скачать книгу бесплатно
– Это точно? – резко уточнил Доктор.
– Шестая звезда упала за горизонт, – Страж пожал плечами, удивляясь, что находятся люди, способные сомневаться в его словах. – Раньше, чем через три часа, она не появится. Значит, исхода не будет. Битва не состоится. Время не подошло.
– В третьей плоскости оживленно, – заметил Доктор. – Призраки так и шастают.
– Правильно, – Страж кивнул, затянулся в последний раз и отбросил окурок. – Врата могут открыться за неделю до истечения Сроков. А за три дня они просто обязаны раскрыться. Вот призраки и выбрались на волю. Им тоже надо размяться перед Битвой. Хотя толку от них…
– Мы встретили Вестника! – встрял Копер. Голос его был визглив, и я догадался, что встреча с тем, смутным и большим – дело не совсем обычное.
– Не может быть, – спокойно возразил Страж. – Вестник должен появиться перед самой Битвой. До истечения Сроков он просто не сможет пройти сквозь Врата.
– Мы его видели! – еще более визгливо выкрикнул Копер.
– Действительно, это был Вестник, – задумчиво проговорил Доктор. – Рубиновый плащ, глаза Дракона. Ошибиться трудно. Это был Вестник.
– Шестая звезда упала за горизонт и поднимется только через три часа, – растерянно молвил Страж. – Сегодня первая ночь, когда призраки выбрались из Узилища… Это не может быть Вестник! Если только… Если только Лента Мебиуса не перехлестнулась!
– Перехлестнулась? – непонятливо переспросил Доктор.
– Да! Так оно, скорее всего, и есть, – человек с суровым лицом вынул из кармана кисет, быстро и ловко свернул цигарку, вставил в рот и закурил. Он заметно нервничал. – Но это значит, что процесс вырвался из предначертанного русла. Мы теперь не можем знать, что и когда будет. Даже Великие теперь бессильны что-либо поправить. Все сдвинулось. Битва может начаться раньше. Обязательно раньше. Исход произойдет до истечения Сроков.
– Это как же так?! – Доктор выглядел совсем неважно.
– Лента перехлестнулась. В ней теперь втрое больше витков, но каждый из них – втрое меньше. Законы, предсказанные Великими, перестали действовать. Исход может начаться уже нынешним утром.
– Доктор, если так, то что же это получается? – голос Копера сделался жалок и пискляв. Тонкие жилистые руки напряглись, стальной хваткой сдавив мое тело. Будь я живым, мне бы в этот момент стало очень неуютно. Но я был покойник, а покойников такие мелочи не беспокоят. Зато оба собеседника большеголового посмотрели на него с неприкрытым изумлением – им-то выражать эмоции ничто не мешало. – У нас же ни один из четырех бойцов не оживлен!
– До шести еще есть время, – успокаивающе заметил Страж. Получилось – как у заботливой сиделки, общающейся с больным, что на грани нервного срыва.
– Мы успели их всех собрать, и это уже хорошо, – кивнул Доктор. – Ничего не поделаешь, сегодня ночью придется хорошо поработать. К шести все четверо должны быть готовы. Если мы не успеем, то даже подумать страшно, чем все может обернуться.
Я испытывал странные ощущения. С одной стороны, слышал слова, которыми обменивалась троица, а с другой – до меня совершенно не доходил смысл беседы. Но ведь он был, этот смысл. И для Копера с Доктором, и для Стража имел огромное значение. Недаром все трое волновались, недаром напряглись сухожилия у большеголового.
Вместо того чтобы попытаться вникнуть в суть разговора, я перестал думать о нем вообще. Потому что вдруг увидел, как в чернильной вязкости неба появилось нечто – птица, не птица, зверь, не зверь; с крыльями, но о четырех лапах – и сорвалось вниз в крутом пике. И каким-то образом я легко понял, что целью ее полета являются мои глаза.
Живой разум отчаянно заметался в мертвой коробке черепа, не зная, что делать. Страхи жизни остались при нем, инстинкты – тоже. Разуму отчаянно хотелось сохранить глаза, но он не мог заставить – ни веки закрыться, ни рот – прокричать Доктору, Стражу или Коперу о том, что сверху падает опасность. Потому что разум – это то единственное, что осталось жить во всем моем восьмидесятишестикилограммовом теле.
А троица ничего, похоже, не замечала, взволнованными голосами продолжая обсуждать непонятные для меня темы – перехлест ленты Мебиуса, преждевременное истечение Сроков…
Но когда птица выросла до невероятных размеров и я уже готов был распроститься со своими глазами, Страж стремительным движением выбросил в воздух руку и жестким полукольцом обхватил горло летающей твари.
Не знаю, какой голос был у чуда-юда в нормальном состоянии, но с передавленным горлом оно сумело издать лишь хрип да сипенье, в которых, однако, явственно различалось знакомое:
– Спакх-сволочь!..
Оскорбление, очевидно, было адресовано Стражу, но тот никак на него не прореагировал, продолжая стоять и сжимать горло летающего чудища. Тогда оно прибегло к более активным методам обороны, ловко извернувшись и попытавшись вцепиться в руку Стража всеми четырьмя лапами.
Но тот, оказалось, чего-то подобного ждал, сильно встряхнул свою добычу и, перекинув из правой руки в левую, освободившейся сильно щелкнул по носу. Птицезверь оросил рукав Стража двумя каплями слез боли и был отброшен прочь. Махая не в такт и не в лад крыльями, отяжелевшими под грузом неудач, и не в силах подняться на достаточную высоту, тварь на бреющем полете поспешила подальше от этого негостеприимного места.
– Как с ума посходили, – безразлично заметил Страж. – Некоторые нормально себя ведут – резвятся, развлекаются. А другие сюда пробраться норовят. Словно для них тут медом намазано. Недавно какой-то розовый бегемот наведался. Хотел у Лонгви ногу сожрать. Тоже потом обзывал меня по-всякому. Обиделся. Вот почему, как на Землю выберутся, у них сразу дар речи просыпается?
– Видели мы его, – усмехнулся Доктор. – Пыхтел, как паровоз и тоже все время твердил, что ты – сволочь.
– У него были причины. Я ему хвост узлом завязал. Нечего лезть, куда не просят.
Я опять не совсем разобрался в ситуации. Бегемотоподобное существо, пробегавшее мимо с недовольным бухтеньем, я помнил. Правда, не разобрал, розового ли оно было цвета. А вот каким образом Доктор и Копер, а также Страж, существа из плоти и крови, могли контактировать с эфемерными созданиями вроде того же бегемота или летающего птицезверя, было непонятно. То, что их вижу я, казалось естественным. Я, как ни крути, мертвый. Но они-то живы!
Непонятного было много. И если раньше при странных фразах, произносимых Доктором или Копером в голове моей сами собой возникали многое объясняющие картинки прошлого, – дежа-вю, уже виденное, – то теперь ничего подобного не происходило.
Между тем Доктор и Копер переглянулись. Большеголовый скривил губы и произнес полувопросительно, полуутвердительно:
– За работу?
– Да, – кивнул Доктор. – Время не ждет.
Они слаженно, словно долго отрабатывали этот маневр, перестроились таким образом, что Доктор, распахнувший дверь, вдруг оказался позади Копера, и тот, со мною под мышкой, шагнул внутрь покосившегося строения, бывшего, по всей видимости, штаб-квартирой этой странной компании.
Внутри ослепительно ярко горел свет, но его источника я не заметил. В трех углах помещения, принявшего нас, стояли топчаны, на которых возлежали покойники. Скорее всего, впрочем, такие же покойники, как я.
Был топчан и в четвертом углу, но до нашего прихода он пустовал. А потом Копер положил туда меня.
Лежанка была низкая, так что я вполне мог разглядеть и остальные детали убранства. А оно было небогатым. Два окна, небольшая дверь напротив той, в которую мы вошли, четыре стола в центре, составленных по два в ряд. На одном из таких спаренных столов причудливо громоздились, извивались многочисленные колбочки, пробирки, змеевики. Рядом, дополняя картину, стояли мензурки с разноцветными порошками и жидкостями. Очевидно, ингредиенты и уже готовый продукт.
Вторая пара столов была пуста. К ней-то и направился Доктор. За ним семенил ставший вдруг похожим на верную собачонку Копер.
Неуловимым движением руки Доктор выхватил откуда-то стального цвета чемодан, открыл и, нимало не заботясь о последствиях, грудой высыпал на стол его содержимое. Что именно там было, я не увидел, но по металлическому звону, заполнившему комнату, догадался, что, скорее всего, медицинские инструменты.
– Приступим?! – весело и с некоторым даже вызовом вопросил Доктор.
– Да, – подобострастно пискнул Копер.
В поведении обоих, как я с удивлением отметил, произошла разительная перемена. Впрочем, такое случается сплошь и рядом. Человек, затурканный бытом, затравленный обыденными проблемами из-за своей к ним неприспособленности, совершенно преображается, когда начинает заниматься тем, что он действительно умеет делать, в чем даст сто очков вперед любому конкуренту.
Так было с Доктором.
С большеголовым было еще проще. Самоуверенный и нагловатый, но вынужденный подчиняться чужой воле, – Доктора, если говорить точнее, – он страдал из-за этой своей зависимости. Но чудеса, творимые руками партнера даже его заставляли проникнуться мыслью, что вынужденное подчинение в конце концов не напрасно. Что Доктор действительно достойный – начальник? повелитель?
– С кого начнем? – спросил Копер.
– А, пожалуй, с самого легкого случая, – сказал Доктор. – Принеси мне, будь добр, Леонида.
Большеголовый быстро и бесшумно скользнул в угол, находившийся от меня по диагонали, подхватил находившееся там тело и, так же проворно вернувшись назад, положил его перед Доктором.
– Та-ак! – протянул тот тоном профессора, принимающего экзамен. – Что мы имеем? А имеем мы два ножевых ранения в сердце, два – в правое легкое, многочисленные порезы и ссадины. – Выбрав в куче, вываленной недавно из чемодана, какой-то предмет, он поднял его вверх и провозгласил: – К делу!
Предмет оказался маленькой ножовкой с остро заточенным концом. Быстрым и точным движением полоснув покойного по груди, Доктор сделал надпил, вскрыл грудину и, засунув руку внутрь, принялся проделывать там какие-то манипуляции, бормоча при этом:
– Все, как и предполагалось. А какой еще смерти можно ждать от человека, который провел больше десяти лет на свалке, в постоянных попойках, драках и прочих неприглядных деяниях? Вот его и зарезали. Да и не могли не зарезать. Характер у покойного уж больно крут.
Копер с открытым ртом стоял подле стола, не прерывая обращенный в никуда монолог Доктора. А тот продолжал орудовать пальцами, ни на секунду не умолкая:
– И легко можно было догадаться, до чего он при такой жизни докатится. Еще тогда, когда он с жалкой тысячей воинов остался в этом, как его… Фермопильском ущелье. Против пары сотен, кажется, тысяч персов. Уже не помню. Ты помнишь, Копер, сколько их было? Ну, не важно. Разве нормальный человек на такое решится? Нет, Копер. Наш друг ненормален, и сей факт неоспорим. Он горд, тщеславен и преисполнен презрения к смерти. В общем, портрет героя в натуральную величину. Сколько, ты говоришь, раз я его возвращал?
Большеголовый ничего не говорил, а предыдущий вопрос – про персов, – кажется, и вовсе пропустил. Но стоило Доктору задать этот, он прикрыл глаза и зашевелил губами. Потом произнес:
– Триста сорок восемь раз. Нынешний – триста сорок девятый.
– Многовато за три с половиной тысячи лет, а? В среднем у него получалось прожить лишь десять с небольшим годков. Не густо. Кто там у нас рекордсмен в обратную сторону? Мудрец? Этого я, помнится, и сотни раз не возвращал. Да и возни с ним не в пример меньше. Прополощешь желудок, очистишь кровь от яда – и все. А этого приходится зашивать, заживлять, сращивать. Морока. Да еще и искать замучаешься. Нынче вон, всю помойку перерыли, пока нашли. Ну и запашок же от него был! Хорошо, что ручей рядом оказался. А помнишь, Копер, как мы его на фермопильском участке искали? Сколько трупов перекидать пришлось, пока нужный нашли? Они же там тысяч восемь персов порубить успели, пока их копьями не закидали.
– Больше, – уверенно заявил Копер. – Там за десять тысяч перевалило. Я тогда весь в крови был, словно сам в битве участвовал.
– Да и я не лучше. Хорошо, что до воинов Ксеркса сумели его сыскать. Если бы его труп к борту корабля приспособили, то мало, что от него осталось бы. Вся премудрость Великих не сумела бы его оживить. Кстати, кого персы царю вместо Леонида тогда подсунули?
– Не помню, – растерялся Копер.
– Да и не важно. Важно, что наш Леонид и в тот раз нам достался, – Доктор вынул руку из разреза, обтер ее насухо тряпкой. – Ну, вот и все на этот раз. Довольно легкая смерть, а потому и легкое возвращение. Дай-ка мне, Копер, мертвой воды – порез зарастить.
Большеголовый послушно метнулся к противоположному ряду столов, наполнил мензурку сине-зеленой мутноватой жидкостью и протянул Доктору. Тот принял склянку, опустил в нее какой-то предмет, весьма похожий на ружейный шомпол, вынул и провел им по тому месту на груди покойного, где делал надрез. После чего удовлетворенно вздохнул:
– Ну, вот и все. Первый готов. Мелкие порезы я ему заживлять не собираюсь. Пусть сам зарастает. В следующий раз думать будет, прежде чем дебоши устраивать. Хотя следующего раза у него, получается, уже не будет. Ну, да ничего. Для профилактики не повредит. Отнеси-ка его в кладовую. Полчаса на выздоровление, потом дашь ему глотнуть живой воды. А мне еще возни предстоит – уйма. Не хочу, чтобы он мешал работе глупыми вопросами.
Копер послушно подхватил отремонтированное (по-другому не скажешь) тело и направился с ним к той самой маленькой двери, что находилась против входа. Доктор же облокотился кулаками на стол, навалился на него всей массой и с непонятной тоской в голосе проговорил:
– Сириус, Сириус! Не могу я работать, когда тебя нет, Сириус!
Внезапно его забила крупная дрожь, и Копер, вышедший из кладовой уже без Леонида, оторопело уставился на своего напарника. А Доктор все колотился в нервном припадке, и инструменты на операционном столе жалобно и тонко позвякивали. В довершение ко всему, Доктор заговорил речитативом, и голос его стал глухим и замогильным:
– Ярка звезда Сотис! Остры ее лучи, пробивающиеся сквозь Космос тысячелетьями! Мал в небе Сотис, но хладный свет его дороже света лунного, ибо он дарит надежду достичь искомого даже сквозь толщу времени. Ярко горит звезда Сотис, и, восходя над горизонтом…
Я узнал эту песнь. Она была древней-древней. Она была из колыбели человечества. Это была песнь жрецов Пта, египетского бога. Я сам когда-то был жрецом Пта и пел эту песнь.
А Большеголовый вдруг сорвался с места, причитая, и причитания в его устах выглядели комично, хотя обстановка к комизму не располагала.
– Да что с тобой, Доктор?.. Ведь три тысячи лет… Четыре тысячи лет… И над памятью твоей поработали – будь здоров, а ты все о своем!
Он подбежал к уставленному колбами столу, налил полный мерный стакан какой-то янтарного цвета искрящейся жидкости, вскочил на операционный стол и, оттянув Доктору нижнюю челюсть, плеснул прямо в рот.
Доктор выпучил глаза и побагровел. Ноздри его расширились и выпустили то ли дым, то ли пар. Рот сжался в тонкую щель, щеки раздулись. Казалось, ему вот-вот разорвет голову от избытка внутреннего давления. Ничего подобного, однако, не происходило. Копер, стоя перед ним, с надеждой и некоторой опаской ожидал результатов своего эксперимента.
Ожидание растянулось минут на пять. Выражение лица у Доктора не менялось, но чем дальше, тем спокойнее становилось оно у большеголового.
Наконец физиономия Доктора приняла прежнее выражение – глаза стали меньше, ноздри опали, щеки сдулись. Кровь отхлынула, и он, разлепив губы, прошипел:
– Ты что, сдурел?! Копер, я научу тебя когда-нибудь, что живым людям живую воду давать нельзя? Ни капли! В этом случае действие живой воды от количества не зависит – отдать богу душу можно и после одной капли. Просто энергией разорвет! Две жизненные силы на одно тело – многовато!
– Но ты ведь выжил! – самодовольно заметил Копер.
– Я – среди Избранных, не забывай! Но и меня бы разорвало к чертовой матери, если б не жуткий упадок сил. Ты больше так не рискуй.
– Хорошо, – покорно согласился большеголовый. – Но и ты меня так больше не пугай.
– Мне действительно сложно работать, когда Сириуса нет на небе, – задумчиво проговорил Доктор. – Он – единственная звезда, дающая мне энергию. Остальные только забирают. Не знаю, почему… По-моему, еще с Египта повелось. Сотис великий блистает на небе… М-да! А ночь только начинается. Чувствую, Копер, что к ее исходу я буду пуст, как барабан.
Странное лицо большеголового выражало сочувствие. Он действительно переживал за Доктора. При всей их взаимной неприязни, которая нет-нет, да и проявлялась, они все-таки играли за одну команду, и если выбывал один, то и второй автоматически оказывался на грани выбывания. Выпадет из игры Доктор – и некому будет приводить в порядок меня и остальных мертвых. Правда, я не вполне понимал, для чего это нужно, но перед Копером такой вопрос, судя по всему, не стоял. И для него, и для Доктора все, что происходило или будет происходить, было исполнено смысла. И хотя для меня оставались неясны функции, возложенные на большеголового, – ведь не исполнять же роль «подай-принеси», в самом деле, – но я с точностью мог сказать, что заменить друг друга, случись что, они не смогут.
– Ну что, продолжим? – вздохнул Доктор. – Давай по нарастающей. Кто там у нас? Лонгви? Тащи сюда, ремонтировать будем.
Место Леонида занял тот, кого называли Лонгви. В отличие от своего предшественника, ни крепким телосложением, ни развитой мускулатурой он не отличался. Скорее наоборот – был строен, даже хрупок. Единственное, что их объединяло – обилие синяков и шрамов на теле.
– Что в карте больного? – Доктор снова начал свою игру в вопросы-ответы, где участвовал только он один. Видимо, это помогало ему работать. – А в карте больного сплошные переломы. Таким образом, уважаемые господа, мы имеем возможность наблюдать тройной перелом позвоночника со смещением дисков, десять переломов ребер – из них два открытые, три перелома ног – один открытый, два – рук, опять один открытый. Раздроблены кости таза. Две дыры в черепе, из них через одну поврежден мозг. Печально, но поправимо. Так, что еще… – его ловкие пальцы ощупывали мертвое тело, и Доктор, похоже, видел через них все насквозь. – Разрыв селезенки. Гм. Легкие тремя ребрами пробиты. Ну, в принципе, все. Глаза у него нет, насколько я помню, уже лет восемьсот. Отыскать оный не удалось, так что все претензии – к сарацинам. Вставлять каждый раз искусственный я уже заколебался, а посему сейчас воздержусь. Ничего, и с одним глазом сгодится. В общем и целом, случай не особенно сложный, хотя повозиться придется долго. С другой стороны, а кто гнал его в горы? Подумаешь, скалолаз. Вот и долазался. Жизнь потерял, очередной глаз потерял, а совесть еще до рождения потерял. Такой вот азартный человек. Игрок.
Доктор проворно и уверенно делал свое дело. Его тонкие пальцы порхали над телом, словно он был пианист-виртуоз, а перед ним стоял рояль, и игралась пьеса в темпе аллегро. Живая вода, видимо, пошла на пользу, и напрасно он обругал Копера. Хотя – кто знает.
Не переставая рассказывать разные забавные эпизоды из жизни, – а вернее, жизней, – пациента, Доктор вправлял ему переломанные кости, резал тело, запускал в разрезы пальцы и что-то делал внутри. Копер, зараженный его энергией, метался между лабораторным столом и операционным, передавая Доктору то живую воду, то мертвую, то разрыв-траву, то траву-плакун. Оба были поглощены процессом оживления.
– Азартен, азартен, – похохатывал Доктор. – Помнишь, Копер, как он с пиратами в кости играл, когда Каем Кесарем был? Дескать, выиграю – и вы меня отпустите, а проиграю – что делать, к выкупу еще и проигрыш прибавлю.
– Помню, – поддержал его Копер, суетящийся между столами. – Он же тогда в три раза больше собственного состояния проиграл!..
– То-то и оно, – Доктор добродушно усмехнулся. – Кто же, кроме него, такую сумму мог найти? Пришлось отпустить, чтобы он сделал это. Хорош поворотец, а?
– А он вместо выкупа потом вдоль дороги всех на крестах развесил, – докончил большеголовый. – Веселый человек!
Что ж, в таком случае, странное чувство юмора было у этого Лонгви. Да и у Доктора с Копером тоже, поскольку после слов большеголового оба задорно рассмеялись. Впрочем, что для них жизнь человеческая, если оба странствуют по миру вот уже три с половиной тысячи лет? Посланцы каких-то Великих. Высших сил, как я понял. Богов, что ли?
С Лонгви Доктор провозился намного дольше, чем Леонидом. Но, когда Копер умчался относить отремонтированное тело в кладовую, выглядел не в пример лучше. Его руки снова стучали по столу, но на сей раз не в припадке нервной дрожи, а выбивая незнакомый, но завораживающе диковатый мотив. Может быть, на Доктора все еще действовала живая вода, а может, причина была другая, но факт остается фактом – он чувствовал себя неплохо, хоть и был слегка бледноват.
Копер, на время работы с ремонтом тел обратившийся в верную болонку, в кладовой не задержался и пары секунд – очевидно, просто сбросил его на пол, особо себя не утруждая. Потом, снедаемый беспокойством за состояние здоровья Доктора, выскочил обратно. Но, увидев, что с партнером все в порядке, расплылся в идиотской улыбке и спросил:
– Тебе уже лучше?
– Сириус взошел, – просто ответил Доктор. – Давай, Копер, пошевеливайся. Работы у нас сегодня много. Неси следующего.
– Кого?
– Давай Амадеуса. Ему голову пулями изрешетили, но возни с ним все равно меньше, чем с Философом. Что-то с ним неласково в этот раз обошлись. Обычно его травят или режут.
– А сейчас к старинной пушке привязали, – хохотнул Копер, заставив меня еще раз подивиться его своеобразному чувству юмора.
– Ну, ты сейчас еще начни рассказывать, как мы его по частям собирали, – недовольно проворчал Доктор. – Шевелись. До рассвета всего четыре часа, а мы еще и половины работы не сделали.
Большеголовый послушно сорвался с места, подбежал ко мне и, схватив за ногу, сдернул с топчана. Моя голова с противным хрустом стукнулась о пол, но боли я не почувствовал, да и не ожидал ее – успел привыкнуть к странному состоянию мертвого организма.
Волоком подтащив меня к операционному столу, Копер наклонился и поднял тело наверх. Надо мной склонилось лицо Доктора – слегка насупленное от напряжения, с шевелящимися губами.
Завершив осмотр, он весело сказал:
– Итак, Амадеус. Эхнатон. Многократный верховный жрец. Маг и кудесник. Ворлок, волхв и так далее. А пули на лету останавливать не умеет. Досадно, правда?
