Иисус достоин аплодисментов

скачать книгу бесплатно


– Кто?

– Мышей травим. У вас есть мыши? – почему-то раздраженный женский голос.

– Чего? – спросонья не поняв, Сингапур отворил дверь, в это время дверь отворили и соседи, обе двери были железными, отворялись в одну сторону и, с лязгом, столкнувшись, соседская дверь уперлась в дверь квартиры Сингапура.

– Дверей понаставили, – даже зло заметила женщина.

– А тебя кто звал! – разозлился Сингапур, хотел дверь свою распахнуть и еще крепче высказаться – да дверь соседская мешала. Матернувшись, он дернул за ручку. Бес толку. Дверь, сцепившись с соседской, не захлопывалась. – Дверь закройте! – крикнул в проем Сингапур.

– Свою чуть приоткрой! – ответила соседка.

Сингапур чуть приоткрыл дверь. Соседка захлопнула свою, Сингапур – свою. Зашел в ванную, крепко умывшись, вышел в кухню поставил греть чайник. Вновь позвонили. Уже не спрашивая «кто», он отворил дверь, та с лязгом врезалась в соседскую.

– Мука нужна? Муку продаем.

И, немедленно, голос соседки:

– Пошли на хуй! – и следом, – Федор, дверь чуть приоткрой. – Сингапур чуть приоткрыл. Железный грохот, и соседская дверь захлопнулась.

– Сама пошла! – обиженный возглас, и следом испуганный вскрик: – Ой! – Сингапур с удовольствием грохнул своей дверью. Вернулся на кухню, дождался, когда чайник закипел; заварил чаю. Вновь позвонили. Решительно, Сингапур подошел к двери, резко распахнул ее, готовый с ходу обматерить любого. На пороге стоял Паневин, рядом Галя.

Здесь даже Паневин смутился, слишком резко распахнулась дверь, и слишком решителен был вид Сингапура, стоявшего в дверях, готовый что-то такое сейчас сказать…

– Блин… вы… Привет, ну проходите, – последнее он сказал совсем, как старым друзьям, и отступил, приглашая гостей войти.

Как ни старался Паневин, как он ни расправлял плечи, как ни выворачивал локти, он легко прошел в дверь.

– Аккуратнее, у меня узкий коридор, – пошутил Сингапур, и Гале: – В этой квартире не разуваются, вон тряпка – подошвы оботрите. Для особо приближенных есть тапочки, – он кивнул на пару тапок стоявших под вешалкой. Сказав «спасибо», Галя, забыв вытереть сапожки, даже снять куртку, сразу пошла, куда сказал Сингапур – в зал. Паневин, расстегнув куртку, хотел уже снять, передумал, и прошел следом.

– Садитесь, я чаю принесу, – кивнув на кресла, Сингапур ушел на кухню.

Все, кто впервые попадал в эту квартиру, невольно, даже сами того не желая, погружались, во что-то тихое… безмятежное… Картины. Впрочем, не только картины, сам воздух, здесь, казалось, растворял время… И исчезало время. Какие-то пустые безлюдные дворики… и очень много цветов. Сингапур любил рисовать цветы. И цветы у него, прячась друг за друга, наблюдали…

Самый равнодушный к живописи человек, сам того не замечая, только ступив в комнату и опустившись в кресло, медленно вяз в этом живом безлюдном городе старых хрущевок, и странных, живых натюрмортов, где цветы и бутылки чем-то, необъяснимым, напоминали людей. Еще немного… вот уже Сингапур приносил чай… и никуда не хотелось уходить. Хотелось просто сидеть в кресле, пить чай, и, бесконечно долго, переглядываться с этими странными домами, цветами и бутылками, всегда стоящими у окна и точно задумавшимися о чем-то. Совсем мало было цветов, которые бы гордо возвышались из вазы. Конечно, были и такие, которые просто вырывались из этой никчемной вазы и, просто таки, возмущались! Но большинство, задумчиво склонившись, смотрели в окно, совсем не желая выпрыгивать из этой кривой, и давно привычной вазы… они смотрели тоскливо, но без зависти. Точно понимая, что и там, за окном, скорее всего, все та же тоска.

Вернувшись с чаем, Сингапур расставил чашки и чайник на столе, сам сел на диван.

– Красивые картины, – негромко сказала Галя. – Особенно цветы… Только грустно, – добавила она и замолчала, отведя взгляд к картинам.

– Хочешь, подарю? – обычно спросил Сингапур.

– Нет, – даже, как-то удивленно отказалась Галя.

– Почему?

– Они слишком манят. Это… Это от лукавого.

Теперь Сингапур сделал удивленное лицо.

– Искусство от лукавого. Особенно вот… картины, – казалось, спрятавшись в кресле, негромко и все более волнуясь, говорила Галя.

– О как, – удивился Сингапур. Паневин согласно слушал.

– Богу не угодно такое искусство.

– С чего бы?

– Смотря на красивую картину, ты забываешь о Боге.

– Что же теперь вообще не писать картин?

– Не писать, – кивнула Галя.

– А разве эти цветы не создание Бога?

– Эти нет, эти – создание твое.

– А которые в поле?

– Те, да, а эти – нет, – повторила она уже испуганно, и все сильнее спрятавшись в кресле.

– Но если я создание Бога, то почему мои цветы от лукавого?

– Всё искусство от лукавого. Бог создал тебя, а лукавый наделил способностью обманывать людей. Даже иконы от лукавого. Потому что их можно продать. Всё, что можно продать – от лукавого.

– Но ведь и меня можно продать, – произнес Сингапур.

– Тело да. Душу нет. Душа принадлежит Богу. А тело – дьяволу.

– Значит и с картинами так же, – улыбнулся Сингапур. – Часть моей души в каждой картине.

– В них нет души. В них обман. Душа одна и она в тебе. А в картинах – обман, лукавство. Отражение твоей души, как в зеркале.

– А ты, правда, святая? – вдруг спросил Сингапур.

– Да – так сказал Бог, – настороженно, точно готовая сорваться и удрать, прошептала Галя.

– И Минкович, правда, оскопил себя?

– Нет… я не знаю. Не задавай таких вопросов, – она чуть подалась, готовая вскочить.

– Не буду, – успокоил ее Сингапур. – И, что же мне теперь – сжечь свои картины?

– Да, – ответила Галя.

– Вот и договорились… И иконы сжечь?

– Да. Сжечь.

– И тело – сжечь, ведь оно принадлежит дьяволу?

– В иконах отражение души – они бездушны. А в теле душа…

– Так тело – дьявола.

– Душа от Бога.

– Так тело… Сжечь? – уже привычно тяжело, спрашивал он, взглядом уперевшись в Галю.

– Тело дьявола, но его не создал дьявол, и цветы в поле – создал не ты, и не дьявол. А картины рисовал ты. Искусство – искусственно.

– И иконы? – не унимался Сингапур.

– Да. Всё, что создано не Богом – всё от дьявола, всё от лукавого.

– Чай – остынет, – Сингапур указал на чайник и сам, подавшись вперед, взял со стола чашку с чаем. – Что ж, – отхлебнув чаю, произнес он, – будем разрушать. Начнем с картин, закончим городом, и все, дружненько переселимся в пещеры и пустыни, будем ходить в звериных шкурах и питаться кузнечиками.

– Да, ты согласен? – неожиданно живо, воскликнула она, и вдруг, точно осознав, что ее обманули, в волнении закусила губу.

– Я, нет, – ответил спокойно Сингапур. – Я – не согласен, – повторил он, внимательно изучая ее изменившееся лицо; и, не отводя взгляда, спросил у Паневина. – А ты, Сма, ты согласен?