Институт Подмайне

На всех пальцах священника имелись свежие следы ожогов, розовые и с желтоватыми волдырями. Кое-как сдержал отвращение, требовавшее выйти мимикой на лице.

Что ж, человек-гора следил за мной. Предсказуемо. Во мне он видит угрозу своей власти и богатству. Только к чему его конспирологические предупреждения, я всё никак не пойму.

– Его так задело общение с Фарбером?

– Нет. Он просто предан своему делу – слишком рьяно хранит секреты Семьи.

– Ясно. Могу ли увидеть затворницу?

Симеон тут же посуровел.

– Зачем?

– Это входит в программу аудиторской проверки. Госпожа Станкович желает получить всю возможную информацию о состоянии дел фонда. Статус затворницы её волнует не меньше, чем вероятная утечка денежных пожертвований.

Симеон уронил взгляд на стол, шевелил челюстью. Его явно беспокоило обсуждение пациентки.

– Вообще-то нет.

– Почему?

– Она не обезьяна, на которую смотрят через решетку любопытствующие. Каждое вторжение новеньких, чужаков из мира провоцирует в ней обострение. Её участь должна быть покрыта тайной, и мы прикладываем немалые усилия, чтобы спасти затворницу от дальнейшего развития тяжелых психологических недугов. Послушники монастыря денно и нощно трудятся над духовной поддержкой этой жертвы глупых, аморальных и богохульских экспериментов над природой.

– Вы так говорите, словно Мария – лютейшая психопатка, нападающая на всех подряд, – хотелось возразить священнику. – Если это так, то в дело должны вступить медицинские специалисты, психиатры, ученые наконец.

От упоминания ученых настоятель презрительно охнул.

– Я призываю вас к жалости, – Симеон казался непоколебим. – Жертва современной науки нуждается в покое.

Придется вернуться к этому вопросу позже. Да пусть мама-медведица постарается дать новые инструкции. Сама говорила: «Играй по правилам». Не буду же я как Рэмбо пробиваться в палату мутантки.

– Что в-четвертых?

– А это самое главное. Монастырь поделен на несколько зон. Большая часть территории свободна для посещения, но есть и такие участки, где ваше присутствие нежелательно, а то и вовсе запрещено. Какой бы у вас ни был статус, дарованный госпожой Станкович, заходить в запретные зоны категорически воспрещается. Если вы хотите потрудиться и мастерстве фарисейства, указывая на наше финансирование московской корпорацией, то отвечу сразу – правило первое. Я, как настоятель монастыря, отвечаю за всё. Елена об этом знает. Таково было условие нашего сотрудничества и соблюдения братского обета её тайны. Попросите провести экскурсию Пимена, он всё расскажет и весьма доходчиво объяснит. Есть ли у вас вопросы?

– Пожалуй, пока что нет.

– Тогда свидимся завтра. Прощайте, и пусть Господь вас не покинет.

* Я русский, говори помедленней.

** Что?

** Да всё хорошо, спасибо. До свидания.

Глава 5

Окно было открыто нараспашку – кондиционеры в монастыре отсутствовали. На это деньги выделить не смогли, зато установили несколько видеокамер, системы дополнительной защиты вроде электрической проволоки и магнитные замки на дверях. В этом сравнении я находил знакомый сюр: позаботиться о безопасности настолько, чтобы забыть о любом простейшем комфорте.

Белые легкие занавески шевелились от ветра: поток средиземноморского воздуха был тёплым и с запахом цветущей лаванды под окном. Благодаря Симеону, и особенно монаху Кирило, приставленному ко мне для помощи, в руки достались все отчеты, финансовые справки и доклады, штатное расписание и почти всё-всё, что связано с благотворительным фондом. Всё, кроме института, который якобы лечил родственницу Станковичей.

Практически сразу мой взгляд обнаружил различные нестыковки.

В штате монастыря везде фигурируют только три человека: собственно, сам настоятель Симеон, затем его помощник Пимен в должности наместника, а также казначей Кирило. Однако мне даже не нужно было выходить из кабинета, чтобы убедиться в обратном. В одном только каменном дворике у крепостной стены, в тени разросшегося кипариса за обеденным столом питались шестеро неизвестных мне монахов. Если же выйти к шести часов вечера во двор церкви, где располагался форум и возвышались две пальмы, можно насчитать не меньше тридцати человек в черной рясе.

Сколько монахов на самом деле служат в монастыре? К чему столько людей – неужели ради обслуживания одной-единственной затворницы требуется столько ресурсов? Как много вопросов и как мало ответов.

Дальше интереснее. У частного института в штате тоже числится троица: мастер реставрации, его помощник и… охранник. Имена у троицы скрыты. Однако при каждодневном прохождении от ворот до административного корпуса монастыря я насчитывал шестнадцать охранников; у охраны происходит смена караула, а некоторые возникают словно из ниоткуда.

Монах Кирило, как и настоятель Симеон, был молод, но начисто брился, носил короткую косичку, имел пухлые, выразительные губы и скромные, будто ищущие безопасности глаза. Любой мой запрос юноша встречал с тревогой: его взгляд бегал по комнате, ровный тихий голос срывался, а ладони становились влажными настолько, что он вытирал их об свою рясу. На папках тоже оставались его следы.

Мерзость. Терпеть не могу потные ладони.

– У вас в каждом деле отсутствуют листы.

– Правда? – этот вопрос Кирило задавал на любые претензии, иначе говоря – косил под дурачка. Не обошлось и сейчас: «Наверное, ошиблись при составлении дела»

– Вот тут отсутствуют листы по нумерации четыре, пять и семь. А вот в этой папке… черт побери, да где же она? – я принялся рыскать в ворохе бумаг, рассыпанных по столу, чтобы найти заветную папку. – Вот, смотрите сами, здесь указание на дело некоей М.

Монах громко сглотнул.

– Кто такой М?

– Не ведаю.

– Это Мария?

– Понимаете, я связан обетом молчания…

– Значит, это Мария, – осклабившись, я постучал пальцем по листу. – Мне нужно её дело.

– Исключено. Никто не имеет доступа к этой папке, даже я.

– Так сделайте исключение для меня.

– По какому праву? – монах спрятал руки за спину. – Вы разговаривали с нашим настоятелем?

– Конечно.

– Он рассказал вам правду о монастыре?

– Ну разумеется, – соврал я.

– История болезни затворницы хранится не у нас. Лечением занимаются сотрудники института. Они проводят эксперименты, ищут лечение… от её наваждения. Хотя как по мне, просто творят ересь.

«Да вы издеваетесь надо мной, – подумал я. – Стоит только копнуть глубже на эту затворницу, как её превращают чуть ли не в дитя Сатаны. Мне уже не терпится повстречаться с ней!»

– Я думал, что сотрудники института и монастыря – одни и те же люди. Если это не так, то почему со стороны института не прислан помощник?

– Какой помощник?

– Да такой же, как вы. Кто носил бы мне эти документы и разъяснял ошибки. Да и в истории с вашей пациенткой бы разобраться ещё.

Монах заметно устал. Он так сильно тёр переносицу, что покраснение разошлось на щеки и лоб. Просто пожав плечами, Кирило принялся собирать бумаги обратно в папки. Я смиренно покачал головой:

– Ладно, Кирило, идите. Вы сегодня весь день на ногах из-за меня. Время уже восемь, скоро мне уходить. Советую выспаться.

– Спасибо, – монах зачем-то поклонился.

Перед тем как выйти, он дрожащим голосом спросил:

– Это правда, что вы любовник Елены Станкович?

– Я отвечу, если тоже будете со мной честны.

– Так написано в газетах, – монах поморщился.

– Да. У меня отношения с ней.

– Тогда зачем вас сюда отправили?

– Только мне она и доверяет. Вы же за честность, Кирило? За сегодня аргументов против благотворительного фонда имени Елены Станкович было получено предостаточно. Нужно ли говорить что-то ещё? А она вам искренне доверяла…

– Вы правы, – помешкавшись, он добавил: – Лучше бы этого фонда никогда не было.

– Почему? Судя по финансам, деньги монастырь получал чемоданами. Все оказались в плюсе.

– Никакие деньги не оправдают преступлений, совершенных в его стенах, – внезапно признался монах и тут же сбежал в коридор.

– Чудак, – сказал я вслух и вернулся к бумагам.

Дверь снова раскрылась.

– Ну что вам, Кирило? Забыли что-то?

Тишина.

Я развернулся в своем кресле – кабинет был пуст; кроме меня – никого.

«Ветер гуляет по монастырю. Призраки бродят по кельям»

В папке с перечислением закупок садового инвентаря глаза зацепились за «птицепугалку». Написано: «Применяется для подавления летающих средств с гарантированной дальностью поражения в 2000 метров». Интересно, это ж каких надо птиц давить на дальность в два километра?

Утробный рык послышался над ухом. Все мое тело внезапно онемело: я боялся сделать лишнее движение, руки так и держали бумаги. Медленно, вспотев холодным потом, я повернул голову налево, откуда донесся звук.

Ничего.

Я махнул папкой в пустоту. В воздухе не было никакого препятствия.

«Это переутомленность», – расслабился я и вернулся к чтению документа.

Рык вновь появился. Теперь позади, прямо за спиной.

Делаю молниеносный поворот, чтобы снова увидеть пустоту перед собой. Лампы замерцали и потухли. Стало темно. За окном тоже быстро наступила темнота.

– С меня хватит! – вскрикнул я и выбежал из кабинета. Коридор к вечеру утонул в черных тенях. Фонарик айфона подсвечивал мне дорогу. Ноги погнали меня вниз, и на совершенно темной лестнице, в пролете без окон, я со всей скоростью столкнулся со спиной монаха. Айфон, подсвечивавший путь, громко упал на деревянные ступени.

– Господи, а вы как здесь оказались? – не выдержал я и закричал на человека.

Это был Пимен. Он и сам оказался удивлен от внезапной встречи:

– А? Что вы здесь делаете, сынок?

– Нет, что вы здесь делаете? – мое переспрашивание прозвучало грубо. – Стоите в темноте как столб, мешаете спуститься!

– Да я… шел по делам, вдруг слышу – шум наверху. Вот и остановился, прислушивался.

– Ладно-ладно. Скажите, у вас есть собака?

– Где? В монастыре? Нет конечно.

– Я совершенно отчетливо слышал собачий рык. Прямо над ухом!

– Чего, простите?

Священник вцепился за мою руку и буквально потащил на воздух, на закатный уличный свет.

– Теперь всё заново, юноша. Где вы слышали собаку? – Пимен вытащил из кармана футляр с очками. Тревожными глазами он разглядывал меня и почему-то трогал открытые участки кожи.

– Хватит меня трогать, пожалуйста. Всё, я в порядке. В кабинете хлопнула дверь. Я подумал: «Вернулся Кирило, забыл что-то». Спрашиваю, а никого нет. Оборачиваюсь – никого. Проходит время, я работаю дальше, и тут мне рычат почти что в лицо.

Пимен сильно поморщился. Он перестал меня дотошно изучать, отошел в сторону, покачался на каблучках. Выглядело это ужасно – в голову так и лезла мысль, как он раскачивает табурет под ногами.

– Вы устали, Вячеслав. Тяжелая усталость и переживания вместо отдыха на море, – похлопал он меня по плечу. – Взбодритесь. Отдохните. Погуляйте наконец по ривьере. Вам нужен отдых. Поймите, никаких собак в монастыре не было и нет. Вкусно поешьте в ресторане, возьмите чевапи. Полако. Вы заслужили отдых, нужно расслабиться.

– Но это не объясняет то, с чем я столкнулся.

– Вам нужно быть крепким, – заговаривал меня священник. – Идите отдыхать, а я помолюсь за вас. Мы сами разберёмся. Хорошего вам вечера.

С поникшим взглядом мне пришлось уйти из монастыря.

После двадцать четвертого звонка медведица наконец-то взяла трубку. В Москве сейчас девять вечера, но Лена почему-то зевала, была растерянной и путалась в деталях, когда слушала мой рассказ.

– Можно без эмоций? – она успокаивала меня, как могла. – Ты сейчас звучишь как параноик. Что-то пил?

– Нет, никакого алкоголя, ни вчера, ни сегодня.

– Курил? Травку? Может, потреблял вещества?

– Ничего. Я чист.

Вздох на той стороне провода.

– Тогда ещё раз: что за пёс и что за тень?

– Послушай, у меня есть мысли насчет того, что происходит со мной в последние дни. Кажется, меня травят каким-то веществом. Скорее всего, это Гришин. После ужина с ним мне померещилась фигура в номере.

– А сегодня?

– Хм. Ну вот сегодня только пожали друг другу руку.

– Хотя он может принимать участие в самых разных деликатных операциях, поверь мне – тебя он травить не будет, – заверила Лена. – У него другие подходы касательно таких, как ты.

Ага, доверься на слово – после всего увиденного. От напряжения рука сама тянулась гладить волосы: от пота, волнения и жары они стали слипаться, превратились в грязь.

– Допустим, ты права, – я решил прислушаться . – Гришин не имеет таких возможностей или намерения. Что делать?

– Как что? Выполнять миссию! Милый, ты что-то раскис. Я понимаю, очень сложно вжиться в роль, терпеть монахов и моих тупых сотрудников, но всё делается во имя нас. Нас! Ты понимаешь? И эти галлюцинации, или что у тебя там, лишь продукт стресса. Всё бы отдала, чтобы быть рядом с тобой и поддержать, но не могу.

Я молчал в трубку.

– Ты дал мне клятву! Ты же помнишь? – её голос дрогнул.

– Конечно. Ради тебя я исполню всё, что только пожелаешь.

– Господи, как же люблю тебя, мой милый медвежонок, – после недолгой паузы она спросила: – Ты разузнал что-то новое?

Пришлось рассказать ей про связь с журналистом Фарбером, который накопал на неё некий компромат.

– Знаешь его, медведица?

– Нет. Или знаю, но забыла. Обычно Гришин присылает квартальный отчет о безопасности, примерно одинаковый по содержанию. Медвежонок, это же Черногория, в ней потому и спокойно. Я специально выбрала эту страну, чтобы уберечь семью от нашей никчемной родственницы, пропади она пропадом… Ну, пару раз приходили пьяные местные – их просто выгоняли; были случаи, когда местные журналюги поднимали шум из-за закрытия монастыря, православные устраивали пикеты. Тогда обходились подарками, дарили иконы, их называли отреставрированными; люди успокаивались, так как считали, что монастырь и дальше служит ради веры. А с паломниками работали проще – дарили тур в более престижные места. Кто ж проверит?

– Понятно. В общем, я в тупике. Страшно и непонятно. Я реально не знаю, что делать дальше.

– Давай с простого. Что удалось выяснить про фонд? Они что-то скрывают от меня?

– Этот фонд – просто муть, – признался я. – Лена, даже простой сверки хватит, чтобы влупить мошенничество и посадить кучу людей. К тому же есть странности, вроде усиленной охраны и, кажется, среди закупок имеется, наверное, противодронное ружье… Ну согласись, что ещё за птицепугалка с радиусом поражения в два километра? Вот зачем всё это какому-то монастырю? К тому же внутри слишком много людей, по штату же утверждается, что должно быть три непонятных калеки.

– А что с Симеоном?

– Запретил посетить пациентку.

– Подонок!

– И он утверждает, что жалобы не помогут, у вас с ним какое-то негласное соглашение.

– Это правда, – вздохнула медведица. – Сербская церковь никогда и ни за что бы не отдала вот просто так целый монастырь под одну-единственную затворницу. Да и черногорцы вполне могли запротестовать. Поэтому Симеон – это гарантия иллюзорной независимости.

Что ж, раз так, то жаловаться действительно смысла никакого нет, раз у настоятеля монастыря такой политический иммунитет.

В трубке послышался посторонний шум и чужие голоса.

– Да, Павел Сергеевич, мы это уже обсуждали, – кодовая фраза Лены означала, что разговор пора завершать, так как анонимность больше не гарантирована: – Вернемся к этой теме ещё. Да, я вам вот что скажу напоследок. Нужно быть жестче. Это бизнес, понимаете?

– Насколько жестче? – уточнил я.

– Максимально. Чтобы прям акулой. Кусайте мясо и отхватывайте куски. Шантажируйте упрямого старика, если необходимо, но сделайте обещанное. Но постарайтесь играть по их правилам: раз попросили отдохнуть – отдохните и не спорьте с ними. Всего доброго.

– И я тебя люблю.

Постучал себе телефоном по голове. Мда. Получается, любовь дороже всех моральных принципов. Или всё же нет?

Приняв душ, я переоделся в туристическую одежду, – незачем выделяться на фоне остальных, и у Гришина будет меньше возможностей за мной наблюдать – и отправился в старый град. Заглядывая в разные бары, ужасаясь от ценников, которые выше, чем в Италии, в одном из них мне послышался знакомый чудаковатый голос.

Это был Виктор.

«Единственный способ шантажировать Симеона – это раздобыть компромат журналиста Фарбера», сблизился я со столиком, где сидела маленькая компания из трех человек.

Помимо моего знакомца была одна молоденькая девушка с подчеркнутым бюстом и пухлый, неряшливо одетый мужчина с рассыпающимися волосами. Он курил вейп и пускал белые клубы, пахнущие то ли ванилью, то ли персиком на всё заведение. Диджей с длинными кудрями дилетантствовал и больше кривлялся, чем микшировал. Пожилая женщина с короткими волосами снимала его на свой айфон с близкого расстояния и пыталась дрыгаться в такт.

– Привет, Виктор!

– А? Ой, привет-привет, дорогой, – лицо Фарбера выразило удивление и смущение одновременно. Глаза его запрыгали из стороны в сторону. – Ты ещё в Будве.

– Кажется, я тут надолго. Можно к вам? Познакомишь со своими друзьями?

Нужно напирать, действовать, наглеть. Хочет он того или нет, но вступить в сотрудничество со мной ему придется.

– Ой… Ну…

– Да ладно, пусть садится, – девушка убрала сумку с четвертого стула. – Меня зовут Юля.