Ночные бдения

– Марци, ты не прав! – в волнении воскликнул я.

– Нет, прав. Раньше в мечтах она была моею, Мусу она не любила, и я мог представлять, что она любит меня. Теперь ты ее жених, тебя она любит, я ее даже в грезах потерял.

– Марцибус, не любит она меня! Что эта глупая девчонка понимает в любви! Против воли Хоросефа не пойдешь, куда ей было деваться?!

– Это она так сказала? – глаза парня засветились радостью.

– Нет, – угрюмо буркнул я.

Марци сразу же погас.

– Нет, Андрэ. Все кончено. Сердце мое разбито. К чему теперь жить? – он грустно посмотрел на небо. – Кому нужен нищий музыкант? Без любви душа моя мертва, – и он, взмахнув обреченно рукой, пошел прочь.

– Не хватало мне лишнего беспокойства, как бы мальчишка не натворил глупостей, – прошептал я и пошел в деревню.

Я увидел ее неожиданно: Серпулия с корзиной белья шла к реке. Нужно было объясниться, и я, не теряя времени, повернул за нею. Серпулия заметила, что я ее преследую, и попыталась скрыться: несколько раз она сворачивала, ускоряя шаг, но я упорно продолжал следовать за нею; и когда мы вышли к реке, я догнал девушку и бесцеремонно схватил за руку. Серпулия притворно вскрикнула и уронила корзину.

– Серпулия, нам нужно поговорить, – твердо сказал я, отводя ее в сторону.

– Ах, отпустите меня, господин Андрэ, – взмолилась она, не оказывая, однако, сопротивления.

– Нет, не отпущу, пока мы не поговорим, – сказал я, усаживая ее на гладкий валун, теплые бока которого омывала прозрачная речка. Сам я вошел по колено в воду и встал, слегка наклонившись над нею.

– Серпулия, ты должна отказаться выходить за меня замуж!

– Что вы, господин…

– Ты должна, Серпулия, – повторил я, взяв ее за плечи и тщетно пытаясь поймать ее взгляд.

– Я не могу, – угрюмо произнесла она.

– Нет, можешь. Если не ты, то кто же?

– А кто будет моим мужем? Кто?! – глаза девушки были полны слез, и я невольно пожалел ее.

– Неужели, ты такая красивая, не сможешь найти себе мужа? – заранее зная ответ, спросил я.

– Да ни один достойный мужчина не захочет взять в жены чью-то невесту, понимаешь ты?! – она зло топнула ножкой. – Вот и ты не хочешь!

– Ну, не могу я, Серпулия, не могу, я уже дал обещание!

– Ты уже дал обещание Хоросефу, а остальные меня не интересуют.

– Да ты же не любишь меня, милая!

– Какая любовь! Вы красивый и доблестный, чего еще хочет, по-вашему, девушка?

– Любви, дурочка, любви, – в волнении ответил я. – Неужели тебе не хочется любви?!

– Так дай ее мне! – с вызовом крикнула она, порываясь встать, но я легко усадил ее на место.

– Я не могу, а вот Марци может.

Серпулия покраснела и поежилась.

– А причем здесь он? – спросила она, разглядывая дно.

– А ты будто не знаешь! – буркнул я. – Он ведь любит тебя, и хочет покончить с собой, если ты не станешь его женой.

– Марци! – в сильном волнении воскликнула она.

– Да, бедный парень без ума влюблен, и не мыслит жизни без тебя, – намеренно утрируя, ответил я. – Хотела бы ты стать его женой, Серпулия?

– Что вы, господин, он же беден, он сын убийцы, зачем мне такой муж? Хоросеф никогда не разрешит мне выйти за него.

– А у тебя у самой, что, мозгов нет? Все за тебя Хоросеф решает?

– Но я женщина! – с пылом возразила она.

– Хочешь сказать, что ты не человек, не свободное существо, что у тебя нет воли. Серпулия! Ты не найдешь со мной счастья, ведь мы не любим друг друга, мы не можем быть вместе.

– Почему ты решил, что я тебя не люблю? – насупилась она.

Я рассмеялся:

– Потому что ты любишь Марци. Да ты только взгляни на себя: сидишь вся красная, как рак. Стоит мне назвать его имя, как ты начинаешь жеманничать и смущаться. Глупые женские уловки!

– За что вы ругаете меня? – обиделась Серпулия.

– Не ругаю я тебя! Я просто пытаюсь объяснить, почему мы не должны жениться. Это же будет крах твоей жизни.

– Хоросеф мне не позволит, – безнадежно прошептала она.

– Зачем спрашивать Хоросефа? Вы могли бы бежать и поселиться в другой деревне.

– Какой вы глупенький! – рассмеялась она. – Отчего вы сами не сбежите?

– Меня поймают.

– А нас и подавно, и знаете, что сделают? Да, правильно, казнят. Приведут из другой деревни и казнят. Ведь здесь не Империя, здесь край мира и свои законы.

– Рабство какое-то! – возмутился я. – Вы могли бы убежать далеко-далеко отсюда, Серпулия, так далеко, что вас ни за что не найдут. В Город Семи Сосен, например.

– В Город Семи Сосен! – горько воскликнула она. – А где взять денег, господин? До Города Семи Сосен очень далеко, там нужно где-то жить, и что-то есть. Да что я сижу здесь с вами, строю воздушные замки! Мне нужно стиркой заняться.

С этими словами она поднялась с камня и, взяв корзину, пошла стирать белье.

Я с отчаяньем плюхнулся на камень: уговорить Серпулию мне не удалось, но что теперь делать? Я мог бы не жениться на ней и счастливо умереть, мог бы жениться, а потом бежать с Жукой в Город Семи Сосен и бросить девушку. Так я поступить не мог: поломать жизнь человеку из-за своей прихоти. Но как быть? Нужно устроить встречу Серпулии с Марци, может быть, он сможет ее уговорить. С этим решением я отправился к Марцибусу.

Марци сидел за столом в своей халупе и попивал саракозу, вокруг него вился пяток детишек разного возраста; изредка он прикрикивал на слишком расшумевшийся выводок своих братьев и сестер. Лицо его было печально, глаза тем более грустны.

– Марци! – крикнул я с порога. – Ты свободен сегодня вечером?

– Сегодня вечером, – отрешенно проворил он, – я буду уже далеко в зеленых лугах танцевать с девушками и петь им песни.

Я похолодел: он нисколько не шутил.

– Погоди, Марци, спешить в зеленые луга. Отсрочь путь еще на день, друг, ты нужен мне. Если после сегодняшнего вечера ты захочешь уйти, я не буду тебя задерживать и достойно провожу, как друга. Но сегодня ты нужен мне, прошу тебя, повременить.

– Как знаешь, – тяжело вздохнул он. – Зачем я тебе сегодня?

– Я буду ждать тебя у реки на большом плоском камне, где женщины обычно стирают белье, когда взойдет луна. Если ты не придешь, я навеки прокляну тебя, дурак!

– Хорошо, я приду, – грустно сказал он и опять принялся за саракозу.

Ни с чем несравнимое чувство жалости к парню охватило меня. Его молодая, прекрасная жизнь зависела сегодня от моей ловкости и умения врать, я понимал, что не имею права на ошибку, как в том фильме, и оттого нервничал. Во что бы то ни стало надо выманить сегодня вечером Серпулию к реке, иначе Марци покончит с собой, в этом не было сомнений. Идиоты! Я попал в мир идиотов!

За ужином я не сводил глаз с Серпулии, безнадежно стараясь придумать причину, по которой она легко согласилась бы пойти к реке. Но как старательно ни ворочал я мозгами, ничего не приходило мне в голову.

Время, назначенное мною Марци, неумолимо приближалось. Хоросеф ушел проверять вечерние порядки, хоть это, слава богу. Фелетина гремела посудой, убирая со стола, а Серпулия села в уголок с рукоделием. Увидев в ее руках белую тряпку, я сразу генерировал идею.

– Серпулия! – воскликнул я, хлопнув себя по лбу, – совсем забыл. Сегодня на реке ты забыла рубаху Хоросефа. Я выловил ее из реки и повесил на дерево.

– Рубаху? – тревожно переспросила она, комкая вышивку. – Расшитую самоцветами?

Я утвердительно кивнул.

– Боже мой! – в испуге воскликнула она. – Как он будет рассержен!

– Давай я провожу тебя к реке, – с готовностью предложил я.

– А может быть, вы сходите один и принесете ее? – робко попросила она.

– Серпулия, а вдруг эта рубаха не Хоросефа, получится, что я ее украл, пойдем, посмотрим.

Девушка решительно отбросила вышивку и двинулась к двери; по лицу ее я видел, что она раскусила мою хитрость и готова стоять до последнего, несмотря на все уговоры.

Темная ночь почти опустилась на деревню. Мы шли закоулками, и я молил небо даровать мне удачу, ведь если бы мы встретили Хоросефа в такой час и в таком месте – не сносить бы мне головы, по хотским обычаям такие прогулки наедине с незамужними девушками карались весьма строго! Но, не встретив ни души, мы благополучно достигли реки.

Марци беспокойно метался по берегу, изредка поглядывая на лес.

– Ах, кто это там, на берегу? – испуганно прошептала Серпулия, озадаченная теми же соображениями, что и я.

Марци, встревоженный ее неосторожным шепотом, удивленно поднял голову и, не шевелясь, наблюдал за нами.

– Это Марци, Серпулия, не бойся, – сказал я. – Я знаю, что поступаю подло, но честное слово, против дураков и влюбленных все приемы хороши.

– Марци, – строго обратился я к нему, – оставляю девушку на твое попечение, головой за нее отвечаешь. Даю вам полчаса времени. Объясни ты ей, наконец, что любишь ее, а то она мне не верит. Все, – я отпустил дрожащую руку Серпулии и толкнул девушку к Марци. – Без глупостей.

И, не сказав больше ни слова, отправился к лесу. Выбрав удобный пригорок, я сел так, чтобы не подглядывать, и в то же время быть на виду у влюбленной парочки.

Невольно залюбовался я открывшимся мне видом. Мирно засыпала в ночи деревня, раскинувшаяся по левую руку от меня, устроившийся над нею небосклон был усыпан крупными бриллиантами-звездами. Воздух был наполнен немыслимыми, незнакомыми мне запахами диких трав; ночь замирала от пения сверчков, и я уже не различал, где небо, где земля. О, если бы сейчас, как Марци, сидеть на плоском камне рядом с любимой девушкой и под плеск волн говорить ей о любви, смотреть в ее глаза, как звезды, касаться ее. Но лишь насмешкой над моим горем было счастье других. Я невольно вспомнил Люсю, вспомнил, как мы, стоя в темной квартире, смотрели на падающие звезды и загадывали желания. Тогда, поддавшись минутной слабости, я пожелал никогда не расставаться с нею, загадал со страстью. Так-то, звезды, платите вы людям, которые не берут то, что сами и просят.

Как часто за этот месяц мне снилась Леночка, лицо ее было грустно, она сострадательно улыбалась мне, будто жалела. О! сейчас бы сжать ее руку, хоть на мгновение прикоснуться к ней! Но тонкая материя бытия не позволит дважды нарушить ее законы, и я обречен на вечные мечты!

Полчаса, отпущенные свободой и мной, истекали, и волей-неволей мне пришлось потревожить покой влюбленных. Я негромко свистнул и, спустившись с пригорка, спустился к реке.

Марци и Серпулия сидели, крепко обнявшись, голова девушки покоилась на плече молодого человека.

– Серпулия! – негромко позвал я. – Нам пора.

Она слегка вздрогнула и, подняв голову, посмотрела на меня.

– Еще чуть-чуть.

– Нет, Серпулия, Хоросеф нас хватится, будет искать, а найдет – устроит скандал. Пойдем. Увидитесь завтра.

Серпулия нехотя оторвалась от любимого, но руку его не отпустила.

– Я провожу вас до деревни, – с волнением и благоговением произнес Марци.

– Нет, Марцибус, это опасно. Оставайся здесь и через полчаса возвращайся домой, – поистине все влюбленные теряют рассудок и способность здраво мыслить. – Если Хоросеф поймает нас всех вместе, то-то весело будет.

Отпустив, наконец-то, руку Марци, Серпулия нехотя взяла мою, и мы пошли в деревню.

– Что ты теперь думаешь, Серпулия? – спросил я с замиранием сердца.

– Все мы обречены на вечные муки, – горько вздохнув, ответила она.

– Что это значит?

– Я выйду за тебя замуж, чтобы Хоросеф не убил тебя, но после свадьбы мы с Марци уйдем в зеленые луга петь песни.

– Черт возьми! – я грубо заматерился, чувствуя, что ситуация вышла из-под контроля.

– Мы не сможем бежать, Андрэ. Любое поселение в этом краю Мира почтет за честь сообщить Хоросефу о беглецах, нас поймают, а когда он узнает о твоем вмешательстве в это дело, мы погибнем все трое. Я не смогу теперь никогда расстаться с Марци. Мы уйдем с ним вместе туда, где Хоросеф не достанет нас, а ты будешь жить. Вот, что мы придумали.

– Чушь собачью вы придумали! – вспылил я, поняв, что по глупости затащил в это болото еще и Серпулию, но разве я мог знать, что они все такие свихнутые. – Я же говорю, вы можете бежать в Город Семи Сосен. Я вас прикрою, наведу Хоросефа на ложный след.

– Андрэ! Андрэ! – горестно воскликнула Серпулия. – У Марци нет денег, чтобы купить коня, а Город Семи Сосен очень далеко. Я денег достать тоже не смогу, Хоросеф не даст мне ни империала, потому что я женщина. Что еще остается делать?!

– Я найду выход, – зло буркнул я, ненавидя свое бессилие, – не торопитесь уходить в зеленые луга.

– Мы будем дожидаться свадьбы. Эти две недели станут самыми лучшими в моей темной жизни, – со вздохом сказала она. – Я даже рада, что Муса убит, и я рада, что убит он тобой.

– Что? – воскликнул я в волнении.

– Я была на лужайке, когда вы с бродягой говорили о повстанцах. А потом Мусу нашли мертвым, кто еще мог убить его, как соглядатая?

– И ты не рассказала Хоросефу?

– Нет.

– Но почему?

– Я… я не знаю, наверное, мне просто было тебя жаль. Но ты не бойся, я никому ничего не расскажу, – успокоила она.

Сердце мое переполнилось от нежности и страха. Она молчала, хоть и думала, что я убил ее жениха, молчала, зная, что ее ждет участь старой девы, поистине эта благородная красавица обладала смелостью и честью в изначальном их значении.

У самого порога расстались мы, я долго не выпускал ее рук, всматриваясь в милое лицо, не в силах понять, откуда у этой глупой девочки столько смелости, чтобы отдать жизнь за любимого.

Прошло три дня, а я все никак не мог придумать, где взять денег или коня. Ни у кого в деревне не было ни того, ни другого. Только Жука предложил более менее нормальный выход – ссадить на дороге кого-нибудь с лошади, но вот беда, конные здесь встречаются лишь раз в год, когда люди набожника собирают налоги. Купить лошадь можно было только в городе Пушон, что довольно далеко отсюда, да и там лошади ценятся на вес золота.

Я был в отчаянии. Жука обещал что-нибудь придумать, но я видел по его лицу, что он и не собирается помогать влюбленным, видимо, предложенный ими выход его устраивал.

Все три дня под покровом ночи я водил Серпулию на свидания к Марци, охраняя их покой и одиночество. Три ночи подряд дрожал я от тревоги и ломал голову над проблемой: где взять денег, чтобы купить лошадь.

На исходе третьего дня я сидел на крыльце дома, любуясь закатом и предаваясь безрадостным мыслям. Все было ужасно: ответственность за жизнь двух людей немыслимым грузом повисла у меня на плечах. Бежать самому? – меня поймают, казнят, а эти двое все равно уйдут в свои луга!..

Дверь скрипнула, и на пороге появилась Фелетина.

– Отчего вы грустны, Андрэ? Я замечаю это уже неделю, как было объявлено о вашей свадьбе, – спросила она, устраиваясь рядом со мной.

– Фелетина, если бы ты знала, как все запуталось, я не знаю, что мне делать.

– Может быть, я смогу помочь тебе? – жалость в ее голосе пробудила во мне сыновние чувства, ведь так же в детстве обращалась со мною мать.

– Я могу доверять тебе, поклянись, что не расскажешь Хоросефу тайну, которую я поведаю тебе.

Помявшись, Фелетина утвердительно кивнула.

– Скажи, Фелетина, ты любишь свою сестру Серпулию? – спросил я.

– Конечно, – удивленно ответила она.

– Тогда почему ты желаешь ей выйти за меня замуж? Потому что я подходящий жених?

– Так хочет Хоросеф, – коротко ответила она.

– И ты туда же! Да что творится с этими людьми, – воскликнул я, теряя терпение. – Серпулия любит другого, неужели даже это не тронет твоего сердца!

– Серпулия влюблена? – изумилась Фелетина. – Но почему она ничего не сказала мне?

– Видимо, она боится, что ты все расскажешь Хоросефу, – пожал я плечами.

– Милая девочка! Она обречена на вечные муки!

– Все мы на них обречены, – повторил я слова Серпулии. – Но это вовсе не значит, что должны их терпеть. Проблема в том, что она не хочет расставаться с любимым, даже после смерти.

– Что теперь делать?! Она погибнет, Андрэ! – Фелетина вцепилась в меня. – Вы должны ее спасти! Скажите ей, что любите ее, затмите ей глаза, не дайте совершить ошибку!

– Она ее уже совершила, – мрачно сказал я, умолчав, что сыграл в этом не последнюю роль. – Но есть выход. Она может бежать со своим любимым в Город Семи Сосен. Там найдется место для грешников. Нужно только купить коня.

– Коня! Да что вы задумали, Андрэ?! Если их поймают, то убьют! – глаза девушки были полны ужаса. – Я запру ее дома до самой свадьбы! Она ваша невеста, бог покарает ее, если она бежит от вашей воли.

– Нет! Она бежит по моей воле! Я не могу допустить, чтобы она напрасно погибла, отдав все за любовь, даже если это того и стоит.

– Я запру ее.

– Это не выход. Фелетина, нам нужны деньги, чтобы купить коня в Пушоне, тогда твоя сестра будет спасена.

– У меня есть немного денег, но этого не хватит даже на подкову. Вы знаете, сколько стоит конь?! Я могу продать все украшения, но и этого не хватит даже на гриву! А Хоросеф… Хоросеф не даст нам денег, да я и не думаю, что у него столько есть.

– Я могу продать свою серьгу, – потрогал я ухо, – но за нее ничего не дадут. Дорого ли стоит оружие, я могу продать свой кинжал?

– Хоть оружие и ходовой товар, – покачала головой девушка, – много за клинок вы не получите, ведь он не особой красоты и не отделан самоцветами. Но… – Фелетина на минуту задумалась, но потом, со вздохом продолжила. – Вы на это не пойдете.

– На что?

– Вы могли бы за баснословную сумму продать шкуру серебряного зверя. Но ведь вы охотник, а ни один охотник не станет продавать такой трофей!

– И на вырученные деньги я смог бы купить коня? – спросил я.

– У вас бы еще осталось на трех коней, – торжественно ответила она.

– Решено! – я ударил себя по коленке. – Но как мне выбраться из деревни, ведь Хоросеф ни за что не отпустит меня.

– Если вы не шутите, господин! Вы могли бы сказать Хоросефу, что хотите поехать за подарками невесте в город, мол, такая красивая невеста достойна лучших даров. Это очень польстит ему.

– Вот именно. Фелетина, ты чудо! – я чмокнул ее в щечку и отправился разыскивать хозяина…

9.

Хоросеф был не против, и через четыре дня я, в сопровождении Зенона, отправился в Пушон. Чуть поодаль, в стороне он дороги, незаметной тенью за нами следовал Жука, которого я попросил помочь мне с конем.

В вечер прощания я крепко обнимал Марци и Серпулию, наказав Фелетине соколиным глазом смотреть за ними и не отпускать Серпулию на свидания, дабы не случилось беды. Всю дорогу стояли передо мною глаза, полные слез и мольбы, и я шел, сознавая, что только от меня теперь зависят две молодые жизни.

Дорога в Пушон заняла целый день и оказалась очень утомительной. Зенонар был скучным и нудным собеседником, весь день он объяснял мне, как следует себя вести с молодой женой, чтобы не стать подкаблучником, как он.

По обе стороны дороги тянулись поля саракозы и заросли кустарника. Я часто оглядывался, боясь, что Жука отстанет или передумает идти со мной, несмотря на то, что он выпросил у меня несколько монет за услуги в счет выручки. Сзади я тащил за собою тележку, груженую холофолью – это был дар Хоросефа, продав камень, я должен был купить невесте подарки, но под камнем аккуратно свернутой лежала бесценная шкура серебряного зверя, трофей, с которым я с удовольствием, вопреки всем уверениям Фелетины, расставался. Эта шкура была плодом смертельной борьбы со страхом, моего отчаяния и невозможности вернуться домой, я хотел ее продать и не мучить себя воспоминаниями о том кошмарном дне.

С нетерпением ждал я того мгновения, когда увижу цивилизованную часть своего нового мира, людей, живущих городской жизнью. И как я был разочарован, когда увидел те же серые постройки с узкими окнами, улицы, мощеные холофолью и не одной живой души. Я горько рассмеялся – да, город сильно отличался от деревни! Зенон странно покосился на меня и спросил:

– Чему ты смеешься?

– И это – город? – не переставая истерично посмеиваться спросил я.

– Пушон – один из образцовых городов Нового Мира.

Я не стал распространяться глупцу, что я думаю об этом, и мы поспешили в гостиницу.

Вместе с хозяином, седеющим уже толстяком, на шее которого болталась привязанная за кожаный шнурок кружка, мы поднялись на второй этаж в небольшую комнатку с двумя кроватями и окном, выходящим на улицу. Зенон расплатился за комнату и хранение холофоли в местном сарае, и мы остались вдвоем, не считая тихую ночь, которая врывалась в распахнутое окно.

Зенон затворил ставни и начал раздеваться.

– Ложитесь спать, Андрэ, завтра мы пойдем на рынок, – сказал он, стягивая портянки.

– Я немного погуляю по городу.

– В такое время? – удивился Зенон.

Я молча кивнул и, натянув кафтан, отправился на поиски Жуки.

Ночь выдалась мрачной, луны не было, звезды затянула серая пасмурная мгла; кое-где мелькал еще свет в окнах домов, но большая их часть уже погрузилась в снотворную тьму.

Выйдя, я пошел прямо, вглядываясь во все закоулки; я не представлял, где искать Жуку, но безумец, как всегда нашел меня сам.

– Господин, – тихонько окликнул он меня из-за угла ближайшего домика.

Заметив бродягу, я поспешил к нему.

– Я уж думал, не найду тебя, – запыхавшись от волнения произнес я. – Где ты был?

– Я нашел одного коня, господин. Торговец берет шкуру и доплачивает пятьдесят империалов, больше никто не даст, да и на такой странный обмен мало кто пойдет. Идите и принесите товар. Я буду ждать вас здесь.

Радуясь про себя, я поспешил обратно. Зенон тихо посапывал в подушку, я взял ключи от сарая и вышел.

Со шкурой под мышкой я мчался по ночным улицам, стараясь не проглядеть Жуку: все дома, как назло, были близнецово похожи; но, как и в первый раз, Жука окликнул меня сам.

– Идемте, господин, – сказал он, заворачивая за угол. – Торговец уже ждет.

Пройдя несколько кварталов, мы оказались перед небольшим мрачного вида зданием, на вывеске которого красовался кубок, из окон лился свет, веселенькая музыка и пьяный смех. Человек пятнадцать сидели за длинным деревянным столом. Пол был усеян стеклом разбитых бутылок, черепками кувшинов и обглоданными костями, кое-где из-под стола торчали чьи-то ноги. Счастливые лица выпивох свидетельствовали, что они люди, а не затырканные рабы.

Жука провел меня во внутренние покои, где стоял густой одуряющий запах какого-то курения.

– Мос Леперен, я привел продавца, – негромко крикнул он во тьму.

На зов из-за плотной занавеси вышел толстый, роскошно одетый человек лет сорока; его черные глаза внимательно оглядели меня, – и он произнес:

– Доброй луны вам.

– Здравствуй на века, Мос Леперен, – ответил я, как учил меня Жука.

– Покажи товар, Андрэ, – промолвил он, указывая рукой на стол.

Я развернул шкуру и расстелил ее на столе. Глаза Леперена зажглись восхищением, когда он провел рукой по пушистому меху.

– Это самая прекрасная вещь, что я видел в жизни. Удивительно! Ты и впрямь великий охотник, Андрэ, я буду говорить это каждому, кто залюбуется шкурой. Но отчего ты не отрезал серебряный коготь? – спросил он, указывая на лапу.

– Для чего? – удивился я.

Леперен посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Андрэ не из наших краев, он пришел с севера, и не знает порядков, царящих в этой стране, – ответил за меня Жука, стараясь сгладить неприятное впечатление от моего вопроса.

– С севера? – удивился Мос. – Уж не демон ли ты, господин?

– Многие так считают, – ответил я, – настолько многие, что я сам скоро так буду считать.

Леперен разразился звонким добрым смехом.

– Шутник! – воскликнул он. – Охотник, убивший стоящую дичь, обычно обрезает у животного коготь и носит его на шее, в знак своей силы. Подай мне нож и шнурок, Жука.

Мос ловко обрезал коготь и, привязав его к кожаному ремешку, одел мне на шею.

– Вот так-то лучше, – с удовольствием оглядел он меня и похлопал по плечу. – Желаешь ли ты осмотреть коня? Жука видел и нашел его отличным.

Я ничего не понимал в лошадях, поэтому решил довериться мнению прожженного бродяги.

– Отлично! – Мос явно был доволен моим доверием. – Вот твои пятьдесят империалов, один к одному, можешь пересчитать.

Это я считал не лишним, но все опасения были напрасными, торговец был честен.

– Ну что же, я предлагаю отметить сделку, – с нетерпением сказал Жука, жадно поглядывая в сторону орущих выпивох.

– Будь, по-твоему, – рассмеялся Леперен. – Я угощаю.

В ту ночь хлипсбе рекой лилось в наши глотки, я даже не помню, сколько выпил, но этого было вполне достаточно, чтобы утром проснуться под столом от весьма болезненных пинков Жуки.

– Эй, господин, вставай, – зло тряс он меня за плечо. – Ты спишь и не думаешь, что солнце уже взошло, а вместе с ним проснулся и Зенон. Зенон не увидел тебя в постели, Зенон собирался спуститься в сарай, но не нашел ключей, Зенон наверняка идет сюда.