скачать книгу бесплатно
Он рухнул на скользкие от крови доски пола и обратился. Долго стоял на карачках, икая и содрогаясь от кровавой рвоты. Зверь не успел переварить всё, что Волшан позволил ему сожрать. Потом, охнув, вытащил стрелу из бедра, нашёл рубаху и портки – простецкие, явно принадлежавшие кому-то из работников Смеяна, и выхлебал столько воды, что рвота вернулась вновь.
Едва полегчало, Волшан поплёлся к реке, припадая на правую ногу и обходя разодранные тела степняков да лошадиные туши. На полпути за спиной дробно затопотало, и он обернулся, еле дыша от мучительного зуда и рези в животе. Ильк – взмыленный, с дико вытаращенными глазами – нёсся прямо на него. Волшан отшатнулся, но напрасно. Конь не добежал, наскочил на кого-то возле стены длинного бревенчатого сарая и принялся с яростным храпом топтать его ногами. В последний раз ударив копытом неподвижную кучу, только что бывшую человеком, жеребец фыркнул и попятился.
Глаза слезились от дыма. Оборотень моргнул, пригляделся. Гнутый лук отлетел в сторону, но стрела так и осталась зажатой в руке мертвеца. Скорее всего, его оглушило после падения с лошади, и, если бы не Ильк, Волшан получил бы стрелу в спину.
– Ах, ты ж, друже ты мой, – прохрипел он, подходя к коню.
Тот мелко дрожал от возбуждения, но опустил голову и дружелюбно фыркнул, обдав Волшана порцией брызг.
Сквозь рваные дымы проглянул невнятный кружок восходящего солнца. Еще вчера мирное поселение утопало в крови, и Кромка никогда не была так близка, если не вспоминать страшную битву у Лысой горы. Она будто шла рядом с Волшаном, как тень, собирая свою жатву. Протяни руку, и окажешься на другой стороне мира. От этой близости леденела кровь, и его пробил озноб.
– Пошли, Ильк, посмотрим, кто уцелел, – устало пробормотал Волшан.
Смеян появился одним из первых. Прыгнул в долблёнку на другом берегу речки и всю переправу стоял, покачиваясь, над гребцом, неотрывно глядя на сходни.
Пока он и те, кто поместился в другие лодки, перебирались на свою сторону, из рощи потянулись остальные обитатели хутора, кто успел спастись.
– Жив! – кинулся купец с объятьями, едва перебрался на влажные от утреннего тумана доски сходень.
– Я-то жив, – уклончиво отозвался Волшан.
Пока шёл к реке, он увидел тела нескольких местных, попавших под стрелы и сабли степняков, была среди них и та, что этой ночью почивала на Смеяновой груди. Смеян отстранился, оглядел Вошана и охнул. Штанина насквозь пропиталась кровью, и, хоть в остальном одёжа была чистой, но руки, лицо, волосы и босые Волшановы ноги покрывала страшная бурая корка. На пригорке у сходен топтался Ильк с обрывком верёвки на шее. Копыта его передних ног блестели от свежей крови.
– Что? – начал было Смеян, но Волшан перебил:
– Мне бы помыться? Пошли, сам увидишь.
Прямо за воротами они натолкнулись на горстку хуторян, испуганно и растерянно застывших на месте. Замер и Смеян. В утреннем свете зрелище показалось страшным даже Волшану – повсюду валялись трупы и части тел. Одно свисало головой вниз с крыши избы, что стояла у самого въезда. Пара изб сгорела дотла, на хозяйском дворе дымила, догорая, конюшня. Когда её крыша с треском обвалилась, ломая стены, вздрогнули все. Вздрогнули и ожили. Зашевелились, охая и причитая.
Смеян направился к дому. Подавив тяжёлый вздох, Волшан поплёлся следом, ведя коня за тот самый обрывок верёвки. Наступающий день грозил положить конец многолетней дружбе, и виноват в том был сам Волшан.
У крыльца хозяина встречал конюший. Тот самый. Увидев Волшана, он побледнел, мелко и не слишком умело перекрестился, и вдруг поклонился ему до земли. Смеян изумлённо переводил взгляд с мужика на Волшана и обратно.
– В чём дело, Хват?
– Батюшка, отец наш и радетель, это же он, – конюший опасливо кивнул в сторону Волшана, – всех злодеев перебил! Я видел, я такое видел…
Мужик вдруг затрясся и замолк.
– Что ты мелешь, дурень? – Смеян нахмурился и повернулся к Волшану.
Взгляд его задержался на слипшихся от крови волосах, на лице, на руках…
– Привиделось тебе, – подал голос Волшан. – Сами они впотьмах друг друга перебили, понял?
Его слова падали тяжело, как камни, и припечатывали глухой угрозой, от которой мужик ссутулился и поник головой.
– Сами, барин. Привиделось, господине, – пробормотал он и попятился от крыльца.
– Спятил от страха, – пожал плечами Смеян и шагнул на ступени, но с крыльца обернулся и задумчиво посмотрел на разорённый хутор.
Волшан рвался смыть с себя грязь, и остался один в просторной мыльне. Он лил и лил на себя холодную воду. Зачерпывал ковшом из большой бадьи и ничего не чувствовал. Рана на бедре затянулась свежим рубцом, ещё день и следа от стрелы не останется. По его груди, по ногам стекали рыжие ручьи и уходили в щели деревянного настила. Вместе с ними утекало и напряжение этого страшного утра, а перед глазами стоял конюший, Хват. Легче лёгкого было в сумятице оторвать голову и ему, больше-то видаков не осталось, но Волшан пощадил. Не по-людски было убивать того, кто из огня Илька вывел… Вот теперь эта жалость ему боком и выйдет.
Посвежевшего и обряженного в свежую рубаху, его проводили к Смеяну. Тот сидел за столом в узкой комнатке-выгородке без окон. Она протянулась вдоль задней стены дома. Сюда Волшана раньше не приглашали.
– Ну, вот и ты, – подался ему навстречу купец.
Волшан глянул исподлобья – Смеян хмурил лоб, лицо кривилось, как от зубовной боли. Значит, Хват ему всё уже выложил…
– За стол-то пустишь? – спросил так же хмуро.
– Ты всё ещё гость, коли помнишь, – натянуто пригласил купец. – Гость, да незнакомец. Я тебя знаю столько лет, сколько пальцев на руках, верно?
– Похоже на то.
– Кто ты есть, Волшан? Я считал тебя другом, хоть и догадывался, что ты тихой смертью серебро зарабатываешь…
– Уже нет, – отрезал Волшан. – Смеян, я поем?
Несмотря ни на что, желудок просил пищи, а стол купца отнюдь не был пуст.
– Хват сказал…
– Не верь всему, что испуганному человеку привиделось, Смеян.
– Там, – купец махнул рукой в сторону двери – сорок печенегов порваны в куски, да незнамо сколько убежать смогли.
– Один. Один ушёл. Нужно было отпустить, чтобы к тебе больше не совались. Они сказкам верят не меньше, чем вот Хват твой. Или ты.
– Я не знаю, Волшан. Не знаю, что и сказать. Ты спас мой дом, людей, добро спас, но кто ты есть?
– Это так важно? – внезапно рассердился Волшан. Он устал, был голоден и раздосадован.
– Я – княжий посланник. Вот, – он брякнул амулетом по столу, – печать княжья. Заговорённая она, так что лучше не трожь. Мало этого? Тогда отвернись, да не бойся потом!
Последние слова вышли больше рыком звериным, но Смеян только лицом побелел и медленно отвернул лицо. Прежде чем скинуть рубаху и развязать тесёмки на штанах, Волшан увидел, как его друг медленно опустил на лавку правую руку.
Обернувшись зверем, Волшан навис прямо над столом, задом упираясь в стену – в этом закутке было слишком тесно – и жарко дохнул Смеяну в затылок. Купец вздрогнул и резко повернулся. От него разило страхом, но в глазах кроме страха притаился и интерес. Если бы Волшан мог, он бы усмехнулся, но пугать Смеяна сверх меры, скаля зубы, ему не хотелось. Миг, снова тягучий удар в груди, и он поднялся с пола обнажённый и беззащитный. Подле Смеяна, на лавке, лежал освобождённый от ножен меч. Лежал там с тех пор, как Волшан вошёл в комнату. И обращаться с ним купец умел весьма ловко.
– И давно ты… это? – выдавил Смеян, когда Волшан натянул штаны.
– Всегда.
– Ну, значит привиделось Хвату. Наслушаются небылиц, вот и верят, чему попало. Я его пока в погребе запер. Там вино ромейское… завтра он и сам не вспомнит, что правда, а что – хмельной сон.
Волшан с невероятным облегчением выдохнул и плюхнулся на лавку сглотнув слюну. Есть хотелось зверски. Ещё немного, и он сполз бы по стене прямо на пол.
– Смеян, забудь и ты, что видел. Так всем будет проще.
– Забудешь тут, – проворчал купец. – Мне с тобой до самой смерти теперь не расплатиться за то, что ты сделал.
– Не надо о смерти, – поморщился Волшан. – Покормишь, да что раньше обещал – дашь, вот и не будет долгов между нами.
– Это и так обговорено. Сам знаешь, я слово держу. Садись, ешь-пей, после такого я уж и не знаю, как ты на ногах держишься.
Через день Волшан отправился в путь. Он ехал верхом, сума у седла была туго набита одеждой в какой ходят степняки, к амулету на шее добавился маленький золочёный лепесток – знак для полукровки Сачу, которого ему нужно было отыскать среди печенегов. Волшан оглянулся на скрывшийся за перелеском хутор. Смеян решился и обнял его, прощаясь. Впереди топорщился редкий кустарник, а за холмом начиналось Дикое Поле. Великая Степь. Внезапно загривок ошпарило резкой болью. Волшан вздрогнул и кивнул. Недоброму огненному богу. Себе. Пятерым мёртвым жителям хутора и всем, кто оставался жить, не подозревая о грядущих бедах.
Великая Степь
Караман ликовал. Подаренная Тенгиром сила росла в нём стремительно и неукротимо. Мимолётный интерес к тому, откуда вдруг появляются в нём новые знания и умение делать то, о чём он раньше и помыслить не мог, быстро прошел. Не дело кама допытываться у бога, какие пути он выбирает для своей воли. Тенгир избрал Карамана – это всё, что ему нужно было знать.
А между тем росла слава самого Караман-кама. Ему приписывали великие умения и дар пророчества. Поговаривали, что само Небо благоволит к каму из рода Гнедого жеребца. Опровергать слухи было бы неразумно, напротив, Караман старательно подкидывал пищу для них, камлая над ранеными и больными, которые неожиданно быстро вставали на ноги, выжигая кости, чтобы просветить сомневающихся и ищущих. «Кам арвас арвади, – делился радостью с соседями очередной родич, – кам сотворил заклинание, и дух болезни сразу покинул моего старшего сына!». Это было легко. Злые духи словно повиновались Караману и покорно отступали, оставляя после себя преданность исцелённых, а также их щедрые дары.
– Караман-кам, наш добрый хан приглашает тебя в свой шатёр, – не поднимая глаз, пробубнил Керик, личный страж Ильбег-хана. Он застыл под откинутым пологом у входа, не смея войти внутрь без приглашения.
Караман поднялся с плотной овечьей шкуры, брошенной на ковёр и служившей ему сиденьем. Сердце предчувствием толкнулось в груди, упреждая догадку – хан зовёт его не ради камлания или совета. Наступил долгожданный день!
Изрезанное морщинами, выдубленное степными ветрами и обожжённое солнцем лицо Ильбега застыло маской.
– Входи, кам. Выпей кумыс, подумай, и скажи – зачем наш хакан Бору прислал ко мне искинчи[8 - Искинчи – гонец, тюркск.] с призывом явиться в кагал?
Караман принял медную чашу из рук своего хана, с наслаждением её осушил, пряча довольную улыбку, и ответил:
– Не тревожься, Ильбег-хан, Тенгри обнимает весь мир. Что видит Тенгир, вижу и я. До хакана долетела твоя слава, он получил твои дары. Наш Бору молод, но не глуп. Ему нужны верные союзники и ты – один из вернейших. Вели собрать ещё даров, отдай даже то, что отдавать не хочется, и ты получишь много больше! Пусть нас не сопровождают те, кто был в походе на Сугдею, но другие воины, закалённые в битвах. Ни к чему напоминать хакану о поражении. Не надевай лучшей одежды, – продолжил кам, покосившись на расшитый шёлк Ильбегова халата, – а самый хороший клинок принеси хакану в дар, вместе со своей верностью и всеми воинами, жёнами, шатрами и скотом нашего рода. Сделай так, и ты увидишь, как высоко может подняться Ор ат.
Ильбег-хан нахмурился, пожевал кончик пегого уса и криво улыбнулся. Шрам на щеке омертвил мышцы, и теперь любое проявление его настроений можно было истолковать двояко.
– Отчего, скажи мне, Караман, отчего я годами не замечал, что ты билиглиг[9 - Билиглиг – мудрый, тюркск.]-кам? Если я поступлю по твоему совету, не оставит ли хакан себе моих воинов, жён, шатры и скот?
– Я всего лишь слушаю голос Тенгри, мой хан, – с поклоном ответил кам, – Тенгир говорит, что хакану нужна только верность твоего рода, а как ещё ты можешь её доказать?
– Хорошо, кам. Собирайся в дорогу.
Караман был уверен, что эта беседа с Ильбегом – последняя. Из кагала он возвращаться не собирался.
***
Лесок вокруг хутора, обожжённого набегом, давно скрылся из глаз. Перелески сменились кустарниками, а потом и те исчезли. Теперь степь развернулась перед ними во всей своей необъятности. Солнце падало за её недостижимый край, проливая в темнеющее небо кровавые слёзы. Красная зарница обещала завтрашний жар. Волшан отдохнул сам и дал отдохнуть коню, но пора было продолжить путь. Ночь – лучшее время разминуться с дозорными отрядами печенегов. Он разделся, подставляя обнажённую грудь прохладному ветру. Ильк перестал жевать и всхрапнул, прижав уши.
– Думал, что я всю дорогу буду трястись в жёстком седле? – ухмыльнувшись, спросил Волшан. Разговаривать с Ильком незаметно вошло в привычку. Какая-никакая, а компания.
В ответ жеребец фыркнул и снова потянулся за травой. После резни на хуторе он совсем перестал бояться, казалось, что Ильку даже нравится, когда Волшан принимает облик зверя. Может сообразил, что тогда Волшан не будет трястись на его спине? Умный конь. Упаковав одежду и проверив, хорошо ли держится у седла торба, Волшан отступил на пару шагов и обратился. Потянулся длинным волчьим телом, далеко отставляя передние лапы и вспарывая дёрн когтями. Поднял башку, поймал носом отчётливую волну запахов – дыма, скота, железа, крови, конского пота и немытых человеческих тел – и потрусил за ним вслед. Под подушками на лапах дрогнула земля, когда следом двинулся Ильк. Как две тёмных ладьи, огромный волк и вороной жеребец бок о бок разрезали грудью высокие травы, скользя в безбрежном ковыльном море.
***
Караман проснулся резко, вздёрнулся с нагретых телом овечьих шкур, завертел головой, вглядываясь в ночную темноту шатра. Войлочные стены не пропускали свет, и только по тканевому летнему пологу у входа метались причудливые тени – это ветер трепал пламя факела снаружи шатра. Причин для тревоги не было – утром они выступали в кагал по приказу хакана, как и мечтал Караман, но тревога ворочалась в груди холодной змеёй, обвивая сердце. Он поднялся и вышел в ночь. Бархатный полог неба украшал свет далёких факелов, освещавших жилище Создателя. Их россыпь мерцала и подрагивала, и было легко представить, что небесный ветер так же играет с божественными огнями, как и простой земной – с пламенем факела у входа в шатёр.
Где-то далеко за пределами стана завыл степной волк, и в ответ коротко заржала лошадь, затявкали собаки. Караман вздрогнул. Привычные звуки вызвали неприятный озноб, волной прокатившийся по спине. Почудилось, что кто-то смотрит на него из темноты за пределами светового пятна. Кам насупился и сделал несколько шагов туда, откуда, как ему показалось, за ним наблюдают. За границей неясного света и ночной темноты клубилось нечто, чего Караман никогда прежде не видел, но почувствовал – никакой угрозы оно ему не несёт, скорее наоборот. Незнакомый доселе дух, что явился без призыва, прятался за зыбкой тьмой, которая была черней самой ночи и напомнила ему невообразимо огромный полог гигантского шатра. Она начинала светлеть, и за едва ощутимой преградой медленно проявилась мутная фигура. «Лошадь?» – изумился Караман, но – нет. Сравнимый с лошадью только размером да тем, что стоял на четырёх ногах, зверь скорее напоминал собаку. Или волка. Или медведя, ведь у волков не бывает такой широкой груди и огромных лап. И тлеющих золотым огнём глаз. И искрящейся шкуры… Вот теперь Караман её почувствовал – угрозу. Холодную, как ледяной ветер зимы. Обжигающую, как раскалённые угли. «Враг. Найти. Убить». Мысль пришла к нему ниоткуда, похожая на приказ, чужая, но даже удара сердца не понадобилось, чтобы он принял её, как послание неведомого духа из тех, что служат Тенгиру. Чем ещё это могло быть? Ведь он, Караман, избран самим богом.
***
Волшан старался придерживаться направления, которое указал ему Смеян, но эта часть степи была ему незнакома, раньше он ходил на восток или, как в последний раз – значительно севернее. По всему выходило, что род Ор ат должен селиться где-то здесь. Об этом говорили и повсеместная вонь, и изрядно выбитая копытами трава, и широкие проплешины пастбищ, но ни скота, ни самих степняков пока не было видно. Возможно, они откочевали дальше в степь, решил Волшан. Он закрыл глаза и медленно вдохнул горячий ветер, поворачивая голову.
– Мы с тобой слишком забрали в сторону, – огладил он шею Илька. Конь развернул одно ухо, слушая человеческий голос.
Ещё до заката однообразие окружающего мира нарушило небольшое, голов в пятьдесят, стадо овец. Его пасли двое тощих мальчишек и хромой длиннолапый пёс, который с хриплым лаем выскочил было под копыта Илька, но, учуяв зверя, сначала ощерился, а потом исчез из вида с поджатым хвостом. Глупые овцы не обратили на Волшана никакого внимания.
Мальчишки насупились и держались поодаль, наблюдая за всадником. Волшан чуть сдавил бока жеребца и направил его к пастухам прямо через стадо.
Один из них остался на месте, второй рванул прочь что есть мочи. Видимо, за подмогой.
– Я ищу Сачу из рода Ор ат, – подъехав вплотную к мальчишке, сказал Волшан. – Знаешь такого?
Тот кивнул, нервно переминаясь и едва удерживаясь, чтобы не оглянуться вслед сбежавшему дружку. Морда Илька нависала прямо над мальчишкой. Жеребец всхрапнул и вконец его перепугал.
– Сачу там, – пискнул пастушок и махнул рукой в том направлении, куда сбежал второй мальчишка, – с конями.
Это могло значить всё, что угодно. То, что Сачу – такой же пастух. То, что он – один из разведчиков рода. И ещё с десяток предположений. Волшан поднял Илька в лёгкий галоп и очень скоро разглядел мальчишку-беглеца. Поймав его за шкирку, как щенка, прямо из седла, Волшан предоставил беглецу орать и болтать ногами в воздухе, пока Ильк неспешно рысил вперёд. Наконец мальчишка замолчал, и Волшан остановил коня.
– Знаешь Сачу? – грозно спросил он, тряханув беглеца.
Тот засипел и что-то промычал.
Волшан подтянул его повыше и заглянул в чумазое лицо.
– Садись впереди, дорогу покажешь.
Мальчишка сделал попытку кивнуть. Волшан отпустил поводья и затащил его на коня. Ильк громко захрапел и пару раз недовольно поддал задом.
– Успокойся! – осадил его Волшан и сжал коню бока, сопровождая посыл печенежским: «хеч-хеч![10 - Хеч-хеч! – Но, пошёл!]»
Скоро впереди показались первые лошади табуна. Ильк напрягся, надулся, как петух, выгнул шею и задрал хвост. Рысь превратилась в высокую пляску, отчего мальчишку и Волшана подкидывало и бросало обратно.
– Не надо близко, – наконец раскрыл рот мальчишка. – Там кобылы с жеребятами.
– Понял, слезай. Приведёшь Сачу, получишь вот это, – Волшан отцепил от своего пояса одну из медных птичек-амулетов и показал мальчишке.
На его лице забавным образом отразились недоверие и радость одновременно, но радость победила, и он, не сводя глаз с обещанного подарка, лихо соскочил в мягкую траву. Здесь, между двумя пологими холмами, не рос ковыль, и степь переливалась зелёным бархатом, украшенным яркими точками цветов полевых цветов.
Ильк продолжал волноваться в опасной близости от табуна, и Волшану пришлось немного отъехать назад. Он не решался спешиться, и просто отпустил поводья, предоставив коню брякать удилами во рту, когда тот решил пожевать травы.
Прошло довольно много времени, прежде чем Волшан услышал топот копыт. Услышал и Ильк – он поднял голову и развернул уши в сторону звука. Вскоре показался и сам всадник – молодой степняк на приземистой лошадке. Пока тот не подъехал ближе, Волшан успел благодарно огладить шею своего коня – с тех пор, как оборотень стал наездником, лошади больше не обращали на его звериную природу никакого внимания, чего не скажешь о собаках и другой живности. Но среди кочевников, в степи, это было неоценимым даром.
– Сачу? – крикнул Волшан.
На таком расстоянии он прекрасно чуял, что всадник не вооружён и пахнет только дымом, кумысом и лошадьми.
– Я – Сачу. А ты кто? – прокричал в ответ пастух, явно опасаясь подъехать ближе.
