скачать книгу бесплатно
– И что же поведал тебе Тенгир дин? – равнодушно спросил Бору. Было заметно, что ответ Карамана его не впечатлил.
– Все мы во власти Тенгри хотим того или нет. Все отправимся туда в конце пути. Но здесь, на земле, бежим друг друга, льём кровь родичей так же легко, как кровь врагов, словно дикие собаки, не знающие хозяина. И враги радуются нашим распрям, видя, как легко мы сами помогаем им в победах, – начал Караман, наблюдая за тем, как хакан всё больше хмурится с каждым словом. – Мы – как разжатые пальцы руки, нас рубят и ломают по одному и однажды искалечат навсегда. Тенгир горюет. Он разочарован слабостью своего народа. Где, спрашивает он меня, тот хакан, что соберёт мою руку в грозный кулак, бьющий врага, подчиняющий чужие народы и земли великой славе степного народа? Если бы я мог, ответил бы Создателю Земли и Неба, что знаю такого хакана. Он молод и полон сил. Он жаждет славы и уже познал горечь поражения, познал, чтобы никогда не допустить его в будущих сражениях. Ему вверяются многие роды, а вверятся и многие племена. За тысячами придут тысячи тысяч. Минглиг воинов, готовых ради него на всё. Вся Великая Степь дрогнет и двинется на врага. И не будет ей преград на земле… Враг захлебнётся в крови, его жёны станут сбивать нам кумыс, его дети – пасти наш скот, его пастбища заполнят наши овцы и кони, его реки станут нести воды только для нас. Те народы, чьи земли не подойдут нам, будут платить золотом и железом только затем, чтобы оставить их нетронутыми… Так ответил бы я Создателю. Но этот хакан слушал не меня, а другого кама. Возможно, Тенгир задаёт ему другие вопросы, подумал я. Или ата-кам их неправильно понимает? Вот и приехал, чтобы спросить самого Бычин.
– Странные речи слышат мои уши, Караман-кам, – недобро прищурился молодой хакан. – Ты рассуждаешь, как воин.
– А разве кам – не воин, мой хакан? – Караман поднял голову, выдержав тяжелый, испытующий взгляд Бору. – Я встречаю врага так же часто, как ты. Моё оружие – не острая сабля, и сражаюсь я не с людьми, а со злыми духами, но я такой же воин, как же иначе? Не будучи воином врага не одолеть. Потому и речи мои такие.
Бору хмыкнул. Недоверие и растущий гнев во взгляде сменились любопытством. Караман позволил себе мягкую улыбку. Он знал, что уже победил, но торопиться не следовало.
– И в чём же, по-твоему, ошибался ата-кам Бычин? – подался вперёд Бору.
Вопрос был с подковыркой, но Караман был к нему готов.
– Нет ошибки без условий, хакан Бору. Уважаемый Бычин давал верные советы для кама малого племени, желающего всего-навсего сохранить людей и не дать им умереть от голода на клочке земли. Но для племени, способного стать чем-то большим, объединить под рукой сильного хакана весь народ Великой Степи, советы ата-кама были ошибочными. Всё зависит от взгляда на вещи – я верю, что ты избран для великой цели, ата-кам же всего лишь мечтал о спокойствии. В спокойствии тоже есть свои радости. Если ты готов ими довольствоваться, тогда ошибаюсь я. Если нет – ошибался почтенный Бычин. Но я вижу твою душу в одном твоём взгляде, Великий Хакан, и так же вижу, что не ошибся.
Узкие, длинные, по-женски красивые глаза молодого хакана блестели. Караман много раз видел такой блеск. Его вызывала жажда обладания. Хакан Бору увидел картину будущего, нарисованного Караманом, и она никогда его не отпустит. Тенгир, Хозяин Земли и Неба, не мог ошибаться – так же, как избрал он Карамана, избрал и Бору. Хакан жаждал славы, а Караман явился, чтобы помочь в этом.
Неудачная охота
Проклятых печенегов оказалось слишком много! Главный стан племени был больше похож на целый город шатров и кибиток. Город, готовый в любой момент сняться с места и смертоносным валом покатиться туда, куда укажет его предводитель. Да, пока Волшан добирался до кагала Бору, узнал, что к тому примкнули два других племени, но подобного увидеть никак не ожидал. Сачу был удивлён не меньше и, чувствовалось, искренне.
– Ну вот, Сачу, ты свою часть уговора выполнил. Незачем идти со мной дальше, – Волшан спешился в тени большого шатра на окраине кагала и, придерживая Илька, вложил в грязную ладонь степняка обещанную плату.
В светлых глазах полукровки мелькнули одновременно разочарование и облегчение. Что и говорить, в этом путешествии парнишка сильно рисковал.
– Ты знаешь, где меня найти, Шан, и всегда будешь желанным гостем в моём скромном шатре, – сказал он, с тоской оглянулся на Илька, поправил замурзанный тягиляй и споро потянул своего рыжего прочь от Волшана, мигом исчезнув в громкоголосой сутолоке печенежского стана.
Волшан тоже натянул шапку поглубже, на самые брови.
– Ну что, Ильк, приехали мы. Теперь бы в этой толчее разобраться, – прошептал коню во влажную шею.
Конь негромко всхрапнул. С головы до ног покрытый рыжей пылью, потемневшей на отпотевших боках и шее, он совсем не выглядел каким-то особенным. Не выглядел странно и сам Волшан – негустая чёрная бородка укрывала нижнюю половину лица, остальное пряталось под тягиляем. Одежда тоже никак не выделяла его среди степняков, да к тому же они и сами тут были меж собой перемешаны. А уж носить чужую личину Волшан давно привык и чувствовал себя вполне уверенно.
Хаос, в котором на первый взгляд жил кагал, на деле был весьма упорядочен. И подобраться к шатру хакана Волшану не удалось, разве что обернуться зверем прямо в сердце печенежского племени и глупо подохнуть от сотни копий и стрел. Хакана охраняли днём и ночью, что говорило о его осторожности и наличии ума. Как-никак, вновь примкнувшие к племени сородичи были такими же воинственными, как и его собственные люди. И воев вокруг было слишком много. До ночи прослонявшись по огромному кагалу, с наступлением сумерек он подсел к одному из костров у гостевого шатра. Здесь говорили на разных наречиях, и он был таким же чужаком, как и собравшиеся у огня.
Степняки прославляли Бору-хана. Обсуждали грядущее. Делились былыми успехами и новостями из своих земель. Волшан делал вид, что дремлет, опустив голову.
– По первому свету хакан Бору собирается на охоту, – неожиданно сказал кто-то. – Наш хан едет с ним, и мой старший брат тоже!
– Хакан Бору молод и полон сил! Охота – хорошее дело! А наш хан давно не охотится, бережёт силы для походов, – с завистливым вздохом заметил другой степняк.
Волшан едва удержался от довольной улыбки. Удача снова была на его стороне.
Охота – занятие увлекательное, особенно, если добычей не являешься ты сам. Матёрый бык никакого удовольствия от охоты не получал. Ему не повезло оказаться между двух огней – загонщиков с одной стороны и притаившегося Волшана, которого он чуял и инстинктивно опасался даже больше людей – с другой. Он пытался выбраться из западни, бросаясь то в одну, то в другую сторону, но тут же с гневным рёвом поворачивал обратно, незаметно для себя двигаясь к намеченной загонщиками цели – маленькому отряду хакана Бору. Зная горячий нрав своего предводителя, никто из его сопровождающих вперёд не рвался, и, когда хакан услышал наконец рёв бегущего на него быка и пустил своего коня в резвый галоп, остальные коней придержали, уступая хакану радость победы над зверем.
Вот только появления Волшана никто не предусмотрел. Громадный зверь выскочил словно из ниоткуда, и гнедой под хаканом взвился на дыбы. Губы всадника упрямо сжались, на напряжённом лице резко обозначились квадратные скулы. Конь ещё размахивал передними ногами в воздухе, а хакан, развернувшись в седле, уже натянул тетиву. И отпустил. Был бы Волшан обычным волком, тут бы его жизнь и закончилась.
Отдав должное бесстрашию печенежского предводителя, Волшан вильнул в траве, пропуская стрелу в половине ладони от левого бока, развернулся и прыгнул снова. Хакан рванул поводья, раздирая рот обезумевшего от страха коня железом, и умудрился повернуть, готовясь к новому выстрелу. Зверь сшибся с конём в прыжке, лишь вскользь деранув всадника когтями. Оба – конь и всадник – рухнули на землю, а Волшан перелетел через них и оказался нос к носу с подбежавшим туда же быком, впавшим в предсмертную ярость. Тот опустил громадные рога и, трубя, попёр на Волшана, будто таран в крепостные ворота. Волшан отскочил, и бык сходу подцепил лошадиный бок, застрял в рёбрах рогами, поволок лошадь по земле, протоптавшись по хакану, который, истекая кровью, пытался отползти в сторону. От близкого топота копыт задрожала земля. Запели тонкие стелы, разрезая воздух над степью, злым шмелём прогудело рядом с Волшаном копьё, отправленное в полёт кем-то из степняков.
Не зная, чем завершилась его собственная охота, оборотень огромными прыжками унёсся в степь.
По тому, какой гул и суматоха стояли в кагале, вернувшийся Волшан понял, что даром его утренняя вылазка в степь не прошла. Однако узнать что-то определённое оказалось не так-то просто. По огромному стану летели самые невероятные слухи. Взбудораженные печенеги будто озверели – тут и там ругались и сцеплялись друг с другом… Волшан двинулся к центру кагала, туда, где находилось жилище самого хакана. Возбуждённого царящей вокруг суматохой Илька, непрерывно прядающего ушами и вскидывающего голову, он вёл в поводу.
Пространство перед белым шатром хакана заполняла разноликая толпа взволнованно галдящих степняков. Волшан уловил несколько разных наречий, но они не слишком отличались, а смысл был один: хакана на охоте ранил какой-то зверь. Степняки переспрашивали друг друга – «Хакан умирает? Он жив? Что теперь будет?» Близко к шатру было не подобраться – его окружал частокол ощерившихся копий и натянутых луков в руках мрачных и молчаливых печенежских воев. Волшан протолкнулся вперёд, насколько было возможно, прижимаясь к плечу Илька, который действовал, как таран, храпя и щелкая зубами на недовольные окрики. Впрочем, другие пробовали пробиться поближе даже верхом… Паника расходилась по толпе волнами во все стороны, и возвращалась обратно в виде невероятно искажённых слухов.
Волшан не видел, когда полог главного шатра откинулся, просто весь шум вдруг затих. Не сразу, такой же волной, какой ползли вопросы и слухи. Стража хакана расступилась, и к степнякам вышел тщедушный человечек в нелепом балахоне, расшитом невероятным количеством ремешков и лент. Одна сторона его лица была расписана странным угловатым узором, который сбегал по тощей шее под ворот балахона, другая зачернена углём. Человечек поднял руки и все вокруг словно перестали дышать. Волшан вытянул шею, выглядывая из-за плеча крупного печенега, который загораживал ему обзор. Решил, что местный колдун – кто ещё мог выглядеть так нелепо? – наслаждается мимолётной властью над толпой, потому что его молчание затянулось чуть дольше, чем понадобилось для привлечения внимания.
– Народ Великой Степи! – наконец скрипуче прокаркал он. – Наш хакан, непобедимый Бору, жив! Нет в мире никого, кто может сравниться с его стойкостью и силой. До утра ему нужен отдых и покой, расходитесь и оставьте свои тревоги.
– Караман-кам! – благоговейно прошептал кто-то за спиной Волшана, и это имя полетело из уст в уста.
«Проклятый колдун!» – подумал оборотень, не понаслышке зная, что степные камы – прекрасные знахари. Словно услышав его мысли, низкорослый шаман, обвешанный брякающими амулетами, неожиданно вытянулся, резко задрал подбородок и вгляделся в толпу, потом крутанулся на месте что-то бормоча, оттолкнул кряжистого степняка своим посохом и впился тяжёлым взглядом прямо в лицо Волшану.
Плеснул холодом амулет, разгорелось жжение отметины, вскинулся внутренний зверь, но все эти знаки беды опоздали – быстрее ящерицы скользнул шаман к Волшану, вскидывая посох и скрипуче ворча. Степняки отхлынули в стороны, как воды под носом ладьи, и стеной сошлись у Волшана за спиной. Голос шамана взлетел визгливым напевом, и у оборотня перехватило дух. Амулет вдруг вспыхнул открытым пламенем, затлели рубаха и стёганая безрукавка, но огонь снаружи оказался сущей искрой по сравнению с тем, что вкрутился в грудь. Ноги подогнулись, и ошеломлённый Волшан рухнул на колени, пытаясь обернуться, но зверь словно не услышал.
Рядом свечой взвился Ильк и грозно заржал, размахивая копытами. На него разом навалились сразу с десяток степняков, подсекли, повалили…Конь бился и кричал, но Волшан, превозмогая страшную боль, смог только поднять голову и встретиться глазами с шаманом. Увидел в них знакомый мрак Нави – чёрный и неподвижный, нечеловеческий, смертельный. Шаман, заражённый семенем Зла, продолжая неразборчиво визжать, резко откинул посох назад и с размаху вогнал его Волшану в сердце. Окованный заострённым наконечником, посох пробил грудь. Дыхание оборвалось, голову пронзил визг зверя, тело взорвалась новой болью… Волшан захрипел и повалился на бок, судорожно дёргая ногами и цепляясь за посох скрюченными пальцами.
«Как же ты мог ошибиться? Как недодумал, волчья башка? За так погубил и коня, и себя» – проползли тягучие мысли в затухающем сознании. Щека Волшана тонула в нагретой пыли. Перед неподвижным взором стекленел карий Ильков глаз, и блестела от крови шкура на могучей шее… Дикая боль, свалившая его на колени, когда вспыхнул амулет, уходила. Кромка колыхалась совсем рядом, остужая кровь, замораживая мысли. Голова стала лёгкой, а тела будто и вовсе не осталось – Волшан его больше не чувствовал. Стихал шум. Ноги степняков, мелькавшие вокруг, их визгливые крики, скрипучий голос расписного колдуна – все исчезало, таяло. Вдруг захотелось глубоко вдохнуть, но и этого не вышло, а может и вышло, но не почуялось. Навь наползла на лицо ледяным покрывалом и жадно обняла, закутывая смертной тьмой.
Волшан судорожно дёрнулся, и, даже не успев удивиться, вскочил на ноги, будто и не умер только что. Древко тяжёлого посоха, торчавшее из бесчувственной груди, качнуло его к земле – жирной и чёрной, как мокрое пепелище. Он схватился за скользкую древесину и потянул. Кованый наконечник скрипнул по рёбрам и нехотя вышел наружу – тускло-бурый, влажный. Разжав онемевшие руки, Волшан уставился на дыру в груди, не веря собственным глазам. Он стоял на ногах, не дышал (где уж с таким дымоходом дышать-то?), ничего не чувствовал, но, определённо, был всё ещё жив! Во тьме Нави клубилась ясно различимая ярость, а Кромка живым полотнищем трепетала в шаге от него. За ней, за слабой мутью преграды, видна была освещённая закатным солнцем Явь. Там, под неслышные проклятья соплеменников, усатый степняк привязал чьё-то тело за ноги к седлу длинной верёвкой и запрыгнул на мохнатого конька. Пришпоренный, тот рванул с места, и тело – до Волшана не вдруг дошло, чьё! – подпрыгивая на кочках и поднимая пыль, поволоклось следом, прочь из стана…
Ярость захлестнула Волшана горячей волной. Огнём вспыхнула выя, кипятком плеснуло в груди. «Ох!» – вырвалось само собой, и он зажмурился от вернувшейся боли. А она накрыла с небывалой силой. Колотила и тянула. «Ы-ы-ы» – сдавленно взвыл зверь, размыкая его губы, и ломанулся на свободу. От мощного рывка натянутой верёвки лопнула подпруга, и всадник кубарем слетел на землю вместе с седлом. Освобождённый, лохматый конёк взбрыкнул и помчался прочь от чудовища, которое медленно поднималось на ноги в клубах пыли.
Сорвав петлю с перетянутых лап и убедившись, что степняк расплатился за обиду сломанной шеей, Волшан длинными неровными прыжками ушёл подальше от дымов и вони печенежского стана. Туда, где скот ещё не сожрал всю траву, и где можно было залечь, чтобы дать измученному телу залечить раны. Думать о том, что произошло, было страшно. Он умер. Ушёл в Навь. Вернулся обратно. И случилось это не во сне, а очень даже наяву. Волшан просто бежал по степи, булькая затягивающейся дырой в груди, вывалив волчий язык, и всё, чего желал – добраться до ближайшего оврага…
Южная ночь упала резко, словно свечу задули. Свернувшись в калач на дне неглубокого оврага, в который он свалился окончательно обессилев, Волшан трясся от боли и зуда. Сейчас он невольно радовался телесным мукам, которые не позволяли трезво мыслить. И только в одном был уверен – нужно вернуться и закончить начатое. Это было важно настолько, что даже смерти не позволили помешать ему. Даже Навь – ждущая, зовущая – не смогла удержать его в себе.
Сесть относительно прямо он смог только перед рассветом. Рука привычно поискала шнурок амулета и не нашла. Затерялся ли он в степи, когда печенег волок его мёртвое тело, исчез ли совсем, запоздало и болезненно указав на страшную ошибку? Какое это имело значение? Теперь Волшан знал, кто был его настоящей целью.
Найти труп давешнего обидчика оказалось несложно. Он остыл за ночь, зато и обмяк. Волшан сноровисто и быстро раздел мертвеца. Одежка бесславно расставшегося с жизнью степняка мало чем отличалась от той, остатки которой разлетелись на лоскуты, когда тело оборотня волокли по степи на верёвке. Даже размятые сапоги оказались почти впору. Опоясавшись и заткнув за пояс устрашающего вида кинжал, Волшан поискал в траве далеко отлетевшую шапку. Она нашлась в двадцати шагах, вонючая, но достаточно глубокая, чтобы скрыть большую часть его лица.
Никакого плана у него не было. Две ошибки, два поражения подряд сбили лихой настрой. Слишком уж гладко сложилось. Он даже не дал себе труда задуматься, а стал бы Семаргл являться к нему ради такого пустякового дела? Не подумал, надеясь на подаренную богом силу, и вляпался. Тело всё ещё ныло и зудело всё целиком, напоминая, что у ошибок всегда есть цена. Да если бы только тело… Волшан тяжело вздохнул, вспомнив Илька. Верный конь погиб, пытаясь его защитить, и теперь он остался пешим в степи.
