скачать книгу бесплатно
И, не боясь показаться дураком, я спросил:
– А перед четыре идет три?
Я думал, Хоросеф покрутит мне пальцем у виска, по крайней мере, на лице у него было написано именно это желание, но он ограничился лишь кивком.
Это странное открытие неимоверно обрадовало меня, ведь я нашел хоть что-то существенное, объяснявшее мое нахождение здесь. Значит, все-таки было нечто таинственное и необычное во вчерашнем дне, раз он так странно выпал из счета времени, оставшись там, в сосновом лесу. Может быть, в этом кроется способ моего возвращения.
– А скажите, Хоросеф, у вас бывает луна в пол неба?
– На пол неба? Нет, она обычно не больше миски, в зависимости, откуда глядеть.
Да, и это было врозь с миром, в этом было что-то важное, что я никак не мог уловить.
– Ну что же, пойдем обратно, скоро обед, – сказал Хоросеф, разворачиваясь, но какое-то движение за кругом заставило его передумать.
Из-за столба показался тощий невысокий мужичонка весьма оборванного вида. Единственное, что выделяло его – резкие пронзительные глаза, выглядывавшие с совершенно заросшего темными волосами лица.
– Жука… – разочарованно и презрительно протянул Хоросеф.
Жука, ловко перебирая босыми ногами, подошел к нам, и я невольно перестал дышать, задохнувшись от смрадного запаха его давно немытого тела.
– Что ты здесь делаешь, блудный пес? – грозно спросил Хоросеф.
Жука совсем непочтительно оскалился и уставился на меня острым взглядом.
– Я хочу посмотреть на пришельца, мужчину-демона. Серпулия рассказывала о нем, вот я и решил хоть глазком…
Договорить он не успел. Хоросеф схватил его за ветхую одежонку и пинком послал в дальний путь, приправив все это матом.
– Мразь! – крикнул он вслед улепетывающему Жуке.
– Кто это? – удивленно спросил я, глядя на босые пятки, мелькающие на голубом камне.
– Блудный пес – Жука, – презрительно сплюнув ответил Хоросеф. – Закон не позволяет выгонять пришедших с Запада, вот и приходится терпеть и кормить всякую шваль.
– Что значит с Запада? – спросил я и подумал, что уже совершенно доконал Хоросефа вопросами.
– С Запада, – недоуменно сказал он, показывая рукой на запад.
– Я, наверное, неправильно спросил. Почему именно с Запада?
– Да там же Хотия. А я думал, вы, странник, должны знать, что где есть.
– Хм… Я там еще не был.
– А откуда же ты тогда? – изумленно спросил он.
– А вот из того леса, – показал я рукой.
На лице Хоросефа изобразились одновременно ужас и недоверие, он злобно оскалился и прорычал:
– Не будь вы моим гостем, и не будь я обязан вам жизнью, я бы показал, чем кончаются такие шутки!
Он развернулся и пошел домой. Вздохнув, я уныло поплелся за ним. Опять я болтнул лишнее! Да, нелегко мне будет здесь, подумал я, правила у них какие-то странные, и народ они не очень-то разговорчивый, обижаются на каждую глупость. Хорошо, что Хоросеф здесь начальник и обязан мне жизнью, а то бы принесли меня в жертву божеству, недаром, видимо, они такую площадь отгрохали. Я до сих пор удивляюсь благосклонности стервы-судьбы, напророчившей мне такой жизненный путь. И глядя с высоты прожитых лет, я даже рад, что все случилось именно так, а не иначе, но об этом позже…
Обед прошел в том же скучном молчании, что и завтрак, видимо, так было принято. Еда поражала однообразием и представляла собой те же блюда, что и утром. Зная уже о вкусе белого пюре, я пытался его проигнорировать, но Фелетина предупредительно навязала мне свою гадость:
– Саракоза получилась сегодня особенно вкусной, вы ведь попробуете, не так ли? – вежливо поинтересовалась она.
– Да, конечно, – ответил я, беря в руки чашку с гадостью. Я поднес ее к губам и сделал вид, что пью, хотя на самом деле только пригубил, но и этого мне показалось более чем достаточно. Я быстро схватил кубок и обильно запил местным вином, которое мне особенно пришлось по вкусу, но попросить добавки напитка я не решился, не будучи уверенными, принято ли это и не последует ли за такой просьбой новый приступ гнева Хоросефа.
Когда пришло время убирать со стола, Фелетина подошла ко мне и укоризненно взглянула, забирая полную миску отвратительной саракозы.
– Я все же хотел бы задать вам несколько вопросов, Хоросеф, – сказал я, не совсем еще определившись в вопросах и формулировках.
Хоросеф смерил меня презрительным взглядом и, подавив желание двинуть мне по морде, кивнул.
– Ну, для начала… – протянул я. – Этих зверей убили вы? – спросил я, указывая на головы, висящие на стене.
Этот вопрос очень понравился Хоросефу, и по лицу его пробежало некое подобие улыбки.
– Да! – гордо ответил он. – Вот этого Серебряного зверя я убил в рукопашной схватке, – он указал на ощерившуюся пасть кошки с шерстью красивого серебряного отлива. – Мне было семнадцать лет, мой отец был хозяином деревни, и он был стар. К этому времени я сумел побороть всех своих братьев и воинов поселения, и не было мне соперника, равного по силе. Но один из моих друзей, Блискорамус, начал потешаться, утверждая, что мне никогда не одолеть Серебряного Зверя. Я был молод, горд и глуп, и в полночь пошел в лес, чтобы сразиться со зверем. Со мной было пятеро сильнейших воинов, но все они стали его жертвами, он хитростью заманил их в ловушки и съел. Меня ему обмануть не удалось и пришлось вступить в открытый бой. Тогда я понял, почему борьба с ним необыкновенно почетна и трудна. Он выдержал двенадцать смертельных ударов моего меча, пока не стал слабеть, но, даже умирая, истекая кровью, сумел выбить у меня меч и серебряным когтем распороть мне грудь. Я до сих пор ношу этот коготь как талисман, – и он вынул из-под рубашки серебряный коготь, висящий на искусно сплетенном ремешке тонкой работы. – Целый год я был болен и не мог вставать, но на исходе месяца Возрождения мой дух победил серебряный яд, и я выздоровел. Когда я лежал, Донджи говорил, что если я поборю болезнь, то стану величайшим воином Мира. И я встал, и стал хозяином деревни. Старые люди дали мне имя – Сафун – Непобедимый ядом.
Пока Хоросеф рассказывал о своих победах, я почувствовал странный холодок, пробежавший по тебе после того, как я увидел злосчастный коготь. И слушая о похождениях Сафуна, я все с большей и большей ясностью представлял, в какой дикий кровавый мир я попал, насыщенный мистицизмом, традициями и обрядами. Эта уверенность росла во мне по мере того, как я знакомился с Миром и людьми, проживающими в нем. Лучше бы я умер или сошел с ума!
А Хоросеф, видимо, попал на свою самую любимую тему. Он долго и пространно рассказывал мне, как боролся с дикими зверями без оружия, с ножом, топором, мечом, аркатаном (железным прутом), стилетами и прочими приспособлениями для убийства. Он оказался, в самом деле, великим охотником, в чем я не сомневался с самого начала. Он с каким-то упоением словописал мне кровавые сцены удаления внутренностей, отрезания голов, поглощения свежего мяса, что считалось особым шиком соединения души охотника и зверя. Но вместе с тем, я узнал немало важного об обрядах, проводящихся на охоте, о том, что любой уважающий себя мужчина должен уметь убить животное до вступления в брак.
– А каких зверей убил ты? – спросил Хоросеф, буровя меня зрачками.
– Тетерева, зайца, ну и клыкастого кабана, а еще огромного тирранозавра и столетнего птеродактиля, – загрузил я его.
– Значит, ты тоже великий охотник? – спросил Хоросеф, спокойно проглотив незнакомые названия.
– Да, – уверенно ответил я.
– Значит, ты пойдешь со мной на следующую охоту. Вот повеселимся! – злорадно потирая руки, заявил он. – А то я давно уже не охотился с большими людьми!
Я чуть не подавился слюной, услышав такое приглашение – какой из меня охотник! Да я на охоте-то был всего пару раз, подстрелил зайчика. Одного несчастного зайчика! А он предлагает мне идти на огромных неведомых зверей, нацеливших на меня со стены хищные клыки и рога, и идти не с ружьем, а с железными тяжеленными мечами, которыми нужно махать, защищаясь от свирепого животного. Нет уж, увольте, это чистой воды безумие! Но как отказаться, показать себя слабаком?! Нет, на это я пойти не мог, но и моя храбрость была не безгранична!
Хоросеф встал и отряхнул штаны.
– На том и порешим, – сказал он. – А теперь послеобеденный отдых, вечером состоится Совет, нужно набраться сил. А тебе, Андрэ, я советую решить, остаешься ли ты у нас или уходишь.
Сказав это, он развернулся и вышел из дома. Мне же ничего не оставалось, как вернуться в свою каморку и отдаться хорошему обычаю – спать после обеда.
А есть хотелось. Странная у них еда, ешь и не насыщаешься. Так я, пожалуй, отощаю на хоросефских харчах. Но это было не главное. Что мне дальше делать, остаться в деревне или уйти? Но куда? И как себя вести? Я и так уже наломал кучу дров своим глупым языком! Мне нужно крепко усвоить, что здесь не Россия, и я не тот, кто я есть. Ладно, выкручусь как-нибудь, поддаваться панике и страху бессмысленно и глупо. Жизнь у меня теперь такая странная в странном мире. На все есть привычка. Утрамбовав таким образом, все сомнения куда подальше, я попытался уснуть. Но не тут-то было! Мысли в последнее время упорно отказывались мне повиноваться. Когда я не хотел думать, идеи так и лезли в голову, когда же надо было что-то решить, голова мгновенно пустела.
Часа два прошло в бессмысленной борьбе с самим собой. Но, в конце концов, сон незаметно сморил меня. В последующем я не жалел, что подкрепил силы.
Разбудила меня Фелетина. Была уже ночь или поздний вечер, и она держала в руке свечу, бросавшую легкие отблески на ее красивое лицо.
– Пора просыпаться, скоро взойдет луна. Наденьте это, – тихо проговорила она, протягивая мне новые одежды. Фелетина слегка замешкалась, но продолжила. – Я хочу сказать… Вам грозит опасность. Вы мало знаете наши обычаи. Не перечьте служителю Светлоокого.
Она оставила свечу и вышла.
Новая одежда состояла из черных шаровар и такого же цвета суконного плаща с капюшоном; внутри меня шевельнулось плохое предчувствие темных обрядов и мерзких вещей, ибо что еще можно делать в таком наряде да при взошедшей луне.
Я переоделся и вышел в столовую, где уже ждал Хоросеф, облаченный в черный плащ с вышитыми на нем какими-то знаками. К поясу у него был приторочен массивный меч. Он приложил руку к груди, и мы вышли из дома в ночь.
Ночь была великолепная, свежая и черная, как наши плащи. Ни огонька не было в домах, что лишь подчеркивало мрачность деревни, поразившую меня днем. Наша прогулка больше смахивала на эпизод из страшного сна: двое в ночи, и тьма вокруг. Луна еще не взошла, и я подумал, что лишь по привычке Хоросеф не сбивается с дороги, легко обходя почти неразличимые в темноте дома. Мы явно спешили и шли не по голубой дорожке, а по дворам, заснувшим в настороженной темноте.
Наконец, путь кончился возле небольшого сооружения, напоминавшего саклю горного жителя (видел на картинке). Мы вошли в саклю и оказались в той же темноте. Хоросеф крикнул:
– Донджи!
В то же мгновение где-то в вдали закачался огонек, который становился все больше и больше, пока факел не оказался прямо перед моим лицом. Скрипучий голос спросил:
– Это он?
Получив утвердительный ответ Хоросефа, голос приказал мен назвать свое имя и сказать, откуда я.
– Меня зовут Андрей, я странник, даже если скажу, откуда я, вы все равно не знаете, где это.
Голос рассмеялся очень плохим смехом, и я подумал, что бравировать пока не время, это не Хоросеф.
– Умный ответ, Андрэ. Посмотрим, что ты скажешь теперь, в какого Бога ты веришь?
– В Единого Бога, – не задумываясь, ответил я.
– Хорошо… – протянул голос. – Идемте, скоро взойдет луна.
Мы вышли на улицу и последовали за удаляющимся вместе с Донджи факелом. Глаза мои ослепли от мелькающего света факела, и я постоянно спотыкался.
Так вот, где скопился весь свет! Донджи привел нас на главную площадь, обильно освещенную факелами и светильниками. И здесь были, похоже, все мужчины села, одетые в такие же, как у нас черные наряды.
Мы с Хоросефом встали в сторонке в ожидании чего-то. Но топтаться на месте нам пришлось недолго; где-то во тьме загрохотали барабаны, и вот в светлый круг внесли кресло со старым, седым, порядком заросшим человеком, кожа которого напоминала поверхность стиральной доски, настолько она была сморщенной.
Хоросеф направился к старику, и я попытался, было последовать за ним, но чьи-то руки предусмотрительно не удержали меня на месте.
Тишина воцарилась на площади, нарушаемая лишь треском факелов да противным причмокиванием старика. Но в тот миг, когда первый лучик луны пробился из тьмы, по крайне мере сотня мужчин затянула красивую трогательную песню, посвященную, как я понял какому-то Светлоокому. Надо было быть там, когда свет луны застревал в языках пламени факелов, и тихая обрядовая песня медленно засасывала в свой ритм, чтобы понять красоту этой традиции. И я начал двигаться в такт словам, чувствуя удивительную беспечность и первобытный восторг. Я все больше и больше входил в транс и какой-то улет, так что не сразу понял, когда песня сменилась слабыми ударами барабанов.
Все мужчины скинули капюшоны и предстали в своем истинном виде. Я заметил, что одна половина носила бороду и усы, а другая была начисто выбрита, при чем это не зависело от возраста. Я отметил про себя, что надо будет при случае спросить Хоросефа. А сам Хоросеф что-то вполголоса объяснял старичку, и я понял, что речь шла обо мне: старик не сводил с меня пристального взгляда. Вспомнив о странном разговоре в сакле, я почувствовал некое беспокойство, или, если хотите голую правду – страх.
