Слонь Разума, или Размышления о Сознании и Бытии

Продвигаясь дальше мы попадаем в гуманитарные области. Здесь можно упомянуть исторические события. Признать, что какое-либо историческое событие является моделью, как-то очень странно, но не невозможно. Каждый исторический факт проходит через преломление сегодняшним стилем мышления и сегодняшними парадигмами. Средневековые историки видели те же события достаточно по иному. А как увидят их наши далекие потомки? Возможно правильная история будущего будет записана на языке информационных потоков или еще чего-нибудь в этом роде.

Осматриваясь далее можно обнаружить островок знания, в котором активное применение концепции моделей имеет место быть. Речь идет о современной психологии, причем не о туманных областях психоанализа, а о вполне конкретных экспериментальных исследованиях поведения, восприятия и мышления человека. Считается, что восприятие человеком действительности является построением внутренней модели мира. На то, что эти модели могут быть достаточно далеки от реальности указывают множество признаков – это и цветовые ощущения, и восприятие запахов, и всевозможные виды иллюзий, и наличие искажений в восприятии, а также возможность сновидений и галлюцинаций. Да и сам процесс построения, например, визуального образа, в котором первоначальный световой сигнал раскладывается на составляющие, которые анализируются и преобразовываются независимо друг от друга и лишь потом складываются обратно в целую картинку, позволяет сказать, что наше непосредственное видение трехмерного мира вокруг нас – это качественная виртуальная иллюзия, умело сконструированная нашим мозгом. Теперь внимание, сейчас будет сарказм. Заметим, что описание самого процесса построения этой картинки нашим мозгом моделью не является. Это, так сказать, объективное описание реальных физиологических процессов. То-есть, увидеть стол напрямую, без построения модели, наш мозг не способен, а увидеть непосредственно сложные процессы восприятия и построения самим мозгом моделей реальности после некоторой тренировки удается.

По мере углубления в гуманитарные области и удаления от непосредственно окружающего нас макромира использовать концепцию моделей снова становится легче. Так, например, признать моделью описание какого-либо исторического процесса намного проще, чем признать моделью описание конкретных исторических событий. Дальнейшее увеличение степени абстракции приводит ко все более очевидной модельности рассматриваемых теорий. Так несложно признать моделями отвлеченные теории устройства общества в социальных науках. Например, Луман утверждает, что общество состоит из множества интеракций (взаимодействий), которые первичны по отношению к самим взаимодействующим субъектам. Без особых усилий эта теория воспринимается как некоторый способ посмотреть на структуру общества, а не как описание того, как общество устроено на самом деле. Надо заметить, что сам Луман утверждал, что принадлежит к течению конструктивизма и моделирует реальность так как ему удобно.

А что же философия? Интересно, какой процент философов готовы признать свои занятия моделизмом, а какой процент считает, что своими размышлениями они вгрызаются в подлинную суть бытия? По крайней мере со стороны придумывание аргументов и контраргументов можно без труда воспринять как моделизм в чистом виде.

Ну и наконец, мы старательно применяли концепцию моделей ко всему подряд. Единственное, что при этом оказалось за скобками – это сам моделист, тот кто занимается построением моделей. Он всегда отстранёно смотрит со стороны на происходящее и бодро строит модели окружающих его явлений. Возникает естественное желание подумать о возможных моделях самого моделиста. Для этого необходима хорошая модель сознания, включающая в себя описание того, как сознание строит модели окружающей действительности и самого себя.

Такие рассуждения вызывают двойственные чувства. С одной стороны таких моделей существует множество: от детально проработанных блок-схем, где квадратиками нарисованы такие атрибуты сознания, как память, мышление и блок принятия решений до туманных философских построений, таких как эмерджентное сознание, воспринимающее мир. А сам моделист по прежнему остается за скобками и продолжает смотреть со стороны на разнообразие теоретических построений.

Важно ли для моделиста наличие само-сознания, мышления? Должен ли моделист быть личностью? Почему и насколько моделист вообще способен моделировать мир? Как, находясь в рамках моделиста с его заморочками, посмотреть на моделиста со стороны? Может быть нужно рекурсивно моделировать моделиста, который моделирует моделиста, моделирующего моделиста, … Поможет ли? Вряд ли.

КРИТИКА МОДЕЛИЗМА

Эта часть является самой необязательной для прочтения. Написана она без привязки к проблемам сознания, с единственной целью немного попрактиковаться в критике концепции моделей. Как это обычно и бывает с умозрительными построениями, в них с неизбежностью появляются разнообразные умозрительные сомнения и возражения. Итак, проходим еще раз по трем пунктам свойств моделей из предыдущей главы.

(1) Отображение в реальность. Можно поинтересоваться: Если все, что доступно нашему пониманию – это модели, то что же тогда такое реальность? Вещь в себе? Куда мы собрались отображать наши представления? При этом и так непонятно, каким образом происходит это загадочное отображение из объектов, находящихся в нашем сознании в предметы и явления, существующие в окружающей реальности, а если еще и непонятно куда отображать, то желание что-либо отображать вообще пропадает. В философии существует течение конструктивизма, сторонники которого утверждают, что построенные модели и являются реальностью. Построенный конструкт – это все, что имеется в наличии. На первый взгляд достаточно абсурдное утверждение, ведь модели находятся „внутри“, а реальность „снаружи“. Но, если некоторое время помедитировать над описанными выше проблемами, то конструктивистское решение начинает видеться не таким уж и плохим. И никакого отображения не нужно.

(2) Критерии хорошести модели. Без критериев качества множество моделей начнет разрастаться как снежный ком и терять остатки смысла. Какими должны быть эти критерии? Наиболее очевидный критерий „соответствие реальности“ подвергается критике вместе с самой реальностью из пункта (1). Выгоднее смотрится критерий „соответствие наблюдениям“, но ведь наблюдения происходят не на пустом месте, за ними также стоят модели, причем не все из них являются явно осознанными. И это еще один вопрос – насколько критерии качества моделей бывают явно заданными, а на сколько определяются сторонними процессами, например социальными? Ну и наконец, некоторые философы утверждают, что модели вообще не стоит оценивать ни по каким критериям. Ведь сейчас неизвестно, что и когда может пригодиться.

(3) Улучшение и замена модели. Здесь можно было бы продолжить критику, начатую в пунктах (1) и (2), но, для разнообразия, рассмотрим вопрос улучшения и смены модели с другой стороны. Для более абстрактных теорий (таких, как квантовая механика или теория прерывистого равновесия), в принципе, можно себе представить их замену на более удачные теории. Но как быть с менее абстрактными вещами, с тем, что называется фактами? Возможно ли принципиально улучшить или изменить на более удачное представление о том, что Волга впадает в Каспийское море? Да и с абстрактными теориями не все так однозначно. Затасканный пример о замене теории тяготения Ньютона на теорию Эйнштейна показывает, что замененная теория Ньютона не была забыта, а продолжает использоваться и быть более хорошей в своей области применения. Возможно некоторые теории имеют достаточно окончательный вид и, если мы столкнемся с инопланетной цивилизацией, то обнаружим, что у них тоже есть свой аналог представления о том, что все состоит из атомов и атом кислорода входит в состав молекулы воды.

Конечно, на приведённые сомнения можно ответить встречными высказываниями по всем трем пунктам и развернуть полномасштабную дискуссию, но мы этого делать не будем. Будем продолжать пользоваться концепцией моделей как достаточно хорошей моделью познания мира.

ГЕННАДИЙ(ЭССЭ)

В рассказе Айзека Азимова «Последний ответ» человек по имени Мюррей попадает на тот свет и Голос свыше объясняет ему правила игры, согласно которым Мюррей должен теперь размышлять на всевозможные темы и генерировать новое знание. Хотя это высшее существо и очень умное, оно не в состоянии сразу охватить все бесконечные аспекты всего. Помощь любого разумного существа может быть полезной. Именно для этой цели и была создана Вселенная и возможность развития разумной жизни в ней.

Первой реакцией Мюррея на перспективу бесконечного искания нового знания, которая в данных условиях кажется ему (и совершенно справедливо) достаточно бессмысленным занятием, было желание найти окончательный, последний ответ на все вопросы. Окончательным ответом видится ему найти способ прекращения существования этого высшего существа? Это и будет окончанием бесконечного познания.

Вне зависимости от ценности найденного решения, это в первую очередь похоже на эмоциональную реакцию. Но время проходит, как известно, эмоции утихают и все перекрывает быт и трудовые будни. Попытаемся пофантазировать и представить, как могла бы выглядеть эта бесконечная жизнь Мюррея.

Для начала, оглядимся вокруг и проведем инвентаризацию имеющегося в наличии. Конечно, может показаться, что кроме думающего Мюррея у нас больше ничего нет. Но это не совсем так. Все действие в рассказе происходит во времени. Время присутствует даже в явном виде – обсуждается, через сколько лет Мюррей начнет порождать новые значимые идеи. То есть, время имеется в наличии – а это уже не мало. Вполне можно было бы себе представить, что время привязано к материи и вне материи никакого смысла не имеет. С другой стороны, трудно себе представить процесс мышления вне времени. Так что, пока-что будем считать, что время имеется в наличии.

Следующим шагом предлагается для упрощения задачи переименовать Мюррея, например, в Гену.

Теперь, раз уж мы ввели время, надо из общих соображений добавить и пространство. Вопрос не простой. Если допустить наличие обычного физического пространства, то в нем с необходимостью представляются также и физические предметы. Таким образом тот свет постепенно превращается в этот. С одной стороны это неизбежно. С другой стороны, если у нас уже есть обычное линейное время, то надо хотя бы пространству придать необычный вид. Тем более, что и Азимов в рассказе пишет, что понятие места там не имеет никакого смысла.

Если Гена может записывать свои мысли на каком-либо (пока-что очень абстрактном) носителе, то можно представить себе пространство текстов в качестве пространственной компоненты. Если нет, то остается существование в пространстве мыслей – это конечно совсем непонятная вещь. Поэтому для начала предлагается поселить Гену в пространство текстов. Пусть он не только думает, но и пишет и читает написанное. По крайней мере на словах такое переопределение пространства не требует больших усилий. Если мы попробуем таким же образом переопределить время, то заметим, что сделать это гораздо труднее. Можно взять за событие думание Геной одного слова. Время тогда – это, например, последовательность таких событий. Но, во первых, мы далеко не всегда думаем словами – существует, как минимум, еще и образное мышление, которое уже не так просто упорядочить. А во вторых, такая последовательность событий до неприличия похожа на наше обычное представление о времени.

Но так ли все просто в случае с переопределенным пространством? Как и в любых философских вопросах такого рода, ответ известен заранее – все совсем не просто. Начнем с того, что и в самом рассказе Азимова встречаются достаточно странные высказывания о пространстве того света. Да, утверждается, что понятие «место» там не имеет смысла. С другой стороны, говорится о том, что душа Мюррея – это электромагнитная конфигурация, которая копирует состояние его мозга в конце земного существования. А представить себе электромагнитные волны вне обычного пространства-времени – это непростое занятие.

Но и наши идеи о переопределенном пространстве текстов не лишены тех же недостатков. Тексты должны быть доступны для прочтения – а это предполагает некоторый порядок, например, тексты могут быть упорядочены (сверху-вниз) по дате написания или по названиям. Внутри каждого текста есть свой порядок, причем как горизонтальный (с лева на право), например, для слов в предложении, так и вертикальный (сверху-вниз), например для различных параграфов и глав. Сами слова имеют разное количество букв – и здесь уже возникает понятие длины слова и, как следствие, понятие расстояния. Опять наша казалось бы разгулявшаяся фантазия приводит нас к знакомым формам земного пространства.

Небезызвестный Кант, говорил о том, что и пространство и время – это не сущности окружающего нас мира, а априорные категории нашего сознания. То есть, это не мир содержит пространство и время, а наше сознание, которое смотрит на мир через эти понятия и тем самым как бы навязывает их миру. В таком случае понятно почему наш Гена видит свое новое окружение в категориях привычного пространства-времени. В силу устройства своего сознания он просто не может воспринимать свое окружение иначе. Конечно, здесь есть и другие философские воззрения. Ну и хватит пока об этом.

Теперь, когда мы поговорили о среде обитания Гены, о пространстве и времени, о том ГДЕ все происходит, можно обратиться к вопросу, более явно связанному с сознанием – КТО живет? Т. е., кто такой Гена? Что нам о нем известно? Гена – мыслитель! Он умеет думать. Но, как мы видели, он также умеет проявлять эмоции. Похоже, как и в случае с пространством и временем, у нас при первоначальном рассмотрении получается обычный Гена с этого света. Причем в случае с личностью Гены не так просто переопределить какое-либо измерение его души, как мы это сделали в случае пространства, не изменив при этом саму личность Гены.

Рассмотрим, например, память. Помнить Гена обязан! Без наличия памяти процесс мышления также невозможно представить себе, как и без наличия времени. Вопросом является скорее способность забывать. Здесь, с одной стороны, считается, что время хранения долговременной памяти сравнимо со временем жизни человека. Однако, с другой стороны каждому сдававшему экзамен известен феномен полного забывания выученного, которое настигает учившего уже через несколько недель после экзамена. Поэтому не совсем понятно, как должна выглядеть память Гены в вечности. Поступим так – пусть Гена будет способен забывать.

Заметим, что в случае, если Гена не будет забывать происходящее, то со временем массив накопленной на том свете информации сделает незначительно малыми воспоминания полученные в этой жизни и личность Гены изменится до неузнаваемости. В случае же, если Гена способен забывать, ситуация с гениной личностью еще печальнее. Поскольку речь идет о вечном существовании, то постепенно, со временем, он, одно за другим, забудет все события своей земной жизни и о прежней гениной личности тоже можно будет забыть. Для спасения гениной личности пойдем на хитрость – пусть он забывает только то, что происходит в вечности, а тот багаж, с которым он пришел в вечность останется неизменным. Конечно возникает вопрос: А зачем нам сохранять генину земную личность? Ответ: мы делаем это из чувства симпатии к Гене, а также из общих гуманных соображений.

Ну и наконец поговорив о вопросах ГДЕ и КТО, приступим к вопросу ЧТО – что будет делать Гена в вечности? Что же такое надумает Геннадий в вечности, если его оставить в покое и дать возможность думать, писать и читать написанное? Станет ли он писать мемуары или эссе? Будет ли он писать романы, чтобы потом, через тысячи лет, вернуться к забытым текстам, перечитывая их отвлечься от своих неизбежных размышлений и погрузиться в выдуманный мир приключений и страстей? Может он станет писать книги в стиле фэнтези о битвах гоблинов и троллей? Или же он займется разработкой математических и физических теорий описывающих всевозможные варианты вселенных? А сможет ли он заняться, например, сочинением музыки? Почему бы и нет? Ведь он слышал голос высшего существа, да и свой голос тоже. Значит сможет, как минимум, петь песни если заскучает.

ФИЗИКИ И ЛИРИКИ

Приведенные в этой книге рассуждения и сомнения касательно проблематики сознания могут показаться отчасти наивными или надуманными – и, в принципе, с этим даже можно было бы согласиться. Только интуитивно удается почувствовать всю бездонность возникающих фундаментальных вопросов и всю невозможность зацепиться за что-нибудь в бесконечном хождении по замкнутым кругам, все время оставаясь ограниченными рамками сознания.

Похоже, что многие люди самых разных специальностей интуитивно чувствуют глубину этой проблемы. Даже специалисты далекие от темы сознания в своих основных исследованиях, в определенный момент начинают чувствовать потребность высказаться на эту тему. Конечно, для того, чтобы рассуждать более конкретно, приходится ограничивать себя более частными, конкретными вопросами. Рассмотрим некоторые из них.

Первые кандидаты порассуждать на отвлеченные – это, конечно, философы. Количество тем, связанных с сознанием практически не ограничено. Об этом писали и древние, и продолжают писать наши современники. Несколько модных сегодня тем сразу бросаются в глаза. Так, например, рассуждается о природе ментальных объектов (так называемых, квалиа). Что такое наше ощущение теплого или наше представление о столе? Что вообще представленный образ или возникшая идея чего-либо или концепция или целая теория? Другой пример – почему мы чувствуем и осознаем? Почему физические процессы в нашем мозгу не происходят „в темноте“? Зачем нужно еще и осознание, чувствование боли, почему недостаточно просто прореагировать на нее на физическом уровне? Ну и конечно вопросы о соотношении ментального и физического всегда занимали философов, как соотношение между идеальным и материальным в классической философии и соотношение между сознанием и мозгом в современных исследованиях.

Также философы размышляют о феноменах понимания и значения. Станислав Лем пишет о проблеме „значения“, как о нечто таком по сравнению с чем детской игрушкой выглядят любые технические устройства, включая и те, которые могут создавать новые миры. Философские течения, разрабатывающие концепции понимания и значения – это и герменевтика, и семиотика, и аналитическая философия. Аргументов и рассуждений там накоплено много, а способен ли компьютер что-либо понять по-прежнему не ясно.

Все эти вопросы для меня являются частными случаями вопроса о сознании в общем смысле. Они выгодно отличаются от общего вопроса относительной конкретностью постановки и понятностью формулировки. Появляется поле для конкретных дискуссий и теорий. Хотя ввиду отсутствия общего решения эти вопросы поднимаются вновь и вновь на каждом этапе развития человеческой мысли.

Своего рода полной противоположностью философам являются физики. Они строят конкретные математические модели конкретных явлений природы. Казалось бы, что субъективное сознание не должно попадать в сферу их интересов. Это явление высокой организации организмов и нервной системы, а не фундаментальное взаимодействие. К тому же оно на сегодня не очень то дружит с математическими моделями.

Однако некоторые физики со своей стороны чувствуют важность проблемы сознания и иногда их прорывает на высказывания. Вот что говорит космолог Андрей Линде по поводу волновой функции Вселенной: „в какой-то момент, когда вы осмысливаете всю Вселенную в целом, выясняется, что вы не можете сказать ничего осмысленного, не добавляя туда сознание. Если вы добавляете туда сознание, то возникает вопрос свободы воли… Без сознания свободы воли нет. Ни с учетом квантовой механики, ни без нее. Кажется, что мы имеем дело с чем-то очень-очень важным, о чём мы, в общем-то, не начали даже думать.“ Чувствуется, что ему неловко перед коллегами за этот пассаж – как бы, неприлично серьезному физику говорить такие философские словеса, да еще ведущие непонятно куда, но и не говорить он не может. Наверное сама область космологии располагает к тому, чтобы забыть на время о принципе „shut-up and calculate“ и попытаться осмыслить происходящее. Эти размышления Линде – только верхушка дискуссий, ведущихся по поводу роли наблюдателя в квантовой механике и об интерпретациях того, что происходит в момент наблюдения.

Некоторые менее стеснительные ученые полагают, что сознание проживает не на уровне нейронов, а гораздо глубже – на уровне элементарных взаимодействий. Или даже бродят мысли о том, что окончательное осмысление сознания произойдет только при построении квантовой теории гравитации. Сознание необходимо связать не только со строением вещества, но и с сущностью пространства и времени.

Биологи – вот кто по своей специальности должны заниматься высокоорганизованными формами материи, порождающей разум и сознание. И они очень активно этим занимаются. Биологи и нейрофизиологи изучающие мозг признают, что на физиологическом уровне работа мозга уже очень хорошо изучена, однако как именно человек мыслит по-прежнему непонятно. Понятна химия и физиология на уровне отдельных нейронов. Можно проследить, как световой образ, попавший на сетчатку глаза, возбуждает цепочки сигналов в нервной системе, как эти сигналы передают, обрабатывают и раскладывают на составляющие поступивший образ, как в конце цепочки этот образ снова собирается в картинку. Единственное, что по признанию самих биологов так и остается непонятно – это самое интересное – кто в конечном итоге видит этот образ и для кого этот образ является образом.

В информатике одним из направлений исследования является создание искусственного интеллекта. Помимо практических задач о распознавании образов и речи, автоматического понимания и перевода текстов, обсуждаются также и общие вопросы: Способен ли компьютер понять текст в том смысле, в котором мы понимаем тексты? Можно ли смоделировать работу мозга искусственной нейронной сетью? О чем все-таки говорит тест Тьюринга? Здесь информатики тесно общаются с философами.

Это перечисление можно продолжать, добавить медиков, изучающих пребывание человека в сознании, социологов, рассуждающих на темы социальных основ разума, в общем все то, что сегодня принято объединять под термином «когнитивная наука». Эти области активно развиваются и решают (лучше или хуже) задачи типа машинного перевода. Тем не менее появление общепризнанного искусственного разума, понимание физиологической сути сознания и мышления сегодня так же далеко, как и однозначное решение философских вопросов вроде природы ментальных объектов или сущности понимания.

В общем же случае сознание представляет из себя непонятно что. Оставаясь в рамках своего сознания трудно даже начать ставить осмысленные вопросы об общей природе разумного. Остается, пожалуй, только обратиться к интуиции. Немного помедитировав над темой сознания, начинает интуитивно казаться, что где-то в неподдающемся описанию, за пределами дурных рекурсивных нагромождений есть что-то очень глубокое – пожалуй самое глубокое и фундаментальное из того, с чем сталкивалась человечество за всю свою историю. С сущностью, с природой самой человеческой мысли и разума вообще, или же с самым большим надувательством, самой большой фикцией, с полной бессмыслицей всего, включая этот текст.

СЛОНЬ(ПРИТЧА)

Представьте себе раннее утро, вы выходите на балкон и видите раскинувшееся перед вами бескрайнее поле залитое лучами восходящего солнца. Одинокие деревья то тут, то там возвышаются над равниной. И повсюду, куда не кинешь взор, бродят одинокие слоны. Вот это и есть «слонь». Вариант использования: «Какая чудная слонь за окном сегодня!».

* * *

Однажды ученик подошел к мастеру и спросил:

– Мастер, скажи, существует ли что-нибудь на самом деле? И если да, то зачем?

Мастер ничего не ответил. Ученик прождал весь день, всю ночь и весь следующий день. И вот, наконец, мастер посмотрел на ученика и сказал:

– Видишь вот эту палку?

– Да, конечно вижу! – С готовностью ответил ученик.

– А я вот совсем плохо видеть стал, старею. – Сказал мастер.

После этого он вновь замолчал. Ученик же продолжал непрерывно размышлять о словах мастера, но так и не смог ничего понять. Наверное поэтому он так и не стал мастером.

© В. Козюра, 2021

Примечания

1

Первоначально здесь планировался термин «гносеологическая задница», но он не прошел цензуру.