скачать книгу бесплатно
17 февраля с.г. за линию фронта на Гжатском направлении по агентурному делу «Монастырь» был переброшен агент 4-го Управления НКВД СССР «Гейне» под видом курьера существующей в Москве церковно-монархической группы.
Направляя нашего агента к немцам от имени организации, мы имели в виду следующие задачи:
1) создать канал, по которому можно будет забрасывать нашу специальную агентуру в Германию и на оккупированную территорию;
2) дезинформировать германское командование о положении в СССР;
3) выяснить круг вопросов, интересующий германскую разведку в СССР.
Находясь на оккупированной территории в течение месяца, «Гейне» побывал в Гжатске, Смоленске и Минске.
15 марта с.г. «Гейне» с минского аэродрома на самолете был доставлен на нашу территорию и сброшен на парашюте в районе Рыбинска Ярославской области. Вместе с «Гейне» в самолете следовал германский разведчик-радист с рацией под кличкой «Краснов», прошедший специальную подготовку в Варшавской разведывательной школе.
На основании информации «Гейне» принятыми УНКВД по Ярославской области мерами «Краснов» был обнаружен, арестован и доставлен в Москву.
«Гейне» получил задание Смоленского разведывательного пункта вести на нашей территории активную военно-политическую разведку. Кроме того, он привез указания для монархической группы, заключающиеся в следующем:
1) активизировать антисоветскую пропаганду среди населения, всячески восхваляя гитлеровскую Германию и «новый европейский порядок»;
2) вести агитацию за немедленное окончание войны;
3) развернуть диверсионную и саботажническую деятельность;
4) приступить к созданию подпольных ячеек организации в промышленных и областных городах СССР.
Согласно легенде Гейне сообщил немцам, что организацией, от имени которой он послан, сконструирован в Москве радиопередатчик, который не может действовать из-за отсутствия кварцев. Перед отъездом немцы вручили агенту кварцы и телеграфный ключ, прося наладить его бесперебойную работу.
В целях самостоятельной работы на передатчике, его в течение двух недель обучали два немецких инструктора-радиста. Для передачи разведывательных сведений по радио немцы снабдили «Гейне» двумя шифрами и позывными.
Обер-лейтенант из Смоленского разведывательного пункта, который непосредственно работал с «Гейне», обещал для развертывания диверсионной работы прислать в Москву необходимое оружие, взрывчатые вещества и специальных людей.
В качестве явки для германской агентуры, которая будет направлена в Москву, «Гейне» сообщил немцам заранее подготовленный нами адрес отца его жены.
Агент отмечает большой интерес, проявленный работниками Смоленского разведывательного пункта в отношении формирования кавалерийских частей Красной Армии и наличия войск союзников на Западном фронте, и в частности в Москве.
Кроме того, немцы настойчиво просили его регулярно информировать их о результатах бомбежки Москвы, точно указывая, где упали и что разрушили германские бомбы.
В Гжатске, Смоленске и Минске «Гейне» собрал заслуживающие внимание военно-политические разведывательные данные.
Учитывая, что посылка «Гейне» за линию фронта дала положительные результаты, позволяющие рассчитывать на реализацию всех намеченных нами по этой легенде задач, целесообразно дальнейшую игру с германской разведкой продолжать.
Для укрепления легенды и положения «Гейне» в германских разведорганах следовало бы в ближайшие дни начать регулярную передачу немцам дезинформационных материалов.
(из Докладной записки начальника 4-го Управления НКВД СССР старшего майора госбезопасности Судоплатова заместителю народного комиссара Внутренних дел СССР)
По опушке посеченного осколками бора извилисто тянулась линия обороны, со стрелковыми окопами, ячейками и блиндажами. Впереди, теряясь в морозном тумане, расстилалось заснеженное обширное поле, с темневшими на нем заиндевелыми кустами и бурьяном. Там, в предрассветной мгле, тонко свистел ветер, гоня по насту колючую поземку.
В одном из блиндажей позади окопов, сидел за дощатым столом комбат Башкатов, в распоясанной гимнастерке, чистивший разобранный пистолет. Перед ним горела карбидная лампа*, в углу на снарядном ящике у раскаленной печки, клевал носом телефонист, в темном углу, на нарах, храпели несколько солдат.
Блиндаж был добротный, в три наката, обшит свежим тесом, на котором выступила янтарная смола. Еще месяц назад в нем обитал немецкий комбат, от которого остались забытые впопыхах патефон с пластинками и синего бархата альбом с тонкой серебряной пластиной, на которой значилось майор Эрих фон Хильден. В нем были пару десятков фотографий, на которых майор был снят с семьей на фоне готического замка в горах, а потом у греческого Акрополя и подножья Эйфелевой башни.
После изнурительных и продолжительных боев, наступление немцев под Москвой застопорилось. Часть группы «Центр»* была отброшена назад, Западный фронт, перегруппировавшись и укрепив позиции, готовился к наступлению. Ночью в батальон прибыло пополнение – маршевая рота сибиряков – лыжников, отдыхавшая в землянках, в окопах находились только дежурные пулеметчики и боевое охранение.
Тихо насвистывая, Башкатов протирал масляной ветошью детали, размышляя, кого назначить командиром четвертой роты. Прежний выбыл по ранению, вопрос был не простой. Офицеров в батальоне не хватало, взводами командовали сержанты.
Наверху послышался скрип снега, дверь блиндажа, скрипнув, распахнулась, впустив клубы морозного пара и трех человек в белых маскхалатах.
– Ну как, капитан, все готово? – сняв перчатку, пожал руку комбату первый, то же сделал и второй, а последний, с капюшоном на голове, молча присел в стороне на край нар.
– Так точно, – вщелкнул обойму в рукоятку ТТ, Башкатов.
– Ну, тогда одевайся и вперед, – приказал первый.
Это был начальник полковой разведки майор Удальцов и пришедшие с ним – Маклярский с Гейне.
Капитан снял с гвоздя белый полушубок с шапкой, быстро перетянулся портупеей, сунув в кобуру пистолет и, прихватив висевший на гвозде автомат, первым шагнул к выходу. Край неба на западе чуть посветлел, со стороны немецких окопов взлетела и лопнула в небе зеленая ракета, высветив часть поля и темную за ними кромку леса.
Пройдя по узкому ходу сообщения в стрелковую траншею, группа свернула направо, и через сотню метров остановилась у более мелкой, с замаскированной огневой точкой.
– Ну как тут у тебя Маклаков? – спросил комбат у заснеженного бойца в тулупе, лежавшего за щитком «максима».
– Все путем, товарищ комбат, – просипел тот.– Час назад фриц постреливал, а теперь стих. Не иначе перекуривает.
– Ладно, давай бди, – (похлопал по плечу) и, согнувшись, первым скользнул в неглубокий ход, позади сопели остальные. Вскоре он сошел на нет и пересекся с промоиной,– здесь ползком, – обернулся капитан. Шурша снегом, поползли, через несколько минут скатились в бомбовую воронку, на дне которой лежали длинные лыжи с палками.
– Ячейка передового охранения, – паря ртом, приблизил капитан лицо к Удальцову. – Ребят, как вы приказали, я убрал.
– Добро, – шевельнул тот губами и несколько минут все наблюдали за дальним концом поля с немецкими позициями на взгорке. Там по-прежнему свистел ветер, но поземка прекратилась, мороз крепчал.
– Ну что, Саша, давай, – толкнул Маклярский в бок напарника.
Тот молча надел лыжи, затянув крепления, взял в руки палки и остальные тихо вытолкнули перебежчика наружу.
– Шурх, шурх, шурх, – удалились от воронки шаги и стихли.
…Командир стрелковой роты лейтенант Вернер пил в своем блиндаже утренний кофе с коньяком и просматривал свежий номер «Фелькишер беобахтер»*. На титульном листе был запечатлен фюрер, державший с трибуны речь перед восторженной толпой арийцев*, ниже шли несколько победных снимков с Восточного фронта. Они дополнялись сводками оттуда, выступлением доктора Геббельса* и ряда известных журналистов. Все это весьма бодрило, наполняя чувством патриотизма.
Лейтенант был родом из Баварии, где его отец имел пивоварню, в двенадцать вступил в гитлерюгенд*, став там членом НСДАП, а потом, закончив военное училище в Ганновере – пехотным офицером. С началом войны, являясь командиром взвода, принял участие в разгроме Польши, а два месяца назад принял под Москвой роту.
Война ему нравилась, как и командовать людьми, устанавливая превосходство арийской расы. Русских считал унтерменшами* подлежащими уничтожению, презирал и ненавидел.
Чтение прервал негромкий стук в дверь, по ступеням скатился фельдфебель Ливински. В отличие от своего командира тот в парии не состоял, был из крестьян, но являлся рьяным служакой и регулярно отправлял на родину вещевые посылки.
– Господин лейтенант! (щелкнул каблуками) к нам по минам, что установили саперы прошлой ночью, со стороны иванов* бежит человек.
– Вот как? – отложил в сторону газету Вернер, – это интересно. Быстро одел шинель с зимним кепи, натянул меховые перчатки, и оба поднялись наверх.
У бруствера траншеи, на площадке перед амбразурой МГ-34*, гогоча, стояли несколько солдат, обмениваясь замечаниями, а вдали мелькала неясная фигурка быстро приближавшегося человека.
– Смирно! – рявкнул Ливински, гогот прекратился, все, хлопнув руками по ляжкам, вытянулись.
– Вольно – кивнул Вернер и протянул ладонь за биноклем. Приложил к глазам, цейсовская оптика четко приблизила картину: белый балахон, широко раскрытый рот и локти, быстро мелькающие палками.
– Держу, пари, подорвется, – ощерился стоявший рядом фельдфебель.
– А возможно и нет, он на лыжах – продолжил наблюдение офицер.
Через сотню метров неизвестный дернулся, швырнул палки в стороны и наддал ходу, затем в его руке затрепетало белое, а ветер донес крик, – нихт шиссен!
– Не стрелять, – опустив бинокль, приказал ротный пулеметчику Рашке, державшего неизвестного на прицеле.
Еще через несколько минут, запалено дыша, беглец перемахнул через заснеженный бруствер, где его свалили, а затем, обыскав и стащив лыжи, подвели держа за локти к Вернеру.
– Вер бист ду?* – ткнул его офицер пальцем в грудь.
– Младший лейтенант РККА, добровольно перешел на вашу сторону, чтобы бороться с большевиками, – последовал ответ на немецком.
– О, лейтнант! – высоко вскинул брови Вернер. – Ты знаешь наш язык?
– Да. И у меня есть важные сведения для германского командования. Прошу организовать с ним встречу.
– Не спеши, – сначала расскажешь, кто ты и где служил. Ливински! (обернулся к командиру взвода).
Тот, вынув парабеллум из кобуры, махнул им в сторону блиндажа, – вперед.
Когда спустились вниз, Вернер уселся за раскладной стол, фельдфебель приказал русскому «стой!» и положил перед командиром изъятые у перебежчика карманные часы, перочинный нож, мятую пачку папирос «Пушка», спички и офицерское удостоверение.
– Демьянофф Александр Пьетрович – брезгливо развернул его в руках ротный. – Командир стрелкового взвода 183-го пехотного полка.
– Совершенно верно – утер рукавом мокрое лицо Гейне.
– Ну и что у тебя за сведения для германского командования? – откинулся на стуле лейтенант.
– Они касаются антибольшевистского подполья в Москве, которое желает оказать помощь вермахту.
– Вот как? – высоко вскинул брови Вернер. – Дальше.
– Подробности, господин лейтенант, я уполномочен сообщить только Абверу.
– Откуда о нем знаешь? (поморщился).
– У нас серьезная организация, с обширными связями.
– Хорошо, – чуть подумал Вернер и бросил Ливински, – увести и взять под охрану.
– Яволь! – щелкнул тот каблуками. – Давай иван (развернул к выходу).
Наверху он окликнул двух солдат, те отвели Демьянова в деревянный сарай в сотне метрах за линией обороны. Когда закрылась дверь, и щелкнул навесной замок, перебежчик осмотрелся.
В тусклом дневном свете, проникавшем сквозь щели крыши, у боковой стены лежали остатки сена, а в глубине виднелось что-то накрытое брезентом. Подошел и, наклонившись, приподнял – на земляном полу аккуратным рядом лежал десяток убитых солдат вермахта, в наглухо застегнутых шинелях и с инеем на лицах. У одного не было ног, от второго осталось лишь туловище, рядом темнел запекшейся кровью безголовый.
«Так вам и надо твари» мелькнула мысль, опустив, вернулся назад и, подгребя сапогами сено уселся, прислонившись к бревенчатой стене.
Вскоре короткий день стал меркнуть, и Александр погрузился в сон, зябкий и тревожный. Ему снился бешеный бег по полю, свист ветра и ожидание выстрелов, а потом звяк палки на мине, и все прокручивалось вновь.
Разбудил пинок в бок, – вставай иван, – пританцовывая от холода, побурчал солдат в кепи с длинным козырьком повязанном сверху женской шалью.
Толкая карабином в спину, вывел из сарая и погнал по тропинке в сторону, откуда привели. У блиндажа стоял колесный бронетранспортер в зимнем камуфляже с тихо работавшим мотором, спустились по обледенелым ступенькам вниз.
– Вот этот, – сказал в желтом свете настольной лампы Вернер, гревшему у походной печки руки унтер-офицеру в белой каске с подшлемником и такой же стеганой, с капюшоном, куртке.
Тот подошел к пленному, натягивая рукавицы, – форверст* (показал на выход). Сопровождаемые конвойным снова поднялись наверх, проскрипели к бронетранспортеру и унтер, открыв стальную дверцу кузова, приказал пленному, – залазь!
Внутри, на откидной металлической скамейке у борта, ежились от холода еще двое в такой же экипировке и со шмайсерами* на коленях, в полумраке светились огоньки сигарет
– Садись напротив засранец, – буркнул один.– И чтоб мне без фокусов, пристрелю как собаку (затянулся обветренными щеками).
Командир, меж тем захлопнув дверцу, прошел вперед, уселся в кабину водителя и махнул рукавицей,– вперед. Бронетранспортер, взревев двигателем, стал набирать ход. Сверху в открытый кузов с пулеметом задувал ледяной ветер, от борта тянуло могильным холодом.
Сначала, переваливаясь на колдобинах, тяжелая машина едва ползла, потом тряска прекратилась, судя по всему, выбрались на рокадную* дорогу, водитель прибавил скорость. Ехали больше часа, дважды бронетранспортер останавливали на постах, где фельджандармы* с люминесцирующими бляхами на груди, подсвечивая фонариками, проверяли документы.
Затем под колесами загромыхал настил моста и почувствовался запах дыма. Машина, выполнив несколько поворотов, сбавила ход, дала короткий сигнал и на малом газу куда-то въехала.
Лязгнула дверца кузова, – выходи! – рявкнул снаружи унтер. Закоченевший пленный шагнул вниз первым, за ним, чертыхаясь и кряхтя, выбралась охрана. Броневик стоял на огороженной забором с воротами, расчищенной от снега площадке, с тускло святящими фонарями. Впереди желтел окнами кирпичный особняк, у которого стоял легковой «опель» и грузовик с брезентовым тентом, на крыльце, притопывая ногами, маячил часовой.
Демьянова завели внутрь и усадили на скамью (солдаты по бокам), унтер, постучав, скрылся за одной из трех, выходящих в коридор дверей. Через минуту вернулся и поманил Гейне пальцем, – заходи.
В просторной, с высоким потолком комнате тихо потрескивала печь, за столом меж задернутых шторами окон сидел тощий гауптман* с блестящей лысиной и Железным крестом на шее. Сбоку на диване попыхивал душистой сигаретой рослый лейтенант, в центре стояла табуретка.
Унтер усадил пленника на нее и, щелкнув каблуками, вышел.
– Итак, я офицер Абвера Штумпф. А вы Демьянов Александр Петрович, 1910 года рождения, уроженец Санкт-Петербурга, – взял гауптман лежавшее на столе малиновое удостоверение.
– Так точно, – привстал перебежчик.
– Сидите, сидите (благодушно махнул рукой). Штумпф начинал службу в разведке еще при Гинденбурге*, считался отменным специалистом, но по службе особо не продвигался, чему мешал излишний либерализм.
– Расскажите о себе,– сказал гауптман.
Демьянов рассказал, акцентировав внимание на свое дворянское происхождение, ненависть к большевикам и желание служить великой Германии.
– Похвально, похвально, – пожевал губами Штумпф. – Что имеете еще сказать?
Гейне подробно изложил свою легенду, а когда закончил, гауптман рассмеялся, – мы в паре десятков километров от Москвы. Кому это надо?
– Уже значительно больше, – не согласился перебежчик. – Ваши войска отступают.
Штумпф взглянул на лейтенанта, тот гибко встал и, подойдя, дал пленному в челюсть, того снесло с табуретки. Уцепив за шиворот, вернул обратно, закинув ногу на ногу, снова уселся на диван.
