скачать книгу бесплатно
химичка, вздыхает она, как и положено нормальному человеку, по блондину и двоечнику Димке
из параллельного класса. Не знаю, о чем думала Багира – я просто чувствовала, как крепко она
вцепилась в мой рукав.
– Акела… смотри! Кажется, поздно…
Я повернула голову и обомлела. Совсем рядом, в десяти шагах от нас, стояла химичка Зоя. Но не
одна. Много-много народу стояло. Ребят, взрослых. Петровна стояла – по правую руку от Зои.
Толстая завуч Елена Донатовна в своем пальто из убитых кошек. Зоя засунула руки в карманы и
медленно, точно прогуливаясь по бульвару, подошла ко мне почти вплотную. Откинула со лба
черную прядь.
– Ну здравствуй, Оля! С горки катаешься? – она неотрывно и очень серьезно смотрела мне в глаза.
Тени длиннющих ресниц падали на ее желтоватые щеки. Я подумала, что она хочет меня ударить.
Красивая… какая красивая!
– А в чем, собственно, дело? – Багира встала перед Зоей, отодвинув меня, и наивно попыталась
спасти ситуацию. – Ну катались – и что? Прогуляли – да. Мы… это… болеем… обе.
Впрочем, последние Багиркины слова вряд ли кто-нибудь расслышал, кроме меня – да и я-то
скорей догадалась, чем расслышала. Зоя не ударила меня. И не сказала больше ни слова. Круто
повернулась на каблучках и пошла впереди толпы – маленькая, легкая, точно уравнение в первом
классе. Не оглянулась ни разу.
. . .
Дальше было неинтересно. Дальше Донатовна взяла нас за рукава курток и, словно упирающихся
детсадовцев, потащила в школу. Она уверенно шла по тропинке, а мы по бокам – то и дело
проваливаясь в снег. Донатовна что-то укоризненно втолковывала нам с Багирой, сзади гудела и
напирала толпа, но я ничего не видела и не слышала. Смотрела себе под ноги. Потом мы с
Багирой сидели в учительской, и математичка Петровна гладила меня по голове и шептала: « Все
обойдется, дурочка… Скоро все всё забудут, вот увидишь!» Пришла тетя Галя, мама Багиры, хотела
забрать нас обеих, но меня не отпустили с ней. Багира заявила, что тогда тоже никуда не пойдет –
и мы опять сидели в учительской – уже вместе с тетей Галей. Наконец, приехала моя мама и,
отвесив пару подзатыльников, забрала меня домой. Вечером она рассказала мне, что тоже в
моем возрасте была влюблена в женщину, с которой познакомилась в больнице. Та женщина, из
больницы, была сильно старше и неизлечимо больна – рак, наверное. Мама навещала ее,
приносила цветы. А однажды пришла с цветами, а ей сказали, что… (в этом месте мама запнулась,
я это хорошо помню), что цветы больше не нужны, одним словом. Мама не спросила, где
похоронили умершую. Шла домой, помахивая никому не нужным букетом. А потом, кажется,
начался дождь.
Багира оказалась права только в одном – историю с письмом действительно тотчас узнала
вся школа. Теперь я общалась только с Багирой и с Петровной. Потом, спустя где-то месяц, нас с
Багирой сильно избили. Начали цепляться к Багире, а я подошла и врезала половой тряпкой по
лицу самой отчаянной заводиле. Били так, что места живого не осталось. Спасла нас, как ни
странно, Танька Полянская – здоровая мужиковатая и уже судимая девятиклассница, которой
отчаянно боялся весь район. Подошла, разогнала всех ленивыми пинками, подняла нас с Багирой
со снегу: «И вы тоже валите отсюда!»
Потом я, случайно проходя мимо учительской, услышала какой-то бурный спор – и
волшебный, хриплый голос Зои посреди него. Остановилась, блаженно закрыла глаза.
– Вы, Зоя Александровна, ведете себя просто безобразно, – это говорила математичка Петровна.
– Дети есть дети, с ними всякое бывает. Но натравливать своих учеников на двух девчонок –
просто низость… да-да, низость, давайте уж называть вещи своими именами!
Вконец оглушенная, я отошла от двери. Значит, о драке знали эти, в учительской. Странно, ведь
мы с Багирой вроде бы не трепались никому. Какое-то время думали отловить обидчиков
поодиночке и вздуть хорошенько, но потом отказались от этой затеи: уж кого-кого, а нас с
Багирой точно постарались бы отправить в зону – и на подольше… Так, чтоб ни слуху, ни духу, ни
кровинки с лица, ни предсмертного письмеца. Я ничего не сказала Багире о том, что услышала в
учительской. Она ведь и без того отчаянно ненавидела Зою с того раза. Называла ее почему-то
«Маргарита-в-отставке».
. . .
Школу мы благополучно окончили и получили свои аттестаты. Петровна, как и обещала,
великодушно «нарисовала» нам с Багирой по «четверке». По нашей Петровне мы скучали крепко,
поначалу то и дело заявлялись к ней в школу. С цветами, конечно. Я вскоре начала притаскивать
газеты и журналы с опубликованными стихами. Петровнушка радовалась и гордилась нами. В
первый раз, когда мы пришли к ней, она спросила, подмигнув мне: «Хочешь увидеть Зою
Александровну? Она будет рада…» Багира напряглась и посуровела лицом. Я сказала:
– Нет! В другой раз как-нибудь…
Петровна засмеялась:
– Стесняешься? Хочешь, вместе зайдем к ней? Покажем ей твои стихи в журнале…
Я отрицательно помотала головой. Я не стеснялась. Я и вправду не хотела больше видеть ту, из-за
которой так недавно собиралась умереть.
Алгебру я освоила только спустя двадцать лет – когда моей старшей дочке потребовалась
помощь в школе. Оказалось – интереснейшая вещь! А свою «фам фаталь» с фиолетовыми глазами
так больше и не видела ни разу. И с Багирой – странное дело – мы никогда не говорим о ней, хотя
школьные годы вспоминаем часто. Такое вот самодельное табу. Сегодня я подумала: а, может
быть, это из-за того, что мы обе все-таки утонули в тот день в полынье? И нам просто-напросто
снится, что мы выросли? Не от всякого сна можно очнуться – и это иногда счастье. В нашем случае
– уж точно счастье.
НОЖ С КРОВОТОКОМ
Про августовский переворот уже никто толком не помнит, а я помню и ненавижу его за то, что он
отнял мои первые деньги. Моя мама работала тогда в журнале, журнал издавал «левые» книжки,
под названием «Новые законы России», и, чтоб слишком не тратиться на реализацию, предложил
сотрудникам, у которых имелись дети-подростки, подрядить отпрысков торговать законами в
переходе метро. Мне было пятнадцать лет, младшей сестренке – двенадцать, для полного и
безоблачного счастья нам не хватало одного – карманных денег, поэтому мы согласились с
радостью. Не, не, не. Никаких душераздирающих рассказов про несчастных детей подземелья вы
не услышите – даже и не надейтесь. Напротив, наше существование моментально превратилось в
сказку, а сами мы зажили недосягаемой и волшебной жизнью богачей. За два-три часа стояния в
переходе на «Павелецкой» можно было заработать по двенадцать рублей на брата (ну на сестру,
на сестру!). Бешеные деньги! Мы приходили туда с утра, когда народ валил на работу, и кричали
звонкими голосами: «Новые законы России!» Милиция деланно отворачивалась. К нам
подходили, дыша кто духами, кто туманами, кто перегаром. Восхищались, между делом, моей
смазливой физиономией, моей фигурой, часто оставляли сдачу («не надо, купи себе
мороженое»). В своем коротком, застиранном платьице я чувствовала себя почти народной
артисткой – а что еще нужно отроковице для счастья? Один только раз мы попали в историю:
стояли себе, зазывали народ, и вдруг проходивший мимо толстомордый дядька в тельняшке
крикнул мне: «Заткнись, шмакодявка!» Разве так разговаривают с богачками? Я в ответ тут же
выдала длинную матерную фразу, из которой морячок явственно должен был уразуметь, куда
именно ему следует пойти. Дядька круто развернулся, шагнул ко мне, схватил за плечо и так
тряхнул, что в первое мгновенье я подумала, что моя голова оторвалась и ударилась о
противоположную стенку перехода. «Это ты мне, воину-афганцу, такие слова говоришь?» От
толпы отделился какой-то парень, вырвал меня из когтей бравого моряка, бросив на прощанье:
«Девочка, не надо выёбываться!» Долго, очень долго потом друзья-приятели в нашем дворе
выслушивали из моих уст захватывающую историю про то, как я обматерила в переходе воина-
афганца, а незнакомый парень, точно прекрасный принц, меня спас. Но не суть. Главной
радостью все равно были деньги. Мы покупали сладости, я тут же приобрела себе в
