Этот ты. Рассказы и эссе

Много было дурацкого и нелепого в моей жизни: первая сигарета, первая любовь, – но забыть я хочу свою давнюю мечту, которая даже спустя столько лет напоминает мне: ты – это просто ты, ничего больше.

А сейчас самое время для финальных титров. Да, и вот еще что: «Все события и персонажи вымышлены».

Конец.

ЭМИЛЬ ЗОЛЯ «ДАМСКОЕ СЧАСТЬЕ»

Вот это я понимаю, это я понимаю – понимаю! – история про развратного богача и скромную девушку, которая ни в коей мере не поддается на уговоры могущественного и жутко сексуального молодого бизнесмена. Несмотря на то что ей хочется раствориться в простых земных наслаждениях, она упорно хранит свою нежную девичью невинность – ибо благородна и честна. Вот конфликт! Куда там всяким оттенкам серого – «Дамское счастье» должно быть бестселлером. Бестселлером! Тут и про любовь, и про половые сношения, и про социальные устои, и про буржуазный, капиталистический и отчасти социалистический склады ума. Тут про несчастных женщин, обманываемых подлыми мужчинами, в конце концов!

Вот оно где! Вот оно – литературище.

СНОВА В СТРОЮ

Сопровождал учащихся в войсковую часть на смотр техники и вооружения. По долгу профессии пришлось на некоторое время занять положенное место в строю. Ото всех этих «СТАНОВИСЬРАВНЯЙСЬ» приятно заломило зубы, а уши ностальгически свернулись в трубочку. В сознании пронеслась мысль: «Как же так опять угораздило?».

Потом, когда преподавателей отпустили, случилась хохма: сержант – который руководитель занятия – перепутал меня со школьником и деликатно приказал встать в строй. Тот факт, что я уже этак лет шесть не десятиклассник, его не смутил. А мне, конечно, не обидно (и где-то даже приятно, что я еще молодцом), но – увольте, в строю настоялся на всю жизнь. Дорогу молодым!

ДЖУЛИАН БАРНС «ОТКРОЙ ГЛАЗА»

Джулиан Барнс – британский бог современного слова.

Необязательно быть маститым художником, чтобы понять: эта книжка о живописцах – настоящее чудо.

Семнадцать эссе, в которых Барнс рассказывает о полюбившихся ему художниках вообще и об отдельных картинах в частности. Так, например, эссе «Жерико. От катастрофы к искусству» целиком и полностью посвящено одному-единственному полотну о кораблекрушении фрегата «Медуза» и последовавшим за этим мучительным попыткам выжить, кровавым бойням, каннибализму и сумасшествию. Барнс тщательно анализирует картину: историю создания, первые наброски, предполагаемую композицию и композицию итоговую, мельчайшие детали, вроде положения рук и цвета досок плота. Из статичного изображения он выводит едва ли не целую повесть с героями и насыщенной фабулой.

В ином случае Барнс заостряет внимание на личности непосредственно художника. Так, например, он толкует о колоритном, как сам дьявол, Люсьене Фрейде – эгоисте и прелюбодее до мозга костей с одной стороны и отчаянном, неутомимом творце с другой. Барнс, между прочим, приводит слова Фрейда, которыми гордился бы его дед (да-да, тот самый Зигмунд!): «Если у тебя не было с девушкой анального секса, значит, она тебе не подчинилась по-настоящему».

Все, что ни пишет Барнс, выходит у него так живо и свежо, что, вкупе с мягкой, какой-то прямо обреченной ироничностью, завлекает читателя с самого начала и до самого конца. Не суть, говорит Барнс о проблеме цвета и линии или о проблеме тесной взаимосвязи личности художника с его работами и потому их искаженном зрительском восприятии – он говорит так, будто это самое важное сейчас и ничего важнее попросту не существует. Даже если речь идет о расчесывании волос.

«Открой глаза» – такой же шедевр, как и те картины, о которых рассказывает этот сборник. Джулиан Барнс в очередной раз доказал: стоящая современная английская литература – есть и будет.

ШКОЛЬНЫЙ УСТАВ

Учащимся дал задание разработать Устав школы: поощрения, наказания, права и обязанности. Ниже – выдержки из этой песни.

Права: учитель может кушать на уроке; учитель может ударить ученика легким предметом.

Обязанности: если учитель хороший – любить его; если ученик ответил правильно – не задавать 100500 дополнительных вопросов.

Поощрения: конфетка за хороший ответ.

Наказания: поставить в угол дебилов из класса; облить стаканом воды за оценку «2» (если тепло на улице).

По-моему, так очень даже ничего.

НЕНАВИЖУ ВАС

– Ненавижу вас, – говорит товарищ учащийся.

– Хорошо, – отвечаю.

– Я ненавижу своего учителя по русскому языку, – опять говорит товарищ учащийся.

– Хорошо, – опять отвечаю. Товарищ молчит. Вот и поговорили.

ПОХОТЛИВЫЕ ПЧЕЛЫ

Ты (диктуешь): «В чашечки цветов заползают хлопотливые пчелы»

Учащийся (пишет): «В чашечки цветов заползают похотливые пчелы».

Похотливые пчелы, бог ты мой. Сразу вспоминается «Пища богов» Герберта Уэллса – была там пчела гигантских размеров, похотливая или нет, я теперь уже и сам не знаю.

НЕТ УСПЕХОВ

Был конец семнадцатого года (ух, как звучит!), ребята писали эссе под названием «Мои успехи и неудачи в прошедшем году», и один товарищ сдал мне такую работу: в колонке «Мои неудачи» изложил обычное школьное «ленюсь, хулиганю, плохие оценки» и прочая-прочая, зато в колонке «Мои успехи» он выдал следующее: «У меня нет успехов». У меня, – написал он, – нет успехов. Нет. Успехов. И все. Даже точку поставил.

Я минут десять смотрел на это «у меня нет успехов» и размышлял. Я смотрел и думал: «Бог ты мой, как это честно – вот так взять и поставить самого себя перед фактом, что ни черта в этой жизни у тебя не получилось. Не выдавливать это жалкое «ну, я начал меньше сидеть за компьютером» или «я по целых полчаса не обновляю ленту вконтакте», а сразу взять и рубануть – УМЕНЯНЕТУСПЕХОВ! ЭГЕГЕЙ! ТЫСЛЫШИШЬМИР?! НИОДНОГОУСПЕХАЗАВЕСЬЧЕРТОВГОД!

Это как если бы Данко вместо того, чтобы вырвать из груди сердце, послал всех к дьяволу и закурил сигарету. И это тоже требует определенного мужества, гораздо большего, чем «я не обновлял ленту уже пять минут».

В конце концов, разве не суета сует все наши мнимые достижения? Советы по саморазвитию, книги по самосовершенствованию – все это такая ерунда, такая блажь, такая чушь, такая – чтобы просто скучно не было.

«У меня нет успехов».

Поистине, это самые мудрые слова, которые я когда-либо слышал. Как говорится, устами шестиклассника глаголет суровая правда жизни.

ТИПО УЧИШЬ

Такой, типо, учишь детей.Дети: *не учатся*Ты: «Че не учитесь?».Дети: «Абырвалабдурыыыыы».Ты: «Ок. Всем два».

КОЛЬЦО НА ПАЛЬЦЕ

Товарищи учащиеся заметили кольцо на пальце и спросили: «Вы женаты?». Поначалу я даже растерялся, ведь ношу кольцу на левой, а не правой руке, да и вообще это не кольцо, а перстень. Но, поняв, в чем дело, я не стал отвечать, а невозбранно загрустил. Загрустил, ибо впервые за два с лишним десятка лет своей жизни мне захотелось сказать: «ДА! ЖЕНАТ!».

Не знаю, может мне нездоровилось или геомагнитные волны тому виной, но почему-то я подумал, что жениться – это совсем не плохо. Вернее, даже не то, чтобы подумал, скорее, осознал – пора. Оно, конечно, хорошо жить бобылем: в будние дни, знай себе, работай до упаду, в пятницу иди куда хошь, в субботу занимайся своими делами, а в воскресенье… а вот в воскресенье становится тоскливо.

Когда некого пихнуть или обнять, когда не с кем посмотреть добротный ужастик или зависнуть за видяхами с ютуба, это, конечно, не страшно, но, бог ты мой, как это грустно.

Однако то не повод для отчаяния, ибо, как мыслил Екклезиаст, всему свое время и время каждой вещи под небом, а, значит, и мой хомут найдется. Омен.

КРИШНАИТЫ

Читал на днях книжку, которую на улице мне вручила безумная кришнаитка (я не успел от нее убежать). Называется книжка так – «Наука самоосознания», автор – Его Божественная Милость А. Ч. Бхактиведанта Свами Прабхупада, ачарья-основатель Международного общества сознания Кришны.

Не знаю, возможно, я слишком невежда, чтобы понимать такие заумные вещи, или же все это безобразие и в самом деле безумие, а, может, просто-напросто мошенничество. В любом случае, когда я вижу посередь предложения существительные с заглавной буквы (Душа, Тело, Любовь, Сознание, Абсолют, Истина), у меня Скулы Сводит От Тоски.

И, по моему несовершенному мнению, чтобы получать удовольствие от подобного чтива, надо быть совсем уж непритязательным дурачком, а то и вовсе – лицемером.

ДЕБИЛ

– Ну ты и дебил, – говорил он по всякому поводу.

– Ну вот прям – дебил, – уточнял он, если повод действительно был, и просто: – Дебил, – если повода не было.

Он дебилил всяк и каждого: пешеходов, когда был за рулем, водителей, когда был пешеходом, и в обоих случаях – велосипедистов. Тех он прямо ненавидел.

– Ну вот дебилы! – загорался он, стоило только появиться на горизонте двухколесному транспорту.

В супермаркете на него было страшно смотреть: дебилы с тележками и без толкались вокруг без конца и края, ломали очередь, разбирали свежее молоко и вообще – вели себя по-хамски.

Дебилы вечно курили, вечно говорили по телефону на весь кинозал, вечно тупили у банкоматов, вечно-вечно-вечно. Словом – дебилы.

Так он и жил. Дебилы были повсюду, он это понимал, мирился, но неустанно твердил свою мантру: «Ну и дебилы», – денно и нощно, как будто творил молитву.

Однажды он женился. Впервые я его тогда видел счастливым. Правда, и тут он не удержался и между делом соткровенничал:

– Тамада – дебил.

После свадьбы мы не виделись долгое время и случайно повстречались в парке. Он гулял со своим сыном, а когда увидел меня, радостно помахал рукой. Мы разговаривали, наверное, миллион лет, и за все это время он никого не назвал дебилом.

Стало скучно, я закурил, но, вспомнив про ребенка, спохватился и собрался уже было потушить сигарету, но он только рукой махнул.

– Он того… этого… ну, – он понизил голос, – дебил.

На том мы и разошлись.

Я бездельничал и шлялся по парку, а где-то неподалеку молодой отец-одиночка прогуливался со своим сыном-дебилом, которого любил до беспамятства. Я глядел на все это безобразие и думал о том, что жизнь и впрямь какая-то – дебильная. И тот, кто ее создал, по-настоящему был не в себе. А уж коли мы созданы по образу и подобию его, то и нечего удивляться, что все мы здесь – только дебилы. Вот так.

ВРЕМЯ ХОТЕЛОК

И вот девятнадцатый год: время мамкиных революционеров и доморощенных хип-хаперов; время беззубой контры и чертовых влогеров; время вейперов, зожников, биткоинщиков, волонтеров и прочих бездельников. Воистину – когда удовлетворены базовые потребности, начинаются хотелки, дикие и детские хотелки. Конец двадцатых годов России запомнится, как период небывалого инфантилизма, помноженного на лицемерие и невежество.

ПРОФЕССИЯ СПИД

I

Я заразился СПИДом так: один козел, озлобившийся на весь мир из-за того, что в нужный момент не смог застегнуть ширинку, подсунул мне иголку, кишевшую его паразитами.

В принципе, на моем месте мог быть любой: мальчик, только пошедший в первый класс или богобоязненная дама, верующая в своих мускулистых ангелов хранителей. Видит небо – мне эти ребята не помогли, но суть остается той же: я заболел не из-за своих прегрешений или атеистических убеждений, я просто сел туда, куда должен был сесть мой приятель – на третий ряд во второе кресло.

На экране как раз показывали рекламу нового российского фильма, где сытые медийные мальчики осеменяли все, что движется, похлеще быков колхоза «Заря». В это время я вдруг ощутил инородный элемент, настойчиво вторгающийся в пределы моего мягкого места. Нечто подобное чувствуешь, когда тебя жалит оса: сперва смутное ощущение того, что в твоем организме что-то изменилось, затем легкий дискомфорт, перерастающий в жгучую боль, и, наконец, ты вскакиваешь и хватаешься за собственную задницу, как схватился бы за упругие ягодицы своей подруги.

Из седушки, сверкая, торчал кончик иголки; смущаясь, так как моя выходка привлекла внимание всего зала, я попытался беззаботно усмехнуться и сел на соседнее кресло. Людям стало весело, раздались шутки, пьяные компании захохмили, молодые люди распустили перед девушками хвосты остроумия, но я этого уже не слышал; казалось, что голоса раздаются где-то под водой, неясные, тихие, но почему-то тяжелые, давящие на мозг так, как давят на него сосуды утром, если вы перепьете вечером.

Наваждение продолжалось, наверно, минут десять, прежде чем я решился поднять аккуратно сложенную бумажку, что лежала под роковым сиденьем. Обычный листок в клеточку, вырванный из тетради, на обложке которой должен был быть очаровательный осенний пейзаж. Развернув находку, я обнаружил написанные крупным почерком слова, леденящие только что заболевшую кровь: «Поздравляю, вы заражены СПИДом». В этот момент начался фильм, и единственное, что я могу тут еще добавить – это была самая грустная комедия в моей жизни.

II

С тех пор моей целью, смыслом моего существования стало распространение жадных паразитов в тела изнеженных, вечно беспечных, не понимающих как им повезло жить, девок; девок, которые хуже мужиков сдерживают свои постоянно голодные половые органы, которые готовы отклянчить и подставить задницу любому, кто поманит их развращенным взглядом.

От того козла, заразившего меня, я получил не только вирус, но и вселенскую злобу. Однако в мои планы не входило разрушение жизни какого бы то ни было добропорядочного гражданина, и я не собирался делать своей жертвой первого встречного.

Мне было ясно, что мой недуг можно использовать как оружие, обратив его против тех, кто не умел и не хотел ценить жизнь, кто был счастлив и смеялся, кто был лучше меня. Не веря в бога, я, тем не менее, возомнил себя божьим орудием, позволившим себе выбирать между смертными, заслужившими мою благосклонность, и смертными, навлекшими на себя мой праведный гнев.

Полем битвы я выбрал ночные клубы с их нескончаемыми пьяными толпами, где под покровом темноты и хмеля каждый чувствует себя центром мира: этакие трясущиеся сосуды похоти и лицемерия.

Я никогда не был пляжным мальчиком с пронзительными голубыми глазами, поэтому мне крайне тщательно приходилось выдерживать дресс-код, дабы на крючок моды и стиля поймать глупую голодную рыбу. Удивительно, как это легко!

Стоит только наплевать на все и всех, и люди, в особенности девчонки, начинают липнуть к тебе, как уличная грязь к новым брюкам, а после пары стаканов виски с колой безразличность становится основой твоей души.

За все время моей охоты ни разу мне не приходилось делать первый шаг самому. Ничего не имею против, когда девушка отвечает взаимностью заинтересовавшемуся ею парню. Это естественно: он распускает хвост, она оценивает ее перья. Но когда ее пах зудит настолько, что она не может долго ждать и сама пускается на поиски чесалки, то на арену выхожу я, не оставляя перевозбужденным кошкам, ластящимся о мои бедра, ни единого шанса: все, кто тогда тряс передо мной сочными грудями, теперь больны СПИДом.

Выловив жертву, я сразу вез ее домой на своей старой девятке. Некоторые цацы, завидев мой авто, возмущенно пыхтели, как ежи, обливающиеся кипятком, и скорее возвращались в клуб, в надежде найти кобеля состоятельнее.

Дома, предварительно угостив будущий рассадник болезней советским шампанским, я ставил даму раком (ненавижу миссионерскую позу) и после скучного недолго секса спускал в пьяное тело ту дрянь, частью которой был сам.

III

Однажды все поменялось. Должно было поменяться, иначе смысла в этом повествовании не было бы никакого.

К сожалению, я не встретил милую красавицу, которая раздобрила бы меня, словно Соня своего Раскольникова. Напротив, мне досталась жуткого вида спичка с такими же спичечными ручками-ножками – иначе говоря, ходячая палка с удивительно длинным горбатым носом.

Давно известно: чем страшнее девушка, тем она стервознее и похотливее; эта же Спичка была просто сумасшедшей. Нет, не в хорошем смысле: фраза «безумцы всех умней» ее не касалась. Про нее скорее можно было бы сказать: «Безмозглая шлюха». Она так отчаянно запрыгивала на меня, что даже несмотря на весь свой дутый цинизм, я постыдно краснел и чувствовал себя так же неловко, как тогда в кинотеатре, а потому не прошло и получаса, как мы потащились в моей развалюхе на край города. К счастью, эта бестия уснула и не стала делать мне минет прямо за рулем.

Дома все прошло по укоренившемуся сценарию, кроме одного момента, который, наверно, и поменял привычный, но такой мерзкий ход вещей: вместо того, чтобы спустить в ее лоно, я поставил ее на коленки и брызнул на это страшное длинноносое личико, после чего похлопал ее по щеке и пошел в душ. Личная гигиена – важная штука, независимо от мировоззрения и жизненного настроя.

Хоть и вел я себя, словно бесчувственный холодный камень, я точно помню, что тогда мне от всего этого стало вдруг так одиноко, так тоскливо, что я мог бы заплакать, если бы не маска цинизма, которая, однако, ужасно топорщилась: она была мешковата, была велика, как тот громадный ранец на хрупкой спине первоклассника.

Все это выглядело так же глупо, как глупо выглядят малолетки с сигаретой в зубах и нахальным взглядом, но украдкой озирающиеся в поиске взрослых; так же глупо, как закончить ссору и гордо уйти, но, уходя, запнуться о старую половичку; так же глупо, как воображать себя героем, но заскулить перед настоящими хулиганами на глазах своих друзей; глупо, как просидеть десять минут в кафе для приличия, а потом только сходить в туалет. Глупо, ужасающе глупо; глупо настолько, что об этом не снять фильм, не рассказать трогательную историю, не похвастаться перед праведниками, дескать, смотрите какой я козел и горжусь этим!

Да только мог ли я понять это тогда, смывая под грязной ржавой водой остатки семени со своего упавшего члена? Да конечно мог бы! Если бы кто-нибудь врезал мне от души и сказал, что я трус и нытик, осознание истинной сути моего естества явилось бы незамедлительно. Но окружающие – родные, друзья, знакомые – лишь подыгрывали мне, дивясь, мол, какой я стал независимый и гордый. Каждый, стоя рядом со мной, чувствовал и вел себя как последний моральный урод и циник; все вдруг начинали умничать и говорить холодно-вежливо, а я…я хотел плакать.

И стоя под душем, я чувствовал, как набухают от слез глаза, но не было еще той силы, того катализатора, заставившего бы меня пустить хоть одну слезинку. Не было до тех пор, пока я не вернулся в комнату, где моя Спичка рыдала майским жуком, проснувшимся осенью. Глядя на ее мощные искренние потрясания, слушая звуки, от которых любой нормальный мужчина свирепеет и теряется одновременно, а именно звуки плачущей женщины, я не выдержал и заревел.

Да-а, то была странная картина: голый парень и залитая спермой девчонка, льющие независимо друг от друга крокодиловы слезы, словно нашкодившие брат и сестра в ожидании строгих родителей.

Однако главное заключалось в том, что плач вымыл как соринку и мой цинизм, и мою злость.

Конечно, мы не поженились и не жили долго и счастливо: во-первых, она действительно была страшной, а во-вторых, она была больна. Уже этого достаточно, чтобы мне хотелось расстаться с ней как можно скорее. Я думаю (и надеюсь), она поняла мое молчаливое извинение, но впереди ее ожидало туманное и далеко не беззаботное будущее.

Как и многих других, которым довелось побывать в моей постели.

Знаю, что фактически это ничего не изменит, но мне действительно очень и очень жаль; то, что я сделал – плохо и ужасно, но нельзя отрицать и того, что в сражении за мою душу победило добро, хоть для этого и пришлось пожертвовать телами нескольких распутниц.

Но что такое бренная оболочка по сравнению с бесконечной душой? Спросите тех, кто болеет – именно этот ответ единственно правильный. А мое раскаянье – лишь мое раскаянье, лишь моя победа, которую, увы, нельзя проглотить вместо таблетки и спокойно ждать выздоровления.

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ «ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ»

Ах, Брюсов…

Настоящий алхимик слова! Из одной и той же смеси он создавал вещи настолько разные, что нельзя и подумать, будто они – дело рук одного и того же человека.

Он рисовал картины народного быта, как, например, в рассказе «Обручение Даши» – о купеческом сыне, пытающемся пробиться в интеллигентное общество, и вместе с тем писал жуткие новеллы, в которых исследовал слабое человеческое сознание: его «Теперь, когда я проснулся» (о социопате, живущем в мире снов) и «В зеркале» (о женщине, сражающейся с собственным отражением) – маленькие шедевры готического хоррора!

Брюсов – автор кровавой и жестокой антиутопии «Республика Южного Креста», даже в наши дни потрясающей своим натурализмом, и одновременно автор печальных истории любви – «Рея Сильвия», «Под старым мостом» и «В подземной тюрьме», в которых молодые сердца влюбленных разбиваются вдребезги по самым разным причинам.

И, конечно, нельзя пройти мимо главного: Брюсов – знаток разломанной человеческой души, причем как мужской, так и женской. В повести «Последние страницы из дневника женщины» (в кои-то веки в русской литературе!) мы наблюдаем не абстрактный образ русской женщины, носительницы добра и гармонии, а образ женщины настоящей, жизненной, имеющей свои темные страсти и поддающейся им без остатка: «Иногда один жест, одно слово, одна интонация стоят того, чтобы ради них кому-то «отдаться». В свою очередь, повесть «Моцарт» дает безжалостную характеристику мужскому тщеславию, когда мужчина хочет та-ак много, а может та-ак мало, и, не желая признавать свою слабость, свои ошибки, заставляет страдать окружающих его женщин и детей.

Воистину, художники – гермафродиты! По крайней мере, в психологическом смысле.

Удивительно, что прозу Брюсова иной раз называют лишь бледной тенью его поэзии. Это не так – от слова совсем. Современнее наших современников, он просто взял и стер границу между беллетристикой и элитарной литературой, явив миру настоящую золотую середину. И хотя, быть может, его повести и рассказы не предназначены на все века, но наш-то век их точно хватит, даже с лихвой.

ВИКТОР И ВИКТОРИЯ

Вокзал. Сотни людей снуют туда и сюда; машины, словно стаи ленивых куриц, ищут место для парковки. Возле входа стоит ПАРЕНЬ в очках. Он нетерпеливо оглядывается, как будто кого-то ждет. Вдруг его взгляд застывает, губы расплываются в улыбке. Он поспешно снимает очки, прячет их в футляр.

К нему быстрым шагом подходит ДЕВУШКА. Ребята крепко-крепко обнимаются – как будто только что спаслись от огнедышащего дракона. Наобнимавшись, они уходят из кадра, и практически сразу их место занимает ВИКТОР – суровый пацан с сердитым лицом. В руке он держит красную розу, а сам недовольно оглядывается. Вдруг его лицо становится еще суровее.

К нему с упорством танка приближается ВИКТОРИЯ, очень красивая, но очень строгая девушка. Она, не замечая ВИКТОРА, проходит мимо, толкая его плечом. Тот оборачивается, недовольно кричит: «Эй!» и идет следом.

Серая тоскливая стена. Вдоль нее мчится ВИКТОРИЯ. ВИКТОР нагоняет ее и протягивает красную розу. Девушка этого старательно не замечает, но парень настойчив: он буквально заставляет ее взять несчастный цветочек. Та тут же отдает его обратно и тут же получает его снова. Так они идут некоторое время, препираясь, пока, наконец, ВИКТОРИЯ не останавливается и ломает и рвет красную розу на мелкие кусочки, а затем осыпает ими ошалевшего парня. Завершив этот квест, она покидает кадр.

Подземный переход. МУЗЫКАНТ – улыбчивый парень с гитарой (он наверняка был бы хиппи, если время этих маразматиков не прошло) – поет, опершись на стену. Невдалеке ПАРЕНЬ и ДЕВУШКА танцуют.

Эту идиллию нарушаетВИКТОРИЯ – как ураган она проносится мимо, кинув предварительно МУЗЫКАНТУ аккуратно свернутую купюрку. Идущий следом ВИКТОР поднимает ее и демонстративно рвет, как это сделала девушка с его розой, затем он снова спешит за ней, однако тут же возвращается и сконфужено кладет перед МУЗЫКАНТОМ мятую денежку, затем покидает кадр. Перед нами остается только безмятежно танцующая парочка, которая ничего не заметила.

Железнодорожная насыпь на отшибе города. Прямо на пути стоит ВИКТОР – он решителен как никогда. Презрительно глядит он в сторону ВИКТОРИИ, что с усмешкой стоит чуть поодаль, скрестив на груди руки. Раздается гудок поезда: ребята поворачиваются в его сторону. На лице ВИКТОРА мы видим легкую неуверенность, но он тут же заменяет ее привычной суровостью; лицо ВИКТОРИИ – без изменений. А поезд, между тем, угрожающе появляется из-за поворота. Девушка немного волнуется, но парень окидывает ее взглядом победителя и сосредоточивается на железной махине, что истошно визжит, но не сбавляет скорости. ВИКТОРИЯ заметно беспокоится; беспокоится и ВИКТОР, но старается не подавать виду. Он настойчиво ждет, пока девушка не бросится спасать его, но… А состав уже совсем близко! ВИКТОР кривится от ужаса и в последнюю минуту сбегает с насыпи.