скачать книгу бесплатно
Ульяна тогда даже руками всплеснула:
– Да что с ней такое творится?! Словно чумовая стала. Давеча от Верки так же вот метнулась, едва в яму выгребную не свалилась. Ты, что ли, ее изругала?
– Сама не пойму… – пожала плечами Анна, задумчиво глядя вслед Красаве. – Не ругала, напротив, похвалила…
– Ну, совсем полоумная! – посетовала Ульяна. – Вроде никто ее тут и пальцем не трогает, отроки и с Елюшкой твоей так не носятся, как с ней, а поди ж ты! Ладно бы от взрослых, но она и от девчонок наших так же шарахается. От них-то с чего?
– От каких девчонок? – не на шутку заинтересовалась Анна. – От боярышень?
– Этого не видела, врать не стану. От старших она всегда подальше держалась, – охотно пояснила Ульяна. – А вот за меньшими частенько подглядывала… Они-то с ней не очень, все норовили в сторону, а вчера Красава сунулась следом за ними к собачьим клеткам и тут же как ошпаренная вылетела!
– А Красава теперь нас боится! – просветила мать донельзя довольная Елька. – И меня, и Феньку со Стешкой! Она к нам вообще не подходит!
– И как вы ее так умудрились?
– Да не знаю, мам… – пожала плечами девчонка. – Мы, честное слово, ее ни капельки и не трогали! Сама она…
Поняв, что ничего от дочери не добьется – куда уж девчонке понять то, что и взрослые не разумеют, – Анна больше ее не расспрашивала, но не на шутку озадачилась. А вскоре заметила, что Красава боится только тех, кто принимал участие в лечении Андрея. Да не просто опасается, а прямо-таки шарахается от них, словно зверек, не разумом, а животным чутьем ощущающий присутствие неведомой опасности.
«Ничего не понимаю! Чего она во всех нас пугается? Не забывай, Анюта, Красава как-никак у Великой Волхвы учится. Почуяла что-то, что в нас той ночью проснулось? Эх, знать бы еще – что?!
А лучше всего не лезь не в свои дела – иное лучше и не знать!»
* * *
За недолгое время, проведенное в крепости, Анна незаметно для себя привыкла прислушиваться к мнению Филимона, особенно в том, что касалось ратных дел. Поэтому и сейчас не стала возражать. Сначала было хотела высказать все отрокам немедленно, на утреннем построении, но что-то ее остановило. И так, и сяк вертела: не шла на ум нужная для такого разноса речь; более того, не лежала к этому душа, и все тут! Не сразу поняла, что ее смущает-то, пока сами собой не пришли на ум слова Аристарха: «Коли тебя, все равно, каким способом, подталкивают к решению или поступку, о которых ты ранее не задумывалась, перво-наперво помысли: кому и для чего это надо, и надо ли это тебе?»
«Ну, Филимону, понятно, зачем: ему отроков в разум приводить надобно. А мне? Выкричаться? И все? Да-а, очень по-боярски получится, Анюта. Что-то об этом Аристарх говорил такое… А, вот: «Если ты на беды, заботы и прочие неожиданности отзываешься как обыкновенная баба, значит, ты либо сглупила, либо чего-то не поняла или просмотрела». Ну прям не староста, а кладезь премудрости! Нет бы сказать коротко: «Не будь бабой, Анька!» Да он и так тоже говорил, и не раз…
Если послушаюсь Филимона, устрою разнос, как он предлагает, что дальше-то? Отроки и сейчас уже на меня чуть не свысока поглядывают, а после такого ора и вовсе уверятся, что нет тут никакой боярыни, одна только баба вздорная. Мне это надо? А что еще можно сделать?
Хм-м… Тоже разнос, но уже боярский? А ты знаешь, какой он – боярский-то? Нет, повторить то, что говорит обычно батюшка Корней, я смогу, но примут ли мальчишки – да какой там, мальчишки, себя-то не обманывай, Анюта – так вот, смирятся ли воины с разносом от бабы? Как думаешь, матушка-боярыня? Алексей тебе мало показал, еще захотелось?»
В поисках нужного ей решения Анна прикидывала и так, и эдак, вспомнила даже еще один урок от ратнинского старосты: «Я ведь тоже все время по тонкой грани хожу: вот тут я могу приказать, тут не могу, а вот тут зависит от того, как дело повернуть. Это тоже тягота начального человека, и никуда от нее не денешься».
В размышлениях чуть не полдня прошло; хорошо, жизнь в крепости более-менее устоялась и личное вмешательство боярыни во всякие мелочи почти не требовалось. Решение, как это ни странно, подсказал Дударик. Точнее, пришло оно само по себе после того, как Анна услышала сигнал на обед.
– Ну вот, сколько провозилась, раньше надо было, – только рукой махнула в ответ на болезненный укол досады. – Ладно, как-нибудь по-матерински после обеда им устрою.
«Вот именно! По-матерински надо, а ты что удумала, боярыня? Воеводой стать захотела? Так ты не воевода даже для отроков. А Филимон? Неужто нарочно решил меня дурой выставить, чтобы потом отроков мордой по столу повозить: вот, мол, даже баба все видит, а вы, пни стоеросовые, понять не можете, что не воины вы еще, и нос вам задирать невместно!
Да нет, непохоже на него… Наверняка даже и не задумался, как это все с моей стороны выглядит. У него о своем голова болит, а мое боярство у него на последнем месте. И правильно! Каждый своим делом заниматься должен, а коли уж заступила за межу, на чужое поле залезла, так десять раз думай, Анюта. Сама же вспоминала Аристарха. Приказывать здесь отрокам ты не можешь – не воинский ты начальник, но повернуть по-своему…»
У двери в трапезную Анна подозвала дежурного урядника. Тот подскочил, вытянулся в струнку и зачастил привычное:
– Матушка-боярыня, отроки Младшей стражи…
– Не надо, Степушка, – остановила его Анна, порадовавшись про себя, что вовремя вспомнила имя отрока.
– Распорядись, чтобы первая полусотня в трапезной после обеда задержалась. Говорить с ними хочу.
– Матушка-боярыня, наставник Тит…
– С наставником Титом я сама все улажу, – остановила его Анна. – Иди, Степушка.
Обежав глазами выстроившуюся полусотню, боярыня тяжело вздохнула и сокрушенным тоном, вроде бы вполголоса, но достаточно громко для того, чтобы ее расслышали все собравшиеся, обратилась к стоявшему рядом с ней Титу.
– А что это они у тебя заморенные какие, господин наставник?
Строй вздрогнул: настроились-то совсем не на то. Не иначе, ожидали от боярыни восторгов и похвал, а тут… Лица мальчишек обиженно вытягивались, но Анна будто и не заметила, какое действие произвели ее речи. Тит промолчал, ожидая продолжения, но глаза его заблестели. Анна не сомневалась: наставник с трудом удерживается, чтобы не подмигнуть ей одобрительно.
– Али кормим мы их худо? Ты только скажи, я Плаве велю…
– Нет, Анна Павловна, нельзя больше, а то не воев получим, а разжиревшее стадо, – серьезно и не менее озабоченно покачал головой Тит. Ну, прямо отец родной!
Анна покивала, опять пригляделась к насторожившемуся строю.
– А кто это у тебя там в грязной рванине притулился?
Наставник точно знал, что оборвышей в полусотне нет, но и тут возражать боярыне не стал, только слегка руками развел, как будто извиняясь за недосмотр. Он не сомневался в том, что именно сейчас пытается проделать с отроками Анна – сам не раз новиков в разум приводил, но в женском исполнении видел это впервые и приготовился наслаждаться. Ну, и подыграл в меру сил, рассудив, что сумеет поправить, если что пойдет не так.
– Разве Ульяна с Верой плохо за холопками следят? – ближайший к Анне отрок, к которому она обратила свой вопрос, вздрогнул и гаркнул накрепко вбитое наставниками спасительное: «Никак нет, матушка-боярыня!»
Анна удовлетворенно кивнула, прошлась вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица, опять горестно вздохнула и махнула рукой в сторону столов:
– Садитесь, детушки. Не могу я с вами, стоящими, разговаривать: вон вы какие у меня вымахали! Шея заболит – голову задирать.
Дождалась, пока все рассядутся, опять прошлась, на этот раз вокруг стола. Кого по волосам мимоходом потрепала, кого по плечу погладила или по спине рукой скользнула. Недоумевающие парни, лишенные материнской ласки, на глазах расслаблялись.
«Эх, Анюта, Анюта, куда лезешь? Боярства тебе нужно… Род поднять… На святое замахнулась: сыновнюю любовь используешь… И не противно самой-то?
А если оставлю все как есть, то скольких потом не досчитаемся? Нет, Анька, подбери нюни. Коли начала, так доводи до конца!»
Усевшись во главе стола, Анна подперла подбородок рукой, еще раз вздохнула и произнесла совсем уж неожиданное:
– Что же нам с вами делать, детушки мои?
– А что не так, Анна Павловна? – «заступился» за отроков их наставник. – Ты сама погляди, каких мы соколов выпестовали!
– Ой, Тит, и рада бы тебе поверить, да не могу: сердце материнское иное вещует. Одно только и радует: сотня ратнинская вовремя на помощь пришла, а то кто знает, сколько бы здесь сейчас свободных мест на лавках было?
Кое-кто из отроков недовольно заелозил по скамьям, но старшие не обращали на них никакого внимания и говорили только друг с другом, будто вдвоем за столом сидели.
– И ведь как чуяла, так и сложилось. Ты вот, Тит, говоришь – «соколы»… Да будь они и в самом деле соколами, разве допустили бы такое непотребство?
– Ты про что, Анна Павловна?
– Ну как же, – закручинившаяся было матушка-боярыня всплеснула руками. – Сколь живу в Ратном, столько и слышу, что первейшая обязанность воев – своих десятников и сотника в бою беречь пуще всего. А тут? Ни один – ты слышишь, ни один! – наставник обратно целым не вернулся! Для чего вы их самострельному бою учите? Для чего они тут целыми днями кнутами размахивали? Мух гонять? От девок отбиваться?
«Эй, эй, боярыня, чересчур-то не расходись».
У сидящих за столом отроков потихоньку начинали багроветь у кого щеки, у кого уши, но вставить слово в разговор старших не посмел ни один: к ним не обращались.
– Вот и получается, что учить-то вы их учили, старательно; они те умения перенимали тоже старательно… А вот как до дела дошло – и куда все умения делись? Хоть один вспомнил, что делать надобно? – Анна опять не смогла сдержать своего возмущения. – Вот и дождались: наставник Анисим там лег, наставнику Глебу лицо изуродовало… Ведь оба за них, за соколов наших, подставились, на себя те удары приняли! А наставника Алексея почему выстрелами не прикрыли? Э-эх! – она досадливо махнула рукой. – А ты говоришь, соколы…
Боярыня немного помолчала, не поднимая глаз на сидящих мальчишек. Потом встрепенулась, как будто вспомнила что-то важное, и опять обратилась к наставнику.
– Ладно, Тит, ты можешь сказать, то дела ратные, и мне в них встревать невместно. Но ведь у меня и еще докука есть, самая что ни на есть материнская. И как я теперь с ней справляться стану, ума не приложу.
– Что за докука, матушка-боярыня? – насторожился Тит. – Кто это тебя так озаботил?
«Ага, и он про матушку помянул. Помогает, поддерживает».
– Ну как же! – боярыня от удивления подалась вперед, к собеседнику. – Сам знаешь, через год-два мне детушек женить надо. Бабы ратнинские, у кого девки на выданье, ко мне уже с расспросами подкатываются. Вынь да положь им самых лучших женихов. И я их понимаю: какая же мать согласится отдать дочь за негодящего воина? Только вот что мне им теперь говорить-то? Обману кого ненароком – с меня спрос.
Наставник крякнул, ухватился сначала за бороду, подергал – не помогло, полез в затылок. Такого поворота разговора он явно не ожидал.
– Вот и я голову тоже ломаю, – донельзя расстроенная боярыня наконец-то обратила внимание на ошарашенных парней. – Вы уж не подводите меня, мальчики мои. Пока еще время есть, постарайтесь, а? – голос ее дрогнул, она неловко выбралась из-за стола, опустив лицо как можно ниже, и поспешно вышла из трапезной.
Глава 2
О том, как встречали возвратившихся из похода воинов, Андрею и Арине в подробностях рассказали ребятишки в самый первый раз, когда их пустили навестить раненого. Юлька предупредила, что надо погодить несколько дней с разговорами, хотя сестренки вместе с Елькой и Дудариком, конечно, все равно каждый вечер прибегали из крепости.
Мальчишка чувствовал себя ответственным за малышню, хоть и сам их ненамного перерос, но ведь он-то уже в настоящий поход сходил! Поплатился за это, разумеется, хорошей поркой и отсидкой в порубе, и поминать лишний раз при взрослых вслух не рискнул бы, но чувствовалось – не жалеет ведь, поганец, ни о чем! И, пожалуй, не отказался бы и еще раз свой «подвиг» повторить.
К тому же, раз ему боярыня доверила присматривать за девчонками, то он старался держаться солидно, как взрослый. Ну, и сам не меньше них рвался к дядьке Андрею. И дудочку свою приносил; Арина хорошо научилась понимать, что мальчишка на ней «говорит». Теперь она им пригодилась, хотя Андрей свистеть в ответ не мог: и в доме не положено, и сил еще не хватало, так что его ответы уже Арине приходилось угадывать и передавать Дударику. Так и говорили иной раз все вместе, кто как умеет.
Андрей прихода ребятишек ждал и, как приближался вечер, начинал прислушиваться. У него заметно светлело лицо, когда с улицы слышались голоса детей, а потом по ступенькам крыльца раздавался дробный перестук ног. У Аринки сердце заходилось, когда в такие моменты смотрела на него – так хотелось когда-нибудь родить ему сына или дочку!
Фенька со Стешкой и до того к дядьке Андрею липли при каждом удобном случае, а теперь и вовсе не отходили. И вроде как тоже его понимали; да им и понимать не очень-то требовалось: просто о чем-то щебетали, загадки ему загадывали, а потом сами же за него и отвечали, только спрашивали, так ли? Андрей на все согласно глазами показывал – да, правильно, наслаждаясь тем, что они вот здесь, рядом, чирикали. Это ему помогало не хуже отваров.
Арина, конечно, знала, что первая полусотня в крепость вернулась: и Михайла забегал в первый же день, и домашние рассказывали, да и девчонки тогда же похвастались, что тоже встречали воинов вместе со старшими, но поначалу ей было не до того, а Андрею тем более. А вот когда он немного окреп, и Юлька позволила пустить к нему ребятишек, то Арина уже нарочно принялась их расспрашивать. И Андрей сразу подобрался и подался вперед, хотя слабость его пока не отпускала. Сестренки первыми восторженно затрещали, перебивая друг друга, но Арина притянула их за плечи к себе и обратилась к Дударику:
– Ну-ка, давай для начала ты наставнику доложи. А мы послушаем, – и подмигнула надувшимся было малявкам. – Нам-то с вами в мужские разговоры лезть невместно. Пусть сперва будущий воин по делу доложит, а потом вы добавите, что сами заметили. Я ведь там не была, и мне тоже все интересно, – и опустилась вместе с ними на лавку.
Мальчишка от таких слов только что по стойке смирно не встал, как отроки на плацу, и заговорил, чеканя слова и подражая дневальным, отдающим рапорт. Все расписал: как встречали вернувшихся воинов, да как Михайла со старшим наставником Алексеем докладывали Анне, да как отроки кланялись боярыне. И сколько раненых привезли, и прочее, что Андрея интересовало: Дударик его, может, и не так хорошо, как Арина, но тоже понимал. Она слушала, смотрела на них и не заметила, как в голову совсем другие мысли полезли.
«Надо же, чуть жив, а уже готов вскочить и в крепость к своим отрокам лететь. Господи, ведь ко мне он так рваться никогда не станет! И не удержу… ничем не удержу! Правильно Верка сказала: через все переступит, а уйдет, если уж даже сейчас все помыслы только туда направлены.
Фома тоже превыше всего дело свое ставил, а все же не так… Или так, просто я по молодости не задумывалась? А что я тогда вообще замечала? Ну да, девкам нашим, считай, ровней была – и в голове столько же. А много ли с тех пор добавилось, если судить по-хорошему? Перед другими можно притворяться, а себе не соврешь.
От бабки набралась по верхам, а своего опыта не нажила. За родителями ни о чем не думала, ничего решать не приходилось, за мужем – то же самое. Все как с неба сыпалось. В доме достаток, черная работа на холопах, а откуда что берется – не мое дело. Даже когда мужу помогала распознавать, правду или нет ему купцы говорят, так и то… Больше себя этим тешила – интересно же, да и приятно, что со мной, соплячкой, мужи взрослые советовались. Да и Фома оберегал от всего. За что он тогда меня, такую, и полюбил-то? И правда, за что?»
Не впервые Арина задавала себе этот вопрос, но сейчас неожиданно, вместе с умилением и благодарностью к покойному мужу, ее царапнуло: она обнаружила, что теперь это «оберегал», да и сам Фома выглядели иначе. Впервые за все время подумала: а одной ли любовью к ней это объяснялось? Да, заботился о ней муж, пылинки сдувал – свекровь иной раз даже кривилась, глядючи на них. Ревновала по-матерински? Да, не без этого, но, может, не только?
«Ведь я по сравнению с Фомой неразумным ребенком была. Выходит, он во мне это и полюбил? В Туров привез, чтобы всему, что ему надобно, научить. Для себя только, получается? То-то он каждый раз изумлялся, когда я что-то разумное предлагала… Да, принимал мою помощь при сделках с купцами, потому что она ему выгоду приносила, а дальше меня в свои дела и на полшага не пускал!
Получается, я ему не женой была, а игрушкой, забавой для души и тела? Понятно, что не со зла он это, а от любви, но нельзя же так с живым человеком! Я бы с ним сама собой, такой, какая есть сейчас, никогда не стала бы, только тенью его…
А вот Андрей совсем не так относится. Зачем ему девчонка восторженная, что только вокруг него прыгала бы, щебетала да в глаза заглядывала? Ему жена нужна не та, что с него глаз не сводит, а та, что с ним в одну сторону смотрит, вот! Ох ты, Господи! Смотреть, как Анна, я пока еще не умею, не всегда знаю, какая сторона – та, но научусь. Встреться мы раньше, пожалуй, и не случилось бы ничего. А сейчас не поймешь: я ли Андрея увидеть смогла, потому что меняться стала, или он меня другой и не заметил бы?
Я же, когда к родителям вернулась, по-прежнему только о себе заботилась: в горе своем великом ничего вокруг не видела и видеть не хотела, дурища! А надо! Вон, Анне в крепости до всего дело есть, так потому она и боярыня, и что бы ни случилось, ей некогда руки заламывать да слезы лить: на ней все держится, и на нее все смотрят.
Зато потом, когда пришла настоящая беда и пришлось бежать, мне уже не до страданий стало. Хороша бы я была, коли тогда, так же как после гибели Фомы, вместо того, чтобы сестренок спасать, от всего отрешилась, себя жалеть принялась – а ведь забот побольше, чем в первый раз, свалилось! Но ведь справилась же! И сейчас тоже справлюсь!
Наверно, я оттого и блажила, что до того настоящей беды не знала? И пока меня, как кутенка неразумного, из-под теплого бока не вышвырнули да мордой не ткнули, и мысли такие не приходили. Кабы вся моя беспечная жизнь не сгорела вместе с нашим подворьем, кабы не пришлось мне не только за себя, а за сестренок отвечать и их спасать, так и прожила бы всю жизнь дура дурой».
Арина встряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, и подняла глаза. Стешка с Фенькой, хоть и сами видели все, о чем рассказывал Андрею Дударик, сейчас, слушая его, притихли. Старшая наморщила лоб и пыталась что-то соображать, а младшая просто глазенками хлопала, раскрыв рот: в чужих устах знакомые события казались чуть ли не сказочными. Арина улыбнулась, глядя на них, и сама себя одернула:
«Да чего уж теперь о прошлом горевать – не изменишь ничего. Мне сейчас по-настоящему взрослеть приходится, и быстро. Вот ради них! То-то за все годы после бабкиной смерти из ее науки столько не вспомнилось, сколько за этот месяц! Даже то, что забылось вроде бы напрочь. А все потому, что чужим умом и опытом не проживешь – своего набираться пора. И давно пора – третий десяток пошел!»
* * *
Какими путями Корней проведал о повороте в лечении своего родича, Арина даже думать не хотела, но вскоре после памятного бабьего бдения старший Лисовин самолично явился навестить Андрея. Да не один, а с Аристархом.
О том, какие гости к ним пожаловали, молодую хозяйку предупредила запыхавшаяся девка-холопка, чуть не бегом ворвавшаяся в горницу, так что Арина успела выйти навстречу и спуститься с высокого крыльца, чтобы поклониться старшим, как положено, во дворе.
Трепет, который она испытывала перед грозным старостой с памятного дня знакомства, никуда не делся, но сейчас его приезд сочла добрым знаком: значит, помнит об Андрее, беспокоится. И к ней Аристарх в этот раз совсем иначе обратился. Нет, ничего особенного не сказал, только поздоровался, отвечая на приветствие, но ей показалось, что взглянул с одобрением. А глава рода и вовсе заговорил почти ласково:
– Кхе… Ну что, полегчало Андрюхе?
– Слава богу, полегчало, Корней Агеич, спасибо Настене с Юлией.
– Настена, значит? Ну-ну… – непонятно хмыкнул Корней и обернулся к Аристарху. – Во, Репейка, слыхал? А ты говорил!
– Это ты говорил. Я-то сразу тогда понял… Ну что? Долго тут стоять будем? Идем! А ты… – взглянул на хозяйку староста, замялся, вспоминая ее имя, – Арина… Ты баба вроде разумная, так что тут пока посиди и не пускай никого. Понадобится что – сами позовем.
И два немолодых мужа неспешно поднялись по ступенькам. Арина шикнула на куньевских баб, высыпавших навстречу гостям:
– Чего встали? Дел нет? Идите-идите, – а сама опустилась на тщательно выскобленную и вкусно пахнувшую свежим деревом нижнюю ступеньку новенького крыльца, нагретую солнцем, отчаянно добирающим последние летние деньки.
«Просто так, навестить пришли или?.. Нет, просто так воевода один бы приехал, а если вдвоем со старостой, значит, по делу. И дело, похоже, неотложное, раз не стали ждать, пока Андрей поправится. Аристарх вон какой озабоченный! Виду не подает, но я же чувствую… Что ж там у них за разговор, если меня тут сторожить поставили?»
Пробыли гости долго, Арина уже и волноваться устала, не повредит ли Андрею такой длинный разговор? Юлька же строго-настрого приказывала, что нельзя у него долго засиживаться, в шею всех гнать велела. Может, войти да на правах сиделки поторопить мужей? Будь она твердо уверена, что Андрею это во вред, и Аристарха не побоялась бы, но ее останавливало, что оба гостя – мужи разумные, сами воины и хорошо знали, что такое тяжелое ранение. Андрею они зла не желали, стало быть, и худого не сделают.
Только Арина успела себя уговорить, как наверху скрипнула, открываясь, дверь. Выйдя на крыльцо, воевода внимательно оглядел подворье, покивал чему-то, бросил быстрый взгляд на старосту и степенно спустился вниз.
«Доволен Корней Агеич, очень доволен. Только чем: разговором или тем, что увидел в усадьбе?»
Не успела она себе ответить на этот вопрос, как сзади над ухом рыкнул голос старосты, и Арина чуть не присела от неожиданности:
– Что уставилась? Опять любопытство бабье, тудыть его, гложет? Слышь, Кирюха, она небось тебя снова прозреть пытается! Видал?
«Неужто глаза мне отвёл? Или просто ходит так тихо?»
Ошеломленная его мальчишеской выходкой, Арина не сразу поняла, что Аристарх на нее не сердился, скорее – пугал, но не всерьез.
«Словно отрок, который девку на посиделках до визга испугал! Разве что пальцем в бок не ткнул. Прежней озабоченности даже следа нет, наоборот, похоже, какую-то тяготу с себя свалил».
