скачать книгу бесплатно
– Здорово, Сазоныч, – облокотился Осмачко на прилавок. – Вот, привёл своего командира. Одень по высшему разряду.
Ковалев вынул из кармана и молча протянул каптёру бумажку. Тот, шевеля губами, прочёл и поднял глаза.
– Стать у тебя, парень, гренадерская. Щас чего-нибудь найдем, – и скрылся в полумраке стеллажей. Покопавшись там, вскоре вернулся, поочередно выложил на прилавок новенькую офицерскую бекешу, австрийские френч, галифе и хромовые сапоги.
– Откуда это все? – удивился Ковалев.
– Я, сынок, когда-то начинал тут службу, в дивизии его высокопревосходительства генерала Флейшера. С началом германской дивизию отвели на границу с Восточной Пруссией, а город заняли австрийцы с немцами, ну а когда ушли и они, хозяевами стали поляки. Так что на этих складах амуниция, считай, трех армий.
Когда ротный переоделся во все новое, Осмачко поцокал языком:
– Ну прямо ахвицер. Так и хочется шлепнуть.
– Я тебе шлепну, – затянув портупею с наганом, ротный надел на голову суконный шлем. – Спасибо, отец!
Ковалев кивнул Сазонычу, и оба красноармейца вышли за территорию складов.
– Ну, ты дуй в роту, – приказал Осмачке Ковалев, – а я немного погляжу город. Интересно, что брали.
Бывшая столица Великого княжества Литовского впечатляла. До этого Александр кроме уездного Черикова бывал только в Могилеве. Здесь же европейского стиля дома, мощенные булыжником улицы, роскошные дворцы и многочисленные костелы с кирхами смотрелись помпезно и величаво. Встречались немногочисленные прохожие, настороженные и угрюмые.
Одна из улиц выходила к городскому рынку, откуда доносился неясный шум, комроты направился туда. Широкое пространство было запружено народом, слышался польский, литовский и еврейский говор. На лотках и рогожах, расстеленных на брусчатке, продавались всевозможные товары: мануфактура, скобяные изделия, одежда с обувью, разные продукты и даже граммофоны с пластинками. Рассчитывались за них польскими злотыми, немецкими марками, русскими «керенками»[8 - Керенка – денежный знак Временного правительства.], а то и посредством натурального обмена.
Рассекая толпу, прошагал красноармейский патруль с винтовками на плечах и примкнутыми штыками. У Александра в бумажнике имелось жалование за три месяца. Он подошел к табачной лавке.
– Цо пан прагне? – спросил еврей с пейсами.
– Две пачки вот этих папирос, – ткнул пальцем в приглянувшуюся коробку.
– Проше, – вручил торгаш покупку.
Ковалев расплатился купюрой с двуглавым орлом, чиркнув спичкой, закурил и, сказав «дженькуе», пошел дальше. К часу дня он вернулся в роту, где бойцы, орудуя ложками, наворачивали из котелков пшенку с лярдом[9 - Лярд – топленый свиной жир.], запивали это дело чаем. Ковалев присоединился к ним.
После обеда всех собрали в холодном большом зале, где комиссар выступил с лекцией о текущем моменте. Для начала он рассказал об обстановке на фронтах: высадившиеся в Заполярье англичане наступали на Мурманск, в Сибири красные части вели тяжелые бои с Колчаком, на юге Добровольческая армия Деникина штурмовала Царицын, молодая республика Советов была в огненном кольце.
– А теперь о белополяках, – комиссар Френкель обвел взглядом красноармейцев. – К нам имеется множество обращений от еврейского и белорусского населения Виленского уезда о притеснении их поляками, грабежах, насилиях и убийствах. Более того! – он повысил голос, – есть сведения о создании режимом Пилсудского[10 - Пилсудский – глава Польши с 1926-го по 1928 годы.] концентрационных лагерей для захваченных в плен бойцов Красной армии. Где их морят голодом, избивают и расстреливают без суда и следствия.
Присутствующие возмущенно загудели, а кто-то громко крикнул:
– К ногтю белых гадов!
– Тише, товарищи! – поднял руку в перчатке Френкель. – Мы должны еще больше сплотиться и дать достойный отпор всей этой своре! Но – проявляя политическую бдительность и дисциплину.
На этом политинформация закончилась, роты вернулись в казармы…
Здесь и далее фотографии из семейного архива
– Огонь! – кричал ротный, передергивая затвор и выбирая цель. Потом плавно нажимал курок, в наступающей цепи кто-нибудь падал.
Стоя по колено в талой воде, бойцы из окопов вели огонь по наступающим «жовнежам», впереди на кочках переваливался броневик. Ротный пулемет умолк, первый номер, матерясь, возился с заклинившим затвором.
Части Красной Армии отступали перед превосходящими силами противника, получившими переброшенное из Франции семидесятитысячное подкрепление во главе с генералом Юзефом Халлером[11 - Юзеф Халлер – генерал войска Польского.].
Полевая брустверы свинцом, бронемашина скатилась в мелкую, с песчаным дном речку перед обороной красных, двигатель, взревев, зачихал синими выхлопами и заглох. Через минуту в «Уайт»[12 - «Уайт» – американский бронеавтомобиль.] впечатался снаряд, завалив набок.
В набегавшую пехоту из окопов полетели гранаты, ожил ротный пулемет, остатки роты, пригибаясь, побежали назад. Всё стихло.
Рядом захлюпала вода.
– Командир, еще одну атаку не выдержим, – прохрипел у Ковалева над ухом Рубан. – У хлопцев по одной-две обойме.
– Хреново, – отложив винтовку, вытер со лба пот ротный. – Посылай в тыл подносчиков.
– Слухаюсь. – И захлюпало снова.
Кругом наступила тишина, в просветлевшем небе запел жаворонок, умирать не хотелось. Бойцы задымили махоркой, кто-то тоскливо ругнулся, остальные молчали.
– А у нас на Кубани сады цветут, – мечтательно сказал молодой боец, заряжая обойму.
– Не трави душу, – буркнул второй, постарше, наблюдая за полем впереди. – Щас опять пойдут, наведут нам решку.
Спустя час вернулись подносчики с двумя зелеными ящиками, один вручил ротному бумажку. Тот, развернув, прочел: «Сниматься с позиции, отходить на вторую линию обороны» и подпись батальонного.
Чуть позже, оставив окопы и закопав на опушке убитых, рота понуро шла по разбитой лесной дороге в сторону востока. После были бои под Борисовом и Полоцком, в которых полегли Осмачко с многими бойцами. Ковалева пули и шашки уланов пока миловали. А вот под Бобруйском он едва не погиб. Командование поручило в тылу поляков подорвать железнодорожный мост, по которому к фронту подвозилась живая сила и боеприпасы. Ротный, взяв с собой отделение бойцов, ящик тола и бикфордов шнур, скрытно пробрался к объекту, заминировал его и поднял на воздух. Группу засекли, началось преследование. Отстреливались до последнего патрона, а затем, орудуя штыками, пошли на прорыв. И все бы полегли, кабы не красноармейский эскадрон, случайно оказавшийся в том месте. За это операцию командир дивизии объявил Ковалеву и оставшимся в живых бойцам благодарность.
Между тем наступление польских войск в Белоруссии продолжалось, в июле они заняли Молодечно и Слуцк. Командующий советским Западным фронтом был снят с должности, на его место назначили нового. Однако существенных подкреплений красные части не получили, все резервы командование направляло на южное направление, где Добровольческая армия Деникина наступала на Москву.
В начале августа после шестичасового боя «пилсудчики» захватили Минск, а в конце, несмотря на упорное сопротивление Красной Армии, ими был взят Бобруйск. Спустя два месяца советские войска предприняли контратаку на город, однако та закончилась поражением. После этого боевые действия затихли – стороны заключили перемирие.
Глава 2. Курсы красных командиров
«Параграф 1. Открыть ускоренные курсы по подготовке командного состава рабоче-крестьянской красной армии в следующих местах: Петроград, Ораниенбаум, Москва, Тверь и Казань».
(Из приказа Народного Комиссариата по военным делам от 14 февраля 1918 года)
Теперь линия Западного фронта проходила по Западной Двине и Березине, где командование РККА стало накапливать резервы для нового наступления.
В один из дней Ковалева вызвали в штаб полка вместе с командиром пулеметной команды Роговым. Последний до революции служил на Балтике, на эсминце «Новик», откуда в составе десанта ушел в Красную армию. Был крепок, коренаст, летом и зимой носил черный бушлат, а на голове – бескозырку с муаровой лентой.
– Зачем это нас, а Саш? – поинтересовался, шагая рядом с Ковалевым.
– Меньше знаешь, лучше спишь, – пробурчал тот.
– И то правда.
Штаб размещался в небольшом флигеле заштатного городка, у входа прогуливался часовой, у коновязи стояли три лошади под седлом.
– К кому? – поправил на плече винтовку часовой.
– Вызвал начштаба.
Поднялись на крыльцо, вошли, доложились адъютанту.
– Обождите, – показал тот на лавку у стены и скрылся за дверью.
Через минуту вернулся – проходите.
За широким канцелярским столом, на котором лежала развернутая карта, по телефону ругался худой, с седым ежиком человек в коверкотовой гимнастерке.
– А я тебе сказал проверить и доложить! – в сердцах брякнул на рычаги трубку. – Садитесь, товарищи, – кивнул на стулья. – Значит так, – обвел пришедших усталыми глазами, – из Реввоенсовета за подписью товарища Троцкого в штаб армии поступила телеграмма – откомандировать в Москву на военные курсы двух достойных командиров. Выбор пал на вас.
– Это почему? – переглянулись оба.
– Нужны молодые и энергичные.
– А если?.. – открыл было рот Ковалев.
– Никаких «если»! – повысил начштаба голос. – Получите в канцелярии мандат[13 - Мандат – документ, удостоверяющий полномочия в годы Гражданской войны.] и аллюр три креста[14 - Аллюр три креста – особо быстрая доставка приказа в русской коннице.]. Больше не задерживаю.
Козырнув, оба молча вышли.
В соседнем кабинете, где стучал «Ремингтон», лысый писарь достал из сейфа уже подготовленную бумагу, с подписью и печатью.
– Завтра в шесть утра в Невель идет обоз с ранеными, можете с ними подъехать, – протянул ротному.
– И на хрена мне эти курсы, – недовольно сказал Ребров, когда, спустившись с крыльца, возвращались обратно.
– Я одни уже кончал, – в унисон ответил Ковалев. – Вроде пока хватало.
Среди бойцов ходили слухи о готовящемся наступлении на поляков, оба хотели принять в нем участие и посчитаться.
На следующее утро, простившись с бойцами, откомандированные выехали с обозом. Он состоял из пяти упряжек с ранеными, которых сопровождали женщина-фельдшер и два пожилых красноармейца с карабинами. Краскомам[15 - Краском – красный командир.] нашлось место на задней телеге. Усевшись, спустили вниз ноги. С ними были вещмешки с небогатыми харчами и личное оружие: у Ковалева наган в потертой кобуре, у Рогова – через плечо маузер в колодке.
Утро было холодным и туманным, вдали поднималось солнце.
Когда выехали за местечко и проселок кончился, по сторонам потянулись перелески, а затем густой еловый бор. Кони мерно переступали копытами по дороге, раненые молча лежали под шинелями, изредка слышалось «Но, пошла!», где-то дробно стучал дятел. Чуть покачиваясь, оба задремали.
Очнулись от гулкого выстрела, криков и конского ржания впереди, там вертелись несколько всадников, всплескивали сабли. Не сговариваясь, спрыгнули, выхватили оружие, рванули туда.
Один из конных, в конфедератке, пытался зарубить красноармейца (тот умело подставлял ствол), напарник валялся на песке, еще трое уланов атаковали раненых.
Справа дважды грохнул маузер – буланая под одним свалилась, ротный срезал второго из нагана. Оставшиеся уланы, гикая, понеслись назад. Ковалев рванул карабин из рук убитого бойца и выстрелом выбил из седла последнего.
– Польский разъезд, – тяжело дыша, подошел Ребров. – Просочились, твари, – вщелкнул маузер в колодку.
Александр, передав карабин одному из раненых, вытащил из-под телеги бледную, дрожавшую фельдшерицу: «Всё хорошо, сестричка». Девушка быстро пришла в себя, расстегнула сумку и перевязала стонущему бойцу сабельную рану на предплечье. Еще двоим помощь не понадобилась.
Спустя час обоз вновь тронулся в дорогу, позади, у высокой разлапистой сосны, осталась свежая могила, за последней телегой шла в поводу лошадь убитого улана. На закате дня обоз прогромыхал по деревянному мосту через сонную реку, где матрос с ротным сообщили охранявшим его красноармейцам про польский разъезд.
На ночь решили остановиться в деревне на пригорке, состоявшей из двух десятков крытых соломой хат.
Подъехали к крайней, огороженной жердями, с журавлем колодца во дворе, Ковалев, спрыгнув с телеги, громко позвал:
– Хозяин!
Дверь хаты со скрипом отворилась, вышел пожилой мужик в солдатском ватнике и на протезе, проковылял к воротам.
– Разреши остановиться на ночь с ранеными, отец.
– Отчего же, заезжайте, – кивнул тот. – Только хата у меня маловата, размещайтесь в стодоле[16 - Стодола – сарай, сельскохозяйственная постройка.]. Там у меня и немного сена имеется, чтобы подстелить.
Телеги въехали во двор, остановились у низкого бревенчатого строения, раненые, помогая друг другу, стали выгружаться.
– Небогато у тебя, дядя, – обозрел Рогов запущенную усадьбу. – Где ногу потерял?
– Отшибло на германской, такая вот незадача, – тяжело вздохнул мужик.
– А вон там кто живет? – показал на соседнюю, под гонтом[17 - Гонт (или дранка) – кровельный материал в виде пластин из древесины.] хату с крытым двором.
– Мироед, – неприязненно блеснул глазами хозяин. – Отсиделся в тылу гад.
– Ну-ну, – поправил Рогов бескозырку и вразвалку пошагал к воротам.
Когда всех раненых уложили на расстеленное сено (хозяин принес лошадиную попону с драным тулупом), матрос появился в дверном проеме.
– Щас будет ужин, – подмигнул фельдшерице, поившей одного раненого водой из кружки.
Спустя короткое время появился мордастый дядька с полной цибаркой[18 - Цибарка – ведро на казачьем диалекте.] молока и чем-то завернутым в холстину, а за ним такая же мордастая баба, несущая парящий чугун бульбы[19 - Бульба – в данном случае картофель.].
– Все нормально, командир, – перехватил взгляд ротного матрос. – По доброму, так сказать, согласию.
– Ясно, – ответил тот, снаряжая барабан нагана.
– Ну, так мы пойдем? – насупился дядька, поставив ведро на лавку и опустив рядом сверток.
– Идите, – тряхнул чубом матрос.
Накормив раненых, задули каганец[20 - Каганец – светильник в виде плошки с фитилем, опущенным в сало или растительное масло.] и, отдав девушке тулуп, устроились рядом. Сквозь щелястую крышу в фиолетовом небе мигали звезды, где-то на другом конце деревни лаяла собака.
– Слышь, Ковалев, а ты кем был на гражданке? – закинув руки за голову, спросил Рогов.
– Готовился стать учителем.
– А я в Юзовке рубал уголь в шахте. Короче, темнота. Ты после войны кем хочешь стать? – повернулся набок.
– Буду учить детишек грамоте.
– А вот я снова подамся на флот. Уважаю дисциплину и всяческую механику.
