился от лица и растворился в воздухе. Ещё час мальчик рыдал, уткнувшись в моё плечо. Я гладил его голову и повторял: «Всё, теперь всё закончилось. Не бойся! Ты молодец! Ты всё забудешь». Он так и уснул стоя. Я перенёс его в комнату. Вернулся на кухню, открыл форточку. Прочитал молитву. Уходя, захлопнул дверь с автоматическим замком.

В машине долго не включал двигатель. Мне хотелось замёрзнуть. Я совсем не чувствовал тела. Наконец озноб вернул меня в реальность.

Ну кто же ездит по Москве вечером? С равным результатом можно встать на обочину и наблюдать, как десятки тысяч таких же, как ты, неудачников пытаются вырваться за кольцевую дорогу, к свежему воздуху. Я провёл в пробке примерно полтора часа и вдруг почувствовал, что сильно вспотел. Это было странно: на мне были деловой костюм и лёгкое пальто, в автомобиле – комфортная температура, но я ощущал, что с каждой минутой моя рубашка набухает от влаги. Так бывает, когда после долгого сидения в сауне ты по инерции потеешь, завернувшись в махровую простыню. Я остановил машину, снял пальто. Пытаясь перебросить его на заднее сиденье, высоко поднял руку. Рукав пиджака задрался, и я увидел, что манжета моей белой рубашки, как операционная салфетка, пропитана кровью. Сообразив, что ощущал влагу по всему телу, лихорадочно расстегнул пуговицы рубашки. Сквозь поры кожи на груди и руках, везде в верхней части тела проступали капельки крови.

Век живи – век учись! Оказалось, что кровавый пот – вовсе не фигура речи.

НА ПРОТЯЖЕНИИ ВСЕЙ ЖИЗНИ

Антуан де Сент-Экзюпери написал: «Истина – это не то, что можно доказать, это то, чего нельзя избежать». Эта цитата много лет живёт в моём сердце, периодически среди ежедневных дел всплывает в памяти, вклинивается в поток суетных мыслей. Первая часть меня не волнует, математики уже осмыслили эту проблему: «Для всякой непротиворечивой системы может быть эффективно построено истинное, но невыводимое из неё утверждение». Меня повергает в глубокие размышления конец цитаты: «то, чего нельзя избежать». В своём нынешнем понимании бытия я предполагаю, что единственное, чего не может избежать человек, – это жизнь.

«Жизнь» – не описка. Не смерть, неизбежность которой является общепризнанным бытовым фактом. В следующих главах или в новой книге я вернусь к этой духовной тайне, но сейчас мне хочется спуститься из мира идей на землю. Показать, как причудливо этот всеобъемлющий принцип проявляется в событиях моей судьбы. Возможно, пример не будет логически тривиальным, но, как говорится, никто не обещал, что будет легко.

Мне хочется рассказать о языке. Вначале бессмысленно давать пояснения, что? я, собственно, имею в виду. Надеюсь, что к концу главы из пёстрой мозаики отдельных воспоминаний удастся собрать пазл с понятной картинкой.

Я родился и до восьми лет рос на маленьком кубанском хуторе «Смело за дело». Это название досталось ему от толстовской коммуны, перебравшейся на плодородные земли после Октябрьской революции. К моменту моего появления на свет следы благородного происхождения, возможно, и сохранились в генах некоторых обитателей хутора, но язык, на котором говорили вокруг, был простонародной смесью русского, украинского, идиша и кавказских наречий. Собственно, для меня он был единственным известным языком.

Первая встреча с другим случилась зимой с пятого на шестой год жизни. Именно зимой, потому что в другое время эта встреча была невозможна.

С ранней весны хутор, оттаяв, уплывал в бескрайний степной океан. Вода этого океана изменяла цвет от чёрного до зелёного, золотого и палевого. Все обитатели, как и положено корабельным матросам, трудились не покладая рук. Останавливались лишь изредка. Опирались на черенки лопат или грабель, задирали головы и пристально всматривались в небо: ожидать ли дождя? Передохнув, возвращались к грядкам, деревьям, коровам, курам и всему тому, что ежедневно требует присмотра и заботы. К ноябрю, когда трюмы были полны под завязку, корабль увязал в осенней распутице.

После первых обильных дождей чернозём превращался в подобие мягкого пластилина, просёлочные грунтовки раскисали. Связь с внешним миром прерывалась. Электричества на хуторе не было, окном во внешний мир было радио – после войны слаботочную линию провели от ближайшей станицы. У нас был радиоприёмник, вернее это был просто динамик со шнуром и вилкой, помещённый в фанерный ящик. Эту замечательную штуку можно было включить, воткнув вилку приёмника в единственную в доме розетку. Не помню, кто научил меня этой нехитрой процедуре, но с этого момента я стал радиоманом.

Зима, непролазная грязь, отсутствие товарищей для детских игр – всё это подталкивало к волшебному ящичку, непрерывно сообщающему новости о строительстве коммунизма. Уже через неделю я знал, где среди этого словесного хлама прячется прекрасная жемчужина – передача «Театр у микрофона». Она начиналась около восьми или девяти вечера, когда мои бабушка и дедушка уходили спать.

Прижавшись ухом к динамику, я слушал: «Добрый вечер, дорогие товарищи! Сегодня предлагаем вашему вниманию радиоспектакль по пьесе Александра Николаевича Островского…»

О, дивный островок чистого счастья! Маленький хуторок, живущий на границе космоса и степи. Ночь. Мальчик, при свете керосиновой лампы слушающий слова великих пьес. За три зимы я прослушал почти всю театральную классику. Это было моё первое личное свидание с языком.

Следующий кусочек мозаики до сих пор не исчерпал себя и встряхивает меня ощутимым разрядом при любом случайном соприкосновении.

Размышляю, как назвать это причудливое переплетение обстоятельств, совпадений, знаков судьбы, и не нахожу ничего лучше, чем буквальная отсылка – английский язык.

История началась в маленьком районном центре Кубани, там, где жили и работали мои родители. В восьмилетнем возрасте я был извлечён из хуторского рая и перемещён к дверям средней школы.

Школа мне понравилась, учёба давалась легко. Однако гармония внутреннего мира была сильно нарушена неожиданным открытием. Я обнаружил необъяснимое, но совершенно очевидное для детской души проявление социальной иерархии. Школа, рядом с которой я жил и поэтому был в неё принят, оказалась самой престижной в маленьком городке. В классе из тридцати человек образовалась небольшая группа детей, смотревших на остальных свысока. Они жили в квартирах с удобствами, приносили в портфелях необычные игрушки, наконец, хвастались уроками фортепиано, посещением спортивных секций и кружком английского языка.

Я был самостоятельным мальчиком с хуторской практической смёткой. Понимал, что квартира с тёплым туалетом – дело далёкого будущего, а вот к спорту и английскому языку можно приблизиться уже сейчас. В обмен на найденную в земле латунную гильзу я получил сведения, где и когда проходят занятия. Не откладывая, отправился на поиски английского кружка.

В городе я ориентировался не очень уверенно, поэтому старый сквер, внутри которого стоял нужный дом, нашёл не сразу. По виду это был небольшой дореволюционный особняк с колоннами и полукруглым мансардным окном. Сделав первые шаги по саду, я почувствовал глубокое волнение. Всё, что окружало меня, приобрело значительность и какие-то особые краски. Деревья сквера, как бы увеличившись в размерах, отгородили центральную аллею и дом от окружающих строений; странно, но в этот не поздний ещё час в аллее горели фонари. Я остановился у небольшой лестницы.

Хорошо помню выщербленный камень ступеней. Когда я попытался поставить ногу на первую, пришлось довольно высоко поднять колено. В голову пришла мысль, что и эта лестница, и громадная, в два человеческих роста, дверь сделаны не для всех. Я не додумал, для кого именно, потому что другая мысль вытеснила первую: как я открою эту дверь? На тяжёлых створках были две покрытые патиной бронзовые ручки. Я стоял, не зная, которую тронуть. Наконец решился и потянул за левую; не сразу, но дверь поддалась. Через узкую щель я протиснулся между створками. После яркого дневного света внутри было сумрачно и тихо. Тяжёлые портьеры закрывали окна. Пол был мраморным, с причудливым геометрическим рисунком в центре. Казалось, что дом пуст. Я вышел на середину довольно большого зала первого этажа, отсюда по правую и левую руку открывались два коридора. Ощущение значимости места и какая-то особая наполненность тишины завораживали. На некоторое время я забыл о цели своего прихода.

Вдруг в правом коридоре открылась одна из дверей. Со словами «Подождите минутку!» из-за двери появилась женщина в строгом костюме и чёрных лакированных туфлях. С нескрываемым изумлением посмотрев на меня, она спросила: «Мальчик, как ты сюда попал? Я же закрыла дверь на замок». Я ответил, что дверь была открыта. Дама пошла в противоположную от входа в сторону и быстро вернулась. Показала ключ и, пристально глядя на меня, проговорила: «Дверь закрыта. Ты пришёл вместе с ребятами?» В свою очередь, я показал на приоткрытую створку входной двери. Женщина с недоверием нажала на старую дверь, и та почти беззвучно захлопнулась. «Знаешь, я работаю здесь уже пять лет и никогда не видела эту дверь открытой. Что же, заходи, если пришёл».

Домой я возвращался как полководец, одержавший решающую победу: меня взяли в английскую группу. Я запомнил всё, что разбирали на занятии. Я догоню всех остальных, потому что это только четвёртый урок с начала года. Конечно, занятия платные, но деньги небольшие – три рубля в месяц.

Мама слушала молча. Спросила, как я нашёл кружок, почему не предупредил, что собираюсь пойти в незнакомое место. Собравшись с мыслями, сказала: «Нет, у нас нет возможности платить за учёбу. Мы заняли деньги, чтобы купить половину дома. Отдавать придётся ещё несколько лет». После паузы добавила: «А знаешь, ты родился в этом доме. В доме, где проходили занятия по английскому языку. Раньше там был роддом».