скачать книгу бесплатно
Люк верхней палубы задраивается, Илья Васильевич извлекает из бригадного сундучка плоскую мельхиоровую «шильницу», соленую кумжу и стеклянную банку клюквы, а мы дополняем все это соком, корабельными галетами и палкой копченой колбасы.
Затем провозглашается необходимый тост, по кругу идет небольшая чарка, и все закусывают.
– Клавдий Павлович, а у вас в войну на лодках спирт давали? – по одной бросает в рот клюквины Саня.
– Давали, – отвечает тот. – По наркомовской норме.
– Это сколько?
– Да вот как мы сейчас приняли, соточка.
– А как было с питанием? Вы, помнится, рассказывали, что начинали в Кронштадте.
– В нем самом, – кивает седым ежиком сдатчик. – В бригаде подплава. А с питанием, ребята, у нас проблем не было. В Питере люди с голоду мерли, а флоту отдавали последнее.
– И много ваших лодок тогда погибло? – вступает в разговор Ксенженко.
– Да почитай каждая вторая, – тяжело вздыхает Югов. В Финском заливе тогда мин было, что клецок в супе. Уходили ребята на позиции и не возвращались. Такие вот дела.
В отсеке возникает тягостное молчание и слышно как на кормовой переборке тикают часы.
Клавдий Павлович, можно сказать, легендарная личность. За войну у него два ордена «Красной звезды» и медаль «Ушакова». А в прошлом году, ему одному из первых на СМП вручили орден «Октябрьской революции». При всем этом «дед» немногословен, и очень не любит когда вспоминают его заслугах.
– Ну ладно, давайте еще по одной и шабаш, – басит Илья Васильевич. После этого мы выпиваем еще по чарке, быстро закусываем и убираем остатки пиршества.
Потом Клавдий Павлович хитро щурится, расстегивает клапан куртки и протягивает мне широкую ладонь.
На ней рубиново светится, времен войны, наградной жетон. На нем золотится Серп и молот, надпись «Отличный торпедист» и ниже торпеда с миной.
– Это мой, 42-го года, дарю,– тепло улыбается Югов.
– Мне? За что? – удивленно вскидываю я на «деда» глаза.
– Да уж очень ты похож на одного моего фронтового дружка, – кашляет тот в кулак. – Сашу Голышева, он погиб в сорок четвертом.
– Точно, похож, – кивает рыжей головой Шамин. – Я видел фотографию.
– Спасибо, – говорю я и осторожно беру жетон.
– Да, редкая вещь, – сопит у меня над ухом Ксенженко. – Я такой в Питере в музее видел.
А еще через сутки, выполнив всю программу, мы швартуемся у стенки, и наши старшие товарищи покидают корабль.
С тех пор прошло немало лет. Но я и сейчас их помню. И часто рассматриваю жетон, что подарил тогда Клавдий Павлович.
Он почему-то всегда теплый.
Примечания:
СМП – Северное машиностроительное предприятие.
КисА – матросский брезентовый чемодан.
«Зашхеренные» – спрятанные (жарг.)
РБ – специальная одежда радиационной безопасности.
«Каштан» – корабельная система связи.
Бугеля – стальные крепления торпед.
Мнемосхемы – совокупность сигнальных устройств и изображений.
«Корма в ракушках» – старое флотское выражение, обозначающее опытного моряка.
«Шильница» – плоская фляга для спирта.
Галс – движение судна относительно ветра.
Пельмени
Приняв освежающий морской душ, я выхожу в предбанник, слегка промокаю себя разовым полотенцем и, усевшись на скамейку, облачаюсь в очередной комплект такого же белья, небесного цвета, с открытым воротом и короткими рукавами рубаху и просторные, до колен шорты.
«Разовыми» они называются потому, что не подлежат стирке и после употребления используются на ветошь. Это по береговой инструкции. А в море наоборот.
Белье отличного качества, из натурального хлопка, (по слухам такое же выдают космонавтам) и многие офицеры и мичмана, «придерживают» пару-тройку комплектов для последующего отпуска. Что б подарить друзьям, как предмет экзотики.
На исходе второй месяц боевого дежурства, и желанный отпуск не за горами.
А пока мы таимся в глубинах Саргассова моря, по ночам всплываем на сеансы связи и очень страдаем от жары.
До солнца две сотни метров океанской воды, но в отсеках душно, на переборках конденсат и все ходят потные. К тому же у нас уже несколько дней барахлит холодильная установка, и мясо стало припахивать.
Завершив одевание и натянув пропахшее никотином «РБ» (в лодке запахи очень прилипчивы) я отдраиваю глухую металлическую дверь, поднимаюсь на среднюю палубу ракетного отсека и направляюсь в корабельную амбулаторию, где проживаю в изоляторе вместе с доктором.
Там с подволока свисает мокрая простыня, с дующим на нее вентилятором, а у стола сидит «док», и что-то сосредоточено кропает шариковой ручкой на бумаге.
– Че, Сань, наверное о ведмеде пишешь? – невинно спрашиваю я.
Доктор у нас «щирый хохол» и многие слова произносит по украински, что вызывает бурную радость лодочных юмористов.
– Не, – вздыхает док. – Отчет, в бога його маму.
Кто в штабах придумал отчеты о плаваниях я не знаю, но писать их обязательно – бюрократии на флоте хватает.
–Ну-ну, – бормочу я и перебираюсь в смежный с амбулаторией изолятор. Там две, расположенных одна над другой койки, наподобие тех, что в купе поезда, небольшой стол-тумба, два белых платяных шкафчика и наш персональный гальюн за герметичной дверью.
Я наклоняюсь к нижней, подымаю ее и звеню в рундуке* бутылками. Все пусты.
Перед походом практически все офицеры, помимо прочего, подкупают для себя ящик-другой минеральной воды, поскольку та, что варят химики безвкусная, и потребляют по мере надобности.
Разочаровано крякнув, я опускаю койку и думаю, у кого может быть минералка.
У «дока» тоже кончилась и у всех моих приятелей тоже.
И тут меня осеняет – у замполита! Тем более, что накануне он приглашал меня на стаканчик. Отношения с заместителем у меня трепетные.
Дело в том, что он готовится к переводу в Москву, а с неделю назад на корабле случилось грандиозное «ЧП». Прикомандированный к экипажу матрос, пытался лишить жизни своего непосредственного начальника. Причем демонстративно, гоняясь за ним по турбинному отсеку, с пожарным топором в руках.
Общими усилиями буяна скрутили, препроводили в каюту замполита, и тот, вместе с командиром, по возвращению решили предать его суду военного трибунала. С парнем случилась истерика, на разборку был вызван доктор, а потом несостоявшегося убийцу, под конвоем доставили ко мне для последующего дознания.
И тут выяснилось, что он подлежал демобилизации еще два месяца назад, но в своем родном экипаже насолил отцам-командирам, и по согласованию с нашими, был отправлен в автономку «для перевоспитания».
Этим вопросом вплотную занялся командир турбинной группы – недавно выпущенный из училища лейтенант, и практически все вахты, не раз бывавший в плаваниях специалист 1 класса, под душещипательные сентенции «воспитателя», черпал там соляр и воду.
С учетом этого всего, состава преступления в его действиях я не нашел, матрос был профилактирован и возвращен на боевой пост, а лейтенант получил неполное служебное соответствие.
– А своему адмиралу по приходу доложишь? – осторожно поинтересовались командир с замом.
– Нет, – пообещал я. – Возьму грех на душу.
Вернувшись в амбулаторию, я выщелкиваю из штатива трубку и набираю номер зама.
– Владимир Петрович, Королев, как насчет обещанной минералки?
– Давай, заходи, – сипит трубка, – как раз посоветуемся.
– Чуешь, Валер, выдури у него бутылку, а я ее подморожу в провизионке, – слыша разговор, сглатывает слюну док.
– Постараюсь, – киваю я, и выхожу наружу.
Сзади хлопают тяжелые переборочные люки, в отсеках надоевший гул лодочной вентиляции, и парная до одури духота.
Тяжело дыша, я поднимаюсь по трапу на расположенную рядом с офицерской кают-компанией матово сияющую площадку и отодвигаю дверь замовской каюты.
В ней, сидят замполит, с помощником и о чем-то тихо беседуют.
– Давай, Николаич, присаживайся, – кивает капитан 2 ранга на расположенный напротив диванчик, затем встает, открывает небольшой лючок в обшивке и извлекает из межбортного пространства запотевшую, с розоватой этикеткой бутылку.
– «Боржом», – закатывает глаза помощник и вожделенно на нее косится. Затем появляются три стакана и хозяин набулькивает в них искрящуюся пузырьками воду.
– М-м-м, – мычим мы от удовольствия и с наслаждением ее вытягиваем.
Наш помощник командира, капитан 3 ранга Паша Малько, тоже «приписной»*, я с ним был в автономке и глубоко уважаю. Паша блестящий офицер, фанатично любит море и неиссякаемый оптимизм.
Вот и сейчас, в отличие от нас он бодр, подтянут и благоухает «шипром».
– Значит так, – поворачивает в мою сторону кресло зам. – Как по твоему психологическое состояние команды?
– Не очень, Владимир Петрович, – отвечаю я, – полста суток под водой не шутка, все устали.
– Точно, – кивает рыжей головой заместитель. – А посему всех надо встряхнуть и, так сказать, придать бодрости.
– Что, снова лекции о бдительности? – настораживаюсь я.
– Не угадал, – довольно щурится кап два. – Вот мы с помощником, – кивает на Пашу, решили организовать кое-что поинтересней.
– Концерт?
– Нет, – хлопает меня по колену Малько,– коллективную лепку пельменей!
– ?!
– Ну да, и не делай большие глаза, – ухмыляется Паша. – Когда я был минером на «дизелях» и мы шесть месяцев болтались в Средиземке, с тоски всей командой принялись лепить пельмени с ламинарией, поскольку все мясо протухло. И знаешь, здорово помогло, даже смеяться начали.
– Во-во, – многозначительно поднимает вверх палец зам. – Коллективный труд, это великое дело!
– Это ж сколько пельменей надо? – почему-то начинаю я считать по пальцам
– Совсем плохой стал, – укоризненно качает головой помощник. – Две тысячи четыреста, из расчета двадцать штук на организм.
На лодках матросов, офицеры в обиходе называют по разному. В мое время, когда я служил срочную, нас звали «шлангами», на соседней – «пингвинами», а вот на этой «организмами». И все это от неистребимого флотского юмора и, как на нем говорят, для полноты ощущений.
– А заодно организуем и призы, – развивает мысль Паша. – В каждую сотню по гайке, кому попадет на зуб, тому воблу.
– Как бы того, не подавились, – с сомнением косится на него заместитель. – Ты уж согласуй это с доктором.
– Обязательно, – соглашается помощник, – ну, так я пошел? Озадачу интенданта.
Заместитель солидно кивает, мы остаемся одни и я ложу ему на стол бумажку.
– Это что? – разворачивает он ее и близоруко щурит глаза.
– Да так, вроде частушек, почитайте.
А слева молот, справа серп,
Это наш советский герб,
А хочешь сей, а хочешь куй,
Все равно получишь …
– твою мать, так это ж махровая антисоветчина! – наливается он краской. – Откуда?
– Мичмана после вахты поют, в семнадцатой каюте.
– Ну, я им курвам покажу, – шипит зам. – Получают как министры и такое блядство.
