скачать книгу бесплатно
– Следующий!
Я подскочил и бодро пошёл вверх по левой лестнице. Вверху было ещё несколько комнат, а прямо у лестницы начинался длинный ряд стульев с обеих сторон. В конце зала, так же за таким же столом, как и внизу, сидел ещё один секретарь. Она, почти такая же, как и Людмила, только без кудряшек, молча записала меня в тетрадь. И показала рукой на одну из дверей с надписью: «Главная комиссия распределения кольца».
Я начал немного нервничать и быстро вошёл внутрь.
Большой длинный зал, впрочем, скучно и казённо обставленный, был вытянут вдаль, и на всю длину стоял длинный чёрный стол. Я не посчитал количеств мест, но думаю, человек 40–50 тут точно влезет. За столом, через несколько свободных стульев друг от друга, под кондиционером сидело всего пятеро людей, которых я отлично знал: Аркадий счастливый, Вячеслав Иванович – главный полицейский он же и судья, и он же тюремщик и палач нашего города. Впрочем, последние статьи нашего уголовного кодекса с тяжёлыми наказаниями практически не применялись, никто никого не убивал и ничего не крал. Ведь какой смысл это делать в маленьком городке, где все друг друга знают? Его вотчиной были мелкие драки и всякие глупости, отчего он совсем заплыл и обленился. Следующий – главный доктор нашего города, человек уважаемый и всеми любимый, Лев Павлович, его сестра дружила с моей мамой, через три стула от него сидел наш единственный министр, который ведал промышленностью города и продовольствием, я дружил одно время с сыном его второго заместителя. Замыкал ряд уже совсем дряхлый старичок, Михаил, как его там? Отчество не помню. Он отвечал за жизнеобеспечение города, и все инженерные сооружения.
Я смутно догадывался, что пропустить 15–20 людей за год можно очень быстро, но они были ленивы и делали всё церемонно, с помпой и монотонно до ужаса. Торопиться им совсем некуда. Я сел недалёко от них, через пару стульев. Тут было немного свежее, до меня хоть долетал лёгкий бриз кондиционера над головой мэра.
Аркадий заулыбался и сказал:
– Господа! Великое распределение должно свершиться опять! Вот тот молодой, несколько слишком много говорящий, но подающий большие надежды человек!
Все довольно заулыбались, как будто это их личное достижение, что я молодой, много говорящий и так далее. Аркадий продолжил с обращения ко мне:
– Ну-с? Есть пожелания у вас, молодой человек? Кем бы хотели стать? Как хотите служить народу кольца?
– Я бы хотел приносить пользу всему городу, как мой отец, на производстве. С самого детства отец учил меня…
– Производство, значит?
Меня прервали, видимо ему было не особенно интересно, чем я хотел бы заниматься. Опять нехорошее предчувствие кольнуло меня.
– Да, производством, отец с детства…
– Так, подождите молодой человек.
Еще меня очень нервировало это его «молодой человек». Он же хорошо знает, как меня зовут, тут вообще все люди друг про друга всё знают, и не в одном поколении. Скорее всего, мы даже где-то приходимся друг другу родственниками.
Я умолк.
– Господа, что мы поручим нашему выпускнику?
Заговорил единственный министр:
– Учитывая сложную демографическую ситуацию, а так же нехватку рабочих мест, я бы рекомендовал совету по распределению назначить данного выпускника на восток, в должность помощника агронома, с последующей работой в поле на срок в 25 лет, с возможностью стажировки на должность агронома. Кто, что думает, господа? Есть возражения?
Мы не создаем новых культур, и помощниками агрономов у нас называют просто работников на поле, которые собирают картофель круглый год. А «стажировка» в агрономы – это стать бригадиром, и собирать картошку вместе с подчиненными. Проклятые жирные уроды, какой же я агроном? Я такой же агроном, как они тут умные люди.
Что-то надо было сделать. Ситуация вышла из-под контроля. Я попытался вмешаться в процесс моей судьбы:
– Я…
– Единогласно! Поздравляем вас, помните о своём великом вкладе в судьбу и благополучие кольца! Ведь вы будете кормить нас, а это высокий и почетный труд! Так несите его с высоко поднятой головой! Как завещал великий Аркадий первый!
Министр закончил читать мой «приговор», он опередил меня, я сначала не успел, а после его речи уже не знал, что сказать.
После приговора торжественно заговорил Аркадий 12-й:
– Великое распределение в кольце свершилось!
Я хлопал глазами, растерялся. Ища поддержки хоть у кого-то из пятёрки, я переводил взгляд с одного старого хряща на другого. Но везде отводили глаза, и никто не хотел на меня смотреть. Я почувствовал большое оскорбление и неуважение к себе, они не просто не слышат меня, они не хотят слышать. Но я ничего не мог сказать, и отказаться от должности тоже. Именно для этого тут и сидел наш главный полицейский, он же судья. Отказ от профессии – жестоко карается. Каждый должен работать, и приносить пользу кольцу. Проклятый кусок вечного железа, даже не полный круг, а просто кольцо. Я ненавидел в этот момент всех и вся. Министр подписал единственную бумагу и поставил печать, документ моего распределения, и передал дальше, каждый поставил свою печать и подпись. Лист, обычный лист, на котором была моя судьба, выдали мне, и попросили позвать следующего.
Я натужно попрощался, и вышел. В коридоре я внимательно изучил документ: распределить такого-то (вписано моё имя) на такую-то должность (вписана должность) на срок (вписан срок). Ещё пару ничего не значащих общих фраз про великое распределение и внизу несколько подписей, и пять колец печатей.
Почему-то мне казалось, что все это было вписано туда и до моего прихода, потому что министр только ставил подписи, или мне так показалось, этого я уже никогда не узнаю.
Я подошёл к секретарю и протянул ей лист, она поставила отметку секретариата на нем, даже не читая, и показала рукой на следующую дверь с надписью «Малая постоянная утверждающая рабочая группа кольца».
Вот это «утверждающая» почему-то родила в моем сердце призрачную надежду, что ещё не всё потеряно, и раз они утверждают что-то, то это можно и скорректировать. Я с надеждой открыл дверь, в лицо мне ударил теплый спертый воздух, тут кондиционера не было.
Аналогичное длинное помещение, но с другой стороны, было очень похоже на первое, где заседала «главная» комиссия. Бесконечный длинный зал и такой же черный стол, но тут все стены были уставлены шкафами с папками, и по шуму оно входило в резкий диссонанс с первым. За длинным столом сидело с полсотни людей, и все они что-то бурно делали. Со стороны это было похоже на единый конвейер, который штампует бумаги, и передает их дальше, и всё происходит по бесконечному кругу.
Я с несколько секунд наблюдал за этим магическим передвижением одной бумаги от одного человека к другому, и подошёл к ближайшему человеку и сказал:
– Вот мои бумаги, но я хотел бы…
Он не дослушал, а взял лист с печатями из моих рук, и внимательно изучил его. После чего спросил у меня:
– Хотел бы… Что бы вы хотели?
– Изменить…
– Абсолютно недопустимо, все изменения проводит главная комиссия, а мы лишь утверждающая рабочая группа кольца.
– Но послушайте…
– Документ начинает процесс утверждения, подождите!
После этого он подписал мою бумагу, и передал ее следующему. Я не успел протянуть руки за листом, но было уже поздно. Пока этот человек, имени которого я не знал, – я видел его лишь пару раз в одном из кафе на севере, говорил со мной, перед ним скопилось несколько листов, и он нервно их схватил и стал быстро изучать.
Мой же лист «поехал» дальше по столу, второй человек поставил на нем печать, и передал дальше. Так моя бумага отправилась в дальний путь, через семь или восемь человек, я уже не мог разглядеть, у кого конкретно мой документ с распределением следующих 25 лет моей жизни. Я ждал, а лист всё не возвращался, меня сковала беспомощность и полная беззащитность. Я один против всей этой бюрократической машины, которая пережевывала бедный одинокий листик, и мою судьбу заодно. Мне захотелось приложить этого человека об стол, чтобы на секунду прервать эту цепь и документооборот в нашем кольце.
Через 10 минут, этот же человек, взяв очередной лист, на котором уже не было живого места от подписей и печатей, после внимательного изучения, не передал его дальше, а протянул мне.
Я не узнал свой лист: бесконечные печати и подписи сделали его совсем другим. Складывалось ощущение, что ребенок игрался с разными печатями и ставил их просто так, забавы ради. А когда печати у ребенка отняли, он стал разрисовывать один единственный листик ручками и карандашами.
Я вышел и протянул секретарю свой «убитый» лист, с моей не менее убитой судьбой землекопа. Она отрицательно помотала головой и сказала:
– На первый этаж, сдайте в архив. И поздравляю вас с распределением!
– Спасибо.
Я медленно спустился вниз, толкнул дверь архива. Размер этого помещения был мне непонятен. Маленькая отгороженная комната, сбоку ещё одна дверь, и тут же стол секретаря архива, все помещение три на три метра. Тут сидела уже молодая девушка, она входила в резкий диссонанс с двумя другими секретарями. Интересно, за что ее сюда, на всю жизнь, тоже, как Петя, ляпнула что-то не то? Я поздоровался с ней и протянул ей лист, сначала думал попросить позвать Петю, просто поздороваться, но настроение было окончательно испорчено, и я не стал этого делать.
Девушка Лера, она жила с Алисой на одном ярусе муравейника, внимательно изучила мой листок, и сложила его в лоток с надписью «Распределение». Мы попрощались, и я вернулся в общий холл. Ни на кого не смотря, я быстро пошел к выходу из этого проклятого места.
Чья-то рука меня задержала, на меня встревожено смотрела Анна, она спросила:
– Куда тебя?
– Урожай собирать.
Я высвободился из ее руки и ушёл.
– Я тебе говорила, иди учиться?! Теперь землекопом будешь, хорошо, просто великолепно!
– Мам, и так тошно. Только тебя не хватало для полного счёта. Что мне теперь сделать, убиться?!
– Ох, я не знаю. Это всё твой отец виноват!
В это время отец стоял в другой части комнаты, и медленно стучал костяшками пальцев по столу. А мама всё не унималась:
– Я завтра же пойду к Люде, попробуем, что-то сделать. Я слышала, что сына главного врача перераспределили в другое место.
Отец не выдержал, и подошёл к нам, оборвал мать и сказал ей:
– Послушай, мы не семья главного врача. Нас не перераспределят никогда. Это понятно?
Мать что-то хотела сказать, слезы наворачивались на ее глаза. А отец обратился ко мне:
– А теперь ты послушай, что я скажу.
Мы с мамой молчали, дальше говорил отец:
– Мы семья, и между собой, мы можем говорить на такие темы…
Мать посмотрела на него с опаской, но ничего не сказала. Отец продолжал:
– Мы живём в кольце, и будем жить тут вечно, всегда. Мы никогда не выберемся отсюда, мы его рабы. Поэтому скажу так, какая разница кем ты будешь? Землекопом, или как я работать на заводе? Или как мать? Мы в вечной тюрьме, наши предки были такими идиотами, что залезли в место, из которого нет выхода. Это наше проклятие за плохие поступки наших прадедов, или просто они оказались не в том месте или не в то время – я не знаю. Я счастлив, сын, уже тем, что ты будешь работать на свежем воздухе, главное, будь счастлив, просто будь счастлив.
Мать зарыдала, а я всё понял, я был полностью согласен с отцом. Он всю жизнь проработал на своём заводе, и в глубине души ненавидел его больше всего на свете. Но сильнее всего он ненавидел кольцо.
Мы ещё долго успокаивали маму, я принял позицию отца и мы стали наперебой убеждать ее, приводить всякие возможные доводы, сущие небылицы, в ход шло всё хорошее и позитивное, что мы знали о работе в полях, мы пытались ее успокоить.
В какой-то момент мама всё приняла и успокоилась, но уже потом я слышал, как она проплакала всю ночь.
Я же смотрел в потолок перед сном, и думал над словами отца. Какая разница? Ведь совершенно никакой разницы нет, мэр ты или копаешь картошку, пока ты в кольце, никакого различия нет. А что значит моё это «пока ты в кольце»?! Мы, я и все, Алиса, весь наш город навсегда в кольце. Ещё предстояло сказать об этом Алисе.
Глава 6
Помощник агронома
Я приехал на восток на первом же трамвае, ровно в 6 утра. Открытая, конечно в кавычках, часть кольца работает без выходных, чтобы обеспечить весь город едой. Во внутренней части «стекляшки», с самого низа и до верха, встроены системы жизнеобеспечения, эти системы труб и вентиляций вполне привычны каждому, и давно стали одной из частей сельского пейзажа. Представить, что эти машины могут быть отдельно от полей и не являются их частями – просто невозможно. Перед ними шли бесконечные поля, разделённые небольшими рядами тополей, елей, и других деревьев. У северной части начиналась холмистая местность, переходящая в резкий, но очень короткий серпантин гор. Конечно, эти горы были смоделированы искусственно, или их исправляли и модифицировали, мы этого точно не знаем. У основания туннель, с единственной трамвайной линией.
Я ехал в трамвае с тремя пожилыми людьми, которые уходили на покой и переезжали со своим нехитрым скарбом в маленькую деревушку.
Деревушка находится в самом центре полей, но несколько ближе к водной акватории или просто «морю» или «океану», как только эту лужицу в сто метров длинной мы не называем, которое плескалось о внешний край кольца. Искусственное солнце верху светило очень ярко. Я немного жмурился, потом глаза привыкли, и я смог осмотреть все внимательнее.
Старый трамвай остановился на полустанке, от которого шла маленькая тропинка к деревушке. Я помог совсем старому дедушке, который был у нас в муравейнике одним из дворников, взяв его нетяжёлую сумку. И все мы медленно пошли по тропинке вдоль полей.
Через несколько минут мы уже были на месте. Небольшая деревня представляла собой с десяток маленьких одинаковых квадратных домов в два или три этажа, которые украсили, кто во что горазд. Чисто технически это были простые лёгкие бетонные халупы, разного размера. Но человек создание творческое, и видно, что эти люди любят свою деревню. Дома раскрасили, попытались придать ей подобие настоящей деревни, о которой нам рассказывали в школе. Я видел несколько картинок в учебниках, и общее сходство конечно было. Но чем ближе мы подходили к домикам, тем это сходство становилось карикатурно условным. Вдоль домиков высадили кустарники с цветами, преимущественно бледно красного и жёлтого цвета. Эти цветы назывались «кольцевыми розами». Это все, что получилось вырастить в наших условиях, или то, что выжило в наших условиях. Биология и ботаника не мои науки, и я особо не понимаю, какая проблема возникла в кольце с цветами. Но ясно, что из-за отсутствия свежих элементов эти цветы просто выродились, и это то, что мы хоть как-то смогли сохранить за триста лет.
Нас встречала вся деревня, одни девушки и бабушки, кого на исходе лет отправляют сюда отдыхать, много работать и умирать. По сути, это ещё и дом престарелых, куда попал и я, но мне умирать было ещё рановато.
Среди пенсионеров кольца был всего один не старый мужчина – главный агроном. Он нас встретил среди других, спокойно и без лишней торжественности, поприветствовал. Молодые люди приезжали в деревню редко, и когда почтальон, за пару дней до моего приезда, принес письмо из мэрии, вся деревня встала на уши. В последний раз вся деревня «стояла на ушах», когда сюда после школы приехал главный агроном. Поэтому я ощутил очень большое внимание к своей персоне, я смутно знал почти всех, вернее помнил их из своего детства, но некоторых старичков я не мог угадать, они могли быть тут много лет, и я просто их не помнил или не успел застать. По доброму выражению их лиц, я понял, они меня все очень хорошо знали и помнили меня, мою семью.
Все остальные разошлись по своим делам, а Николай Морелло повёл показывать нам наши комнаты, и рассказывать о нашей работе.
Моя рабочая смена длиться четыре дня, с раннего утра и до вечера, затем у меня два выходных дня, когда я могу ехать домой в муравейник. Такое предусмотрено только для молодых рабочих, пенсионеры переезжали сюда насовсем, и крайне редко появлялись в других частях кольца. В целом мне здесь нравилось, и воздух, правда – свежее. Только сейчас я заметил, какая у меня бледная кожа, серого цвета. Особенно это сильно видно в сравнении с местными жителями. Искусственное солнце тут почти точно повторяет настоящее, это великое достижение наших ученых древности. Это необходимо для урожая, в других частях свет немного другой, как выразился сам Николай по этому поводу: «без желтинки» и поэтому поколение от поколения наша кожа становится все серее.
Видимо, через некоторое время всем знакомым станет известно, что я работаю в поле, – по цвету моей кожи, хотя какая глупость. В нашем кольце все и так знают совершенно все друг про друга, и что-то скрывать просто бессмысленно.
Мне повезло, ведь мне досталась маленькая комната на втором этаже домика, который стоял на самом отшибе деревни, если так можно выразиться. В моей комнате было всего две кровати, и вторая пока пустовала, или будет пустовать всегда, душ в общем коридоре на этаже, туалет во дворе. На первых этажах комнаты были побольше и на четыре кровати. Сюда крайне редко кто попадает, и скорее всего, долгое время я буду жить совсем один, а это непозволительная роскошь в кольце. Помещение было крайне простым: стены, кровать и маленький шкаф, рядом маленький квадрат стола. Человек может украсить и улучшить все, и видимо к нашему приезду помещение украсили, как могли. На стенах наклеены картины со строением и видом пшеницы, клубней картофеля, и написаны какие-то интересные факты о них, которые мне были совсем не интересны.
У самой двери весела коллективная фотография, я сразу узнал на ней Аркадия первого. Он в белой рубашке с закатанными рукавами, держал грабли среди других людей. Все это было в поле, среди колосьев, видимо пшеницы. Они стояли в два ряда, и как-то сконфуженно смотрели прямо на меня.
На столике в вазе стояли наши кольцевые цветы, лежала какая-то посуда. В общем, это очень мило с их стороны, видимо все тут очень добрые и отзывчивые люди. Я бросил вещи и вернулся на улицу, пошел искать Николая, надо было начинать новый этап моей жизни.
Глава 7
Безумие – 279 лет и 11 часов назад
– Я не хочу этого делать.
– Да мне все равно, либо делай – либо ты уволена.
– У меня клаустрофобия, и вообще! Это же военный объект, и все в этом духе. Пошлите кого-нибудь с опытом работы в военных точках, я не знаю, кого угодно. Что других нет?
– Кроме тебя, сейчас послать некого.
– Я не хочу.
– Полина, я не спрашиваю, хочешь ты или нет, ты журналист и должна это сделать, либо всего хорошего.
Полина молчала, и всерьез размышляла об увольнении. Когда она поступала на московский журфак, всё казалось ей таким светлым и добрым, и лезть в такие дебри ей совсем не хотелось. Военная журналистика, а она относила всю эту историю именно к этому разделу журналистики, совсем ее не интересовала.
Редактор принял молчание Полины за согласие и продолжал:
– Ситуация, скажем так, усложняется, и поэтому тебе надо добыть свежие новости из кольца, взять интервью у главного руководителя проекта Аркадия. Мне по знакомству сказали, что там происходит что-то непонятное, на самом высоком уровне хотят внести изменения, а это не входило в первоначальные планы, зреет скандал. Это произведёт фурор, и это будет бомбой, статья взорвет интернет и все СМИ. А если ее попробуют выкупить, то мы обогатимся. Возьми у Светы свой билет на самолет, и бегом в аэропорт.
Полина слушала в полуха, потом вздохнула и сказала:
– Ладно.
Она вышла из кабинета, немного громче обычного хлопнув дверью. Света уже видимо бронировали билеты, Полина подошла к ней, и недовольно на нее уставилась. Света закончила стучать пальцами по сенсорной панели и сказала:
– Все готово, летишь из Щёлково-2, терминал D. Вся информация уже на почте, поторопись, регистрация скоро начнется.
