Бастард: Сын короля Ричарда

скачать книгу бесплатно

Бастард: Сын короля Ричарда
Игорь Ковальчук

Бастард #1
Подлинные короли Британии, сами не ведая о том, были носителями великой магической силы, передававшейся из поколения в поколение.

Ричард Уэбо, бастард Ричарда I, прозванного «Львиным сердцем» и не имевшего законных сыновей, случайно наследует великий Дар. Он хочет стать рыцарем без страха и упрека, но служители Зла начинают охоту за его Наследством.

Игорь Ковальчук

Бастард: Сын короля Ричарда

ПРОЛОГ

Туман заволакивал лес – зябкий утренний туман, который с наступлением рассвета оседает росой на траве и листьях, а весной или осенью зачастую еще и схватывается изморозью. Уже развиднелось настолько, чтобы найти путь в лесу, но, помимо тех, кому не дают покоя срочные дела, все еще почивали в объятиях сна. Сон особенно сладок, ибо лишь он хоть иногда, хоть на короткое время позволяет забыть, что человеку, чтобы выжить, необходимо совершать уйму обременительнейших действий, – как же его не ценить? В несусветную рань поднимаются лишь купцы, дорожащие каждой минутой бодрствования, разбойники, гоняющиеся за купцами, да еще, пожалуй, гонимые.

Молодой человек, ехавший сквозь затянутый паутиной тумана лес, не походил на купца. Не был он и разбойником, с первого взгляда ясно – одинок, слишком аккуратно и неплохо одет. Вооружение у него имелось, но оно напоминало скорее то, которым пользуются рыцари и знатные дворяне, – меч, длинный кинжал, ни лука, ни тем более арбалета. Под расстегнутой курткой, накинутой лишь для вида, а не для тепла, блекло, наподобие рыбьей чешуи, переливалась кольчуга довольно мелкого, ровного плетения, а разбойники нечасто носят кольчуги – слишком это дорогое удовольствие. Молодой мужчина изредка понукал лошадь идти быстрее, но спешил, похоже, не по необходимости, а больше по привычке, кроме того, его еще не отпустила цепкая хватка утреннего полусна.

С узкой тропки конь выбрался на утоптанную дорогу, прорезающую лес с юга на север, и повернул налево. Здесь всадник погнал его уже настойчивей – земля под ногами была ровней, редко где – выступающие корни, о которые можно запнуться. На понукания конь не отреагировал и только после шлепка по крупу прибавил шаг.

Всадник держался в седле так уверенно, что, наверное, мог бы даже вздремнуть на ходу, но почему-то бодрствовал. Кольчуги, которая, должно быть, весила все тридцать фунтов, – если и меньше, то ненамного, – он словно бы не замечал. Здесь сказывалась привычка. Русые волосы его выбивались из-под круглой шапочки, больше напоминающей подшлемник, а к седлу прикреплена была кожаная сума, оттопыривающаяся так, как если бы в ней лежал именно шлем. Лицо у наездника было еще молодое, гладкое, с коротенькой бородкой и усами, но две складки возле губ уже имелись – те, что говорят о твердости и упрямстве. Ясные серые глаза смотрели на мир со спокойной уверенностью, и во взгляде, как и в посадке головы, была величественность, которую воспитать нельзя, а можно только получить с наследство от родителей. Он поглядывал не только вперед, но и вправо-влево, хотя, кажется, что можно с пристальным вниманием высматривать в совершенно безлюдном лесу… Безлюдном? В паре десятков шагов впереди затрещали ветки, и с дерева рухнуло какое-то грузное тело, судя по заглушенным звукам разнообразных, не очень понятных выражений, – человеческое.

В первый же момент всадник выхватил меч, огляделся, помедлил и направил коня к человеку, натужно охающему на груде палой листвы, держась за бока. Упавший, конечно, заметил приближение конного, но, казалось, не желал никак реагировать на очевидное, только поглядывал из-под полуприкрытых век и постанывал сквозь зубы.

– Что, птичка, ветка попалась тонковата? – спросил молодой человек, не убирая, впрочем, меча, и не изъявляя желания спешиться.

– Да вот, ненадежная оказалась, – не без юмора ответил ушибленный.

Он выглядел не то чтобы ободранным, но каким-то неухоженным. Одежда его видала виды и носила несомненные следы ночевок то слишком близко от костра, то слишком далеко – на лапнике и шишках, была порвана о ветки и сучки и потом заштопана явно не женской рукой. Кроме того, вооружен неудачливый «обитатель дерева» был только большим ножом, а это настораживало. Путешественник и насторожился.

– А что ты там забыл? – Он показал на дерево. Упавший молча улыбался, потирая оцарапанный о ветку локоть, вылезающий из большой прорехи на рубашке – видимо, о тот же сучок и порванной. – Где лук оставил?

– А там. На дереве.

– Тогда ясно, что ты там делал, – помедлив, довольно равнодушно заметил конный.

– А ты как думал, Дик? – ушибленный развеселился. – Как чужих жен охобачивать, так это ты пожалуйста, а как отвечать, так не хочу?

– Твоей жены я, кажется, не трогал.

– А зачем графу Йоркскому самому за тобой по лесам бегать? На ногу ты скор. Он лучше заплатит опытным людям.

– И сделает так, чтоб о веселом нраве его жены узнала вся Англия? Правильный подход.

– Тебе-то до его резонов не должно быть дела. И железкой лучше не маши, а то убивать будем неторопливо, со вкусом.

– Понятно. Я должен послушно ждать, пока меня зарежут, потому что этого очень хочет ободранный лесной бандит.

– Потому что этого хочет граф Йоркский. – Разбойник многозначительно поднял палец.

– Я разве был сервом графа Йоркского? – Путник пожал плечами.

Затрещала еловая поросль, и на обозримое пространство выбрался еще один живописно одетый и кое-как вооруженный разбойник. Он поскреб бедро, которое оцарапала колючая ветка, и поднял лук.

– Хватит болтать. Давай, господин рыцарь, слезай с седла, сымай кольчугу. Кольчуги нонеча в цене.

– Ну ты хам. – Конный качнул головой. – Ты кого назвал рыцарем?

Когда именно в процессе беседы он извлек из ножен у пояса метательный нож, никто из присутствующих не заметил. Теперь ему осталось лишь размахнуться. Резкое движение, стремительный бросок – и бандит с луком, на свою беду вылезший из колючего укрытия, схлопотал нож в глаз по самую рукоять.

– Повезло, – буркнул себе под нос путник, поименованный Диком, одновременно падая с седла, потому что слезать было бы долго. Его ловкость оказалась кстати: вслед тут же свистнули две стрелы и воткнулись в землю неподалеку. Обе были ярко раскрашены, видимо, чтобы легче было находить их в траве или среди тел. Древко и оперение – ерунда, главное – наконечник. Наконечники не растут в лесу, в орешнике, их надо ковать. В чащобе это довольно сложно. Даже, пожалуй, невозможно.

– Так, двое с луками.

Он вскочил на ноги и отмахнулся мечом от разбойника с большим топором, успевшего подбежать к нему из-за дальнего неохватного дуба. Тот, спешивший изо всех сил, запыхавшись, не смог рассчитать удар и махнул топором слишком высоко – к удовольствию несостоявшейся жертвы. Дик с легкостью отразил удар – вскользь, чтоб не повредить клинок. Еще на одно движение – на отскок – хватило разбойника, и, несмотря на резвость, меч все-таки догнал его. Рана была, возможно, и не смертельна (то есть не должна была мгновенно вызвать смерть), но на большинство раненых сильное впечатление оказывает сам факт ранения. Мужчина побледнел, как юная девушка, и схватился свободной рукой за бок. Вторая – с топором – опустилась, и Дик не мог этим не воспользоваться. С противником надлежало расправиться как можно скорее, поскольку нетрудно было догадаться, что остальные бандиты вот-вот по-поспеют. Клинок наискось врубился в лицо лесного находника, и душа его порскнула прочь. Дик же, оттолкнув в сторону мешком падающее тело, бросился бежать.

На самом деле на ноги, да еще в лесу, он не слишком рассчитывал и не убежать хотел, а оторваться от разбойников, сбившихся в кучу. Главная цель – растянуть их в тонкую цепочку, с каждым звеном которой можно было разбираться поочереди.

За одним из тех стволов, что он миновал, оказался еще бандит, совсем мальчишка, так и оставшийся сидеть в засаде, Парнишка внезапно увидел рядом бегущего крепкого мужчину с окровавленным оружием в руке и перепугался до смерти: он развернулся и понесся прочь, напролом через молодую поросль и высоченные разлапистые папоротники. Видимо, нападение всей толпой па одного он представлял себе как-то иначе, безопасней, что ли. Дику было не до юнца. Он пожал плечами и повернулся, чтоб встретить первого преследователя сильным выпадом, надеясь, что тот не успеет затормозить.

Бандит успел. Рослый, широкоплечий, похоже, оружием он владел неплохо. Мужчины сцепились всерьез. Дик был ловчее, его противник – крупнее и сильнее. На грубой малоподвижной физиономии разбойника появилась самоуверенная усмешка – у него не было ни малейшего сомнения в собственной победе. Но Дика эта уверенность нисколько не лишала воли к битве – немало на своем веку он повидал таких гордецов. Некоторых ему случилось отправить на тот свет.

Молодой воин еще не устал, потому вертелся с ловкостью, достойной кошки, еще и за тем успевая следить, чтоб к нему не подобрались сбоку. Потом обогнул пенек и бросился бежать, решив, что для него сейчас предпочтительней другой расклад и совершенно иное расположение противников. Главное было – рассчитать траекторию движения так, чтоб сперва наткнуться на самого слабого. Понятно почему: со слабым больше шансов справиться до того, как набегут другие желающие выпустить кишки превратившемуся в дичь человеку. С этим самоуверенным здоровяком придется разбираться вдумчиво, желательно без спешки, без боязни рассчитать и нанести удар сбоку, не отвлекаясь.

Следующему встречному Дик сам заступил дорогу. Его обнадежило то, как разбойник держал топор, и, начав схватку, он убедился, что нисколько не ошибся: парень, похоже, привык рубить этим топором не столько людей, сколько дрова. Да еще, пожалуй, медведей. На его беду, человек куда изобретательней медведя, в особенности тот, кто более-менее владеет оружием. От прямого рубящего удара сверху Дик не просто увернулся, а даже смог позволить себе потратить пару мгновений чтобы прикинуть, куда бить. Выбрал живот, присел немного и от души налег на рукоять лезвия, вошедшего легко, – под верхней одеждой не оказалось никакого, самого простенького доспеха, хотя бы кожаного.

«Три!» – продолжил он свой мысленный счет и бросился бежать с того места, где стоял. И вовремя. В ствол дерева по правую руку от него почти по оперение вонзилась короткая арбалетная стрела. Дик на бегу пошарил по поясу, где висел второй метательный нож, оглядел деревья, нашел взглядом арбалетчика, которого приметил еще раньше, когда оглянулся на выстрел, метнул, не попал и побежал дальше.

«Не повезло», – мог бы прокомментировать он, но не стал и пытаться – из экономии времени. Что ж, не всем и не всегда везет, с этим приходится мириться. Он перепрыгивал через кустики и купы папоротника и все выписывал петли, по крайней мере очень стремился к этому. К счастью, он оказался более быстроног, чем преследователи. И, пожалуй, не только этим мог взять: он действительно все рассчитал и, когда развернулся и помчался в обратную сторону, налетел как раз на арбалетчика. Разбойник было обрадовался, поднял арбалет, выстрелил – и не попал. На самом деле попасть в бегущего даже для мастера – задача не из легких, а вряд ли настоящим мастером мог оказаться тот, кто, будучи разбойником, пользовался не луком, а этим медленнострельным оружием. Очевидно, что воин бежал не по прямой, и бандит раскрыл свою неопытность (а может, нервозность) тем, что выстрелил слишком рано, не в упор, потому и промазал. Он попытался подставить под прямой рубящий удар меча свой арбалет, и деревянная, скрепленная металлическими деталями конструкция разлетелась на куски.

– Квиты! – выдохнул Дик, приканчивая его и имея в виду, собственно говоря, последовательные промахи. Выдернул клинок и опять же вовремя увернулся за дубовый ствол, чтоб не попасться под ноги здоровяку с мечом – все по очереди.

– Стой! Стой, гаденыш! – гудел сзади здоровяк, продираясь сквозь стволики молоденьких елочек с таким шумом, какого не сотворит, наверное, даже десяток медведей в малиннике. Убегая от него, Дик пересек дорогу и снова углубился в лес – и налетел в аккурат на одного из лучников, на свою беду слезшего с дерева посмотреть, что же происходит. Возможно, он решил, что путника уже прикончили (а это логично – шестеро-то на одного!) и обирают, только ему не сказали. Вид целой, невредимой да еще и вооруженной «жертвы» повлиял на него деморализующее. Разбойник бросил лук и развел руками:

– Я сдаюсь.

– Да что ты говоришь! – ответил Дик, закалывая его. – Я, похоже, не заметил.

Тут же вспомнил, что у него закончились метательные ножи, наклонился, бегло обыскал убитого. Его интересовал только нож. К счастью, то, что имелось, вполне годилось для метания. Второй лучник, судя по всему, оказался умней, и, чтоб не попасть под прицел, воину пришлось прятаться за деревьями. А поди метни нож в того, кто большую часть времени скрыт ветками и листвой. Дику пришлось накрутить немало кругов, чтоб выбрать-таки подходящее место, с которого лучник был виден. Тут-то и обнаружились все недостатки сидения на дереве, и в первую очередь то, что увернуться, балансируя на ветке, невозможно. Сложно даже просто посмотреть назад. Для уверенности путник не примеривался долго и, выскочив из-за ствола дуба, метнул нож. Лучник, словно получив полновесный подзатыльник, свалился с ветки – это могло говорить только о точном попадании.

Теперь задача Дика упрощалась. Он с энтузиазмом накинулся на преследователей и принялся рубиться так, как его учили – от души и с выдумкой, так, как наверняка не могли эти недотыки. Разбойники, уже привыкшие к тому, что «жертва убегает, а они догоняют», опешили от смены ролей. Они были темные, простые люди, не размышляющие слишком долго над проблемами (они вообще размышлять не привыкли – это задача главаря). В их сознании схема была предельно проста: если убегает – значит, слаб; если нападает – значит, силен или думает, что силен. А если сначала убегает, а потом нападает – странно. Что ж получается, слабак хочет поскорее все закончить? Мысли про тактику и стратегию отродясь не отягощали их головы, да они и не слышали никогда подобных слов. И набросились на путника с удвоенной энергией, толкаясь и мешая друг другу. А это расклад, о котором человек умелый может только мечтать. Дик справился с этими тремя бандитами даже быстрее, чем ожидал, и на миг пожалел, что с самого начала не предпринял подобного шага. Глупая мысль, конечно, это он понял тут же. Все было сделано правильно. И на очереди оставался главарь.

А он как раз вырвался из еловых зарослей. Физиономия его раскраснелась, и на ней отражена была такая предельная досада, что на сердце у Дика стало тепло.

– Стой! – проревел он и лишь после этого повеял, что нахальный молодец, так упорно выживающий в ситуации, в которой ему выживать не полагается, ждет его в неподвижности, готовый к бою.

То, что отразилось на его грубом лице, проще всего выразить словом «наконец-то!». Он набросился на врага с облегчением и даже с долей признательности за то, что эта погоня по лесу наконец-то завершилась.

– Сколько ужом ни вейся, – тяжело дыша, сострил здоровяк, – а я тебя все же заужу. – И сам расхохотался над своей шуткой. Замахнулся.

Дик отразил меч противника, ударил сам, прямым юлющим выпадом, которого отвлекшийся на остроту бандитский главарь не успел отбить. Кончик отлично закаленного клинка пробил кожаный, укрепленный металлом доспех (прошел как раз между двумя пластинами) и проткнул разбойника до позвоночника.

На лице здоровяка появилось выражение крайнего недоумения. Впервые, не пьяному, руки отказали ему, отказало все, что до сей поры так верно служило, – его собственное тело. Он непонимающе и с несомненной угрозой посмотрел на врага, возможно надеясь приструнить его, попытался махнуть правой, вооруженной рукой, но не смог.

– А вот так! – Если б Дик мог развести руками; наверное, он бы это сделал.

Разбойник вздохнул, затрясся и грузно осел на землю.

– Прям как папаша, – были последние слова этого человека, не поверившего, что всему пришел конец. Неизвестно, кому они были адресованы и о oком повествовали, но черты лица Дика отвердели.

ГЛАВА 1

Он был сыном корнуоллской дворянки из небогатого и не очень знатного рода. Столь же скромно было положение супруга его матушки – этот дворянин владел замком с единственной покосившейся башней, тремя деревеньками да угодьями к ним. Впрочем, несомненный дворянин Этельвольд носил шпоры и даже как-то привез с турнира доспехи и коня побежденного им рыцаря, но в общем среди вассалов герцога Корнуоллского авторитетом не пользовался. Что же до его жены, то единственным примечательным в ней было то, что ей случилось родить ребенка от принца.

Ни о чем серьезном это не говорило. Ричард, которому за его свирепость и любовь к воинским забавам вскоре дали льстивое прозвище Львиное Сердце, любил пользоваться попадающимися по дороге женщинами, когда был в походе, а в кочевом состоянии он с двенадцати лет находился практически непрерывно. Причем не имело ни малейшего значения, какого рода и положения женщина – простолюдинка или знатная, девушка или замужняя, – лишь бы была молода и стройна. Любил наследник Престола и ядреных, а под пиво или вино любил кого попало, без различия знатности, пола и возраста. Так уж случилось, что однажды в Корнуолле, разбираясь с баронами, взбунтовавшимися против некоего начинания короля Генриха, Ричард приказал привести к себе именно супругу Этельвольда, а не крестьянина, именно эту, а не ту, – все было чистой случайностью. И также чистой случайностью можно объяснить тот факт, что Алиса понесла от властителя. К моменту ее появления на ложе принца, одновременно графа Пуату и герцога Аквитанского, со своим супругом она прожила в браке уже четыре года, но упорно не рожала ему детей. Теперь же забеременела, и этот явно незаконнорожденный (явно для всех, потому как муж как раз в это время находился в отлучке, воевал под знаменами сеньора, герцога Корнуоллского, против суверена) стал ее первенцем.

Вернувшийся после годовой отлучки супруг подождал, пока жена родит, немного оправится, поколотил ее как следует для порядка, но на самом деле отнесся к ситуации с пониманием. В глубине души он даже был рад, что под сводами замка наконец-то зазвучал детский голосок, пусть и издаваемый бастардом. Окончательно с позором его примирил тот факт, что, произведя на свет мальчика, названного матерью Ричардом, в честь отца, она начала исправно рожать от собственного мужа. На женщину, родившую тебе долгожданных сыновей и дочек (общим числом семь), да еще по большому счету невиновную, сердиться сложно. Чтобы развеять подозрения, муж расспросил слуг, поговорил с крестьянами, что как раз в тот день возили в боевой стан мясо, убедился, что о склонности его супруги к наследнику престола не было и речи, и успокоился. Он, в сущности, был хорошим мужем.

Ричард, самый старший, рос без особого присмотра. Им занимались псарь и единственный сержант замковой охраны, у которого под началом было аж двенадцать человек, по случаю мирного времени занимающихся чем попало – охотой, рыбной ловлей, кузнечным, шорным и бочарным делом, даже иногда пахотой и покосом – в деревне рук всегда не хватает. Бастард с удовольствием ездил верхом, упражнялся с оружием («Еще бы, при таком-то отце», – ворчал отчим, недовольный, что его собственные отпрыски отстают), возился с собаками. Когда пришло время старшего сына Этельвольда и Алисы отправлять в монастырскую школу, тот заартачился, воя: «А почему это Дику туда не надо? Он старший, пусть тоже мучается!» – и Ричарда отправили учиться грамоте вместе со сводным братом.

В монастыре науку вбивали розгами и палками, и, может быть, только потому бастард вообще хоть что-то запомнил из всей головоломной премудрости, его же брат не запомнил ничего.

– Будешь при мне писцом! – заносчиво бросил он Ричарду, уже осознав к тому моменту, кто из них двоих старше по правам.

– Не буду! – высокомерно ответил ему Дик.

Завязалась драка, окончившаяся поркой для обоих, что не было новостью ни для одного ученика монастырской школы. Известная закономерность – чем больше мальчишек порешь, тем больше они озорничают, так что розги были скорее привычкой, чем средством.

За два года Ричард выучился вполне сносно складывать буквы в слова, а по возвращении домой обнаружил, что в Библии – единственной книге на десять окрестных замков (отчим получил ее в наследство от воинственного батюшки, в свое время с удовольствием грабившего соседей) – были описания битв. Их все он прочитал со вниманием, что послужило равно закреплению навыка чтения и расширению глубочайшего интереса ко всему воинскому. Он расспрашивал о битвах отчима, сержанта и очередной крестьянской девке или бабе на сеновале с упоением пересказывал услышанное. Крестьянкам было совершенно все равно, что слушать, он же не ждал какого-то ответа, наслаждаясь тем, что знал сам, и, таким образом, обе стороны оказывались довольны.

Отчим поощрял в Дике интерес к Библии (а куда еще идти незаконнорожденному, как не в монастырь?) и к военному делу, которое само по себе единственное достойно мужчины, даже служителю церкви не помешает. И когда выяснилось, что ни монаха, ни священника из мальчишки никак не получится, выделил его достойно, словно, покоряясь обстоятельствам, признал своим – пусть не старшим, но все же сыном. Ему он отдал доснех и оружейную справу, даже меч – все трофейное (свое-то предназначалось родному сыну). Все воинское железо он хранил с величайшим тщанием, и доспех нисколько не пострадал. Ричард взял его с радостью – он не рассчитывал на подобный подарок судьбы. Критически оценивая, отчим отдал пасынку целое состояние – стадо в сорок дойных буренок во главе с быком. Коня, конечно, тоже дал, и не последнего, не из-под сохи, стоившего не мало. Понятно, чтo Дик не собирался продавать все это богатство. Он собирался им пользоваться.

Имея доспех, ничего нет проще пристроиться в войско какого-нибудь графа или даже короля. Можно быть принятым в замках, можно есть за одним столом с хозяевами – при наличии доспеха, оружия и коня ты настолько же выше простого голодранца, бродяги, шатающегося по дорогам, насколько Бог выше любого светского владыки. Сперва Ричард отправился ко двору герцога Корнуоллского, потом его потянуло на север, в Йорк, и в замке Бальдера Йоркского он встретился взглядом с его молодой красавицей женой – с Альенор. Неизвестно, с чьей стороны было больше склонности, но завязавшийся роман был не из тех, что лишают разума и с неизмеримых высот восторга швыряют в непроглядные бездны страдания, а из тех всего лишь, что приятно будоражат кровь и огнем играют в жилах, и не партнер важен для сердца, а само чувство. Если говорить проще, то Альенор просто скучала, да и Ричард бы не прочь развлечься, любовь их не связывала. А что обо всем узнал граф… Ну что ж, бывает и такое… Не повезло. Причем всем троим. Хорошим тоном в свете считалось не обращать внимания на шалости супруги или обращать, но так, чтоб это осталось незаметным для окружающих. Никто не должен был знать о неурядицах в семье.

Но граф переступил эту черту. Охваченный яростью, Бальдер принялся упорно преследовать Дика где только возможно, поневоле попутно растрезвонивая обо всех своих семейных неурядицах. И Ричард, отбиваясь от подосланных убийц, только мысленно ухмыялся – если графу угодно выставлять себя болваном – его право. А мести молодой человек не боялся, как по своей молодости не мог еще бояться смерти.

Он считал себя счастливцем, и вот на этот раз, как и прежде, умудрился не только избежать смерти, но и выйти с честью из трудного положения – разве это не лишний повод для его уверенности?

Дик обыскал бандита, осмотрел его меч – так себе – и вернулся на дорогу. Пришлось пройти по ней какое-то расстояние, прежде чем он нашел то место, где все началось.

Конь лежал поперек дороги, и по его виду любой, кто имел хоть какое-то представление о лошадях, понял бы, что животное бездыханно. Ричард выругался так, как еще ни разу до того: пешком идти ему совсем не улыбалось. Но выбора не было – после разбойников лошадей не осталось. Он нагнулся осмотреть коня – похоже, лучники нашпиговали животное стрелами, пока его хозяин дрался с самым первым бандитом. Как только в самого Дика не попали! Как только он умудрился этого не заметить!

В состоянии крайнего раздражения он нашел в чаще всех ранее убитых, обыскал их, но того, что при разбойниках нашлось, хватить должно было самое большее на захудалую крестьянскую лошадку, не на боевого коня. Скрипнув зубами, Ричард сорвал с предводителя шайки золотой дутый браслет и витую тонкую гривну, надеясь выручить за то и другое недостающую сумму. Но даже деньги и ценности не могли поправить ситуации – идти придется пешком, причем до города, потому что в деревне боевые лошади не водятся. И Дик пошел, взвалив на себя сумки, которые до того вез конь. Тяжелые!

Он шел и вспоминал Альенор. Красивая и веселая молодая женщина, при всей своей хрупкой внешности она была очень бойкой и решительной, и молва приписывала ей множество любовников. На молву Ричард никогда не обращал внимания, но поневоле отметил, что прежде ему никогда не встречались такие многоопытные, изобретательные и раскованные женщины, как изящная, похожая на цветок графиня Йоркская. С ней он расстался без сожаления, потому что, как и многие мужчины, инстинктивно стремящиеся властвовать, отдавал предпочтение слабым и нежным девушкам, которых нужно направлять, которые полагаются и покоряются, а не тем, которые твердо знают, что им от мужчины нужно, и поэтому мужчин используют. При всей внешней раскованности внутренне, в своих пристрастиях он был, традиционен.

По поводу того, что оказался объектом охоты, молодой воин не огорчался. За все надо платить, не так ли? За удовольствия тоже.

Ричард заметил боковую тропку и, не тратя время на размышления, пошел по ней. Здесь дорога делала поворот, а пройдя по тропке, можно немного срезать путь. В лесу Дик был не впервые и заблудиться не боялся. Что же касается разбойников – вряд ли. Бандиты строго делят охотничьи территории и соблюдают их границы строже, чем хищники. Значит, расправившись с одной компанией, можно не беспокоиться тут же наскочить на другую. Он шагал размашисто и упруго, так, как ходят привычные к долгой ходьбе люди, и голова его была полна мыслями и воспоминаниями. Ему было невесело, и все из-за того, что нет коня, к которому он привык. Конь не просто верховое животное, это друг и помощник воина, и недаром говорится, что три близких существа есть у мужчины – конь, собака и жена. Ричард чувствовал себя овдовевшим.

Он сам не заметил, как свернул с тропки на едва заметную стежку, и остановился лишь тогда, когда вышел на полянку, узкую и длинную, как нож, где обнаружилась прикрытая дерном хижина с плетенной из прутьев дверью. В стороне, но рядышком имелся разлохмаченный сверху топором пенек, на котором и теперь невысокий, уже при-согнутый годами, но еще явно крепкий старичок колол дрова, причем делал это очень ловко. Оставалось только удивляться, что звук топора не был слышен раньше.

Старик расколол узловатое поленце и повернулся к Ричарду неторопливо, с достоинством, словно заранее знал, что от путника не стоит ждать беды. У него оказались ясные, ярко-синие, чистые, как родниковая вода, глаза. Лицо избороздили морщины, но не те, что похожи на складки старой коры, поросшей мхом, и скрывают облик, а те, что лишь примета времени, не более. Под рубашкой – белой с зеленой линялой вышивкой – угадывались мускулы, особенно когда старик взмахивал топором. Взгляд его Ричарду сперва понравился, потом не понравился – слишком пронизывающий.

– Приветствие, путник, – сказал старик. Его голос нисколько не дребезжал. – Заходи, будем обедать.

– Спасибо, – поблагодарил Ричард. – Но я спешу.

– Нет нужды спешить таким чудесным утром. «Верно, еще же утро! – вспомнил молодой воин. – А я не ел…»

– К сожалению, есть. За мной гонятся.

– Дадут боги, не найдут тебя здесь.

– Ты, дед, никак язычник? – вырвалось у Дика. Тот неопределенно усмехнулся. – А не боишься, что те, что за мной гонятся, и тебя заденут? За компанию?

– Я ничего не боюсь, – посуровел старик. – Лиходеи пусть боятся. Так заходи…

Ричард пожал плечами и вошел в хижину.

Жилище оказалось необычно опрятным, словно женская рука беспокоилась о чистоте земляного пола и утвари, скребла столешницу, лавки, стирала покрывала и занавески. Везде были развешаны пучки сухих растений, и воздух напоен смесью ароматов, когда приятных, а когда и слишком резких. Гость аккуратно сложил поклажу у входа, огляделся, примечая и следы воска от свечи на столе, и несколько странных свитков па полочке у окна, и отсутствие распятия. Впрочем, само по себе его отсутствие ни о чем не говорило, но вот то, что старичок поминал богов… А какая разница, Дик ведь не священник и не фанатик и сам в прошлом месяце не нашел времени не то чтобы сходить на мессу – даже просто заскочить в храм, прочесть молитву.

Старик принес охапку дровишек и щепы, сноровисто растопил очаг и весело покосился на гостя.

– Гусятинки отведаешь?

– Ты, дед, никак браконьер, – развеселился тот.

– Ни-ни. Не охочусь. Сами прилетают. Я не ем но гостя попотчую. Хлеба нет, есть лепешки. Вчерашние. И мед.

– Королевский обед, – ответил Ричард и, вспомнив отца, поскучнел.

Увидев аппетитную снедь, молодой воин понял, как проголодался. Ничто так не способствует хорошему пищеварению, как первосортная драка рано поутру. Отрывая куски холодной гусятины, он краем глаза следил за хозяином, тот же все продолжал хлопотать. Извлек маленький горшочек с медом, лепешки, завернутые в тряпицу, несколько мелких луковиц. Насыпал горсточку старых прошлогодних орехов, и только после этого присел на лавку у стола. Самый крупный орех весело хрустнул у него в пальцах, узловатых, как корни.

– Силен ты, дед.

– Да не слаб.

– Потому и не боишься сторонних? Старик смотрел на него со странным, загадочным выражением.

– Не только потому, что сила есть в руках.

Ричард перестал жевать, с любопытством рассматривая хозяина. Тут же на глаза будто нарочно попался дубовый посох, обвитый вырезанным по дереву узором, напоминающим чешую змеи, прислоненный к стене, – предмет, раньше не обращавший на себя его внимание. Да травы, да какие-то свитки, да воск, отсутствие распятия…

– Ты, дед, никак колдун.

Старик покачал головой:

– Вот еще! Ни в коем случае. Я – друид, служитель круга.