скачать книгу бесплатно
Одни писали письма в кубрике, другие стирали робы в умывальнике или гладились в бытовке, остальные занимались травлей*.
А еще, у кого водились деньги (у нас они пока были), натянув шапки, бегали через плац в матросскую чайную.
Она находилась на первом этаже второго подъезда. Небольшая, на полтора десятка посадочных мест и стеклянной витриной, за которой стояла буфетчица.
Там можно было выпить горячего чая, закусив его бутербродами с колбасой и сыром, полакомиться пирожными, халвой или конфетами.
В смежном помещении располагался военторговский магазин, торговавший всем, что могло понадобиться курсантам. Начиная от конвертов, асидола, зубной пасты и сигарет, заканчивая тельняшками, ремнями с бляхами и хромовыми ботинками.
К тому времени мы уже получали денежное довольствие, составлявшее 3 рубля 80 копеек.
– Да, на них не забалуешь, – смеялись ребята.
Ну а по понедельникам, до обеда, с курсантами проводились политзанятия. В составе роты.
Мы сидели на банках в парадно-выходной форме на среднем проходе и внимали. Занятия, как правило, проводил заместитель командира роты.
Для начала старший лейтенант сообщал об успехах коммунистического строительства в СССР, затем переходил на международную обстановку и клеймил гнилой Запад.
Рассказывал о военном блоке НАТО, развязавшем на планете немало войн, и о том, как он приближается к нашим границам.
На передних рядах и в середине изображали интерес, сзади понемногу клевали носом.
Если лектор замечал кого, то тут же орал, тыча в сторону нарушителя пальцем,– вот ты, ты! Встать!
Курсант испуганно вскакивал, бросая руки по швам, и ел глазами начальство.
– Почему спишь?
– Никак нет товарищ старший лейтенант! Просто задумался.
– О чем? П… и пряниках?
– Не, – смущался боец. – О международной обстановке.
– Ну и как она?
– Агрессоры, того, наступают.
– Ладно, садись и что б мне больше ни-ни (грозил офицер пальцем).
По натуре он был добродушный человек, но однажды вышел из себя. На одном из таких занятий, очередной курсант уснул и с грохотом свалился с банки.
Заместитель приказал тому встать, долго сопел носом, сдерживая гнев, а потом рявкнул, – три наряда вне очереди!
В отличие от многих, в школе с первых дней нам со Степкой и Витьком понравилось, да и учеба давалась легче, чем другим, к чему имелись причины. Мы были на год старше других, да к тому же имели техническое образование.
Это незамедлительно было отмечено несколькими благодарностями от инструктора смены.
А вот Вовка, как говорят, подвял. Хулиганистый и веселый на гражданке, он загрустил, специальность осваивал с трудом и очень обрадовался, когда был назначен истопником.
Как я уже упоминал, помимо других помещений, в роте имелась сушилка. Глухая без окон комната, где по периметру тянулись батареи отопления. Там сушились отсыревшие шинели, ботинки, стираные робы и прочее. Сушилка была автономной от общей системы отопления и имела свою. Расположенную рядом в умывальнике, за глухой дверью. Там, в небольшой комнатенке, имелась специальная чугунная печка, трубопроводы с вентилями и манометр. Топилось устройство по утрам или вечером углем, туда и определили истопником Вовку.
По утрам он освобождался от зарядки, а после ужина от самоподготовки. Чему многие из ребят завидовали.
Иногда, по вечерам, мы со Степаном или Витьком заскакивали туда погреться (в роте всегда было прохладно) и, глядя на гудящий в топке огонь, вспоминали дом, друзей и гражданку.
К этому времени многие из курсантов в роте, стали получать из дому посылки. Получил однажды и я. Килограммов на восемь: домашнее с прослойкой сало, сигареты, а еще орехи и чернослив из родительского сада. Частью поделился с ребятами в смене (так поступали все) а остальное отнес на хранение в баталерку и прикончил с земляками.
Посылки было получать очень интересно.
В течение недели в роте формировался список счастливчиков, получивших извещения, а затем, после ужина, в сопровождении Бахтина или Александрова, они строем топали в отряд, где производилась выдача.
А поскольку на дворе уже было темно, с собой брались керосиновые лампы. Полностью заправленные керосином, они имелись в каждом кубрике, на случай отключения электричества.
Нас это удивляло. Двадцатый век и лампы времен царя Гороха.
И вот картина: по темному безлюдному Кронштадту, меж высоких домов, по проезжей части, молча скрипит снегом десяток моряков в черном. Сбоку сопровождающий, а впереди и сзади, с тускло горящими лампами в руках, еще двое.
Было в этом что-то таинственное и мистическое.
Где-то в середине декабря, командир перед строем сообщил, что присяга состоится в январе. И, назвав точную дату, разрешил пригласить на нее родителей.
Многие тут же написали домой письма, мы нет – до наших было полторы тысячи километров.
Солнечным январским днем, нового 1972 года мы принимали Воинскую Присягу.
Мороз спал, с крыш звенела капель, школа была выстроена на плацу.
Учебные, с автоматами на груди роты, вдоль казармы (перед каждой стол покрытый кумачом, на нем в папке текст присяги), командование школы напротив, небольшая группа приехавших родителей, с ним рядом.
Для начала, стоя у микрофона, с речью выступил начальник школы, а затем начался процесс.
Вызываемые по списку курсанты громко отвечали «я!», а затем рубили строевым к столам. Там офицеры вручали им текст присяги, и над головами вразнобой летело:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу!» (ну и так далее). Затем курсант, наклонившись к столу, учинял подпись имевшейся там ручкой в документе, вслед за чем следовала команда «в строй!», и он маршировал обратно.
Начальство многозначительно надувало щеки, некоторые из мам утирали слезы умиления.
В заключение, рубя шаг и держа равнение в шеренгах, мы прошли вдоль плаца под гремящий из репродуктора марш «Прощание славянки», а затем поднялись в роты.
Туда же вскоре доставили и родителей. Как выяснилось, почти все были из Ленинграда, Новгорода или Пскова. Командир лично поблагодарил их за достойных сыновей (мы напыжились), а затем, вместе со старшинами провел по помещениям, знакомя с условиями быта.
Довольными остались все.
После гостям разрешили пообщаться с «чадами», а потом вместе с нами сводили на праздничный обед, состоявший из сборной солянки, макарон по флотски и компота. Ну а далее, дав попрощаться с сыновьями, выпроводили из части.
При этом практически все, оставили им подарки: различные сладости, домашнюю еду и сигареты с фильтром.
Счастливчики, естественно, поделились с остальными.
А после ужина всех впервые повели в клуб, где показали фильм «Александр Невский». Старшины остались там поиграть в биллиард, а роту назад привели два старших матроса Бахтин и Александров, исполнявшие обязанности их помощников.
Те, распустив строй, уединились в старшинской, а мы стали заниматься по интересам: одни дымили сигаретами в курилке, обсуждая прошедший день, вторые, присев на банки, о чем-то шушукались.
И тут меня отозвал в сторону сосед по койке Женька Банников. Я спал наверху, а он внизу, напротив. Женька был коренной ленинградец, а к тому же интеллигент. Никогда не ругался матом, а если к кому обращался с просьбой, говорил пожалуйста
К нему тоже приезжала мама. Представительная дама в очках и с подарками.
– Слушай, – сказал тихо Женька, – давай отметим принятие Присяги.
– Хорошо бы – вздохнул я. – Только у нас ничего ничего нету.
– Мне мама оставила бутылочку винца, – наклонился ко мне Банников. – Я припрятал ее в сушилке.
Сказано – сделано.
Мы прошли к сушилке, незаметно проскользнули в дверь, и, пригнувшись, под сохнущими робами, пролезли в дальний угол.
Там из-за батареи Женька извлек бутылку «Муската», сдернул зубами пробку и, откинув голову, забулькал горлом.
– Хорошо,– утерев губы, передал мне половину.
Я ее прикончил.
Закусив шоколадной конфетой, спрятали бутылку в то же место, крадучись, вышли из сушилки.
В роте ничего не изменилось, только из умывальника наносило запахом одеколона.
Решили перекурить и отправились туда.
Там, на стреме* у двери, стоял один из курсантов, – прошипевший нам «тихо».
Внутри, передавая кружку по кругу, стояли еще несколько ребят.
– Тройной* будете, пацаны? – обернулся один.
– Не, – отказался, а Женька скривился,– парни, вы же испортите желудки.
– Ну и хрен с вами, – добавил второй. – Нам больше достанется.
Короче, дерябнула тогда, практически вся рота, но вела себя тихо.
Поверку и отбой проводили старшие матросы, тоже оказавшиеся чуть поддатые и ничего не усекшие. Инструкторов в тот вечер мы больше не наблюдали.
Спустя несколько дней начались практические занятия по легководолазной подготовке, а также борьбе за живучесть в условиях аварийной подводной лодки. Они проводились на спецполигонах и циклах учебного отряда, расположенного вблизи Петровского парка.
Туда мы отправлялись строем, впереди и сзади флажковые
Под руководством опытных специалистов – водолазов мы кропотливо изучали легководолазное снаряжение подводника (ИСП-60), изолирующий дыхательный аппарат (ИДА-59), а также правила работы с ними.
Все шло хорошо до начала практических занятий.
Уже на первых тренировках в бассейне, один до икоты нахлебались воды, а двоих пришлось откачивать, приводя в чувство.
Когда мы освоились в бассейне, совершив туда десяток погружений, перешли к тренировкам в барокамере. Она представляла собой толстостенную стальную емкость, с иллюминатором, входным люком и двумя скамейками внутри.
Внутрь помещали шестерых курсантов, люк задраивали, а затем начинали повышать давление. Сначала до полутора атмосфер. Один инструктор, стоял за наружным пультом, нагнетая в камеру сжатый воздух, а второй наблюдал за нами в иллюминатор.
Если у кого начинало колоть в ушах, тот поднимал руку (подача воздуха прекращалась) и курсант «продувался»*, а затем давление повышалось до десяти. Голоса при этом у нас становились комариными.
Через несколько минут давление снижали (в воздухе появлялся морозный пар), голова слегка кружилась.
После барокамеры, на очередных занятиях, переходили к выходам из торпедных аппаратов из затонувшей подводной лодки.
Для этого в отряде был оборудован специальный полигон, с ее первым отсеком в помещении, над которым возвышалась заполненная водой башня. Она обеспечивала выход с глубины в двадцать пять метров.
Методами свободного всплытия и по буйрепу*
Первый заключался в следующем.
В отсек, где уже ждали два инструктора – водолаза, заводились экипированные в легководолазное снаряжение четверо курсантов, после чего открывалась крышка одного из нижних аппаратов, и мы, включившись в аппараты, поочередно, встав на карачки, заползали в трубу.
Первый (как правило, наиболее подготовленный) толкал перед собой буй-вьюшку.
Внутри было темно как у негра в попе, ползли наощупь. Затем задняя крышка закрывалась и внутрь подавалась вода.
Далее изнутри, а также снаружи шел обмен условными сигналами. Инструктор лупил по трубе молотком, определенное число раз, а задний курсант, в ответ поясным брасом*. Типа нормально? Нормально.
После чего в трубу давалось давление, аналогичное забортному (в данном случае две с половиной атмосферы). Затем снова шел обмен сигналами, после чего открывалась передняя крышка.
Головной курсант с буй-вьюшкой, выбирался из аппарата и зацеплял карабин ее буйрепа за внешнюю скобу. Далее отпускал вьюшку, и та всплывала на поверхность.
Потом он, зацепив свой поясной брас за буйреп, и растопырив руки с ногами, проделывал то же самое. При этом полагалось держать рот открытым и интенсивно дышать во избежание баротравмы легких.
Второй способ был аналогичным, с тем отличием, что при нем всплытие происходило с задержками на мусингах*, где следовало находиться строго определенное время. На практике он используется при выходах с глубин, близких к ста метрам.
На поверхности всплывших курсантов инструктор ловил чем-то вроде багра, помогал выбраться и наблюдал за выключением из аппаратов.
– Затем хлопал по плечу, – пошел! И мы неуклюже спускались по винтовой лестнице вниз.
Там, ожидавшие своей очереди товарищи, помогали снять с плеч тяжелые ИДА, расшнуроваться и вылезти из гидрокомбинезонов. Робы с тельниками после таких всплытий были влажными от пота, а прошедшие ее довольны как слоны.
Кстати, здесь мы впервые узнали, что такое шило. Оказывается, на флотском жаргоне так именуется ректифицированный спирт. Перед каждым одеванием гидрокомбинезонов (курсанты в них менялись), инструкторы протирали им резиновые маски изнутри. Пах он сладко и бодрил.
Однако двое из нашей роты (возможно, такие были и в других) не смогли преодолеть чувство страха перед замкнутым пространством, отказавшись лезть в аппарат и были списаны для дальнейшего прохождения службы на надводные корабли.
Инструкторы-водолазы, как правило, были пожилыми или средних лет крепкими мичманами. И это не удивительно, поскольку работа на глубине требует отменного здоровья, и большой физической силы.
