скачать книгу бесплатно
Двойник Джорджа Клуни поднялся, его глаза на мгновение закрылись, а губы вытянулись вперёд. Доктор снова стал похож на персонажа из мира кино, но уже какого-то другого – не смельчака какими обычно были герои Клуни, а вроде тех, что снимаются в роли законченных неудачников в сопливых семейных комедиях.
– Начнём с последнего, – теперь уже казалось, что хозяин кабинета подбирает слова, – сказать Вам Ваше имя я сейчас не могу, но если Вы вспомните его сами…
– Как? Как вспомнить? – я готов был умолять его дать тот самый чудодейственный рецепт, который был бы ключом к моей потерянной памяти.
– Ну, как? – доктор развёл руками, – попробуем восстановить события произошедшего.
– Эй, докторишка, что «восстановить»? Я ничего не помню – ни-че-го! Почему Вы мне не можете просто сказать моё имя?
От крика у меня закружилась голова, и я едва не упал. А он так ничего и не ответил. Но почему? Я представления не имел кто я и в какой больнице нахожусь, но отчётливо понимал, что начинаю терять терпение. Но при этом очень хотелось взять из шкафа какую-то книгу потолще и ударить эту пародию на голливудскую звезду посильнее.
– Да сядьте уже, любезный! – доктор впервые повысил голос, – Вы ещё достаточно слабы, чтобы тут эмоции свои показывать.
Я пересел в неудобное одинокое кресло прямо около стола доктора Роблеса. А тот, выйдя из-за стола, теперь стоял совсем рядом, опершись на мой теперь уже бывший стул и продолжал:
– Вы в больнице провинции Сьерра-Сенгилео. Вас привезли сюда после аварии. Страшной аварии.
– Когда, когда?
– Любезный, Вы были в коме две недели. Я вообще не знал выберетесь ли Вы.
«Две недели…» «А какое тогда было число?» «А какое сейчас?» Мысли носились по моей лишённой памяти голове словно пираньи по Амазонке в предчувствии скорой добычи.
– Что с моим лицом? – произнёс я один из мучивших меня вопросов вслух.
– Как Вы понимаете, оно весьма серьёзно пострадало. Мы делали операцию. Операцию, чтобы воссоздать Вашу внешность. И это кроме срочной операции, чтобы спасти Вашу жизнь. Ваша голова очень сильно пострадала. Нам нужно ещё наблюдать за Вами. И Вы пока что будете носить повязки. Потому что так надо. Для Вас надо.
А дальше Роблес, видимо, увлёкшись, стал, как и другие врачи, сыпать медицинскими терминами. Я чувствовал себя собеседником иностранца, язык которого едва знаю. Из его объяснений понял одно – я ещё слаб, да и моё лицо не восстановилось после операции, поэтому меня никуда не отпустят. Да и куда можно отпустить человека, который ничего не помнит о себе.
– Кто я такой? Как моё имя?
– Нет…
– Нет?
Роблес оставил стул и, подойдя ко мне, наклонился:
– Любезный, не хотите ли матэ? Кофе я Вам не предлагаю. Вам его пока вредно. Разговор предстоит весьма сложный. Но, видимо, не очень долгий.
– Это почему?
– Ну, голубчик, сил у Вас пока что маловато. В конце концов, авария была достаточно сложная.
– Хорошо, но… если Вы не говорите моё имя, то хотя бы скажите… Почему Вы так обо мне заботитесь?
Я уже понял, что лежу в отдельной палате, которая явно выглядит лучше, чем другие. Сейчас, когда меня вели в кабинет главного врача, я успел рассмотреть больничный коридор, а краем глаза увидел и другие палаты. Они были совсем не похожи на мою. Или точнее так – моя палата с кроватью, у которой регулировалась спинка, а стены были отделаны новеньким кафелем, была не похожа на остальные – грязные, с запахом застоявшейся мочи, который чувствовался даже в мрачном коридоре. Зато внизу – рядом с его кабинетом – была красивая зона регистратуры с улыбающейся медсестрой. Те, кто попадал в больницу в сознании, а не как я, сначала видели яркие стены и новую мебель, а уж потом – те ужасные коридоры.
– Вы точно ничего не помните? – очередной раз зачем-то спросил Роблес.
– Послушайте, Вы же врач… Проявите милосердие. Скажите кто я?
– Да, я врач! Я главврач этой больницы. А ещё я хирург. Хирург, который делал Вам операцию. Я тебя с того света вытащил, амиго! А если бы не вытащил?
Я старался выслушать каждое слово Роблеса, но при этом чувствовал, что теряю сознание – действительно, сил у меня было ещё немного. Но прежде, чем отключиться, я успел увидеть портрет на стене за рабочим столом Роблеса. С портрета смотрел мужчина лет пятидесяти пяти в тёмном пиджаке и красном галстуке. Ну, конечно, это Президент Умбрии Серхио Рамон Тапиа. И я понял – я знаю Президента Тапиа. Знаю довольно хорошо.
Глава 4
За иллюминаторами нарастал гул двигателей, а самолёт слегка трясло, словно он устал ждать когда оторвётся от бетона взлётной полосы в Уль-Трухильо, чтобы через пару часов приземлиться на небольшом аэродроме в Сан-Пабло почти на границе с Боливией.
Николас Альварес с недовольным видом взглянул на часы, покачал головой, а затем, перегнувшись через проход между кресел, постучал по плечу сидевшему чуть впереди Сальвадору Горацио.
– Ну, парень, посмотри – 6:50. Точнёхонько на 45 минут позже означенного времени взлетаем. Наш Президент пунктуален. Дон Серхио «Сорок Пять Минут» Рамон Тапиа…
– Эээ, сеньор, потише…
Горацио указал на сонное и недовольное лицо Деметрио Домингеса – пресс-секретаря умбрийского лидера.
– Какой я тебе сеньор? Ещё раз повторяю – зови меня Николас, или Нико. Фильм со Стивеном Сигалом видел? «Нико» называется. Ну, вот. А «сеньоры» там – в носовом отсеке сидят. Может, как-нибудь позовут на рюмку с Президентом. Если у него будет хорошее настроение. Кстати, будешь кашасу? – Альварес подмигнул и жестом показал небольшой пластиковый стаканчик с напитком у него в руке.
Горацио отказался. Альварес в ответ тоже покачал головой, но уже в знак недовольства:
– Эх, ты! Молодой ещё! Собираешься на трезвую голову воспринимать то, что увидишь в Сан-Пабло. А мы с твоим коллегой выпьем, – Альварес указал на сидевшего рядом оператора второго госканала Алессио Лопеса.
Довольный, что болтливый оператор первого канала от него отвязался, Горацио выдохнул и повернулся в сторону сидевшего у иллюминатора Хары. Тот, похоже, привык к полётам и совсем не обращал внимания на гул турбин – прислонившись щекой к обшивке салона, фотограф засыпал. «Хочешь – выпей, я не буду, не выспался», – пробурчал он, пытаясь поудобнее устроиться в кресле.
– Уже пьёте, а? – незамеченный ранее сотрудник президентского протокола Базиле Годой приподнялся со своего кресла в первом ряду хвостовой части самолёта Президента.
– А мы за Президента и во славу страны, – улыбнулся оператор Лопес.
– Да сядь уже, Базиле! – прокричал сквозь всё нарастающий шум Альварес, – а то все важнейшие государственные документы по салону разбросаешь. Будешь тут весь полёт как астронавт в невесомости болтаться. И вообще – иди в салон для персонала. К стюардессам. Ты же там обычно сидишь.
– А его охранник-венесуэлец оттуда выгнал. Или швырнул. Тачдаун! – раздался голос из последнего ряда.
Альварес и остальные улыбнулись. Сальвадор Горацио покачал головой. За непродолжительное время работы на телевидении он понял, что порой журналисты за кадром говорят вещи, расходящиеся с их экранным образом. Но пока ещё не привык к этому.
Этот небольшой «Эмбрайер» который сам Президент Тапиа величал «Эль Уракан», в Умбрии называли «Борт номер три». Первый борт – огромный лайнер, на котором дон Серхио летал в зарубежные поездки. Второй – аналогичное воздушное судно, но без оборудованной ванной внутри и с более скромной отделкой, иногда также использовали для зарубежных визитов. Чаще всего для перевозки министров или бизнесменов, которые входили в представительную делегацию. А пару раз на этом самолёте Тапиа летал и сам, когда служба безопасности не допускала к полёту главный лайнер из-за явных или мнимых неполадок. Внутри страны же, где крупный аэропорт был только в столице, дон Серхио обычно путешествовал на «Эль Уракане» – небольшие внутренние аэродромы просто не смогли бы принять самолёты большего размера.
Тёмно-синий пиджак был заботливо размещён на вешалке-плечиках, а теперь дон Серхио не глядя протянул в ту сторону и галстук от Нино Черутти. Одна из стюардесс тут же подбежала и мягким движением перехватила дизайнерскую вещицу, не дав ей упасть на пол, и аккуратно разместила галстук рядом с пиджаком.
Правившей Умбрией уже без малого 15 лет Тапиа был высоким, и с молодости из-за своей комплекции немного сутулился. В своё время Тапиа даже занимался со специалистами, чтобы исправить осанку и сделать её «более президентской». Но порой – видимо, на подсознательном уровне, он снова наклонялся вперёд при ходьбе. Для окружения это был знак: Президент устал. Наконец-то. Потому что иногда казалось, что он вообще не устаёт – вот и в этот день вылет в Сан-Пабло был намечен на начало седьмого часа утра, а последнее мероприятие в программе визита на юг страны планировалось на 21:30. Значит, вылет обратно не раньше, чем через час после этого. А на ранее утро могло было запланировано ещё какое-то мероприятие, которое по мнению дона Серхио никак нельзя было перенести на более позднее время. Например, осмотр новой дороги или питомник по разведению альпаки по его мнению нужно было непременно осматривать в 7 утра. Чиновники вздыхали, не высыпались, но не осмеливались возражать. Закончиться же визит мог подобным пунктом программы, когда близкая к экватору часть Южной Америки уже утопала в сумерках.
Освещение взлётно-посадочной полосы в вечернее время в провинциальных аэропортах на юге и востоке Умбрии оставляло желать лучшего. И ни один диспетчер в здравом уме не дал бы вылет воздушному судну в таких условиях, просто потому что существовал риск врезаться в гору. Но для Президента Тапиа делали исключение. «Долетит, и слава Богу. Не долетит – так я бумагу напишу, что полёт согласован не был, а экипаж взял ответственность на себя», – сказал однажды авиадиспетчер из Сан-Пабло тем парням, что сейчас сидели сейчас в хвостовой части салона. С тех пор оператор Николас Альварес всегда брал с собой в полёты с доном Серхио флягу с кашасой или мескалем для храбрости.
В десятке метров от вспоминающих молодость Альвареса и Лопеса, нервничающего Горацио, засыпающего Хары, борющейся с рвотными позывами при наборе высоты сеньоры из информагентства, шутника с последнего ряда кресел и других представителей умбрийской прессы тоже зашёл разговор об алкоголе.
– Текилы, дон Серхио?
– Ты же знаешь. Я люблю другой напиток.
Человек, сидевший рядом с лоном Серхио, улыбнулся, обнажив ровные и белые как снег в высокогорьях Анд зубы и провёл рукой от переносицы к волосам.
– Знаю, эль Команданте. Вы предпочитаете виски «Мак Каллан», двенадцать или пятнадцать лет выдержки. Но это отличная текила. Из моих личных запасов. Чистая голубая агава, эль амиго гранде прислал из Гватемалы.
Хосе Пулья, которого часто звали просто Че, был одним из ярых сподвижников Президента Тапиа. Этот сорокалетний мужчина из-за седых волос выглядел чуть старше, что, впрочем, не лишало его определённого шарма. Короткая стрижка, элегантные, обычно полосатые рубашки, яркие галстуки, не уступавшие по цене гардеробу самого дона Серхио. Че Пулья на первый взгляд внешне больше походил на второстепенного мафиозо из голливудского фильма категории «Б», чем на сделавшего успешную карьеру торговца сельхозтоварами. Он переписал бизнес на родственников и решил удариться в политику, не забывая при этом интересы оставленного на хозяйстве брата. Пост Вице-Премьера, отвечающего за промышленность и сельское хозяйство он получил спустя три года обхаживания дона Серхио. «Стать Премьер-Министром? Зачем мне быть на виду?», – услышал однажды брошенную Че Пульей фразу журналист Массимо Рохас из «Каррера Уль-Трухильо». Венесуэлец Гутьеррез тут же поспешил объяснить газетчику, что распространяться об этом высказывании не стоит.
– Ну, давай, чего там у тебя? – дон Серхио уже хорошо изучил привычки своего соратника.
Он понимал, что если тот начал разговор с предложения выпить хорошей текилы или виски, то вскоре последует та или иная просьба.
– Отличный напиток, эль Команданте, – улыбнулся Пулья.
– Давай сначала чего у тебя там. Я что – не понимаю почему ты ко мне подошёл? – Тапиа сверкнул глубоко посаженными глазами в сторону Вице-Премьера умбрийского Правительства.
– Да тут небольшое дельце. По кофейным плантациям.
– У тебя всегда небольшое дельце, Хосе! А потом эти вон что сзади сидят пишут у себя в газетах, что этим дельцем Прокурор интересуется.
Пулья снова обнажил ряд раздражения ровных зубов и, раскрыв папку из кожи крокодила, которую обычно носил с собой, извлёк оттуда несколько листов бумаги.
– Наш друг Ману Гавилар. Вы его знаете, сегодня поедем к нему.
– Пулья, чего ты мне мозги пудришь? Чтоб я и не знал Гавилара? Покорителя сельвы, кофейного короля Умбрии. Так, кажется, про него журналюги пишут?
– Дон Серхио, а помните мы говорили про объединение кофейных плантаций в южных провинциях? В единый кластер под руководством Гавилара?
Тапиа оглянулся. Во втором ряду в Президентской части салона, разложив огромное кресло, расположилась донья Вера. Президент поймал на себе её взгляд.
– Ну, чего сидишь, парламент мой молодёжный? – произнёс Президент, – Пересядь к Сотомайору, переговори по медицинским волонтёрам. Или чего ты там в Сан-Пабло собралась обсуждать?
Вера Сантьяго понимала, что предложение обсудить вопросы молодёжного парламента с Министром здравоохранения Умбрии всего лишь мягкая форма просьбы отойти подальше и не слышать разговора Президента с Че Пульей. А потому она мгновенно опустила загорелые ноги в удобные светло-коричневые тканевые туфли без каблука от Пьера Кардена и, натянуто улыбнувшись, отошла к сидевшему чуть дальше грузному Сотомайору.
– Моя тоже молода, – произнёс Че Пулья, подмигнув Тапиа.
Когда Вера уселась рядом с главой Минздрава и не могла из-за гула турбин ничего слышать, он вспомнил вслух о своей жене – третьей по счёту, которая была почти на двадцать лет младше.
– Не забывайте, дон Хосе Пулья. Моя жена Эльза Доменика Тапиа. Мать двоих детей, а Веритта – мой референт и переводчик.
Пулья был человеком, приближённым к дону Серхио, а потому он не только мог подсесть к нему в самолёте в любой момент в отличие от того же Премьер-Министра или угрюмого Сотомайора, но и знал, что донья Эльза обычно проживает в особняке дона Серхио в Майами и лишь иногда прибывает в Умбрию. Например, когда у дона Серхио официальные приёмы глав других государств, а также сопровождала Эль-Команданте во время его зарубежных поездок. Как, например, недавно в Бразилию. Там, у «большого соседа», дон Серхио вёл переговоры о привлечении туристов на родину пламенного революционера Ле Ниньо – одного из тех, кто боролся за независимость стран Южной Америки вместе с Боливаром. В Умбрии даже разработали «Синий маршрут», названный в честь основного цвета на флаге страны. Он пролегал по местам, где Ле Ниньо бывал в детстве. Тапиа был уверен, что бразильских туристов этот проект заинтересует. А члены Правительства Умбрии постоянно заверяли Президента в гениальности идеи. Те, кто думал иначе, не говорили об этом вслух. Тот же Хосе Пулья предложил охватить ещё и потенциальных туристов из Колумбии, Боливии, Перу, Внесуэлы и Эквадора. В этих странах с проектом «Синий маршрут» Президент Тапиа ещё не бывал.
Информация об ухудшении отношений дона Серхио с законной супругой и матерью двоих его детей периодически просачивалась в интернет, но Че Пулья, который контролировал и медиапространство, будучи при этом активным пользователем соцсетей, быстро всё опровергал через подконтрольные СМИ. Самое главное, что подобная ситуация устраивала и дона Серхио, и донью Эльзу, получавшую определённые преференции от фактически уже экс-супруга.
– Дон Серхио, так вот, – Пулья сел поудобнее, – Ману Гавилар и кофейные участки мелких фермеров. Тут есть определённые условия для получения прав. И нужна Ваша подпись. Гавилар не подведёт, Вы же знаете.
Рассказывая об этом, Че Пулья извлёк из внутреннего кармана своего пиджака небольшой пакетик с белым порошком, зеркальце и серебряную ложечку.
– День предстоит долгий, дон Серхио. Вам надо бы… подкрепиться. Вы же не против? – произнёс Пулья тоном заговорщика.
Глава 5
Я начал заниматься гимнастикой. Доктор Роблес рекомендовал делать упражнения, чтобы восстановить работу мышц после двух недель в лежачем положении. Да я и сам понимал, что мне это как минимум не помешает после аварии. Аварии, о которой я ничего не помню.
Другое дело, что сил на выполнение гимнастики было не слишком много. А потому вскоре появился он – Тренер. Этого человека ко мне приставил Роблес. Среднего роста, но довольно крепкий. Правда, с неистребимой ленцой во взгляде. Может, поэтому он меня упражнениями не утруждал, а не из-за моего самочувствия и повязки на лице, которая мешала дышать? Зато постоянно рассказывал о себе. Например, что раньше играл в футбол за «Льяду» из Миллекасереса – одну из сильнейших команд нашей страны. Своё имя при этом не называл, просил обращаться просто «Тренер». Меня же он звал «Сеньор», а на вопрос кто я отвечал, что не имеет об этом никакого понятия. Говорил, что его пригласили для занятий с «особым пациентом». Но, не исключено, что он попросту врал. Только вот доказательств, чтобы прижать его к стенке и заставить назвать моё имя, у меня не было никаких.
«Эй, док, я что – преступник? Может, я в Президента стрелял?», – спросил я однажды Роблеса.
Тот замахал руками, сделал погромче музыку на стоявшем рядом со столом старомодном приёмнике и, развернув в мою сторону монитор своего ноутбука, ткнул в него пальцем.
– Вот наш Президент. Жив-здоров. Никто в него не стрелял. Видите вчерашний снимок?
На фото Серхио Тапиа осматривал какую-то школу в провинции, держа за руку одну из учениц. «Неужели ничего нового не могут придумать, кроме картины «Эль Команданте и дети»? Как будто я это уже видел и не раз» – мелькнуло у меня в голове.
Я продолжал рассматривать снимок на мониторе. Многие из тех, кто стоял рядом с Президентом, казались мне знакомыми. Вот, например, этот человек на заднем плане – это Годой! Кажется, так звучит его фамилия. Он один из тех, кто документами занимался, поездки дона Тапиа организовывал.
– Вы кого-то узнали? – спросил доктор Роблес, словно прочитав мою мысль.
– Доктор, а есть ещё какие-то снимки? – спросил я вместо ответа.
Мне казалось, что если я посмотрю фотографии из своей прошлой жизни, то узнаю кого-то ещё, кроме этого самого Годоя и Президента.
Этот Джордж Клуни в белом халате ничего не ответил. Он скрестил руки за спиной, пристально посмотрел на меня, а потом предложил отправиться отдыхать и пообещал, что через пару дней снимет бинты и осмотрит моё лицо. И настоятельно просил серьёзно относиться к гимнастике с Тренером.
Однажды после того как мы как обычно в одиночестве позанимались на тренажёрах во внутреннем дворике больницы, окружённом высоким бетонным забором, Тренер достал откуда-то футбольный мяч и покатил в мою сторону.
– Давай, пасуй мне! – предложил он.
Я пытался возмутиться, что он – профессиональный спортсмен – пусть даже бывший, а я никогда в футбол не играл. Наверное, не играл.
– Да пинай мяч, пинай! – кричал он.
Если на первом занятии мы общались на «Вы», то затем перешли на «ты», но по-прежнему не называли друг друга по именам. Он своё так и не назвал, а я о себе по-прежнему ничего не помнил.
– Вот мяч, пасуй! Или ты как Сантьяго Коразон? Предпочтёшь обыграть всех сам, но мяч никому не отдашь?
Я задумался. Сантьяго Коразон? Тренер словно прочитал мою мысль и подсказал – это футболист сборной Умбрии.
– Эй! – тренер подошёл ближе и откатил мяч в сторону, – ты в порядке?
В порядке ли я? На моём лице по-прежнему бинты, и когда меня водят по коридорам в мою палату на одного человека, то другие пациенты пугаются моего внешнего вида. Ни Тренер, ни доктор Роблес, ни медсёстры не говорят мне кто я, а сам о себе вспомнить ничего не могу. И он ещё спрашивает в порядке ли я.
– Слушай, – Тренер огляделся по сторонам, – а кроме Коразона кого-то из игроков нашей сборной можешь вспомнить?
Я закрыл глаза. Я всегда так делал, словно это помогло бы мне нащупать в моей повреждённой памяти какие-то ниточки и, наконец, вспомнить хоть что-то о себе.
– Итак, Коразон в полузащите? – Тренер приобнял меня за плечо.
Я снова прикрыл глаза, но буквально на пару секунд. «Коразон где? В полузащите?» И тут словно щелчок. Ну, да – есть другие фамилии.
– Маурисио Нотаре, Леон Аристабаль, Чак Хоакин, малыш Бенито, Габриэль Суарес и Луис Суарес.
