Победители вещей

– Не будет, если вы купите ей шоколадку. Порадуйте женщину.

Старичок невольно покосился в сторону стеллажа со сладким. Очередь тихо посмеивалась. Многие покупатели старались придумать ответы на беззлобные подначки веселого грузчика заранее. Это не составляло труда, поскольку его замечания имели отношение только к товару, но не к самим людям. Молоденькая кассирша давилась смехом вместе со всеми. Вскоре в отделе появилась суровая директорша. Услышав святотатственный смех во время священного таинства перехода денежных знаков из одного кармана в другой, директорша оскорбилась до глубины души, и веселый грузчик был с позором изгнан из отдела. Очередь мгновенно помрачнела. Люди с каменными лицами платили деньги и спешили на улицу…

Василиса Петровна откинулась на спинку кресла. Она закрыла глаза и мягко улыбнулась. Очередная мысль показалась ей довольно забавной. Молодая женщина думала долго, целых две минуты, и когда она снова открыла глаза, в них уже сверкали веселые искорки. Кресло-качалка скрипнула… Оно принялась энергично раскачиваться, словно в ней сидел любопытный ребенок, а не взрослый человек. И если бы верхнемакушкинцы не были столь сильно сосредоточенны на своих проблемах, они могли бы услышать, как звонко и заразительно умеет смеяться хозяйка «Сытых боровичков».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Человек-победитель за редким исключением глуп. Как правило, победитель сидит за ханским столом в окружении льстецов, пьет вино побежденного и смотрит на волооких красавиц, выплясывающих танец живота. Ему нужен рев бравых военных оркестров, хлесткие газетные статьи, доказывающие закономерность его победы и шумное обожание широких рыцарских масс.

Вы видели, как наш бравый герцог съездил боевой дубиной по забралу графа Пуатье?!.. О, да! А вы видели, как наш не менее богоподобный фараон колошматил хеттов, ворвавшись в их ряды на золотой колеснице?!.. Ну, еще бы!

Не-е-ет, победитель глуп не потому, что он достиг своей цели, он глуп потому, что теперь у него попросту нет другой, следующей цели. Ведь трудно назвать целью вздымание кубка с вином, выслушивание подхалимских речей или ленивое разглядывание полуголых красавиц.

В отличие от своего более удачливого собрата побежденный любит философское уединение. Он ищет его где-нибудь в лесной глуши, удирая от преследующей его азартной собачьей своры. Побежденный давно бросил бесполезный меч, скинул с плеч латы, а с ног тяжелые сапоги, его нижнее белье растерзал колючий кустарник, а в опустевшей голове бьется только одна мысль: дальше, дальше, дальше!..

Побежденный не думает о том, что будет завтра или через час, для него гораздо важнее прожить этот час. По лицу беглеца хлещут мокрые ветви, а его босые ноги до крови растерзали корни и пни. Вот посмотрите, несчастный беглец путает следы, но делает это так неумело, что снова и снова едва не нарывается на своих преследователей. Но уставшие руки преследователей уже с трудом держат тяжелые копья, автоматы или космические бластеры. Преследователи-наемники думают о ханском застолье хозяина-победителя и легкомысленных красавицах-танцовщицах. Когда невдалеке снова подозрительно трещит кустарник, они делают вид, что не замечают этого. Им пора домой…

Утром беглеца будит неумолчный птичий хор. Умытый легким туманом и прохладной росой лес светел и чист. Человек открывает глаза и оглядывается по сторонам. Он старается не думать о том, что с ним случилось вчера. Постыдный позор поражения похож на бездонную пропасть…

Человеку помогают справиться с минутной душевной слабостью голод и утренняя прохлада. Он смотрит на свои босые, разбитые ноги. Беглец ежится, и чтобы хоть как-то согреться, встает и принимается колотить себя руками по бокам. Тело болит, но эта боль ничто по сравнению с другой, внутренней, стоящей как тень за его плечами. Человек снова и снова гонит от себя любую мысль. Он старается убедить себя в том, что для него сейчас значительно важнее простые желания: нужно поесть и во что-то одеться…

Беглец идет к людям. Он на ходу подбирает палку и составляет план похищения курицы на ближайшем хуторе. Его взорванный вчерашним поражением мир постепенно сужается до реального: неба над головой, деревьев вокруг и травы под ногами. Беглец уже не боится своих мыслей. Вчерашний день умер и нужно просто жить дальше.

Что там за шорох в кустах, слышите?.. Тише! Пожалуйста, тише. Это беглец возвращается к своим собратьям. Ему не рады, его не ждут, но у него нет иного выхода…

В «Сытых боровичках» царила ночь. Витька Кузьмин сидел возле распахнутой двери котельной, установив берданку меж колен. Ночной страж курил, прислушиваясь к металлическому громыханию в котельной. Иван Ухин менял паровые трубы. Работа не торопила, но вчера Иван, явно перебрал лишнего, экспериментируя с настойкой, и теперь ему не хотелось выслушивать дома нелицеприятную критику жены. Ивану помогал старший сын Петр. Судя по коротким, незлым замечаниям отца, работа спорилась.

Витька выбросил окурок и плюнул ему вдогонку.

– Вань, у тебя выпить нет? – окликнул он соседа.

– Нет, – Иван крякнул от натуги. – Петька, ровнее держи, черт!

– Сейчас я ее, пап… – сказал Петька. – Руку убери… Ага, пошла!

Последнее замечание наверняка относилось к упрямой гайке, с которой отец и сын возились последние пять минут.

– Вань, тогда, может быть, я домой сбегаю, а ты вместо меня покараулишь?

Настойчивость Витьки объяснялось простой причиной – он не пил уже целую неделю. Перерыв в любимом занятии казался ему огромным и пустым, как железная бочка рядом с красным пожарным щитом.

Из котельной, неторопливо прикуривая на ходу, вышел Иван Ухин.

– Ну, ее к шуту, эту водку, Витька, – рассудительно заметил он. – Я в последнее время только по делу пью. Настойку от лишнего веса изобретаю.

– То-то я гляжу, ты в последнее время с лица осунулся, – усмехнулся Витька. – Изобрел, значит?

– Нет еще. А худоба моя от нервов.

– Жена пилит?.. – легко догадался Витька. – И что бабы к водке пристают? Как будто их тоже пить заставляют.

– Дело не в бабьих инстинктах, – Иван солидно покашлял в кулак. – Я недавно одну книжку читал, так там пишут, что один ученый за свою идею на костер пошел. Джордано Бруно, кажется…

– Попы сожгли? – помрачнел Витька.

Имя Джордано Бруно показалось ему смутно знакомым.

– Не наши попы, – уточнил Иван. – Чужие. Иезуиты то есть.

Витька вспомнил церковь в Меловой. Больше всего его возмущал тот факт, что хозяйка «Сытых боровичков» – самая умная и красивая в мире женщина – имела к стройке самое непосредственное отношение.

– Наши попы – не наши, какая разница? – недовольно буркнул Витька. – Они все иезуиты. Человека сожгли. А за что? За идею! Темнота, одним словом…

Витька силился вспомнить, чем прославился упомянутый Джордано Бруно и не мог.

Свет, падающий из дверного проема котельной, заслонила вторая рослая фигура.

– Слышь, пап, ты вчера такой идейный был, что до полного оппортунизма дошел, – обратился Петр к отцу. – Мать говорит, что до кровати уже почти ползком добирался.

– Цыц у меня! – огрызнулся Иван. – Молод еще отца учить.

– Да я что? – Петр присел рядом с отцом. – Я ничего…

Мужики молча курили и каждый думал о своем. Темно-красные от ржавчины руки отца и сына были похожи на руки индейцев.

Петр осмотрел свои руки и сказал:

– На охоту хочется…

Он стал похож на индейца еще больше, когда повернулся в профиль и Витька увидел его горбоносый, хищный профиль.

– В заповедник охотиться пойдешь? – не без ехидства уточнил Витька.

– Зайцами и тут пахнет. Что мне в заповеднике делать?

Мужики замолчали.

– Да-а-а!.. – через минуту громко и многозначительно протянул Иван.

– Что, да? – не без надежды спросил Витька.

– Ничего. Я так…

Окружающий мир казался Витьке тесным и темным, как чулан. Он с трудом подавлял алкогольную тоску и злился на неизвестных ему попов-иезуитов. Три дня назад Витька столкнулся в Меловой с только что прибывшим в село священником. К удивлению деревенского неудачника, у священнослужителя было юное лицо с реденькой, рыжеватой бородкой и чистый, умный, хотя и немного настороженный, взгляд. Встреча произошла в магазине. Витька покупал пиво. Поп стоял сзади Витьки и как он успел заметить, расплачивался с кассиршей за конфеты и консервы.

Уже на улице Витька немного замешкался возле большой лужи. После недолгого раздумья он перебрался через нее самым простым образом – сняв штиблеты и прошлепав босыми ногами по воде. Следом за ним подошел к луже юный поп. Он нерешительно топтался на месте, рассматривая несколько кирпичей в луже, которые, скорее всего, имитировали дорогу, чем являлись надлежащей опорой для обутых граждан.

Витька протянул руку служителю религиозного культа.

– Давайте, смелее, батюшка, – слово «батюшка» вылетело у Витьки помимо воли.

Юный священник вежливо улыбнулся и принял помощь.

– Спаси Бог…

Обыкновенное «спасибо» прозвучало у него мягче и иначе, чем у других.

Уже перебравшись с подопечным попом через лужу, Витька вдруг выронил бутылку пива. Едва коснувшись кирпича в луже, пластиковая бутылка громко лопнула и окатила брызгами не только босые ноги Витьки, но и рясу священника.

– Вот ведь черт! – выругался Витька.

Он нагнулся и отряхнул ноги. Между делом, не считая это чем-то особенным, Витька попытался отряхнуть и рясу попа. Священник быстро отпрянул в сторону. Витька покраснел и выпрямился.

– Возьмите, пожалуйста, – на открытой ладони священника лежали деньги.

– За что? – удивился Витька.

– За пиво… Моя вина, что вы уронили.

Витьке вдруг захотелось сказать юнцу в одеянии священника что-нибудь ехидное и колкое.

– На пиво даете, да? – спросил он. – А ведь пить нехорошо, батюшка.

Он едва не чертыхнулся снова, потому что слово «батюшка» казалось рождалось у него на языке само собой.

– Конечно, не хорошо, – священник улыбнулся. – А деньги все-таки возьмите.

Уже теперь, вспоминая эту историю, Витька сердито засопел.

«Конфетки, значит, в магазинах покупаем, – с неудовольствием подумал он о молодом священнике. – Сладенькое любим. А вот людей-то зачем жечь, чем они вам мешали-то?»

Голос внутри Витьки был холодным и, как казалось самому Витьке, очень умным. Он был даже чем-то похож на голос знаменитого тележурналиста, фамилию которого Витька забыл напрочь. Впрочем, это было и не так уж и важно.

Справа, довольно далеко и чуть слышно, звякнула о металл лопата. Первым насторожился Иван Ухин. Он встал и оглянулся по сторонам.

– Это где звенит, а?.. – чуть слышно спросил он.

Занятый внутренним созерцанием инквизиционного костра, ночной сторож не обратил на слова соседа никакого внимания. Его видение было таким ярким и дьявольски четким, что Витька без труда находил весомые аргументы против христианской догматики, хотя и не был знаком с ней. Впрочем, она и не казалось ему слишком сложной.

– Кажется, возле новой сауны шебуршат, – перешел на конспиративный шепот Иван. – Там сегодня электрики кабель в траншею укладывали. Но зарыть не успели… Не доделали рабочие что-то.

– Точно, там! – подтвердил Петька и тоже встал.

Витька, наконец, догадался, о чем забеспокоились котельщики – металлический скрежет стал более отчетливым. Витьку словно подбросило в воздух. Он забыл об изуверах-инквизиторах, ярком костре и вообще обо всем на свете, и молча бросился в темноту. Следом поспешили Иван Ухин и его сын.

Хищно согнувшаяся спина Витьки уже едва виднелась за темным кустарником. Петр опередил отца. Цепочка фигур – ночного сторожа Витьки, Петра и Ивана Ухина – проскользнула мимо клумб, беседки и повернула за угол главного корпуса. Там, на смутно освещенной луной полянке, над недавно прорытой траншеей, копошились три темные фигуры.

Витька вдруг почувствовал азартную дрожь в руках. До сегодняшнего дня ему не удавалось поймать ни одного вора. Как уже было сказано выше, воровская деятельность в «Сытых боровичках» строго регламентировалась самими работниками, и любому отступнику пришлось бы иметь дело не столько с ночным сторожем Витькой, сколько со своими соседями и коллегами.

– А ну, стоять, гады! – радостно крикнул Витька и не зная зачем, совсем одичало взвыл на самой высокой ноте: – Всех порешу-у-у!..

Три фигуры над траншеей замерли. В воздух ударил тягучий выстрел Витькиной берданки-одностволки.

Верхнемакушкинцы проявили незаурядную смелость и прыть. Петр, не раздумывая, налетел на худого, кажущегося каким-то нескладным, вора. Он сбил непрошенного гостя с ног и навалился на него всем телом. Витька отбросил разряженную и бесполезную берданку. Он сцепился с толстяком в кепочке, надвинутой на самые брови. По земле с грозным рычанием – рычанием исходящим исключительно со стороны верхнемакушкинцев до глубины души возмущенных чужой наглостью – покатались две пары борцов.

Иван Ухин невольно замедлил шаги… Ему, как чуть опоздавшему к месту схватки, по неписанным правилам любой драки, достался самый рослый вор. У парня были широкие плечи и, насколько это позволяла видеть мутная луна спокойное, простое и твердое лицо.

Иван Ухин нерешительно остановился в двух шагах от незнакомца. Два человека внимательно осмотрели друг друга. Незнакомец отбросил лопату и сел на груду земли возле траншеи. Порывшись по карманам, он вытащил пачку сигарет.

– У вас спичек нет? – глухо спросил незнакомец Ивана.

Иван послушно протянул спички. У бывшего спиртозаводчика и теперешнего негласного старосты «Сытых боровичков» заметно подрагивала рука.

– Воруете, значит?.. – как бы между прочим, спросил Иван.

Фраза прозвучала довольно осторожно и скорее нейтрально, чем осуждающе. Незнакомец ничего не ответил. Он прикурил, аккуратно спрятав в широких ладонях огонек спички.

«Главарь, – решил про себя Иван Ухин. – Здоровый, как бугай колхозный, честное слово!..»

Иван по-прежнему нерешительно топтался на месте и не знал, что ему делать. Очередной его шажок оказался явно лишним и Иван медленно, как во сне, сполз в траншею. Там он увидел перерубленный в нескольких местах кабель похожий на толстые куски краковской колбасы.

Между тем схватка на земле подходила к своему завершению. Петр успешно одолел худого вора. Он вывернул ему руку за спину, прижав лицом к мягкой земле. Тот неожиданно выругался по-немецки, но настолько искренне, что удивленный чужой речью Петр чуть не выпустил добычу.

Витька оседлал толстяка в кепочке и азартно обматывал его невесть откуда взявшийся веревкой. Ночной страж был настолько увлечен своим занятием, что не обращал внимания на то, как именно он связывает вора. Под веревку попадало все: руки незнакомца, ноги ночного сторожа, лопата и даже свежий пенек о который Витька успел набить небольшую шишку на голове.

Иван Ухин немного осмелел. Он выбрался из траншеи и сказал ни к кому не обращаясь:

– Ладно, хватит вам…

Но возня не стала тише. Иван Ухин осмелел еще больше и, не спуская взгляда с широкоплечей фигуры, попятился к Витькиной берданке. Он подобрал ее, правда, так и не решившись направить ствол на незнакомца.

– Витька! – окликнул Иван.

– Что? – ночной сторож прикусил нижнюю губу, и короткое слово прозвучало скорее через нос в виде «Фо-о-о?»

– Себя-то за каким чертом вяжешь?!

Витька замер. Толстяк, на котором он сидел, уже давно не оказывал никакого сопротивления. Витька распутал узлы на своих ногах и принялся вязать их заново уже с учетом своих ошибок.

– Ноги не нужно, – снова заметил Иван Ухин.

– Почему?

– Сам, что ли, его на себе потащишь?

Петр поднял на ноги длинного. Руки вора были аккуратно, но довольно профессионально связаны ремнем.

– Дураки! – уже на чистом русском языке сказал длинный. – Мы – из мафии.

– Из сицилийской, что ли? – весело уточнил Петр.

Витька охотно гыгыкнул в ответ. Похищение медного кабеля явно не входило в планы сколько бы значительной мафиозной структуры.

Рослый главарь ночных воришек понимающе поморщился и выбросил окурок.

– Ну, пошли что ли? – спросил он.

«Куда?..» – чуть было не спросил Иван, но, вовремя сообразив, что такой вопрос явно не уместен, промолчал.

– Меня… то есть нас подождите! – Витька наконец закончить возню с пленным толстяком и веревкой. – Иди-иди!.. – он то и дело подталкивал толстяка кулаком в спину и радостно улыбался.

Толстяк вдруг вильнул и побежал в сторону. Из густого кустарника рядом с забором высунулось длинное рыло Эразма. В свете луны оно было похоже на морду дракона. Эразм аппетитно хрюкнул, словно приветствуя спешащего в его сторону человека. Тот ойкнул, повернулся на сто восемьдесят градусов и побежал назад к Витьке. Тот ждал пленника на тропинке.

– Слышь, толстый, хочешь, отпущу тебя? – хищно улыбнувшись, спросил Витька.

Толстяк отрицательно замотал головой.

– Правда, не хочешь?

Витька и сам немного побаивался Эразма. Даже несмотря на то, что поведение лесного кабана по отношению к людям было понимающе-предупредительным, а его редкие проделки вызывали только улыбку, Витька всегда старательно обходил Эразма стороной.

Толстяк снова замотал головой и всхлипнул. У него было настолько жалкое и потерянное лицо, что Витька перестал улыбаться.

– Ладно, пошли.

Возле центрального корпуса Иван Ухин устроил небольшое совещание. Его первоначальный план – отвести воришек прямо к Василисе Петровне – вдруг показался ему сомнительным.

– Пол-второго уже, – сказал Петр, взглянув на часы. – Спит, Василиса.

Будить хозяйку «Сытых боровичков» из-за уже пойманных воров было и не тактично и просто глупо.

– Может быть, утром в милицию их сдать? – предложил Витька.

– А за кабель кто платить будет? – возмутился Иван. – Нет уж, пусть Василиса с ними сама разбирается.

При очередном упоминании имени хозяйки «Сытых боровичков» Витька блаженно улыбнулся. Во-первых, судя по всему, за поимку воров ему наверняка полагалась премия, во-вторых, появлялся вполне законный повод выпить и, в-третьих, похвала из уст красивой и деловой женщины была очень и очень приятна сама по себе.

На какое-то мгновение Витька совершенно отчетливо представил себе яркую картину: Василиса Петровна благодарит его в присутствии селян. Он сжимает ружье и снисходительно выслушивает ее длинный монолог. Разошедшееся воображение ночного сторожа сделала речь красивой женщины довольно пылкой, а берданка в руках Витьки вдруг превратилась в ковбойский винчестер.

– Ну, так что решим? – спросил Петр.

Витька вздрогнул и осмотрелся вокруг.

– Дядь Вань, а ружье мое где? – спросил он.

– А что ты у меня спрашиваешь? – Иван махнул рукой в сторону траншеи. – Там у ямы и лежит. Я его таскать не нанимался.

Все отлично знали, что на перезарядку, в сущности, бесполезной Витькиной берданки уходило больше минуты, а, кроме того, иногда она совершенно самостоятельно, без разрешения ее владельца, могла пальнуть в воздух. Поэтому Витька всегда носил свое оружие дулом вверх и никогда не входил с ним в помещение. Прикасаться к своей берданке Витька не позволял никому. В сущности, Иван как раз и опасался независимого характера Витькиного ружья.

Ночных воров заперли в пустом домике под номером «шесть» рядом с главным корпусом. Перед этим их милостиво развязали. Как только дверь домика захлопнулась, в форточку сразу же просунулась хитрая физиономия худого воришки.

– Ребята, вы за нашей машиной присмотрите, пожалуйста, – попросил он.

– А что за машина? – поинтересовался Петр.

– Черная «Ауди» рядом на стоянке у главных ворот. Как раз у столба.

– Сперли, наверное? – высказал свое предположение Витька.

Худой ничего не ответил. Петр протянул к форточке руку.

– Ключи давай. Я ее сюда подгоню.

– Нету, – длинный льстиво улыбнулся. – Потерял, когда вы укладывали меня на лопатки.

– Тогда придется разбить окно и открутить замок зажигания.

– Это пожалуйста, – легко согласился худой.

Через пять минут Петр подогнал к домику машину, а запыхавшийся Витька вернулся со своей берданкой. Пока Витька чистил извалянное в песке ружье, Иван и Петр не без интереса осмотрели новенькое «Ауди». Казалось, машина еще пахла свежей краской.

– У Василисы такая же… – сказал Иван.

– Только темно-серая, – добавил Петр.

«Куплю себе такую же, – решил про себя Витька, закончив с берданкой. – Только красную. Красной ни у кого нет».

Он тоже приблизился к машине и осторожно погладил ее по капоту. Капот был приятно гладким и прохладным.

«Ауди» стоила довольно дорого. У Витьки на сберкнижке не было и трети этой суммы. Правда, совсем недавно и эта сумма казалась ночному сторожу едва ли не астрономической, но теперь вдруг напрочь утратила свой прежний золотой блеск.

«Все равно куплю!» – сердито засопел Витька.

– Шабаш, – сказал Иван Ухин и строго посмотрел на Витьку. – Мы с Петькой в котельной переночуем, а ты этих стереги…. – Иван кивнул на домик. – В случае чего нас зови.

Витька механически кивнул, все еще любуясь машиной. Мечта была такой близкой, что ее можно было снова и снова потрогать руками.

«Может денег занять? – размышлял про себя ночной сторож. – Или в кредит купить?..»

«А ездить ты на ней куда будешь? – вдруг спросил Витьку ехидный внутренний голос. – Из села в «Боровички» и обратно?»

Витьку неприятно удивило, что совсем недавно этот же самый голос подсказывал ему вопросы и аргументы в защиту Джордано Бруно, а чуть раньше помогал строить планы, как добыть бутылку.

«В город ездить буду!» – огрызнулся Витька.

«А зачем?..»

Прежде чем уйти, Иван Ухин и Петька решили осмотреть домик со всех сторон. Стены и окна выглядели довольно надежно.

– Витька, смотри не спи! – снова предупредил сторожа Иван и зачем-то погрозил пальцем.

Петька засмеялся и приобнял отца за плечи.

– Пошли, пап. Витька теперь свою добычу ни за что не упустит.

Да-да, напутствие Ивана Ухина было явно излишним, Витьке было не до сна. Не растраченная во время недавней схватки энергия вдруг превратилась в нервную взвинченность, а только что рожденная мечта будоражили мозги. Там, внутри черепной коробки Витьки, словно распахнулась огромная пустая комната, чем-то очень похожая на школьный спортивный зал, тот, который он помнил с самого детства. В воображаемом зале лежала горка мягких матов, стоял спортивный, кажущийся горбатым, «конь», а с потолка свешивался канат. Но в зале не было людей. Витька отлично помнил, что, придя в зал раньше других, он мог запросто покувыркаться на матрасах, прыгнуть через «коня» или забраться к самому потолку по канату. Было возможно все, но это «все» не требовало разрешения учителя. Да, в пустом зале нельзя было поиграть с кем-то, но отсутствие этой возможности только усиливало ощущение свободы. Она, эта свобода, жила где-то под сердцем, приятно холодила его и сулила неведомые, заманчивые перспективы.

Витька оперся спиной на дверцу машины и закурил. Он с каким-то напряжённым удивлением рассматривал происходившее внутри него. Мысли, не находя себе опоры, снова и снова сбивались. Они перескакивали от воображаемого спортивного зала к машине ночных воришек, потом к пасеке, оценивая, сколько она может дать дохода в этом году и снова возвращались к машине. Витька вдруг припомнил, что это странное чувство неопределенной, но непреодолимо манящей к себе перспективы всегда бывает у него перед выпивкой, когда у него резко поднимается настроение. Правда, потом все глушила водка. Но теперь Витька стоял на важном посту в полном одиночестве и о выпивке не могло быть и речи.

Он поднял глаза к небу и взмолился: «Господи!..» Звездное небо оказалось куда как больше воображаемого «спортивного зала» и Витьке стало чуточку легче. Возбуждение отшатнулось, а мысли вошли в прежнюю, хорошо знакомую, колею.

Какое-то время Витька рассматривал луну и вдруг подумал: «Это я что, только что Богу молился, что ли? – удивился он. – А зачем?..»

Впрочем, как уже было сказано выше, Витька перестал нервничать и даже если это случилось из-за какой-то там дурацкой молитвы, то… Ладно! Стоит ли переживать из-за этого пустяка?

Стояла глубокая ночь. Полировка машины под рукой Витьки сияла и светилась отблесками мутноватой луны. По тропинке, в сторону кухни, протрусил Эразм. Он на секунду остановился возле урны, обнюхал ее и презрительно чхнул. Урна сильно пахла окурками.

– Разбегался тут, свин несчастный, – проворчал Витька, провожая кабана долгим взглядом часового. – Бездельник!

Эразм хрюкнул и скрылся в кустах. Витька по-воровски оглянулся по сторонам и вытащил из кармана перочинный нож. Лезвие не без труда вошло в резину переднего колеса. Минутой позже Витька проколол и второе… Машина заметно осела на передок.

«Теперь точно не сбегут, – с облегчением подумал Витька. – А то стоишь и думаешь тут… Волнуешься. Переживаешь, в общем. Такую машину не бросишь!»