скачать книгу бесплатно
Последним судном Алексея Германовича был красавец буксир «МБ-8».
Последним заданием: проводка во льдах до причала атомной подлодки. Исполнил расставание с накопленным за многие годы мастерством, как надо и должно.
Благодарная за всё команда, любя своего капитана, подарила на память картину. Строгим, верным отобразил не отягощённый заманкой славы безвестный художник эффектное действо в сдержанных северных красках.
Чёткий абрис «акулы» – этой современной пращи возмездия. Пробитый для неё во льдах путь. И тот упорный трудяга, сыгравший роль ледокола. Над всем этим – мирное небо Родины, отчасти, благодаря их опасному труду.
Лихие времена не вчера канули в лету. Всё изменилось: страна, армия, флот. Буквально на глазах возникли военно-космические силы. И ещё много чего жутко сюрпризного для наших врагов.
Алексей – свидетель былой мощи, горького упадка и чудесного возрождения. Каждый год заказывал он вроде визиток пачку карманных календариков. Неизменным фертом гляделся с них номерной ухоженный МБ. Тщательно выписанный морской конёк на лобовой надстройке служил ему счастливым талисманом.
Ох, неспроста, если подумать. Так по повторяющимся мелочам обнаруживается, к чему вьяве пристрастно человеческое сердце. Сколько же его ретивому, настроенному на честное служение, досталось за морскую судьбу?!
И разве откажешь в ироничной мудрости бывалому капитану, велевшему однажды оттиснуть на тёмно-синей частице моря: «Не будет вспомогательного флота, не будет ВМФ и России тоже не будет».
Сдаётся мне, посыл той мысли ещё как верен!
Прикол двенадцатый. Скажите боцману
Нет на судне колоритней боцмана. По меньшей мере, все прочие – вровень с ним не тянут. Будто наперёд таковым у мамки заказан. Соответственно и ведёт себя на особинку. Про которого речь, не сразу под правило попал. Больно уж с виду казался нормальным. Характер ровнее ватерлинии, проведённой в доке. И как же, здорово всех огорошил, когда всплыла парочка вопящих фактов!
Представить сугубо ограниченною палубу «Костромы» без боцмана не получится. Как-никак его хозяйство. То один, то с матросской свитой делово пройдётся. Из себя – волевой крепыш, удачен мореманским лицом. Бывает, что задержится на баке по собственному разумению. Чаще со старпомовских видений нужных, а то и срочнейших работ. В этом вся суть, каков должен быть морской порядок, считая от древних греков.
Подобно эгейским и костромские маялись от скученности жилого места. Так одна, тесней некуда, каютка принадлежала сразу двум: второму штурману и ещё, не раскрывшему свои отмочки дракону.
Судовая иерархия чинов при этом спорна. Кто в ней действительно главный, выяснится позже. В нашем варианте случилось ожидаемое. Второй помощник капитана просто сник от соседа, как фикус выставленный на сквозняк. Явно неохоче заявится с вахты, туда же всегда молчащий сосед. Ну, к примеру, книжонку бы какую одолевал. На худой конец, тупо припал к койке. Ни то, ни сё, ни пятое. Любимое занятие – не всякому умнику удастся охватить. То есть правил на брезентовом ремне лезвие рабочего ножа, заметно перебравшего в размерах.
Сейчас едва припомнят, как в парикмахерских точили на тех штукенциях опасные бритвы. Эдак: жиг сверху донизу и уже другой стороной лезвия гонят обратно. Только ощущая волшебность скольжения, прекращали доводку опасных во всех отношениях. Оставалось вгустую намылить клиента и с бесподобной лёгкостью лишить недельной щетины.
Раз не удержался штурманец, попробовав обшутить хобятину соседа. Тот в ответ: жиг-жиг с ещё большей серьёзностью. «Ладно», утешился судовод, «хоть один из нас нормальный». Как вдруг был перенесён боцманскими ручищами в раковину умывальника.
Невольно слегка ножками взбрыкнул. По ростику и комплекции сидячее готовище пришлось ему в пору. Вся протестная энергия обесточена двумя словами:
– Не дергайся – побрею.
Перед глазами очутились до жути пиратское лезвие и помазок, шаркнутый о мокрый бок хозяйственного мыла. С дыханием через перескок, бедолага покорился непредсказуемости брадобрейства. За несколько минут испуга, сподоблен испытать счастье возращения к жизни. Гладкие, почти пионерские щёки, взамен романтичной запущенности, говорили за себя: «Нормальных здесь больше, чем ты полагал». И вообще, не бежать же к капитану, на ходу сочинивший вопль: «Он меня побрил!!!»
Кто так экстравагантно отматывает на «Костроме» годики, осталось тайной. Правда, не надолго, всего-то до выхода в городскую цивилию, где боцман чуть не спалился. Но и на сей раз не обошлось без пунктика, заставившего предстать во всей красе характера.
О, да. Правильно вы догадались. Надо искать уже женщину. Точнее девицу. Гораздо чётче, жиличку общаги, которой невозможно пригласить кавалера. Зато разделить торчок, гнать и гнать на воображаемой тройке – за милую душу.
Началось злоключение вечерним часом в северодвинском кабаке Примус[17 - Примус – переобозванный ресторан Приморский.]. Там бросила яшку, почти полным составом, спаянная рискованными рейсами команда. Каждый чувствовал себя зашифрованным героем. Потому отрывались по полной. Значит, никак неосудительно под конец перебрали. Усугублял их состояние женский пол в разном привередливом вкусе (даже подводников!), поощряя не жмотных ухаживать. Аж боцман поддался разговорному жанру с блондинкой приятных глазу достоинств. Помогали ему в том медляк Ободзинского и выпирание её грудей, кои воспринял за идеальные кранцы[18 - кранцы – плетёные мешки набитые пеньковыми отходами. Предназначены для смягчения ударов о причал или борт другого судна.].
Все скинули швартовые[19 - Скинули швартовые – то есть, покидали кабак.] составившимися парочками для лучших вариантов продолжения знакомства. Лишь интересующая нас двоица, задрейфовала в белой ночи. На пустынных улицах позитивная феерия недавно пережитого, обернулась никчёмной скукотенью. Вернуть кайф мог только настоящий (!) поступок.
– Прокатиться бы сейчас! – поджигательно размечталась северодвиночка.
Наш молчун деликатно снял кренделёк её ручки с бугра бицепса и двинул к москвичу, приткнувшемуся у обочины. Будто профи по угонам, распахнул дверцу водителя. Уселся хозяином, припоминая устные уроки шпанистых корешей из кронштадтской школы ВМФ. По их словам, запустить мотор, напрямую соединёнными проводками зажигания, несложнее, чем сходить в самоволку.
Или он чего-то недопонял, или те крутили динаму салажного бахвальства. Ладно, повезёт в следующем москвичкЕ. Пока ему счастливилось в одном: на незакрытые по тогдашней беспечности стёкла-форточки передней дверцы. Палубный волчара упорно чаял близость успеха, оказавшись в последнем третьем.
Автоманка по диагнозу подбадривала взглядами да бесполезные хиромантные советы давала:
– Вот этот с энтим попробуй. Сфартит. Вместо чуда заводки, раздалось рычание другого мотора, противный визг тормозов ментовского козла. Заочно подготовленный угонщик выказал такой норов, что на нём повис весь патруль. Непромах-девица, ни будь дурой, растворилась в ближайшей подворотне. Порядок на ночной улице восторжествовал. Покушавшегося на оный, впихнули в узкий бокс машины. Это же вам бдительный, закрытый город Северодвинск!
Следователь, собирая дополнительные факты, посетил геройский борт. Парни высказались о закичманеном весьма почтенно. Однако смекайте, кто слил про нездоровое влечение боцмана к ножу вкупе с дичайшим брадобрейством? Предмет драконовской гордости тотчас был изъят. Слово осталось за экспертом: «Боевой? Небоевой? Али хуже некуда – садистский!»
«Жалко, так-то терять отличного, надёжного моряка» – рассудил Алексей Германович. Ведь капитанское джентльменство прежде всего на отношении к команде проверяется. Потому он побывал в кабинете у следователя. Из откровенной беседы стало ясно, как вытащить боцмана сухим из широкой криминальной лужи. Иначе реальный срок и лагерь при БАМе. Вот если бы владельцы «412-ых» удовлетворились покрытием ущерба, то и Делу конец. Каким признают нож – также архиважно.
Деятельные хлопоты даром не пропали. Костромские тут же сбросились и теми малыми деньгами, ущерб от шкоды с проводочками покрыли. Благо редкие по тем временам обладатели легковушек, оказались порядочными заводскими людьми. Что ни говорите, к подводному и надводному флоту стопроцентно причастные. Таким ли топить своих?!
Заявления следователю предоставлены. Мол, никаких претензий к молодому моряку на прогулке не имеем, просим простить. От эксперта – другая бумага подшилась. Нельзя-де данный нож признать боевым, поскольку отсутствует гарда[20 - гарда (ограничитель) – предохраняет пальцы и ладонь.]. Стало быть, сбылось по первому ещё Александру Пушкину:
… Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас встретит радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
В живом темпе, перед самым отходом, вызволенного приветили ещё подле трапа и с шуточками вернули… любимый нож. Умудрённый опытом личностных отношений, капитан распорядился:
"Боцмана подселить к другому, характером потвёрже. И пусть только попробуют (!) не сдружиться".
Через рейс, на следующем совещании, командир Дивизиона, раздавая преобязательные указания, обращается к кэпу «Костромы»:
– Алексей Германович, запишите номер моей машины. Служебный блокнот вмиг обогатился начертанием цифр с неясной подоплёкой.
– Зачем это мне? – воспоследовал отклик сдержанного удивления.
– А скажИте боцману, чтоб не пытался угнать и мою.
За бултых, Булдаков!
Это походило на сон пьяного. Почти рядом крутился огромный винтяра. Упругой спиралью отбрасывались тонны воды. Сумасшедший свистящий звук забил уши. Беспардонно, как щепку, повлекло бурлящим потоком. На дармовщинку, оказывается, и в нём не прокатишься. Явственный выпроваживающий пинок. Всплытие!
Осмотрелся в разительной перемене мест. Вон корма «Валдая». Чёткая прорисовка грузовых мачт. Напоминая разъехавшуюся букву Л, те, будто прощаясь, провопили: – Лё-ё-ха-а!!!
И быстро, быстро стали удаляться. Он попробовал грести вдогонку. Куда там! Против силищи-то пяти тысяч лошадок! Ничего не оставалось, как покориться судьбе. На помощь загребанию включилась соображалка. Цепь событий занятно восстановилась. Хоть откуда начинай. Короче получалось со вчерашнего.
Припомнил польский надоевший причал. С новыми сутками отход на собачьей вахте. Сейчас время королевской… без него». Дальше вникал: «Хорошо, что лето. Балтика слегка прогрелась. Хрен с ней – с робой-то. Сброшу. Тяжесть лишняя. Заплыв так заплыв. Должен, должен быть берег! А вот сколь до него?»
Салажного класса моторист попробовал прикинуть. С милями получилась неясность. Не на того учился. Ну и первые рейсы лишь в зачёт. В головушке двойной сумбур. Лучше чего попроще. «Обрадоваться надо. Интересное кино – продолжение жизни! Всем потом скажу».
Очутился за бортом ни сдуру. Обдуться перед вахтой захотелось. Для этого прошаркал тапками до кормовой барбетки. Поднялся к овалу кормы. Окинутая взглядом прелесть штиля под сумраком впечатлила. На рупь усилить бы картину не в стыд и самому Айвазовскому. Требовался пустяк: выбрать другую точку. Рядом помойный контейнер с крышкой.
Момент – и он на нём. Только-только распрямился. Ногу отставил эффектно. Свежие впечатления вдруг резко накренились. Вместе с ними Лёха. Причём уже отдельно, перегоняя содержимое постамента.
В полёте спасительно вырубились чувства. Слава Богу, сердце билось, не смутясь ничем. Его хозяин принадлежал к людям, желающим сказки. Если вы пренебрежительно подумали… Нет. Ошибочка. Таковые то спасали, то губили Россию. Всё зависело от того, кому поверили. Князю ли Пожарскому с Мининым али Керенскому с картавым землячком.
Средь безжалостной стихии Алексея определенно Кто-то хранил. Он же лично дожидался обязательного чуда. «Захватив ветерок», вроде помощника обрёл. Острым зрением приметил: кажись, бревно. Догнал, расходуя остатние силёнки. «Точняк! Брат стензель после лесного рейса. В натуре с нашего судна».
Чем-чем, а досками тогда Европу мы завалили. Вот и плавали отслужившие коротенько своё назначение.
Главное – брёвнышко дрейфовало в том же направлении. Окольцевал родимое руками. Роздыху предался. Даль по не-многу запросматривалась. Иногда её скрывали обрывки тумана. Но мореплавателя на подсобном средстве сие не огорчало. Вообще бы ликовал, узнай: не море покоряет – Щецинский залив[21 - Щецинский залив – дл. 33 км, шир. 46 км.]. Чрез сбившееся время горизонт очертился рассветным небом и чем-то пока неясным. «Ёк макарёк! Берег, что ль?!»
… Возвращаясь к королевской вахте, проследим иное.
Вдоль «Бурмейстера» вышагивал пышущий гневом механик. На часах против пульта 20 (!) минут пятого. Разорался бы, да Булдаков затягивал с появлением. Другой моторист, побывавший у пустой койки напарника, занялся в сепараторной. На работы погрязней требовался именно запропастившийся. – В льялах сгною стервеца, – озвучил третий последнее проклятие.
Рванул из зажимов трубку телефона. – Мостик – машине. У меня Булдаков до сих пор отсутствует. Пошлите матросика поискать дурня. – Мой матрос на руле, а ваш, как его, поди, уснул на горшке.
Зарифмованное старпомом поддело острее острого. Трубку в сердцах обратно вогнал. Окончательно подорвала выдержка. На рысях по трапам до верхних решеток. За турбинами наддува выход в матросский коридор. Шасть в «отдел горшков». Никого! Чертыхаясь беспрерывно, обратно в яму. Снова за телефон. – Совет проверил. Серьёзно говорю: ищите!!!
Палубный моряк, снятый с приборки, прошёлся от бака до кормы. Неупустительно заглянул в коллективные местечки.
Доложился: нет, мол. Старпом минуту колебался, что задействовать? Позвонить или дунуть в свисток переговорки. Удобней, конечно, почивающему мастеру старинный способ и как раз в спальне над ухом. Значит: «ф-ф-ф» – во всю силу лёгких. На отклик зачастил подробности…
…Несколько человек исследовали палубы «Валдая». Куда толечко возможно – сунули носы. Не преминули постучаться к буфетчице и дневальной. Девы всегда на подозрении.
Начало шестого. Рассветный час. Капитан Ибрагимов решил лечь на обратный курс. Радиограммы в пароходство и портовым властям Щецина. На крыльях мостика вперились в бинокли. Досматривающих сны досрочно разбудили. Столовая команды наполнилась, словно перед собранием. На особо чтимых местах характерная троица. Действительно – подобралась оная на удивление.
Начнём с кэпа Резвана Ибрагимовича Ибрагимова. Сын чистых кровей своего народа выпер за национальные рамки. Подобного не представить торгующим урюком на базаре. Обликом соответствовал морской взыскательной подтянутости. Бывало, на мостике втянет воздух с трепетом тонких ноздрей, блаженно зажмурится. – Свежесть какая! И чуть приборами пахнет! Дарданелльно!
На судовые праздники являлся с мандолиной. Прочувствованно, сказали бы, виртуозил русские мотивы. Когда просили сыграть своё – обижался. Дескать, я в мезенскою Каменку на буксире ещё в 47-м хаживал. Там водку впервые распробовал. Вас чего-то не видел.
За макинтошный прикид в маймаксанском трамвае обозван космополитом. Вы тогда в тряпочки, простите, писались. Потому играю, с чем сроднился. Да-а. Отбривал ехидников начисто. При швартовках, нервничая, изюмно матюгался. Любое разгильдяйство воспринимал несусветным.
От козадёрских «подвигов» иных мореманов – тупик воображения. Явно Ибрагимовича подводила восточная логика. Ведь по ней гораздо выгоднее быть послушным. На худой конец, башку пригнуть. Ничего не поделаешь – разные по ментальности предки. Может халифатский Амир аль Бахр (владыка моря) так повторился? Тем летом 1971-го ему было едва за сорок.
Вторым выпадающим – помполит Эдуард Николаевич Ковалёв. Покруче будет исключение. Бессмысленно сравнивать его с партийными бездельниками. В общении прост, улыбчив. С лица и по всему – настоящий, надёжный. Пропадал в токарке, чем-то всегда занятой. Сторонней посмотреть – человек, вдохновлённый трудом. Каюта Николаевича походила на сетевязальную мастерскую. Тесно разложен инструмент, запчасти подвесных «Вихрей».
Плавания по его чину – «скучание» как на пассажирском лайнере. Он же умудрялся без продыха готовиться к лесам, болотам, рыбалкам. Подвернётся малейшая возможность – удил напропалую. Особенно при стоянках на Кубе не терялся. Тунцами баловал!
Порченым чужой словесностью казался он Хемингуэем. Нашенским романтикам – одолевшим с князем Петром Кропоткиным дебри Восточной Сибири. Ни с того, ни с сего шарахнулся потом Светлейший в крайние идеи. Чиркая пером и умничая, на утопии поскользнулся.
А наш Николаевич простительно схитрил. Обвёл жесткую систему вокруг пальца, чтоб законно, с пользой для себя путешествовать.
Мечта выживать наперекор дикой природе подчиняла его целиком. Заставляла всё делать своими руками. Авантюрным и притягательным, словно элитное оружие, сотворил нож, карабины-зацепы, всякую снасть.
Уверен, у любого извалявшегося на диване от зависти перехватит дыхание. Не утруждался первый помощник капитана лишь должностными обязанностями. С кочки нынешних дней – совершенно дурацкими. Он как бы про это знал. За четыре-то десятилетия?! О, как!!!
Наконец, Валентина Петровна. Шеф «Валдая». Совсем молоденькой крутила в «Арсе» сталинские киношки. Всюду в них мелькали бойкие девчата: то на тракторе, то у станка. При лирической сцене «заводили» нерасслабляющие песни откуда-то взявшимся красноармейцам, и снова без сантиментов брались за свои железки.
Девушка-киномеханик – звучало ну так, средне. В темноте кинобудки довольствовалась Валя тем, что подпевала нужным стране героиням.
В начале войны зажглась Валентина Лебедева риском на волнах. В пароходство заявилась. На топительное предположение кадровика: – Поди, готовить ты, девка, не умеешь?
Выпалила в стиле актёрки Орловой: – С жара бы моей кулебякой в тебя запустить!
Под завязку походила в караванах и одиночных плаваниях. До Америки добирались. В грузу, притягивающим смерть, обратно через Атлантику и северные моря. Воочию видела, как гибли пароходы. Стрельба, разрывы, дикое уханье котлов под водой. От чего только не дрожала девица Лебедева? Поварского колпака была белее. На предложения: «Давай, Валечка, мы тебя по беременности спишем?» поддевала вздумавших острить, доброхотов, не стесняясь: – Да кто вам поверит?! В зеркало посмотритесь, завальщики укаченные.
Победным днём хмелила сладкой бражкой… неделю и тогда же на перспективу дочкой обзавелась.
… На всё СМП одна такая! Могу засвидетельствовать: готовила вкусно. Личная жизнь известной на флоте вещью не задалась. Её застал на «Валдае» бодрой, миловидной пожилушкой. В чём-то сентиментально отсталой, в чём-то донельзя продвинутой. Никто из нас не обманывался видом Петровны. Все искренне почитали хрупкого шефа. Даже мы, стиляги, из одних острых углов. Иначе просто быть не могло. Выходит, кое-что понимали…
Сбор начался дикой новостью: пропал Булдаков. Сразу вопрос ребром: «Кто видел его в последний раз?» Неподготовленных к такому взяла оторопь. Молчание, переглядывание. Полный ступор. Петровна зачем-то взглянула в прямоугольный иллюминатор. На тот момент туманец налетел. Cерые, враждебные краски повлияли на её воображение. Сострадательная женская натура откликнулась свойственно: – Усекла на стоянке, он в самоволку хаживал. Через забор портовый и был таков. Может и вчера смылся. Живёхоньки хоть.
Каждый понял: это не закладывание, а надежда. Зряшное в Польше топтаться. Злотых «ихних» никогда не брали. Лишь поневоле, изнывая на долгом ремонте. С любопытства младости он сигал, не иначе.
Разом давай припоминать. Оптимизм Петровны лёг под ноль. Многие зрили Алексея на отходе. Точнее – на скамейке около гирокомпасной.
Как всегда, ГПТУшная рожица выражала: «щас вас насмешу». Некоторые даже курили с ним после сдачи лоцмана. Ещё анекдотец ввернул про лесоруба и репортёра, приставшего с вопросом, что вам больше всего в жизни запомнилось?
Капитан Ибрагимов поинтересовался семейным положением «пропажи». Услышав про раннего отца, да двоих (!) детей – зауважал, живо представив связанный с этим набор удовольствий. Оттого крутанул головой, словно отгоняя прилипчивые наваждения. Что ж. Большего знать не получилось. Хмурым, озабоченным поднялся с кресла и прочь из столовой.
Эдуард Ковалёв никогда не играл роль чужого хвоста. Потому остался опечаленным без лукавства. Спросил только: – В чём соль анекдота-то?
За простягу-мужичка охотно раскололись: «Когды Сталин помёр, да когды фуфайку в бане украли». – Эх, Лёха, Лёха.
Вскоре встали на якорь. Потянулось неопределённое ожидание, похожее на ЧП.
Меж тем у Булдакова всё обстояло распрекрасно. Берег приветствовал его золотистой полоской. Ветерочек прижимной. Стензель непотопляем. Разве что «Встречный марш» не звучал. Но истинные поморы и скупо ниспосланным везением довольны. Ноги коснулись дна. Он – пошёл!
Кабы к мавританкам, плодам папайе и приплывшей загодя бочке рома! Суровые польские жолнежи[22 - Жолнежи (польск.) – солдаты.] предстали перед ним. В приключении наметился скверный оборот. Нарушителя границы допросили без кофия, сигареты и похлопывания по плечу. Все хмурились, включая пана хорунжего. Что им ориентировка на радянского маринажа? И что берег этот москалями подарен?
Нас в Польше не любят исторически. Есть каламбур Рокоссовского: «Мы их освободили, но они нам этого никогда не простят». 600 тысяч павших надо честно помножить на 4–5. То цена потерь с умершими в госпиталях, невдолгих оставшимися калеками. Получается «эбаут» двух с половиной миллионов. А сколько бы родиться от них могло?! Кому это там интересно? Кто благодарно хоть почешется?
Спасшегося помчал пограничный катер. Пригласили в кубрик? Как же! Для смеха выставили у крупнокалиберного пулемёта. Заодно, чтоб продувало на скорости, в одних трусах без ничего. Наш парень крепился. Дрожь озноба сама по себе. «А вот он – Я!»
Из рубки серого по началу скалились над подвалившим развлечением. Потом перестали от того, что хлопак… запел. Вернее, пытался выдать залихватское: Я пью за шкоты, ванты, За реи, топенанты, Где ветры свои песенки поют. За ножки и за юбки, За аленькие губки Девочек, которые нас ждут. За душу капитана И деда хулигана, Которые сам чёрт не разберёт. За клюзы и за гаки, За рынды звон на баке…
Показ русского характера получился убедительным. Что кошки скребли в душе, пшеки не заметили. И дальше так был намерен держаться. Попутно раскрылся в нём непустячный дар. Лёшка провидчески заулавливал грядущее касательно себя. Впервые дошло: «дальше будет фиговей. Нелепостей не объяснить. Позорно опишут, представят. Ладно. Скоро «Валдаюшкин» борт. Со своими по-любому хорошо».
То-то! Самая верная мысль. Почетно вывален парадный трап. (Могли ведь лоцманским отделаться). На раскачивающихся ступеньках опять ему запелось. Правда, молча и с конца, зато по состоянию души без напряга. … За бимсы, кнехты, шлюзы, За дамские рейтузы, За лага змеевидный хвост, За такелаж, рангоут, За весь набор, шпангоут Я подымаю свой, братишки, тост!
У всех столпившихся на палубе ликующие улыбки. Судовой доктор первым бросился со стетоскопом. – Полегче вы! Не притесь козлами!
Несколько раз приставил умный предмет к Лёхиной гусиной коже. Ничего-де из лечебного, кроме горячего душа. Здоровёхонек. Усиленное питание. Суточный отдых.
Старый походник Эдуард Николаевич, не скряжничая, булькнул фляжкой. – Хлебника рыбацкой на перчике.
Кэп Ибрагимов, выдавая голосом облегчение от счастливо разрешившегося, скомандовал: – Боцману на бак. Вира якорь.
Петровна вручала дневальной тарелку с парой румяных котлет. – Смотри, не перепутай. Именно Лексею.
От сердечного внимания бедовый расчувствовался. Скажи ему в тот момент: «А слабо, Лёха, ради нас?» Не задумавшись, повторил бы. Ну а будет ли вновь выручательное бревно? «Хмы!» с емелиной печки.
Особая радость гуляла по коридорам матросов и мотористов. Самых близких неистощимому анекдотчику и весёлому шалопаю. Не нашлось ни одного, не выказавшего восхищения великим заплывом. Прямо-таки оморяченная притча о блудном сыне. Раз «был мёртв и ожил; пропадал и нашёлся».
Однако вызрела странная коллизия. Чем дружественнее к нему, тем голубчик более сникал. Будто уже очутился на вечном сухопутье и годы промчались. Теперь вон бос, стар, бесприютен. Осколки пофигизма проступали виноватостью, уходом в молчанку. Отношение к машинной яме и всей её начинке переменилось. На клапана из маслёнки и то капал вдумчиво. Третий механик сменил гнев на милость. Требовалось выравнять крен диптанками[23 - Диптанки топливные – цистерны между вторым дном и гл. палубой.] – поощрительно ему доверял.
